Текст книги "Чеченский след"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Тихо! – цыкнул старик. – Не на митинге. Что было, то и должно было бы случиться. Всякое бывает на войне. Ты, Аслан, не кори себя за это. Не в силах человека найти смысл происходящему. Только Аллах ведает, что нужно человеку. Хоть старому, хоть малому. Он же забрал твоих родителей до начала войны? Значит, не хотел, чтобы они мучились, чтобы они видели все это.

– Старики-то, ясный пень, отплясались, – развел руками амбал, – но мальцов-то за что? Не по понятиям! Беспредел какой-то...

– А потом ты что сделал? – спросил Аслана седой.

– Почти до весны прятался по развалинам. И от боевиков, и от федералов.

Помолчали.

Не стал он говорить любопытным сокамерникам о другом трагическом событии той злосчастной зимы.

Тогда окончательно сломило Аслана сообщение о том, что Елена... благополучно вышла замуж! За молодого офицера. И расписали их тихо и быстро в штабе, в кабинете командира. Потому что Елена была уже на седьмом месяце.

Аслан сумел дозвониться через солдатскую станцию. За небольшие деньги они пробежали всю страну по позывным:

– Аметист! Дай Таблетку! Таблетка, соедини с Бастионом! Бастион, ты можешь выйти на Салаку? Салака! Не спи, салага, тебя из Чечни тормошат. Какой позывной у вашей части, 07546? Вот его и дай... Дружище, это тебя с самой войны достали! Честное слово! Гадом буду! Набери номер квартиры зама по тылу... Да... Говори! – И солдат протянул Аслану собственные наушники с микрофоном.

Так он и узнал. Коротко и ясно.

Бедная Елена! Затравили ее родители! Заставили...

А как же этот офицер, как он мог? Как он только мог жениться на беременной не от него женщине... Для чеченца это было совершенно непонятно.

В январе Елена родила сына. И теперь сын Аслана Магомадова будет носить чужую фамилию – Марченко.

– Аслан, – седой вернул его к собравшимся, – а как ты попал в отряд Бараева?

– Я не знал никакого Бараева. Просто искал хоть какую-то работу. Один знакомый предложил за довольно приличные деньги синхронно переводить на встрече с какими-то иностранцами. Ну... я и согласился. Меня привезли куда-то не очень далеко от Грозного. Небольшой поселок, почти целые дома. Накормили, спать уложили. А утром представили командиру. Это и был Бараев. К нему должны были приехать журналисты или наблюдатели, а может быть, и инспекторы из ОБСЕ. Он и сам толком ничего не знал. Несколько дней я жил у них в отряде. Ждали иностранцев. Потом они приехали. «Врачи без границ». Ну я переводил их пустопорожние разговоры. Бараев хотел перед иностранцами выглядеть получше, но грубил и хамил. Врачи хотели найти своего пропавшего америкоса...

– Или хотели получить от Бараева побольше всяких жареных фактов, – хитро подмигнул Баклан.

– Вот и все, – глубоко вздохнул Аслан. – Закончились мои истории.

– Как это? – удивились слушатели. – Мы слушаем про Бараева, а ты здесь. Как ты у нас-то очутился?

– Все просто. Были тяжелые бои. С участием авиации. Отряд Бараева разбили. Он перестал существовать как боевая единица. Сам Бараев с несколькими оставшимися в живых боевиками скрывался где-то, а я прошел в Грозный. Там меня арестовали, направили в Чернокозово. В лагере разобрались, что я только переводчиком был у Бараева, меня и отпустили. Приехал в Москву... Вот и все.

– Конец фильма! – объявил амбал, поднимаясь и потягиваясь. – Хорошо бы еще кого-нибудь посадили, кто романы тискать может. А то сидеть скучно!

– Надо Аслана попросить, чтоб нам книжки рассказывал, – сообразил Баклан. – Он же сам говорил, что читал какими-то там целыми метрами!

– Клево! Так и сделаем, – подмигнул ему амбал.

Этой ночью, когда пришла его очередь спать, Аслан, сколько ни мучился, никак не смог заснуть. Так и проворочался все свои шесть часов.

Он помнил, помнил все до самой последней мелочи! Каждую секунду своего пребывания в отряде Бараева. Все эти показательные намазы... И что было перед ними и после...

Отряд наполовину состоял из тех, кто совершенно свободно говорил на двух-трех европейских языках. Тут были и негры, и арабы. Все они питались собственными консервами, все они были вооружены по самому последнему слову военной техники. Все стволы с лазерными прицелами. Такая электроника! И постоянная, непрерывная спутниковая связь с информационными центрами ЦРУ. У каждого полевой компьютер с круиз-контролем, непрерывный контроль состояния здоровья. Будто они выехали на сафари!

В сущности, для многих это и было сафари. В котором они охотились не на слонов и тигров, а уничтожали живых людей, простых чеченских крестьян, которые просто случайно подвернулись под руку. Без какой-либо необходимости. Будто вышли в тир пострелять. По бегущим мишеням. Но по тому, как тщательно они учитывали каждого убитого, Аслану показалось, что они имеют в этом какой-то волнующий, зловещий интерес.

Несколько раз Аслан издали видел, как они пытают русских солдат. Рассказывать об этом Аслан не решился бы даже в камере Бутырского изолятора.

Однажды он видел, как Бараев учил иностранцев одним махом отрезать головы. Не у всех сразу получалось. Первые жертвы мучились, и жалостливый Бараев выстрелами из «калаша» исправлял ошибки нерадивых учеников.

Так же они изучали пыточную анатомию. На живых людях.

И снова Бараев вел занятия – по снятию кожи с человека, по вырыванию сердца.

– Главное, чтобы подопытный не терял сознания, – наставлял он своих иностранных студентов. – Если человек без сознания, то все ваши усилия не достигнут цели. В Золотой Орде так учили убивать лошадей на прокорм. Это старинный опыт, древняя традиция. Смотрите внимательно. Не перекрывайте обзор пленным. Такая акция может проводиться для устрашения. Когда нужно сломить волю пленных. Одного приносим в жертву для воспитания и вразумления других. Выбирайте, кого будем... жертвовать?

Ученики, как в магазине, рассматривали связанных, перепуганных почти до обморока молодых русских ребят в солдатской форме.

– Это карош? – Негр ткнул пальцем в белобрысого тощего парня с трясущимися синими губами.

Тот сразу встал на нетвердые ноги.

– Мне все равно, – прошептал он. – Только поскорее. Прощайте, товарищи! – кивнул он своим, сжавшимся на земле от страха. – Матери ничего не говорите! Пусть лучше думает, что меня подстрелили в бою!

Бараев наотмашь ударил его прикладом автомата по губам – противно хрустнуло, и белобрысый сквозь разбитые губы сплюнул на землю ком крови с белыми обломками зубов.

– Такая контрагитация, которую только что пытался провести этот лейтенантик, – пояснил Бараев, – может испортить любое дознание. Говорить должен только тот, кто проводит следственные мероприятия. А пленные только отвечают на поставленные вопросы. Вы меня понимаете? Я не слишком быстро говорю?

– Понимайт, – закивали ученики.

– Привяжите его, – приказал Бараев. – Руки к верхним кольцам, а ноги – к нижним.

Послушные негры крепко привязали белобрысого лейтенанта.

Бараев вытащил из ножен длинный острый нож:

– Разрез должен быть неглубоким, но достаточным, чтобы ваша рука могла проникнуть в брюшную полость. Всем смотреть! – заорал он пленным.

От этого просто гипнотического крика ноги Аслана будто приросли к земле. Все, не мигая, смотрели, как Бараев ровно разрезал на лейтенанте окровавленную куртку вместе с рубашкой, обнажил тело – белая кожа обтягивает ребра. Видно, как лейтенант напряженно дышит, как бешено бьется сердце... Он попробовал дернуться, вывернул руки и, зажмурившись, скривился от боли.

– Разрез лучше всего произвести справа налево! От себя! Не от печени, а на печень! Вы меня понимаете?

– Да, да, – кивают практиканты.

– За этим разрезом я моментально вскрываю диафрагму, потом рукой вырываю ему сердце! Всем понятно? Абдулла! Повтори!

– Сейчас, учитель, вы разрезаете тут. – Араб пальцем показал на животе пленного.

– На печень! Вот так! – поправил его Бараев.

– Потом... Резать эту... Чтоб рукой так... И вынуть херц!

– Хер будем изучать на следующем занятии, – засмеялся Бараев.

– Он хотел сказать сердц! – заступился за Абдуллу другой араб.

– Теперь смотрите и не моргайте! – объявил Бараев, засучивая правый рукав.

Блеснул нож в левой руке Бараева – кожа под ребрами лейтенанта раскрылась, будто на застежке-молнии, и кровь еще не успела пролиться, а нож уже снова вывернулся, что-то раскроив...

Правую руку, голую до локтя, Бараев засунул прямо в тело лейтенанта – тот аж вытянулся, как струна, раскрыв кровавую рану рта.

Лейтенант согнулся вслед за его движением...

Аслан да и некоторые ученики отвернулись... Кто-то даже, кажется, упал в обморок. Бараев неодобрительно покачал головой.

Лейтенант обмяк и повис...

Бараев бросил еще бьющийся кусок плоти перед оцепеневшими пленными солдатиками.

– Спрашивайте любого из них. Что хотите. Они будут говорить, – объявил Бараев.

Вырезанное сердце русского лейтенанта еще двигалось, еще кровоточило...

– Кто главный враг ваххабизма? – Негр наклонился к одному из солдат.

– Кто? – очнулся солдат и попятился. – Я скажу... Что надо сказать? Я не враг ваххабизма! – заорал он истошным голосом.

– Отставить! – Бараевский боевик поливал из кувшина на руки командира, а тот аккуратно мыл руки с мылом, как хирург перед операцией. – Нужно вопросы формулировать по заданной теме допроса. И только те, на которые пленный может ответить. Все понятно?

Когда через пару дней приехали представители международной организации «Врачи без границ», всех негров и арабов спрятали в соседнем селении. Бараев встретил делегацию в окружении только своих бородатых боевиков.

– Переводи! – скомандовал он Аслану.

– В феврале этого года, – глава делегации врачей начал свою речь на английском языке, – наш сотрудник Фил Бетроу был зверски избит у себя в доме и похищен. До сих пор о нем ничего не известно. Никто не берет эту акцию на себя, никто не требует денег...

Бараев бесстрастно выслушал перевод и обратился к Аслану:

– Скажи этим... безмозглым дятлам, что его, скорее всего, спрятали федералы, которым все их жидовские врачи до задницы! Они только и хотят, чтоб эти иностранцы поскорее свалили отсюда. Любому ребенку ясно, что их организация «говнюки без границ» только ширма для шпионов.

Аслан в переводе обошелся без резких выражений.

Глава делегации благодарно улыбнулся и сказал по-английски:

– Не стесняйтесь делать дословный перевод. Большая часть нашей делегации свободно говорит по-русски.

– Зачем же вам переводчик?

– Мы хотели бы, чтобы вы сами, без возможных искажений, перевели свою точку зрения, трактовали свое понимание этой проблемы для тех, кто не понимает русского языка.

– Переводи! – подтолкнул Аслана Бараев.

– Они утверждают, что существует острая проблема, связанная с данным случаем. И хотели бы узнать нашу точку зрения.

– Не темни, ты только переводчик. – Бараев расправил плечи и отвернулся от Аслана. – Я тоже не лох подзаборный. Я знаю английский достаточно, для того чтобы понять, о чем идет речь.

– Может, вы без меня поговорите? – скромно предложил Аслан. – А когда будут трудности, тогда я и подойду?

– Стой тут, – приказал Бараев.

– Для постоянной работы в таком сложном и опасном месте, как Чечня, – сказал по-русски представитель международных врачей, – мы привлекаем только самых опытных сотрудников. Фил Бетроу – один из руководителей нашего здешнего проекта. Это человек, который спасал людей в Судане, в Либерии, в Мексике, в Аргентине, в Боливии и Бразилии. Тысячи людей благодарны ему! Он написал и издал на собственные средства такие основополагающие труды, как...

– Мне начхать на него и на его сраные труды, – сплюнул Бараев. – Скажите прямо, он тоже еврей?

– Фил Бетроу – гражданин Соединенных Штатов!

– И жид. Гражданин мира. И Израиля. Так?

– Я не могу продолжать разговор в таком тоне, – поклонился врач. – Прикажите отвести нас к нашим машинам.

– Не расслышал, – Бараев подставил ухо, – вас отнести?

– Ваш народ с благодарностью относится к той бескорыстной помощи, которую мы оказываем простым людям, – вступила в разговор женщина из-за спины руководителя.

– А почему вы решили, что именно здесь нужно искать вашего безграничного врача? Почему вы не спросите в Москве? На Лубянке! Вот там они и прятали в свое время Рауля Валленберга. Там, поди, и вашего прячут.

– Фил Бетроу был похищен на территории, которую контролируют боевики, – сказала женщина. – Есть свидетели, которые видели, что его увели именно бородатые люди!

– Мы хотели бы заявить, что готовы на любые условия, которые выдвинут те, у кого содержится Фил Бетроу... Чтобы получить его живым и здоровым. – Руководитель поклонился и приготовился уходить.

Оживилась и вся делегация.

– Ваша гуманитарная помощь развращает наших людей, приучает жить на халяву, – сердито сказал Бараев. – Вы делаете зависимым наш народ. Зависимым от жалких подачек! И хотите, чтобы мы были благодарны вам за это?

– Вы ошибаетесь, – снова поклонился руководитель, – вы принимаете нас за других. Мы врачи! Мы не поставляем гуманитарную помощь. Мы лечим раненых и больных. А Фил Бетроу поднял из руин городскую больницу в городе Грозном. Там сейчас даже роды принимают. Он спас жизнь многим чеченским детям.

– Передайте ему от всех нас низкий поклон и горячую благодарность, – поклонился Бараев. – Если отыщете этого вашего...

Врачи молча удалились под конвоем бородатых боевиков. Где-то за рощей взревели моторы...

После отъезда делегации врачей и Аслан засобирался домой. Но Бараев его не отпустил:

– Нам еще понадобятся услуги переводчика.

Настаивать и скандалить Аслан не решился.

Потянулись однообразные дни полуплена-полусотрудничества с боевиками. Аслан старался больше сидеть в комнате. Чтобы даже случайно не увидеть все эти пыточные лекции. Только слышал издалека крики. И видел, как уходят в ночь хмурые боевики за новыми пленными, как возвращаются утром с добычей, как Бараев расплачивается с боевиками за каждого приведенного пленного.

11

Я проснулся среди ночи от июньской грозы. Обычно я сплю крепко, пушками не разбудишь, но эта гроза была что-то особенное – я сразу подумал о памятном московском урагане 1998 года. Мою машину тогда здорово помяло упавшим деревом. Вот и этой ночью творилось что-то похожее. Я с трудом закрыл хлопающие окна, которые с вечера обычно оставляю открытыми, чтобы не было так душно. Машины во дворе на все лады оглушительно орали сигнализацией.

Я оделся и спустился на улицу – очень обидно будет, если после сегодняшней ночи от новой машины останутся лишь рожки да ножки. Несмотря на зонтик, я в одну секунду промок до нитки, а в следующую уже до самых костей: косые струи дождя хлестали с такой силой и остервенением, словно собирались смыть весь город, не оставив от него ни развалин, ни камней, ни воспоминаний. Вместе со мной на улицу выскочил сосед с верхнего этажа – мужик лет шестидесяти. Он жался к стене, всматриваясь в абсолютную тьму вокруг себя. Впрочем, не думаю, что выглядел лучше.

– О господи, с нами крестная сила, – перекрестился он. Посмотрел на меня, погрозил почему-то пальцем и добавил завывающим голосом, кажется, из Библии: – «И разверзлись хляби небесные!..»

Как раз в этот момент ударила молния, машины заверещали еще усерднее, так что получилось очень эффектно, даже, пожалуй, слишком.

Но благодаря блеску молнии я успел увидеть свою машину, которая не визжала и лампочками не мигала; с ней, к счастью, ничего не случилось. Она напоминала мне породистого жеребца, который спокойно стоит в стойле, в то время как остальные лошади вокруг ржут и беснуются. Я вспомнил, что еще не успел ни установить сигнализацию, ни застраховать автомобиль. Ну и ладно, вряд ли кто в такую ночь осмелится что-то с ним сделать.

На улицу уже высыпали беспокойные автолюбители вроде меня и многие высовывались из окон. Мой сосед махнул рукой и пошел домой – спать. Я, постояв немного под ливнем, последовал его примеру.

Но спать уже расхотелось. Я зашел на кухню, сварил кофе, закурил сигарету, уселся перед компьютером и залез в Интернет – искать информацию о Мамеде Бараеве. Честно сказать, я не так давно пользуюсь Всемирной информационной паутиной, чтобы ощущать себя опытным пользователем, так что на различные поиски у меня ушло довольно долгое время. Но, в общем, я был доволен и собой, и полученной информацией. В половине пятого утра, уставший, я с чистой совестью и сознанием выполненного долга лег спать.

Выспаться мне не удалось. В половине восьмого конечно же зазвонил телефон.

Еле продрав глаза, я потянулся за трубкой, задев рукой будильник, который полетел на пол и сразу затрезвонил еще сильнее, чем телефон. Я проснулся окончательно, спустил ноги на пол, выключил будильник и, наконец, взял трубку.

– Алло! – Голос со сна у меня был довольно хриплый, я прокашлялся и повторил: – Слушаю!

В трубке раздался голос Турецкого:

– Что, разбудил? Ну извини, перезвоню чуть позже. Забыл про время.

– Что ты, Александр Борисович, – запротестовал я. – Все равно я уже проснулся. Кроме того, мне необходимо с тобой посоветоваться!

– Я так и понял. Алена передала, что ты вчера звонил.

Я действительно хотел задать Александру Борисовичу несколько вопросов по своему делу.

– Алена?

– Ну да, моя новая секретарша, – не без хвастовства в голосе произнес Турецкий.

– Ясно, – протянул я. – Как тебе ночка-то сегодняшняя?

– Это ты в каком смысле? – насторожился Александр Борисович.

– В прямом, – недоуменно объяснил я. – Гроза, говорю, как?

– Ах, гроза? Разве было что-то особенное? Не, я ничего не заметил. Заработался...

– Ничего себе не заметил, ураганище такой.

– Да, а мне показалось, что только дождик чуть-чуть покапал.

Да, это похоже на Турецкого. Однако слишком много забот, чтоб о погоде беседовать.

– Александр Борисович, поговорить бы надо. Ты как сегодня, свободен?

– Э-эх, а что, долгий разговор?

– Ну не знаю, – замялся я. Отрывать его от дел было, конечно, нехорошо, но другого выхода у меня не оставалось. Хотя в принципе, может, и стоит попробовать все сделать самостоятельно. Но что-то подсказывало мне, что дело здесь слишком серьезное. Вполне возможно, что и к Грязнову, начальнику МУРа, обратиться придется. Еще хорошо, что у меня имеются такие друзья.

Турецкий сам прервал мои размышления.

– Ладно, – произнес он. – Все с тобой ясно. Подъезжай тогда сегодня ко мне примерно к половине шестого. На работу, естественно. Дорогу-то еще не забыл?

– Издеваешься? – мрачно ответил я. Значит, до половины шестого сдвинуть дело с мертвой точки не удастся.

Похоже, Турецкий понял мою проблему:

– Хотя нет, часикам к трем я должен освободиться. Минут так на сорок.

– Отлично! – обрадовался я. – Значит, к трем.

Мы попрощались, и я пошел готовить себе завтрак. Впрочем, завтрак – это слишком громко сказано для кусочка хлеба, намазанного маслом, и кружки дымящегося, изумительно пахнущего, настоящего кофе, который мне привезли из-за границы. Просто не могу ничего в себя впихнуть утром – видимо, привык еще со школы, когда приходилось выбирать – разогревать себе завтрак или поспать лишние двадцать минут. Как вы догадываетесь, я жертвовал едой. Несмотря на это, выспаться мне тогда ни разу так и не удавалось. Равно как не удавалось это и потом.

Я достал сигареты. Пачка оказалась пустой. Видимо, все выкурил, пока сидел ночью за компьютером. Надо сказать, Интернет особенно способствует курению. Что делать – я могу обойтись утром без завтрака, но не без сигареты. Тоже школьная привычка. Шутка, конечно.

Я спустился на улицу. Последствия были не такие ужасные, как после урагана трехлетней давности. Особенно это было заметно по моей машине – с ней ничего не случилось, напротив, она стояла свеженькая, со всех сторон вымытая дождем. И никаких поваленных деревьев или столбов. «Все мельчает, – подумалось мне, но я сразу себя одернул. – Стареешь, Гордеев, скоро ты начнешь говорить, что и женщины раньше были не те...»

Я купил в киоске пачку «Житана» и отправился на работу: ее пока еще никто не отменял.

У Турецкого я был без десяти три. Новая секретарша (однако здорово Турецкий поднялся в глазах начальства, раз ему выделили персональую секретаршу) не пустила меня в кабинет, заставив торчать в приемной. Но я был совсем не против, тем более что она угостила меня кофе – поистине божественный напиток, особенно когда его принимаешь из рук такой красавицы.

– Вас, кажется, зовут Алена. – Я начал было пускать в ход все свое обаяние.

– И не старайся, Гордеев, – раздался насмешливый голос Турецкого. – Извини, что не опоздал.

Мы вошли в кабинет.

– Почему бы это мне не стараться? – спросил я, имея в виду его предпоследнюю фразу.

– Потому что нехорошо переманивать секретарш у старших товарищей, – ухмыльнулся он. – Особенно если хочешь, чтобы они и впредь внимательно тебя выслушивали. – Он посерьезнел. – Рассказывай, что там у тебя.

С моего лица тоже сошла улыбка. Я рассказал ему о вчерашнем визите Елены и о своем последующем разговоре с Ковалевым.

– Ковалев, говоришь, – задумался Турецкий. – Знаю я его. Как-то доводилось встречаться.

– Правда?

– Представь себе. Довольно мерзкий тип. Чем-то раздражает, а чем – непонятно.

– Вот-вот, – покивал я. – У меня о нем такое же впечатление.

– Я знал, конечно, что он ведет двойную игру, но не думал, что он вот так без стеснения рассказывает об этом адвокатам своих обвиняемых, – продолжал Турецкий. – Видно, не показался ты ему, Юра. Не внушил опасений.

– Я его не пугать приходил.

– Не обижайся. Это как раз хорошо. Зато мы теперь знаем о них немного больше, чем они о тебе.

– Они? – переспросил я.

– Ну есть у меня такое подозрение, что Ковалев с Марченко давно уже в сговоре.

– Да, не очень все это упрощает дело, – вздохнул я.

– А тебе кто-то обещал, что будет легко? – усмехнулся Турецкий. – У меня сейчас тоже такое веселье – третьи сутки не сплю. Так что история с твоей Еленой Прекрасной после этого может показаться сказкой для детей младшего школьного возраста.

– Так и что же мне делать дальше с этой сказочкой?

– А сам-то ты что думаешь?

– Сейчас поеду к Магомадову в Бутырку. Но, я так понимаю, это вряд ли чего даст. А против Ковалева придется бороться его же методами. – Заметив недоуменное выражение лица Турецкого, я пояснил: – Они собираются предоставить доказательства того, что Магомадов служил у Мамеда Бараева... Значит, надо достать доказательства того, что на самом деле этого не было. Что называется, доказательство от обратного.

– Если этого не было... – задумчиво и мрачно протянул Турецкий.

– Ты не веришь в это? – спросил я.

– Да нет, наверняка все именно так, как ты думаешь. Но нельзя исключать и возможности ошибки. – Турецкий стал не менее мрачным, чем тучи над Москвой вчера к вечеру. – Ладно, посмотрим. И как же ты собираешься добывать доказательства?

– Пока не знаю...

– Ничего не поделаешь... – сказал Турецкий. – Видно, придется тебе в Чечню ехать. Документы искать.

– Что?! – совсем уж растерянно спросил я. – Уф-ф, ну и шуточки у тебя. – Я вытер пот со лба.

– А почему ты решил, что я шучу?

Я не нашелся что ответить.

– Ну сам посуди. Где еще добыть доказательства невиновности твоего подзащитного, как не в Чечне.

Александр Борисович был, как всегда, прав...

– А может быть, как-нибудь из Москвы... – промямлил я.

– Вот чего я не люблю в людях, Юра, – строго сказал Турецкий, – так это наплевательского отношения к своим обязанностям. Сам подумай – как, например, ты получишь документы из Чернокозовского изолятора, если связи с Чечней практически нет? – Турецкий вызвал Алену: – Сделай-ка нам еще кофе, пожалуйста. – И снова ко мне: – Ну и когда ты едешь?

– В Чечню? Не знаю. Для начала стоит все же поговорить с Магомадовым.

– И в Грозном ты, понятно, не был?

– Ни разу, – кивнул я.

– Был у меня там один знакомый. Только вот вряд ли я тебе прямо сейчас его координаты смогу дать. Звякни вечерком, хорошо?

– Нет проблем.

И сразу зазвонил телефон. Турецкий подозрительно посмотрел на меня.

– Это еще не я звоню, – усмехнулся я.

– Я вижу. – Турецкий взял трубку. – Турецкий слушает. Так... Хорошо... Выезжаю.

Он быстро встал из-за стола:

– Извини, кофе отменяется. Важные дела.

– Ты на машине? А то могу подвезти.

– Что, купил новую наконец? Не, у меня своя. Да и везти пришлось бы не на соседнюю улицу.

Мы вышли из кабинета, и я – вежливо, как только я и умею, – попрощался с Аленой.

Увидев на стоянке мою «БМВ», Турецкий только поднял вверх большой палец и добавил, почти как Розанов:

– Шикуешь, адвокат! – сел за руль своих «Жигулей» – и был таков.

Я посмотрел на часы. Было без двадцати четыре. Хитрец же этот Турецкий все-таки. Как обещал сорок минут, так и получилось. И как ему это удается?

День опять выдался ужасно жарким, хоть и не таким душным, как вчера. По радио успокаивали, что вчерашняя гроза не нанесла городу никаких особых повреждений, если не считать несколько упавших деревьев. Да и на мой взгляд, ничего вокруг о вчерашней ночи не напоминало. Москва походила на огромную пустыню, выжженную солнцем, где не было ни капли влаги уже целый месяц и где нездоровое, воспаленное воображение умирающего путника нарисовало перед его уже закрывающимися глазами очертания домов, улиц, мостов и машин. Прохожих почти не было, а те несчастные, которым довелось выйти из домов, стены которых хоть немного спасали от жары, сидели в кафе или искали хоть небольшой кусочек тени. Воздух неподвижно застыл, ни ветерка.

Вскоре я убедился, что и стены не слишком охраняют от тяжелого зноя. Это были те самые стены Бутырки, от которых по литературным традициям просто обязано было «веять холодом», как и от любых других тюремных стен. Здесь было еще более душно.

Меня провели в комнату, специально отведенную для допросов. Здесь я был такое несчетное количество раз, что с любопытством озираться вокруг было бессмысленно. Да ничего особенного здесь никогда и не водилось – стол, пара стульев, решетки на окнах, вот и все.

Вскоре привели Магомадова. Вот на него действительно было любопытно посмотреть. Он производил впечатление действительно сильного человека – как физически, так и внутренне, морально. Он выглядел истощенным, под глазами темные круги от переутомления, впалые щеки, заросшие щетиной. Двигался он как-то странно, несколько скованно, на лице и руках были заметны кровоподтеки и синяки. Следы физического воздействия, одним словом.

– Здравствуйте, – сказал я ему, когда нас оставили одних.

– Здравствуйте, – проговорил Магомадов.

– Вам, наверное, уже сказали, что я ваш адвокат?

– Да. – Он был не слишком расположен к общению.

– Ко мне приходила Елена Марченко. – При ее имени он не пошевелился. – Она попросила защищать вас.

– Понятно. – В его голосе был заметен небольшой кавказский акцент.

– Для этого мне нужно ваше максимальное содействие. – На эту фразу Магомадов не ответил, только сделал едва заметное движение головой: мол, пожалуйста, если это чем-то поможет.

– Расскажите, пожалуйста, все, что вы знаете. Мне бы хотелось еще раз услышать эту историю. Именно от вас.

Некоторое время Магомадов молчал. Было такое ощущение, что ему просто физически очень сложно разговаривать.

– Я приехал... из Грозного в Москву... навестить Елену. И сына. Я позвонил ей, она назначила встречу. Я пришел, зашел в квартиру. Мы даже не успели поздороваться... по-человечески. – Это слово далось ему с особенным трудом. – Потом в квартиру ворвались омоновцы. Я убежал... Они меня поймали и начали бить, ничего не объясняя.

– То есть дверь была открыта, почему они беспрепятственно попали в квартиру?

– Нет, дверь была закрыта. Позвонили в дверь, Елена открыла.

– Она не спросила, кто там?

– Не помню... кажется, нет. Какая разница?

– Разница в том, знала Елена о том, что придут омоновцы, и сама их впустила или же нет, – терпеливо объяснил я, ожидая хоть какой-то эмоции от Магомадова. Если он взорвется, мне все-таки немного проще будет с ним разговаривать.

Но эмоций я не дождался. Очень спокойно Магомадов возразил:

– Если бы ей было нужно, чтобы меня посадили, ей незачем было бы обращаться к вам.

– Но, возможно, ее запугали.

– Это все равно ничего не меняет. Открыла она дверь, потому что ее запугали или потому что она не знала, кто там. В любом случае она впустила их не по своей воле.

Несмотря на его скрытность и немногословность, я все-таки верил ему. А может быть, как раз благодаря этой скрытности и немногословности. Было в нем то, что в романах у того же Дюма-старшего называлось внутренним благородством.

– Дело в том, что если ее и запугали, то, во-первых, она мне ничего об этом почему-то не сказала, а во-вторых, в таком случае у нее можно было бы узнать, кто именно ее запугал.

– Это и так ясно, – устало сказал Магомадов. – Вероятнее всего, это ее муж. Видимо, он как-то связан с Бараевым. А Бараев сейчас большой человек в Москве. Поэтому ему несложно выдвинуть против меня любые обвинения.

– А в действительности что вы делали для Бараева?

– Бараев взял меня в плен. Мне пришлось, так как я знаю английский, переводить... быть его переводчиком во время интервью с иностранными журналистами...

– Ну хорошо, а как вы думаете, где можно достать доказательства вашей невиновности.

Магомадов изобразил нечто похожее на слабую усмешку, видимо не веря в мою способность оправдать его.

– Меня допрашивали в Чернокозове. Там могли остаться протоколы допросов. И какие-то документы, возможно, остались в шариатском суде. Но чтобы их найти, надо, конечно, ехать в Чечню.

– Именно это я и собираюсь сделать как можно быстрее, – сказал я холодно, поднимаясь со стула.

Он действительно этого не ожидал. Он встал и протянул мне руку:

– Спасибо.

На этом наш разговор был закончен. Когда Магомадова выводили из камеры, я понял причину его странной походки – он прихрамывал, хотя очень старался это скрыть. Да, видать натерпелся мужик.

«Эх, – подумал я о предстоящей поездке, – а моего-то героизма ведь даже потомки наверняка не оценят».

Над Москвой уже начинали сгущаться сумерки. Я с мобильного позвонил Елене. Аккумуляторы уже изрядно подсели. Впрочем, в Чечне мне мобильник в любом случае вряд ли понадобится. Что-то я сомневаюсь, чтобы там поддерживался руоминг.

Елена взяла трубку почти сразу.

– Здравствуйте, это Гордеев.

– Гордеев? – Такое впечатление, что она слышит мою фамилию впервые. – Ах да, здравствуйте, Юрий Петрович. Вы что-нибудь уже узнали?

– Немного, – ответил я уклончиво. – Давайте обсудим это при встрече, у меня садятся аккумуляторы. Я собираюсь ехать в Чечню разыскивать доказательства. Естественно, мне нужны деньги.

– Да, конечно. Давайте встретимся у памятника Грибоедову через сорок минут.

– Грибоедову?

– Ну да, на Чистых прудах.

– Хорошо, жду.

Если честно, я никогда не задумывался, кто же это стоит на Чистых прудах. Подойдя к памятнику, я убедился, что это действительно Грибоедов. Стыдно, конечно, но что поделать. Вот если бы меня спросили, где МУР находится или, например, юрконсультация № 10, я бы сразу ответил. Даже разбуженный среди ночи.