Текст книги "Золотой архипелаг"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

МАРГАРИТА ГАНИЧЕВА. ВЗГЛЯД В ЮНОСТЬ

Почему люди, которых мы вычеркнули из своей жизни, не исчезают бесследно? Почему они при этом не исчезают в целом из бытия? Почему мы не гарантированы оттого, что человек, которого мы считали далеким прошлым, вдруг снова становится нам поперек пути? Все эти вопросы полуосознаваемо вращались в голове Маргариты Николаевны Ганичевой, и ни на один она не находила ответа. От человека, который сейчас всячески ей мешал, она один раз уже попыталась избавиться.

Все началось с вечеринки в гостях, куда ее, выпускницу МГУ, пригласил недавний староста группы. Как его звали? Ну вот, уже не помнит: Сева или Сема? В круглых очочках, старательный, нескладный, Сева или Сема принадлежал к тому типу мужчин, на которых не обращают внимания девушки, но с которыми оказываются счастливы женщины, если каким-то невероятным образом соглашаются поддаться на предложение руки и сердца... Вот и в отношении Риты Ганичевой, умницы и хохотушки, у старосты были серьезные матримониальные намерения: все ходил по пятам за нею, все нудил – и наконец добился своего: Рита согласилась пойти в его компании в гости, где должны быть общие знакомые. Там брачные планы Севы или Семы разбились в прах, и он, должно быть, сто раз пожалел о том, что повел предмет своих мечтаний не в кино и не в театр. В театре или кинозале, по крайней мере, темно, а здесь лампы горели достаточно ярко, освещая черноволосого красавца, похожего на Риту... Нет, не буквально похожего – Рита брюнеткой не была – но они подходили друг другу так, как только могут подходить юноша и девушка. Даже разница в росте у них была идеальной: черноволосый был выше настолько, чтобы бережно обнимать партнершу, прижимать ее к своей широкой груди. Это немедленно выявилось в танцах. Первый танец был из вежливости отдан старосте, к которому Рите приходилось наклоняться и который немилосердно наступал ей на ноги. Зато все последующие – ему, ему... Если бы проводился танцевальный конкурс, они завоевали бы первое место как лучшая пара – с такой латиноамериканской страстностью исполняли они произвольные па!

«Подо что же такое мы танцевали? – со слезами, которым ни за что нельзя прорваться наружу, допытывалась у своей памяти Маргарита Николаевна. – Под главный хит группы „Europe“, оставшийся, кажется, у них единственным. Потом еще как будто бы „Depeche Mode“, „I want you now“. А кроме того, всякая чепуховина наподобие „You are in the army now“, и даже „Любэ“ – „Атас, эх, веселей, рабочий класс“... Разве не безразлично нам было, под какую музыку соприкасаться крепкими, упругими, здоровыми телами, жаждущими удовольствий и любви? Молодые были, непритязательные, закончилась горбачевская оттепель, открывались новые капиталистические горизонты... Между прочим, „Атас“ Андрею больше всего понравился – я тогда даже не поняла почему».

Его звали Андреем. В тот вечер его звали только Андреем. Это потом, меньше недели спустя, Рита будет звать его и Андрейкой, и Андрюней, и Дрюнечкой, и даже Дри-Дри, – а его это именетворчество будет смягчать или раздражать, в зависимости от настроения... В тот вечер она успела только услышать, что Андрей – подзабытый и не слишком близкий знакомый хозяина дома: ходил с ним в одну школу, или играл в детстве в одной песочнице, или занимался авиамоделированием в одном кружке при Доме пионеров, или, может, сестра хозяина дома дружила с сестрой Андрея, что-то вроде того. Довольно-таки хлипкая характеристика, но с Риты в тот момент и такой хватало. Не просить же его паспорт показать? С какой стати, когда вот он, лучший паспорт – его лицо с темно-темно-карими, почти черными глазами, его слабо вьющиеся волосы, запах его разгоряченного пота, в котором угадывается что-то такое интимное, почти свое – то, что чувствуешь, когда утром, потягиваясь, зарываешься носом в свою подмышку... Мужчина выбирает женщину и женщина – мужчину по запаху пота. Тогда Маргарита Ганичева еще не читала этой психологической лабуды из популярных женских журнальчиков, а если бы и читала, не подумала бы применить ее в данном конкретном случае. Сексуальных партнеров подбирают по запаху пота – может быть, это верно, но при чем здесь секс, когда ее настигла любовь?

«Помни, что ты – девочка из хорошей семьи», – наставляли Риту мама и папа. Папа умер, когда она училась на третьем курсе, после чего мама усилила контроль. Девочка из хорошей семьи, без сомнения, предпочла бы Севу-Сему, который униженно скрылся в толпе, и Рита по сей день не знает, как он пережил то, что считал с ее стороны предательством, – возможно, в первый раз напился. Но дело в том, что, когда Ритины зеленые глаза встретились с почти черными глазами Андрея, всякое представление о том, что она – девочка из хорошей семьи, тут же испарилось. Пусть она не будет хорошей, пусть она будет плохой девчонкой, но она хочет быть с ним. И будет.

Нет, не в первый же вечер – зачем так плохо думать о моральном облике собравшейся компании? Пусть она была достаточно разношерстной, в программу вечера не входил группенсекс. Вернувшись домой в три часа ночи и не обращая внимания на нудный зудеж материнских упреков, Рита рухнула спать, даже не сняв косметику с утомленного личика. Наутро, когда она валялась в постели, черноволосый красавчик Андрей представлялся уже кем-то из области снов. Но они обменялись телефонами! В одной ажурной ночнушке Рита бросилась перетряхивать сумочку ради клочка бумаги с записанным номером – неужели потеряла? Клочок с криво начертанными цифрами и сокращением «Андр.» (по-гречески «мужской», «мужественный», отметила эрудированная Рита) выпал из кошелька, открывая череду сомнений: звонить первой или не звонить? Когда позиция «звонить» перевесила, оказалось, что по указанному номеру никто не берет трубку, и Рита принялась казнить себя за то, что слишком долго медлила.

Мама с ужасом наблюдала за дочерью, которая целый день (было воскресенье), нечесаная, едва накинув поверх ночной рубашки летний ситцевый халат, отиралась возле телефона: то ожидала звонка, то, как сумасшедшая, срывала трубку и накручивала диск (тогда все телефоны были дисковыми), скребя о пластмассу ногтями, не заботясь о том, что срывает с них лак. Дочь ее пугала: такая была разумная, что с ней стряслось? Риточка всегда была отличницей, выучилась на блестящего экономиста, благодаря связям покойного отца намеревалась в ближайшем времени завести собственное дело – и, казалось, это поглощало Риту целиком. Парни, танцы и прочие житейские радости, на которые были так падки ее сокурсницы, в ее глазах выглядели чем-то низменным, мелочным, какой-то мышиной возней. Вот и сейчас, видя страдания дочери возле безмолвствующего телефона, мать надеялась, что этот временный девический гормональный сдвиг обойдется без последствий.

Не обошлось... Когда Рите наконец удалось дозвониться до Андрея (фамилия у него оказалась редкая и приметная, Акулов, как у популярной в те годы киноактрисы), они проговорили подряд три часа, так что телефонная трубка едва не задымилась. За окном стоял жгучий июльский зной, а Рита так прижимала эту горячую трубку к своей щеке, словно замерзала и хотела об нее отогреться... А спустя еще четыре свидания и бесчисленное множество телефонных разговоров, сконцентрировавшихся на протяжении всего одной недели, Маргарита Ганичева поставила мать перед фактом: она переезжает к Андрею Акулову. Да, чтобы с ним жить. Да, без регистрации. И не как последняя проститутка, а как любящая женщина. Да, потом она, может быть, тысячу раз об этом пожалеет, но сейчас она поступит именно так и никак иначе. Она отвечала матери в снисходительном тоне, точно ребенку, который своими глупенькими вопросами не в состоянии смутить взрослого, поступающего так, как должен поступить. И только последний вопрос вывел ее из себя:

– Ты смеешь говорить, что я его совсем не знаю? По-твоему, надо с человеком прожить десятки лет, чтобы считать, что его знаешь? И по-твоему, эти десятки лет – гарантия близости? Ха-ха-ха! Какой же ты, оказывается, непроницательный человек, мама! Да папа тебе изменял все эти твои драгоценные десятки лет! Изменял до последней минуты, поэтому и с сердцем у него были большие перебои. И знаешь, я его ни в чем не обвиняю. Ты же его душила – своими пирожками и домашними щами, своей жалостью, этой своей безропотностью... Да ему поговорить с тобой было не о чем, ты же остановилась в своем развитии в семидесятых годах. Клуша!

И, отрезая себе пути к возвращению, Рита победно выволокла из двери клетчатый английский чемодан с набором основных своих вещей. Что там без нее делала мать в покинутой прихожей, ругалась или заливалась слезами, ее больше не интересовало. Для нее открывалось новое зрелище – вид на море чувств. Побережье было украшено двумя-тремя пальмами, но в основном представляло собой теплый песочек, на котором так приятно заниматься любовью... И Рита больше не колебалась.

Правда, уже в такси, которое она заранее вызвала (не тащиться же в новую жизнь с чемоданом в автобусе!), возникли отголоски других мыслей. На побережье, которое представилось Рите, сколько досягал взгляд, не произрастало ничего съедобного – да и что, спрашивается, способно вырасти на песке? Так, может, с пальмы изредка упадет кокосовый орех – но на двоих этого маловато, и зреют орехи медленно... Однако сомнения оказались напрасны. Андрей располагал отличной трехкомнатной квартирой на последнем этаже дома в довольно-таки элитном районе и отнюдь не выглядел, как человек, которому нечего есть и не во что одеться. Вопрос, откуда у него деньги, впрямую не ставился, но Андрей обронил как-то мимоходом, что у него собственный бизнес. Рита пришла в восторг: она экономист, она сможет ему помогать! Вдвоем, объединенными усилиями, они оставят с носом конкурентов.

Однако, как показали первые же дни их совместной жизни, Андрей не хотел от нее такой помощи.

– От женщины не требуется, чтобы у нее были экономикой мозги забиты, – откровенно высказался он. – Вообще, женщину любят не за мозги. Я вот, например, когда тебя увидел, знать не знал, что у тебя есть какой-то там диплом. Если бы и не было, для меня бы это роли не играло. Я не на твой диплом запал, а на тебя.

Рита была еще тогда настолько наивна, что приняла это своеобразное признание того, что любимый хотел бы видеть ее безмозглой, за комплимент.

Но если помощь в ведении дел Андрею не требовалась, Рита считала себя вправе переключиться на собственную фирму, о создании которой она мечтала давно: налаживать связи, собирать документы, подбирать сотрудников. Она одержима была желанием создать свое процветающее коммерческое дело, которое служило бы людям, а не выжимало из них соки... Но Андрею она ничего не рассказывала. Зачем? Он снова будет говорить, что женщину любят не за мозги, что, если Рита начнет уделять внимание фирме, ей некогда будет уделять внимание ему, Андрею, ну и все такое прочее, – Рита уже успела его изучить. Лучше она все сделает по-тихому и представит ему готовый результат. Тогда он убедится, что управляться со своими мозгами умеют не только мужчины. И поцелует ее, и признает в ней достойную подругу жизни.

Это еще раз доказывало, что Рита была очень, очень наивна.

АЛЕКСАНДР ТУРЕЦКИЙ. СПОСОБЫ ЗАЩИТЫ

– А по-моему, Саша, ты просто защищаешься.

Реплика жены за ужином, прервавшая тишину, вынудила Турецкого отвлечься от газеты и интенсивнее заработать челюстями, чтобы побыстрее прожевать кусок сосиски. Сказанное Ириной, как то часто бывало в последнее время, казалось загадочным, но Александр не хотел оставлять ее загадки без ответа. Ответ должен быть адекватным и мужским.

– Защищаюсь? Должно быть, ты права. Я всю жизнь вынужден быть настороже. Сама знаешь, скольким преступникам я перешел дорогу. И не одной только уголовной мелкой шушере, а добропорядочным с виду гражданам, уважаемым и богатым. Сколько из них на меня зуб точат? Вот то-то же. Так что ты права, защищаться никогда не помешает.

– Саша, ты напрасно делаешь вид, будто меня не понял. – Ирина сделала такое лицо, словно апельсиновый сок, которым она запивала свою порцию сосисок, растревожил ей больной зуб. – Все ты прекрасно понимаешь. Речь идет не о табельном оружии, которое ты, кстати, берешь с собой и в театр, и чуть ли не в постель. Речь идет о механизмах психологической защиты.

– Ага. Вот как. Ну правильно, этого следовало ожидать. Так от чего же я, по-твоему, защищаюсь и что на этот счет думает психология? – Александр Борисович попытался смягчить грубость улыбкой. Судя по лицу Ирины, улыбка ему не удалась.

– Понимаешь, Саша, тебе, конечно, пришлось многое пережить в своей взрослой жизни, но я всегда знала, что ты человек мужественный и ты с этим справишься...

Ошарашенный неожиданным комплиментом со стороны Ирины, которая в последнее время главным образом его критиковала, Турецкий не нашел ничего лучшего, как кивнуть.

– Угу. А что дальше?

– ...Но истинная причина беспокойства во взрослой жизни – это пережитые в детстве впечатления! – торжествующе закончила Ирина Генриховна.

«Так я и знал, что дело нечисто», – сожалеюще подумал Турецкий.

– Мне не надо тебе объяснять, что твои отношения с матерью и отчимом в свое время производили на тебя сильное и тягостное впечатление. И я думаю, они повлияли на всю твою последующую жизнь.

– А это тут при чем? – изумился Турецкий. – С матерью у меня были прекрасные отношения, да ты сама помнишь. С отчимом, допустим, хуже... ну, ты и тут сама все знаешь. Главное, что ты этим хочешь сказать?

– Саша, – игнорируя последнюю реплику, учительским тоном произнесла Ирина Генриховна, – неужели ты не замечаешь, как в последнее время стал раздражителен? Плохо спишь. И, главное, постоянно моешь руки!

– Ну, мать, на тебя не угодишь! А кто меня в наши, так сказать, былые дни не пускал за стол с немытыми руками? Не мою руки – плохо, мою – тоже плохо, так получается?

– Мыть руки ради гигиены необходимо, – еще более наставительно сказала Ирина. – Но обрати внимание, как ты их моешь? Ты же их моешь минут по пять, по десять! Ты же их скребешь!

– Вот уж не замечал, что по десять минут мою руки. В следующий раз засеку время, прежде чем идти в ванную... Но я все-таки не могу сообразить: какое отношение имеют мать и отчим покойные к тому, что я подолгу мою руки?

– Самое прямое. Долго моешь руки – значит, в тебе сидит боязнь заразиться какой-нибудь болезнью. Боязнь заразиться – это фобия, а фобия – это симптом невроза. А невроз закладывается еще в детстве, из-за отношений с родителями.

– Ох ты, мать честная! – Хорошо еще, хоть Александр Борисович успел дожевать кусок сосиски, а то непременно подавился бы. Оставляя себе время на раздумья, потянулся еще за одной, последней, но новая сосиска показалась ему невкусной, как туалетная бумага в целлофановой оболочке. Неужели его любимый микояновский мясокомбинат снова стал выпускать такую дрянь, как в позднесоветские времена? – Ну и чего ты от меня хочешь?

– Чтобы мы с тобой откровенно разговаривали – как раньше, только еще откровеннее. Чтобы ты мне рассказывал о своих затруднениях, обо всех своих ранних – и не только ранних – воспоминаниях, о своих страхах. Я не враг тебе, Саша, я хочу тебе помочь. И полагаю, у меня есть для этого необходимые предпосылки. За последнее время, так сложилось, я прочла много литературы. Я тебе не только жена, Саша, я...

– Ты – домашний Фрейд! – Вот уж чего Турецкому хотелось в последнюю очередь, так это делиться с женой воспоминаниями. Точнее, хотелось, но не всеми. Некоторые из воспоминаний могли привести к семейному скандалу. – По-моему, Иришка, тебе просто некуда девать свободное время. И музыка тебе поднадоела за столько лет, я могу понять... Так найди себе какое-нибудь хобби – филателию, скажем, или кружок макраме. Спокойное какое-нибудь занятие. Только, пожалуйста, подопытного кролика из меня не делай!

У Ирины дрогнули губы. Она резко встала, выдернула из-под носа мужа пустую тарелку с разводами горчицы и понесла ее к раковине. «Если такая нервная, самой подлечиться надо», – подумал Турецкий, но вслух не произнес: ему стало жаль жену. Даже если то, что он на ее счет думает, – правда, не стоит ее обижать. В конце концов, у всех у нас, современных людей, нервишки пошаливают. Недаром психологи распространились, как тараканы на грязной кухне...

– Ты просто не видишь во мне человека, – склонясь над раковиной, констатировала Ирина Генриховна. – Ты видишь во мне исключительно женщину. А по-твоему, высшее, на что способна женщина – это плетение макраме.

– Да нет же, Ириша, – примирительно буркнул Александр Борисович, – ты не так меня поняла. Но сама посуди, как это выглядит с моей точки зрения: приходишь домой после рабочего дня, голова как урна, в которую пихали всякую дрянь, пожрать... поесть спокойно хочется, а тут тебя психологией грузят. Ну вот я и вспылил.

– Я так и предполагала, – Ирина трагически воздела к потолку свежевымытую тарелку, с которой стекала вода. – Ты избегаешь серьезных разговоров. Ты защищаешься от анализа своих проблем чем угодно – работой, усталостью, голодом... Но в следующий раз я заговорю с тобой об этом, когда не будешь голодным и усталым, и ты скажешь: «А зачем переливать из пустого в порожнее, если все хорошо?» Получается, что ты просто не хочешь со мной разговаривать на эту тему.

– Как же не хочу, еще как хочу! Кстати, давно собирался тебя как специалиста спросить: в чем разница между неврозом и психозом? Сколько раз натыкался на эти понятия, но почему-то так и не уяснил.

– Меняешь тему? Зубы заговариваешь?

– Ничего подобного. Честно, хочу разобраться.

– Ну... – Ирина помедлила – обретала спокойствие, становясь на твердую почву психиатрии. – Невротик, в сугубо медицинском смысле, нормален. Он полон страхов, которые нарушают его взаимодействие с окружающим миром, но при этом он ориентирован в месте, времени и собственной личности. Ну, выражаясь обычным языком, невротик, в отличие от больного с психозом, не считает себя Наполеоном и не воображает, что вместо больницы он находится на чужой планете, куда его доставили зеленые человечки на летающей тарелке. Если человек видит зеленых человечков, чертиков и тому подобное – это уже галлюцинации.

– А галлюцинации, как я догадываюсь, это совсем хана?

– Да, Саша. К сожалению, галлюцинации – это ничего хорошего.

АЛЕКСАНДР ТУРЕЦКИЙ. ОТКРОВЕНИЕ

– Докладывать о преступных фирмах, Сан Борисыч? – с весельем на грани фамильярности спросили чуть ли не в один голос Володя Поремский и Рюрик Елагин. В их неуместной, на посторонний взгляд, веселости не присутствовало ни грамма цинизма: Поремский и Елагин радовались не тому, что в нашем дорогом отечестве существуют преступные фирмы, занимающиеся скупкой земли, а тому, что изобличить и остановить этих ушлых умников поможет прокурорская проверка.

– Докладывайте, дети мои, докладывайте, – пригласил Александр Борисович с благосклонной улыбкой. С тех пор как Ирина увлеклась психологией, в домашней обстановке он себя чувствовал, как под свистом пуль на войне, зато работа представляла собой приятную отдушину. – Сколько их там у нас – преступных фирм?

– Фирм немало, преступления типичные, – отчеканил Поремский. – Но особо выдающиеся на этом фоне тоже имеются. У нас же, вы помните, организована группа по проверке заявлений граждан о скупке земельных паев по заниженной цене у крестьян, обанкротившихся сельхозпредприятий Московского региона. А регион, как известно, включает не только Москву и Московскую область. А еще и Тверскую, Белгородскую, Тульскую, Курскую, Рязанскую, Калужскую и другие области России...

– Помню, Володя. Знаю. Так и что же?

– А то, что во всех перечисленных областях засветилась крупная такая фирмища «Русский земельный фонд». Возглавляет ее, – Поремский заглянул в бумажку, – Акулов Андрей Васильевич. На «Русский земельный фонд» заявлений особенно много. Коллеги из облпрокуратур утверждают, что было еще больше, и постоянно подаются новые. Но, что интересно, забирают их тоже часто.

– Это стоит взять на карандаш. Почему забирают? Боятся?

– Акулов Андрей Васильевич, – перехватив инициативу у Поремского, предложил Елагин свой вариант ответа на вопрос, – человек, прямо скажем, небедный. В состоянии заплатить истцу еще до суда, чтобы снял претензии. А если не получается, в состоянии заплатить киллеру, после чего никаких претензий уже не возникает. Так, по крайней мере, поговаривают. Правда, доказательств нет...

– А откуда деньги у этого «небедного человека»?

– Это было бы и нам очень интересно знать. Акулов возник, как шишка на ровном месте. Из бедной семьи. В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году судим за воровство: вытащил кошелек в магазине у покупателя. За отличное поведение быстро освободился... Ну, это все, Сан Борисыч, дела давно минувших дней, преданья старины глубокой. Мы не знаем, откуда у него в начале девяностых взялись деньги и фирма. Зато нам точно известно, откуда у него такие деньжищи теперь.

– Ну и откуда?

– Тысячекратная прибыль от торговли землями в Московском регионе.

– Какая-какая?

– Вы не ослышались, Сан Борисыч, – Володя Поремский слегка паясничал, но то, о чем он говорил, было исполнено страшной серьезности. – Прибыль в этом бизнесе превышает вложенные средства в тысячу раз. А вы думаете, из-за чего так все на ушах стоят по поводу земель в Центральном регионе?

Турецкий задумался. В наши дни никакой иной легальный бизнес в России не приносит своим хозяевам прибыль, в тысячу раз превышающую вложенные в этот бизнес первоначальные денежные средства. Да и в мире, пожалуй, такого нигде нет. А вот нынешний российский бизнес, связанный с захватом и покупкой за бесценок земель, оказывается, приносит прибыль в 1000 раз больше первоначально вложенных денежных средств! Этот на первый взгляд легальный бизнес сравним только с нелегальным, преступным бизнесом: с торговлей наркотиками и оружием, с коррупцией в таможенной сфере, с проституцией и прочими организованными преступлениями.

Итак, как выясняется, подмосковная земля рожает новых олигархов?!

– «Подмосковье-агро» – тоже не слабая фирмочка. – Турецкий прислушался к Володиным рассуждениям. – Сейчас у нее столкновение с «Русским земельным фондом». Не знаю, правда, в чем корень проблемы...

– Выясни, Володя. Непременно выясни.