Текст книги "Смертельный лабиринт"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава третья
НОВОЕ НАПРАВЛЕНИЕ

1

У Климова больше не было оснований задерживать по каким-то еще не выясненным для себя причинам такой важный акт, подводящий итоги человеческой жизни, как похороны. И он дал разрешение, выяснив, нет ли у судмедэкспертизы еще нерешенных вопросов. Их не было. Пулю из головы извлекли, баллистики определили, что стреляли из пистолета Макарова. Вторую пулю, выпущенную из того же ствола, обнаружил эксперт-криминалист застрявшей в обшивке автомобиля Морозова. Значит, тянуть больше нет необходимости. И Климов «обрадовал» сотрудников РТВ, а те, в свою очередь, родителей Морозова, находившихся еще в Нижнем Новгороде. Они понимали, что с прокуратурой спорить смысла нет. И как только им передали, что все формальности завершены, они тут же выехали в Москву.

С утра пораньше Климов, как обычно уже, отвезя Марину на службу в Останкино, тут же помчался обратно, в центр, на Петровку, 38, пообещав ни в коем случае не опоздать на похороны, как бы это ему ни было трудно. Все-таки концы по столице – приличные.

В МУРе, в «убойном» отделе, он уже разговаривал с давно знакомыми операми, с которыми не раз, и даже не десяток, а гораздо больше раз, ему приходилось работать в совместных оперативно-следственных бригадах. Смысл вопросов заключался в одном: у кого из коллег имеется агентура в Западном административном округе, способная прояснить проблемы сегодняшнего ресторанного бизнеса, имея в виду, что там подразумевается даже отчасти ведение боевых действий. Но, сказав «а», пришлось продолжать алфавит, то есть указывать конкретные адреса, а главное, причину, по которой у следователя Мосгорпрокуратуры возник такой интерес.

Народ в отделе был ушлый, особых разъяснений не требовал, оперы поняли Климова с полуслова. И когда он в общих чертах обрисовал им свою ситуацию, они, даже и не обращаясь к существующим или предполагаемым агентам, довольно убедительно изложили ему свою достаточно твердую, а главное, проверенную на практике точку зрения.

Из нее вытекало то, что, какими бы методами те же Суворов, Кутузов, Потемкин и Батурия ни пользовались при переделе ресторанного пространства, ни один из них не поднял бы руку на журналиста. Все это выдумки самих же продажных журналюг, чтобы придать своим персонам особую значительность. Нет, случается, что они становятся жертвами бандитов, но в каких случаях? Во-первых, когда становятся участниками собственных внутренних разборок. И одна из сторон нанимает киллеров для окончательного решения междоусобного вопроса. А примеров тому – сколько хочешь, начиная с имен, известных всей стране. В самом деле, можно согласиться с тем, что в современной России журналистов отстреливают с завидным постоянством и что журналистская профессия стала одной из наиболее опасных. Но тут уместно вспомнить и «во-вторых». Они же бесцеремонно порой вторгаются в запретные зоны некоторых ведомств, коммерческих структур и отдельных лиц, вовсе не желающих публичной огласки. Но обычно в таких случаях сперва следует предупреждение, а когда оно отметается, может возникнуть и «мокрое» дело. Профессия это твоя или не профессия, а целенаправленная акция конкурента – не суть важно. А способы наказаний не претерпели изменений со времен Средневековья. Ты влез не в свое дело, тебя предупредили, ты не послушался – пеняй на самого себя. И никого не касается, что твое вмешательство в чужие дела – это якобы исполнение твоего гражданского долга, а вовсе не участие в битве на стороне одного из противников, за что ты получаешь и соответствующие гонорары, – в данном случае ты враг. Значит, и судьба у тебя такая. Ну и, наконец, третье. Личность самого журналиста. Если он поддается внушению, способен правильно оценить расстановку сил, не хамит и не обманывает, ему могут и оказать определенную помощь при случае. Но если он набрал «зелени» под несуществующие авансы и пытается обвести партнера вокруг пальца, тут вступает в силу всеобщий закон расправы с несостоятельным должником. Есть и еще некоторые аспекты, но в принципе все сходится в основном к этим трем вариантам.

Такая расстановка, кстати, существует во многих сферах бизнеса, но ресторанные разборки с участием журналистов – подобного еще пока не было. Спалить кабак – это конкуренты могут. Избить там, запугать или переманить поставщиков, обслугу – тоже. Да много имеется в наличии способов прижать и убрать с рынка своего соперника, учить этому уже никого не надо. Но при всей кровожадности теневого российского бизнеса до расстрелов пишущей братии руки у них не доходили. Легче ведь перекупить, чем убить. И всем это известно, включая в первую очередь самих журналистов. Как это теперь называется? Ангажированность? Вот-вот... Взяток же теперь у нас нет, как заявил один широко известный новый российский «публицист», а есть оплата услуг. И как много всего разного ныне подходит под это «крылатое» выражение!

Словом, общий вывод был таков, что следователь зря себе морочит голову несуществующими проблемами. Впрочем, если у него есть охота возиться с пустышкой, можно посочувствовать и даже посодействовать отчасти. Если будет официальное представление, оперативники согласны прощупать свою агентуру. Но общее мнение оставалось прежним – зряшная потеря времени.

Короче говоря, Климов решил-таки добить эту свою версию более конкретными и вескими доказательствами. Он на другой же день привез в МУР соответствующее постановление для проверки изложенных фактов и теперь постоянно названивал, не открылось ли чего нового. Однако это слова говорятся иной раз быстро, а серьезные дела так не делаются. Жди, и тебе воздастся!

Вот и теперь, по дороге в Кунцево, ибо уже приближалось время похорон, он продолжал размышлять над выкладками оперативников. В общем-то они казались вроде бы и правыми, но ведь уже было избиение, сопровождавшееся угрозами, исходившими от имени шоу-бизнеса. Были, опять же, и педофилы, которые вроде бы в своей мести не засветились. А ведь там наверняка, как и в шоу-бизнесе, миллионами, если не миллиардами, ворочают. Но, между прочим, прошла в эфир и «царская охота», после которой Морозов проскочил как бы не наказанным. А ведь и там задевались очень крупные шишки, да что там крупные, – можно сказать, вершители судеб нынешней России. И что, тоже, как и педофилы, они простили журналисту его смелость?

Зато сюда, к факту мести, можно отнести и то, что из квартиры Морозова исчезли бесследно компьютер, записные книжки и прочие материалы, которые могли иметь непосредственное отношение к текущей работе телевизионного журналиста, у которого все его выходы в эфир, как говорила Марина, всегда отличались острой критической направленностью. Точно так же были похищены с места убийства его телефоны, документы, ключи и деньги – в сумме пяти тысяч долларов. И тут иначе, видимо, и нельзя было поступать киллерам – имитировалось же убийство с целью грабежа...

Но появлялось противоречие: если на улице целью являлся в первую очередь грабеж, тогда зачем было выносить из квартиры документы? С компьютером понятно, на нем имя владельца не написано, его продать можно или, на худой конец, отдать своим детям – пусть играют...

Ну а материалы, а записные книжки им зачем? Никак не согласовывалось... Значит, все-таки был интерес – убрать даже малейшее напоминание о тех темах и разработках, которыми занимался Морозов. И самое скверное, что работал он в одиночестве, никого практически не посвящая в свои планы, разве что оператора, и то, по утверждению Пашкина, только на стадии съемок.

Короче говоря, раз имелось сомнение, никакие выкладки оперативников-муровцев Климова по большому счету удовлетворить не могли, уж если делать, как острили лет этак двадцать назад, так по-большому...

А сегодня, решил для себя Сергей Никитович, надо будет воспользоваться тем, что на похороны помимо многочисленных коллег Леонида Морозова, толку от которых, в общем и целом, для расследования никакого, соберутся родные, друзья и знакомые покойного, не связанные с ним профессиональными узами. Наверное, будут и те женщины, с которыми у него были интимные связи. Но об этом наверняка лучше известно Маринке, с которой Леонид делился своими победами и неудачами. Странно! Даже приблизительно не представлял себе Климов, как это можно обсуждать с женщиной, которая тебе не любовница, а обычная коллега, такие интимные подробности своей жизни! Или у них что-то все-таки было?

Климов даже рассердился на себя от столь неуместной постановки вопроса. Неужто ревность заговорила? А что он, собственно, может предъявить Марине? И какое имеет право? Он что, сам святой? Но нет, речь же не о нем с Мариной, а о любовницах Морозова. Между прочим, с повестки дня не снималась пока и такая версия, как месть на почве ревности. И орудием мести могла быть не только оскорбленная женщина, но и обманутый муж... Хотя, опять же, по нынешним временам таким образом вопросы ревности не решаются – устарело, не модно... Но и со счетов сбрасывать нельзя.

Действо на кладбище отличалось от сотен других подобных лишь тем, что в толпе, окружающей дорогой, под красное дерево, с белой атласной внутренней обивкой гроб с покойным, было множество легко узнаваемых лиц, большинство из которых простому российскому телезрителю были отлично знакомы по ежедневным телевизионным передачам. Но, обычно жизнерадостные и неутомимо говорливые, здесь они были мрачно молчаливыми и словно сосредоточенными на каких-то определенно тяжких мыслях, которые булыжниками ворочались в их и молодых, и благородно седеющих, и модно выбритых наголо, до зеркального блеска, головах. Впрочем, отметил Климов, последние позволили себе лишь на короткое время снять головные уборы, – колючий ветер со снежными зарядами не располагал к долгому и трогательному прощанию. И речи говорились коротко, предельно ясно и без особой ораторской выдумки. Смысл укладывался в несколько фраз: был... пользовался уважением (иногда – любовью друзей и коллектива)... безвременная гибель заставит теснее сплотиться ряды коллег... убийства журналистов становятся дурной российской традицией... и, наконец, ни власти, ни правоохранительные органы ровным счетом ничего не делают, чтобы защитить и без того надорванный голос народа.

Насчет «голоса народа» получилось неплохо, Климов позже протолкался к Марине и спросил, кто это про «надорванный народный голос» вещал? Марина искоса, не привлекая к себе внимания, взглянула на Сережу и негромко ответила ему, вложив в свои слова, однако, изрядную долю сарказма:

– Спонсор программы... Интекс-банк... по связям с общественностью... У них такая работа, ничего не поделаешь, надо терпеть...

Но ее реплику все-таки услышал и неодобрительно обернулся стоявший впереди рослый парень с характерной внешностью – горбоносый, с треугольным лицом и со сплошной линией густых темных бровей. Потом он перевел презрительно-вопросительный взгляд на Климова. А Сергей взял да и ткнул ему прямо под нос свое красное удостоверение. Парень словно бы смешался на миг, отшатнулся и, отвернувшись, начал пробираться в сторону от могилы и гроба с покойным, стоящего на металлической подставке, затянутой красным сукном.

– А этот еще откуда? – бросил ему вдогонку Климов.

Но парень даже не обернулся. А Марина пожала плечами:

– Понятия не имею. Здесь я вообще не знаю половины народа.

А речи продолжались – короткие и по-прежнему обличительные по адресу нерадивых «правоохранителей», которые всякий раз, когда беда настигает славных «трубадуров» отечества, оказываются абсолютно бессильными и не могут назвать ни убийц, ни тех, кто стоит за ними. В общем, получалось так, что в заказчиках вполне можно было подозревать кого угодно, даже милицию, но никак не коллег Морозова, его конкурентов по цеху, либо обиженных им «героев» всегда острых, публицистических телепередач.

Климову надоело слушать одно и то же, и он, нагнувшись к плечу Марины, негромко попросил ее показать ему родственников покойного. Та кивнула вправо от микрофона, где чуть застыла пара – совсем еще не старые мужчина и женщина.

– Морозовы... Наталья Ильинична и Борис Петрович. Оба – профессора, она – в пединституте, он – в Политехническом университете.

– Понятно... А не ты ли мне говорила, что в Нижнем у него была какая-то любовная история?

– Возможно, и я... Героиня ее вон стоит, – кивком показала Марина на весьма миловидную девушку в белой меховой шубке и такой же, похоже песцовой, шапке.

Климов вгляделся. Всем хороша девушка, но... что-то не понравилось Сергею Никитовичу, может, взгляд ее какой-то безразлично-спокойный, даже надменный, что ли. Этому впечатлению способствовало и то, что девушка выпустила из-под шапки на лицо, с обеих сторон, по густой черной пряди, вот именно они, возможно, и дорисовывали портрет современной молодой ведьмы.

Проследив за его взглядом, Марина откинула голову назад, к Сереже, и шепнула:

– Неужто она тебе понравилась?

– А ты откуда ее знаешь? – спросил он в свою очередь.

Марина хитрым-хитрым взглядом посмотрела на него и ответила:

– А она несколько раз приходила к нам, на студию. Насмотрелась... А ты что, запал?

– С ума, что ли, сошла? Да я на пушечный выстрел... А вот поговорить надо бы... Она где живет?

– В Нижнем... Работает в Кардиологическом центре... кажется. Или работала. Он что-то говорил.

– Леонид?

– Ну а кто же еще?.. А Зоины родители, Сергей Иванович и Елена Федоровна, и родители Леонида не только дружили долгие годы, но и детей своих решили когда-то поженить. Только ничего из этого союза не вышло. Они даже работали вместе – отцы в Политехническом, а матери – в педагогике. Но... разбежались в разные стороны, а когда Леонид отказался от этой Зои, вообще перестали здороваться. Такие дела. Этих Воробьевых я здесь сегодня не видела. Странно, не правда ли? Все-таки говорят, что смерть иногда сближает... Не понимаю...

– А тебе и не надо. Меня другое интересует. Значит, не исключено, что они – и родители Морозова, и несостоявшаяся невеста – прямо после похорон отбудут к себе? Какие у них планы? Не делились?

– Поминки мы заказали в ресторане гостиницы «Космос». Напротив метро «ВДНХ», знаешь? Сняли небольшой банкетный зал... на сто двадцать человек... Придется сидеть. А потом, наверное, они уедут. Если не останутся заниматься квартирой Леонида и тем, что после него осталось. Но это уже будете решать вы – прокуратура, разрешать им или не разрешать, как у вас там полагается... Так что, думаю, ты можешь начать с ними свое знакомство с этой темы. А я тебя им, если хочешь, представлю. Меня они уже знают. Что же касается этой?.. Решай сам, мне она антипатична. Мы даже не поздоровались, хотя Леонид нас однажды знакомил.

– Ну и хрен с ней...

– О женщине! Фи! – Марина с укором посмотрела на Сережу. – А еще классику почитываешь...

– Классики, между прочим, и почище выражались. Привести примеры?

– Самое время нашел... – Сдерживая смешок, Марина прикрыла рукой в пушистой варежке лицо. – Скорбный же день, как тебе не стыдно! – Но самой ей не было стыдно.

– Ладно, – решился наконец Климов, – соответствуйте ситуации вашего скорбного дня, мадам, а я пошел работать. «Мобилу» не отключай, я тебя вскорости высвищу, будешь лично мне показания давать. Не фига красивой и умной женщине среди пошляков дорогое время растрачивать, настоящим делом надо заниматься.

Марина отреагировала тем, что совсем спрятала лицо уже за обеими варежками, и плечи ее затряслись. Кто-то мог бы подумать, что не выдержала коллега, расплакалась от полноты чувств, но, когда Марина отняла варежки от лица, оно у нее было красным, однако совсем не от слез.

А Климов обогнул толпу и подошел к родителям. Те молча и отрешенно стояли рядом с гробом, пока длились речи. И тогда, когда началось прощание и каждый из провожавших, проходя мимо гроба, трогал полированное дерево пальцами и шел дальше, они по-прежнему молчали. Сергею Никитовичу было нетрудно представить, о чем думают эти двое. А в самом деле, ну что должны были чувствовать эти пожилые люди, потерявшие своего единственного ребенка? Растили, учили, любили, он вырос, прославился на всю страну и так нелепо ушел... И что теперь? Как у Гамлета: дальше – тишина? Навсегда... На все оставшиеся тяжкие и одинокие годы... Просто жуть берет...

Видимо, эти мысли и были написаны на его лице, когда он подошел ближе и обратился к мужчине:

– Здравствуйте, Борис Петрович и Наталья Ильинична, поверьте, я глубоко сочувствую вашему горю. Но, увы, суровая необходимость. Я именно тот, о ком сегодня здесь говорили чаще всего, обвиняя в бездействии и потворстве преступникам. Вот мое удостоверение... Я расследую это преступление и уверен, что в конечном счете назову имя преступника, хотя вам от этого вряд ли будет легче... Но мне надо обязательно встретиться с вами и поговорить. Лучше воспользоваться вашим пребыванием в Москве, тем более что и в квартире Леонида Борисовича еще не закончена работа экспертов-криминалистов. Кроме того, никто не мог до сих пор подсказать, что из вещей там было похищено, а это обстоятельство сильно затрудняет, как вы понимаете, поиск преступников. Где бы мы могли встретиться для беседы?

– Квартира его опечатана... – ответил отец Леонида. – Здесь нам предложили номер, в «Останкинской». Но сейчас все отправятся на поминки. Если угодно, можно позже, вечером. Или завтра утром... Лучше сегодня, потому что завтра мы хотели уехать... тяжело это все...

Мать лишь кивнула и заплакала. А ведь до сей минуты держалась, видел же Климов.

– Извините за, может быть, не очень тактичный вопрос... – Климов помялся. – Зоя Воробьева, бывшая, насколько нам известно, невеста вашего сына... она вместе с вами приехала? Из Нижнего, я имею в виду.

– Нет, мы с Воробьевыми не видимся, – резко ответил отец. – С некоторых пор. Но это, извините, долгая история... и не очень уместная... здесь...

– А они в курсе, что?.. – Климов кивнул в сторону могилы.

– Разумеется, раз... эта здесь. Она даже не соизволила подойти!

Сказано это было с заметным раздражением, и мать тут же тронула отца за рукав:

– Не надо, Боря. Не трать нервы...

Сергей Никитович решил тоже больше здесь не испытывать судьбу. Он записал телефон номера в «Останкинской» и пообещал позвонить в районе девяти вечера. К этому времени все ритуальные дела, по его мнению, должны были закончиться.

Отойдя от Морозовых, он снова обратил внимание на отчужденный взгляд Зои, так и не подошедшей к гробу, в то время как поток прощающихся уже иссякал и появившиеся могильщики переминались, опираясь на свои лопаты с прямоугольными, особой формы, лезвиями.

– Извините, Зоя Сергеевна, если не ошибаюсь? – спросил он, остановившись чуть сзади и сбоку от девушки в белой дорогой шубке. Та резко обернулась, взглянула враждебно, но, увидев незнакомого высокого мужчину с пышными черными усами, смягчила взгляд.

– Да, я, а что вам угодно? Кто вы? – Нет, враждебность продолжилась в интонациях голоса.

– Я – старший следователь Климов, расследую это убийство. Могу я задать вам несколько вопросов?

– А зачем? С какой стати? Разве я имею отношение ко всему этому? – Она зло кивнула в сторону гроба.

– Я хотел бы уточнить ваши отношения с покойным Леонидом Морозовым.

– А нечего уточнять! Их не было...

– Ну как же не было? – удивился Климов. – А зачем же вы тогда неоднократно являлись к нему?

– К кому я являлась и когда? – холодно переспросила Зоя и поплотнее закуталась в шубу. Здесь действительно дул пронизывающий ветер.

– Вот об этом я и хотел с вами поговорить... Может быть, вам что-то известно о тех, кто был враждебно настроен по отношению к вашему бывшему жениху? Кто мог желать ему зла?

– Вам и это уже известно? Да, большой город Москва, а сплетни разносятся... позавидуешь... Были. Когда-то. А позже сохранялись чисто деловые отношения. Они к вашему расследованию никакого отношения не имеют. Я вообще уже сожалею, что пришла сюда... взглянуть в последний раз... на несостоявшегося... Извините, мне некогда.

– Вам лучше согласиться, Зоя Сергеевна. Иначе я буду вынужден вас вызвать повесткой в прокуратуру. И будет уже не беседа, а допрос. И вы не одна поедете в поезде, а вас, как важную свидетельницу, доставят под конвоем. Разве вам такой позор нужен? Соглашайтесь, будет проще.

– Хорошо, – не раздумывая, сказала она. – Считайте, уговорили. Куда я должна явиться?

– Вы где остановились?

– Неважно... У друзей, а что?

– Вы на поминки в «Космос» поедете?

– Меня никто туда не приглашал! – почти фыркнула она.

– А где вы обычно завтракаете, когда бываете в Москве? Или обедаете? Ужинаете?

– Где придется. Ну перестаньте спрашивать глупости, говорите, куда приехать? И когда?

И Климов хотел уже назначить ей встречу в прокуратуре, на Пятницкой улице, на завтра, в одиннадцать часов. Но не удержался и задал последний, как он думал, на сегодня вопрос:

– Скажите, Зоя Сергеевна, а почему ваши родители не захотели проститься с Леонидом? Воробьевы ведь, насколько я знаю, давно дружили семьями с Морозовыми? Не так?

– А об этом, если у вас есть желание, спросите у них самих. Мои родители уже несколько лет не разговаривают с этими жлобами.

– Вот как? Хотя работают вместе?

– Хотя работают вместе. Да, так, к сожалению или нет, но бывает в жизни.

– Скажите, а зачем нам оттягивать разговор? Вы сейчас куда-то торопитесь? Вы, кажется, обмолвились, что вам некогда, но, может быть, уделите мне полчасика? Поговорим у меня в машине, а потом я вас доставлю куда прикажете, как?

Вот тут она задумалась. Но потом решительно тряхнула головой:

– Согласна, если больше потом не станете морочить мне голову. Где ваша машина?

– У выхода, на площадке. Вы меня там подождите, пожалуйста, нужно перемолвиться кое с кем из сотрудников телевидения. И я – к вашим услугам.

Зоя с иронией посмотрела на разговорчивого следователя, покачала головой и кивнула:

– Договорились. – И отправилась к выходу.

Стараясь не упускать ее из виду, Климов стал оглядываться в поисках Марины. И увидел ее неподалеку от Морозовых, в группе знакомых ему лиц с телевидения, фамилии которых с ходу назвать он бы затруднился.

Сергей Никитович решительно направился к ней, но притормозил, заметив, как в глубине аллеи к Зое, хорошо заметной в своей шубке, присоединился мужчина, похожий на того, кому Климов ткнул под нос свое удостоверение прокуратуры. И они пошли, о чем-то разговаривая. Знакомый, мало ли!..

Марина увидела Сережу и шагнула навстречу, что-то сказав своим коллегам, те обернулись, смерили взглядами рослую фигуру «сыщика» – так надо было понимать их мимику – и равнодушно отвернулись. Она посмотрела на Климова вопросительно.

– Со всеми договорился. А с этой – прямо сейчас, в машине. Так что тебе придется ехать с кем-нибудь из своих. А со стариками у меня встреча сегодня в девять, в «Останкинской». Думаю, не больше полутора-двух часов. Ты не обидишься?

– За что? – Она пожала плечами, но видно было, что осталась недовольна.

– А вот за то, о чем ты совершенно зря сейчас подумала. Когда тебе позвонить, чтобы подъехать и забрать домой из ресторана?

– Я сама позвоню тебе, – суховатым тоном ответила Марина. – Между прочим, ты тоже мог бы поехать на поминки. Или это не входит в твои рабочие планы?

– Не язви, дорогая. Чего-то у меня препаршивое настроение... Ну хорошо, я непременно буду ждать твоего звонка, и скорее всего на стоянке у «Космоса», – терпеливым тоном ответил он и быстро отправился к выходу с кладбища.

2

– Зоя Сергеевна, прежде чем мы начнем разговор, я хотел бы договориться с вами об одной мелочи, которая для вас ровным счетом не будет иметь ни малейшего значения, а мне важна, поскольку я веду, как вы знаете, расследование тяжкого уголовного преступления. И в любом случае должен был бы встретиться с вами и допросить. Но я не хочу формально усложнять наш разговор, рассчитывая на ваше понимание моих проблем. Поэтому, если вы не станете возражать, я включу диктофон, и он зафиксирует нашу с вами беседу. Но вы должны для этого дать ваше согласие, желательно в письменном виде. Буквально две фразы: о том, что идет запись и вы не возражаете. Это чисто формальная вещь, иначе нам пришлось бы ехать в прокуратуру, записывать каждый вопрос и ответ в протокол допроса. Тягомотина. А так мы поговорим, потом запись расшифруют, а я вам покажу ее, чтобы вы внесли свои коррективы, или пришлю, если вас не будет уже в Москве. Я к тому, что это здорово сократило бы ваше время, тем более что без вашей подписи все это будет недействительно. Как?

– Да, в общем, не возражаю. Надо так надо, о чем спорить?

– Благодарю вас. Вот я текст набросал, прочитайте, пожалуйста, и распишитесь, что не возражаете... И я разъясню вам ваши права, предусмотренные Конституцией и УПК РФ.

Климов объяснил ей обязанности свидетеля, его права и ответственность, достал из папки лист бумаги и быстро написал нужный текст, протянул ей. Она пробежала глазами несколько строчек и расписалась, где он показал.

– Так, спасибо. Тогда начнем, я включаю... – И он поставил между собой и ею небольшой диктофон, нажал клавишу записи. – Что вы думаете, Зоя Сергеевна, по поводу этого трагического происшествия – убийства вашего друга?

– Что я думаю?! – Девушка изобразила, впрочем довольно естественно, изумление. – Это вы, следователь, у меня спрашиваете?!

– Именно у вас. Вы были достаточно, как мне известно, близки с Леонидом Борисовичем. Хорошо, видимо, знали его характер. Его слабости и сильные стороны. Его привязанности, интересы помимо чисто служебных. И все это на протяжении многих лет, не так ли? – Климов, конечно, блефовал, но делал это уверенно.

– От кого вы это все узнали? Это же чушь собачья! Я – знала Леонида?! Да его собственные родители толком не знали! Кто все это вам наплел?!

– Вы не поверите, но эти сведения исходили от него самого. Мне передали лица, которым он доверял.

– И даже наши интимные подробности? – уже не с иронией, а с откровенным сарказмом спросила Зоя.

– Насчет интима ничего не могу сказать, не интересовался, но к вам он относился, насколько мне известно, по-доброму.

– Ничего себе доброта!.. Задним числом...

– Вы что имеете в виду?

– Добрым ему надо было быть раньше...

– Ну хорошо, не будем спорить, вам все-таки видней. Как вы думаете, кому он мог перейти дорогу?

– Не знаю... Он говорил однажды, что ему постоянно угрожают. Но я почти уверена, что это было обычное мужское кокетство. И он был не лишен этого противного для мужчины качества.

– Когда вы с ним виделись в последний раз?

– За неделю до его гибели.

«Ответила уверенно, но слишком быстро, – отметил про себя Климов. – А как найти следы ее пребывания?»

– Вы были у него? На работе или дома?

– Приезжала на студию... потом куда-то поехали. Кажется, в тот же «Космос»... Нет, «Космос» был до того. А тогда поехали на ВВЦ. В «Подкову». Однажды к нему домой заезжали, показал, как живет.

– О чем говорили, если не секрет?

– Теперь-то уж какой секрет?.. Ну, словом, я решила, что сидеть у моря и ждать погоды... В смысле в Нижнем... Бессмысленно. И поставила вопрос ребром. Он начал юлить. Врать. И я поняла, что у него здесь кто-то завелся. Он говорил, что не готов к браку, что впереди большие планы и брак будет его стреноживать, да, именно так и сказал.

– А вы не пытались узнать, кто ваша соперница?

– А зачем? Я хоть и простой врач, но чести своей не лишилась. Человеческой, – поправилась она. – Проверять? Выслеживать? Вы так это понимаете? Нанимать сыщиков?

– Почему бы и нет? Многие так делают, когда хотят быть твердо уверены. А может, он тянул по той причине, что не хотел, чтобы и вы были замешаны в те разборки, которые у нас устраивают уголовники? Может, он в первую очередь о вас заботился?

– Как же, как же! Он ни о ком, кроме себя, не думал... Типичный эгоист.

– Но товарищи отмечали его высокое гражданское мужество. Как-то не совпадает.

– А почему? Можно быть в одном смысле мужественным, а в другом – тряпкой. И одно другому в характере человека не противоречит. Человек – сложный организм.

– Это в вас, видимо, врач говорит, – улыбнулся Климов.

– Я ему не раз говорила: оставь ты свои дурацкие темы, за которые тебе однажды башку оторвут! Думаете, послушал? Как же! Он ведь был упрямый. Зацикленный. А больше всего любил деньги. Вот из-за них мог и погореть однажды.

– Деньги, уважаемая Зоя Сергеевна, вопрос спорный. На студии я узнал, что Леонид Борисович на свои средства содержал целую армию собственных агентов, скажем так, которые помогали ему в его опасных расследованиях. А эти люди бесплатно не работают, по своей практике знаю. Так что деньги ему были нужны в первую очередь для дела. Вот этого вы могли не знать.

– Все равно я замечала, что в последнее время он заметно изменился, и в худшую сторону. Стал неаккуратным. Приличную квартиру превратил в хлев...

«А вот это – зря, – подумал Климов. – Оператор как раз утверждал обратное, называл Леонида „аккуратистом“, и ему можно верить больше. Зачем она это говорит?»

– Да, тут я с вами, пожалуй, соглашусь, – кивнул Климов. – То, что мы увидели при обыске в его квартире... Нет, конечно, там хорошо порезвились те, кто, вероятно, и участвовал в его убийстве.

– Ну вот видите, а вы мне не верите...

– Почему ж не верю?.. Значит, у вас никого нет на подозрении? Я имею в виду тех, кто мог бы пожелать отомстить ему за что-то? Ревность там, еще чего-нибудь? Нет?

– Категорически отметаю. – Голос ее стал холодным, как недавно на кладбище. – Но, я смотрю, мы крутимся вокруг одного и того же. Поэтому, если у вас нет ко мне еще вопросов, я хотела бы прекратить этот наш, я считаю, бессмысленный разговор. Извините, я вовсе не желаю вас задеть или, пуще того, обидеть. Просто и вы меня поймите. С Лениной смертью поневоле и мне пришлось завершить не самый приятный этап в моей жизни. Я долго мучилась, не скрою, но теперь все кончилось, жаль, что настолько трагически. Но, видимо, так было записано в книге судеб, и нам не дано что-то в ней изменить.

– Вы верующий человек? – участливо спросил Климов. Но Зоя вспыхнула:

– А какое вам-то до этого дело? Лучше убийц ищите...

– Хорошо, я прислушаюсь к вашему совету. Простите, а кто был тот молодой человек, который подошел к вам на кладбище?

– Кого вы имеете в виду? – после паузы спросила она. – Я не помню, чтобы ко мне кто-то вообще подходил с разговорами. Кроме вас. Но я бы и вас не запомнила, не в том находилась состоянии... Вы же понимаете меня? Сама атмосфера, эти стандартные речи, сытые физиономии страдающих якобы коллег... Ужасно!

– А по-моему, вы выглядели прекрасно. Этот парень, почему я и спрашиваю, подошел к вам, когда вы уже уходили по аллее к выходу. Причем как к своей старой знакомой. А может, мне показалось так издалека. Высокий, горбоносый такой и с густыми, сросшимися на переносице бровями. Неужели не запомнили? Характерное лицо.