Текст книги "Взятка по-черному"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава третья
Раскрутка

1

– Вячеслав, – услышал Грязнов в телефонной трубке голос заместителя генерального прокурора Константина Дмитриевича Меркулова, – что-то я вас не понимаю! Вроде и дел особо опасных не расследуете, во всяком случае, мне о них никто не докладывал, а вот потери становятся весьма ощутимыми. Не объяснишь причины?

– С удовольствием, Костя. То есть, извини, никакого удовольствия мы с тобой от этого не получим, а расстройств нам и своих вполне хватает. Причина простая, но объяснять ее лучше не по телефону. Ты из каких источников информирован?

– Стареешь, Вячеслав, – хмыкнул Меркулов. – У каждого своя агентура, пора бы понять. Ирина на вас пожаловалась, но это строго между нами.

– Вот же!.. Бедный Саня!

– Не такой уж бедный, как тебе кажется. Ну так в чем дело?

– Между прочим, Костя, эта Ирка сама же и виновата. Нарушила правила, поперла не туда, куда следует, на нее наехали крутые ребята. Словом, мы ее защитили и сделали так, что те даже извинились перед ней и произвели полный ремонт ее машины. А эти ребятки, как выяснил наш Юра Гордеев, причем совершенно случайно, решая свои собственные адвокатские проблемы, причастны к ряду преступлений. Я нарочно не вдаюсь в детали, чтобы картина тебе была в общих чертах понятна. Короче, Юра занимается своим клиентом, на него наезжают, устраивают аварию, даже со смертельным исходом одного из участников ДТП. А потом, когда мы с Саней выезжаем на место и находим компрометирующие документы против тех самых ребяток, они нападают уже на Саню, полагая, что документы у него. А они у меня. И вот уж теперь, я думаю, мы им спуску не дадим. Но это, Костя, лирика. А суровая правда жизни состоит в том, что в разработку по этому делу могут попасть некие лица, перечисляю по старшинству: из Генеральной прокуратуры, из нашего Следственного комитета, из руководства окружным УВД, ну и шелупонь поменьше, типа, как я говорил, крутых бизнесменов, генеральных директоров, некоторых криминальных авторитетов и представителей охранных структур. Такой вот расклад. Но до возбуждения уголовного дела ой как далеко! Да и не нам его возбуждать, поскольку мы все, без исключения, лица кровно заинтересованные и даже частично пострадавшие. А улик, несмотря на это, пока недостаточно. Так в качестве кого мы можем фигурировать? Разве что свидетелей? Что также сомнительно... И вообще разобраться надо, кто против кого и на кой нам черт, честно говоря, все это нужно. Объяснил?

– Более чем. А то от Сани нашего ничего путного не добьешься. Бурчит что-то. Он еще и недоволен, понимаешь...

– Ну это у него пройдет. Вчера даже не бурчал. А Юрка, я в клинику звонил, уже разговаривает. К концу дня подскочу, хочу кое-что для себя прояснить.

– Проинформируй потом. И, на всякий случай, имей в виду, что мне не нравится ваша самодеятельность. Вы – ответственные должностные лица! Неужели приходится напоминать о том, что существуют рамки закона? Поразительно!

– Костя, между прочим, тоже хочу тебе напомнить, что ничего противозаконного никто из нас еще не совершил, а потери, как ты сам только что сказал, уже имеются. И что же? Сидеть и помалкивать? А что касается Саниного бурчанья, как ты говоришь, я думаю, оно проистекает оттого, что я утром велел Ирке все-таки вызвать врача и зафиксировать следы нападения. Все равно, если мы уголовное дело по этому факту возбуждать не будем, так... пусть хоть документ, свидетельство останется.

– А вчера не могли? – усмехнулся Меркулов.

– Вчера, Костя, во-первых, было слишком поздно, а во-вторых, районный врач мог бы и не поверить, что было действительно совершено нападение и травма нанесена обрезком водопроводной трубы, а не явилась причиной бытового падения пациента, к примеру, на лестничной площадке. Шутка. Но от нас все же немного припахивало, это было, да.

– А откуда ты взял эту трубу?

– Нашел. Внизу валялась. Эта старая карга, консьержка, от которой конечно же никакой пользы, созналась мне, что минут за двадцать до нашего приезда в подъезд вошел сантехник в зеленой робе, сказал – из РЭУ. Но она его не знает, решила, что новый. Он поднялся наверх, якобы посмотреть протечку в батарее на верхней лестничной площадке. Обещал утром починить, а пока, мол, надо посмотреть. Ну то есть простейшая схема. Я ей говорю: «Как он выглядел? Высокий, низкий, толстый, худой, брюнет, блондин?» – а она в ответ: «Не знаю». Заметь, когда нечто подобное неделю назад или чуть больше готовилось против Ирины и к ним на этаж поднялся охранник – один из тех, что на нее наехали, – здоровенный, рослый такой лоб, эта старуха также не могла его внятно описать. Мужчина, говорит, и все! А ведь он с ней даже разговаривал! Нет, Костя, не понимаю, зачем таких держат?

– М-да, как у вас все просто и понятно!

– И еще одна деталь, Костя, – отчего-то развеселился Грязнов. – Я утром спросил у Сани, каким это образом появилась у него такая здоровенная дуля на макушке? Знаешь, что ответил? «Я, – говорит, – когда из лифта вышел, еще ничего не понял, но затылком почуял что-то не то и чисто машинально прикрыл башку папкой с Юркиными материалами». Ну а дальше он уже ничего не помнит. Если б не папка, так я теперь понимаю, тот гад элементарно разнес бы Сане голову вдребезги... А еще не верил интуиции! Трубу я прихватил с собой – на предмет «пальчиков». Только мне эксперт уже заявил, что на ней отпечатков на целую строительную бригаду хватит. Может, удастся потом идентифицировать, поглядим. Поэтому не прав ты, Костя, не так все у нас получилось просто. Я бы иначе сказал: хуже некуда.

– Ладно, можешь передать своему другу, пусть отлеживается, но травму его я все равно производственной считать не могу, и пусть на оплату по бюллетеню не рассчитывает.

– Жестокий человек ты, Костя, – произнес с укором Грязнов. – А ведь он кормилец в своей семье-то.

– С вами, босяками, иначе нельзя! Все, не мешай мне работать!

Грязнов захохотал, кладя телефонную трубку: Меркулов верен себе, он частенько забывает, когда звонит сам. Или на самом деле просто вид делает.

Но одну правильную мысль Костя все-таки усек – ситуация действительно сильно припахивает художественной, так сказать, самодеятельностью. Или, говоря профессиональным языком, «неавторизованной активностью», за которую, как правило, следует серьезный нагоняй от начальства. И тут, если есть еще желание продолжать несанкционированное расследование, надо, прежде всего, обдумать, в какой форме оно должно происходить. И чтоб, как говорится, и невинность соблюсти, и капитал приобрести. И рыбку съесть, и... ну да, усесться поплотнее, только так, чтобы, как волку в детской сказке, хвост не оттяпали. И необходимую истину добыть, и его величество Закон при этом нигде ни на йоту не нарушить. Только вот как это сделать, если он сам же, своим несовершенством, и подталкивает тебя под руку: что, брат, боишься? А ты не бойся, ведь никто не узнает, если сам не проболтаешься. Это ли не аргумент? Еще какой!

Да и потом, что считать вообще нарушением закона? Вот поймал ты бандита, негодяя, вора за руку. По-ока-а-а еще власть раскачается заняться им вплотную! Ей же всегда некогда! А время уходит, и улики пропадают. А ты дал ему в ухо и отобрал чистосердечные признания. Плохо? Плохо, поскольку гад потом накатает жалобу прокурору, и тебя тут же обвинят в «превышении полномочий» и даже, возможно, не его, а именно тебя захотят судить. А ты после этого подумаешь и махнешь рукой: да подите вы все к такой-то матери! Врежешь ему от всей души да и отпустишь на все четыре стороны – пусть дальше грабит и убивает! Логично? Еще как – и, главное, совершенно в духе времени.

Все правильно, но почему-то не хочется продолжать этот бесконечный и абсолютно нерезультативный спор и с самим собой, и с Законом, выстроенным так ловко, что на практике он куда охотнее защищает грабителя, нежели ограбленных...

А на словах-то мы ушли о-о-о как далеко в мир виртуальной демократии, так далеко, что не заплутать бы... в дебрях-то...

«Ну все!» – приказал себе Грязнов и придвинул папку со списком наиболее важных дел, назначенных им же самим на сегодня. Стал читать документы, а сам мысленно возвращался к событиям последних суток. И в первую очередь к заявлению Егора Савельевича Гусева. Мелькнула даже мысль, что, попади вчера его заявление в руки тех людей, что преследовали Гордеева, а затем напали и на Турецкого, уже сегодня обвиняемого нашли бы в камере задавленным либо повешенным. Ну, в общем, так оно нередко и случается с теми, от кого исходит опасность разоблачения преступлений представителей, как выражаются ныне, «теневой юстиции». А он, кстати, жив?

Грязнов сделал себе пометку в блокноте.

Несколько странным показалось теперь Вячеславу Ивановичу и то обстоятельство, что письменное заявление было каким-то образом благополучно вынесено из комнаты свиданий в Бутырском следственном изоляторе, попросту – из тюрьмы. Значит, все было проделано так тонко и точно, что никто и не заподозрил ни в чем пожилую женщину Варвару Николаевну. Ну хорошо, скажем, ее не заподозрили, но «хвост» приделали? И только после этого узнали, что она должна встретиться со своей несостоявшейся невесткой либо с адвокатом Гордеевым? После чего и подстроили аварию? И снова что-то не сходилось. Как-то получалась там случайность, здесь случайность, а в результате – труп на дороге. И Юрка – в больнице.

Но если рассуждать иначе?.. А чтобы грамотно рассуждать и правильно решить задачу, надо как минимум знать ее условия. Другими словами, необходимо, не привлекая внимания, которое сейчас непременно сосредоточится на этих женщинах, лично встретиться с Гусевой и Казначеевой. В какой последовательности, необходимо подумать. Но – срочно. Юра здесь сейчас вряд ли поможет. Да и Сане следует немного отлежаться, им обоим еще предстоит работенка.

А вот Костю втравливать в эту историю нельзя категорически, он со своим извечным почтением к его величеству Закону может крепко помешать. Поэтому пусть узнает постфактум, когда дело будет сделано. Или, еще лучше, если потребуется его мощное прикрытие. Не бросит ведь он, в конце концов, своих друзей!

Грязнов, разумеется, прекрасно понимал всю шаткость своих построений и потому даже не загадывал насчет строгой законности расследования. Тут уж как получится. Главное – сознательно грань не перейти. А если неосознанно и в малых дозах, так оно ведь на каждом шагу случается. Дорогу перешел не в том месте! Ага, табачный киоск напротив, а подземный переход – в километре. И сколько подобных примеров? Да и риск тогда зачем? Он же сам по себе противозаконен изначально. Если рассуждать, пусть не в глобальном масштабе, но по крупному счету. И где было бы сегодня человечество, если бы напрочь отказалось рисковать? Жаль, Сани близко нет, уж он бы вмиг развил теорию, что любой риск должен быть оправданным! Ну да, часто он об этом думает...

Вот и получается, что власть у нас живет по определению, бандиты – по понятиям, а народ – по возможности. Один Костя – по закону. Значит, и не надо ему в этом мешать.

Несколько лет назад был у Грязнова в МУРе заместитель – Володя Яковлев, Владимир Михайлович. Оперативник, что называется, от Бога. Потом забрали его в министерство, в Главное управление уголовного розыска, кадры им понадобились свежие, а недавно он вернулся в МУР – уже его начальником. Так вот, в прошлые времена, когда в отдельные исторические моменты нельзя было толком понять, что в стране происходит, неунывающий Володя, бывало, говаривал: «Вячеслав Иваныч, да чего вы так расстраиваетесь? Будет хуже». И ведь чаще всего прав оказывался. Вот и теперь, пришел к однозначному выводу Грязнов, задумайся, сориентируйся на ходу, но только не останавливайся, иначе кураж пропадет.

Он взял свой мобильник и внес в его память отобранный все-таки у Гордеева номер телефона Лены Казначеевой, после чего нажал вызов абонента.

А еще через сорок пять минут сидел за столом в небольшой ее гостиной, потягивал из узбекской золотисто-красной пиалы чуть горьковатый зеленый чай и похрустывал желтым фруктовым сахаром. Она же, загадочно щуря миндалевидные темные глаза, с легкой улыбкой смотрела на Грязнова и, казалось, уже ничем решительно не напоминала ту фантастическую практикантку, какой была полтора десятка лет назад. Нет, она стала гораздо... загадочнее, что ли? Эффектнее, само собой, – не девочка, зрелая женщина, но при этом сохранила нечто почти неуловимое, напоминавшее ее прежнюю. А вот что конкретно, никак не мог понять Вячеслав Иванович и... терялся. Будто не знал, как ее сейчас следует называть: Леночкой – по старой памяти – или Еленой... как там... по отчеству. Господи, забыл... а может, и вообще не знал? Ну, конечно, Александровной – говорил же Юрка Гордеев.

2

Лена рассказывала.

Гордеев напросился в гости чуть ли не на следующий вечер. А ведь по всему было видно, что дело, с которым она пришла в юридическую консультацию на Таганке, его совершенно не прельщало. Даже обещанные немалые деньги – тоже. Но Елена знала – плод, прежде чем упасть к ногам, должен созреть и даже, возможно, немножечко перезреть. Что, в сущности, и произошло. А у него, оказывается, уже и определенный план действий сложился...

«Ну еще бы, – ухмыльнулся про себя Грязнов, – после нашего-то разговора и всех прикидок-раскидок...» Но вслух об этом не сказал. Не потому, что не хотел унижать Юркину гордость, а просто из соображений общей корректности. О том, что с Гордеевым произошло, Елена, кстати, тоже еще не знала. И, обрадовавшись появлению в ее доме Грязнова, довольно справедливо решила, что «лед тронулся», а Вячеслав Иванович дополняет эту радостную весеннюю картинку в качестве первой ласточки.

Почти угадала. Но он не стал ее с ходу информировать о событиях минувших суток, а телевизор она конечно же не смотрела. Устаревший «Рубин» стоял у нее в комнате, накрытый кружевной салфеткой, спасавшей от пыли разве что поверхность самого ящика, но никак не экран, на котором можно было писать, словно на школьной доске. Что-нибудь вроде того, что Грязнов прочитал на багажнике запыленной «Волги», когда ехал сюда. Митрич, смеясь, показал ему. «Помой меня, я вся чешусь!» – вот что там было написано.

Грязнов попросил водителя не въезжать во двор огромного, сталинских времен, дома. Он даже переоделся у себя на службе в гражданский костюм, чтоб ни погоны, ни лампасы его не выдавали. Серенький, неприметный такой плащ надел и кепочкой прикрыл редкие пегие кудри. И прошел в подъезд бочком, как ходят пенсионеры, стараясь не привлекать к себе внимания. Но при этом цепко оглядывался – в поисках возможной «наружки». Похоже, ее не было, и это обстоятельство успокаивало. До поры до времени. А что будет дальше, одному Богу известно.

Вот он и думал сейчас: скажи ей сразу о двух малоприятных вещах, и неизвестно, как она отреагирует. Может разозлиться и наговорить чего угодно, а может уйти в себя, и черта лысого такую расколешь. Характерец-то был – о-го-го! Это – тогда. А каков сейчас? Судя по тому, как она быстро обработала Гордеева, – не хилый.

И Грязнов попросил ее подробно рассказать о том, как проходила у них операция по выносу заявления на волю. Причем любые незначительные детали могли оказаться весьма важными.

Елена словно бы удивилась. По ее представлениям, никаких сложностей вообще не было. Она встретилась с Варварой Николаевной и все ей подробно объяснила. Велела просто выучить текст наизусть, чтобы изложить его Егору. И во время очередного свидания с ним – правда, сильно мешал адвокат Штамо, но его удалось выдворить из комнаты, чтобы мать смогла поговорить с сыном о делах сугубо личных, – передала ему слово в слово сказанное Леночкой. Он кивнул, а через неделю, на новое свидание, принес готовое заявление. Вид у документа, конечно, был не слишком презентабельный, но иного выхода, точнее, иной возможности у Егора и не имелось. А дальше – дело техники. Мать спрятала бумажку на груди, пусть только попробуют ее тронуть – уж она им всем покажет!

Но ее никто и не тронул, никто внимания не обратил – вот в чем загадка!

А может быть, дело в том, что за ней и не следили? На что способна старуха? Да ни на что. А Егора, тщательно оберегаемого приставленным к нему адвокатом, они уже всерьез и не воспринимали. Гусь должен быть ощипан – и все тут! Другое дело – Елена. Если на нее продолжали распространяться неослабевающие интересы господина Брусницына, то было бы естественным, если бы он установил за ней в некотором роде наблюдение. Куда ездит, с кем общается и так далее. Не навязчиво, а скорее для общей ориентации. И возможно, ее визит к новому адвокату тоже не остался незамеченным. Как затем и его визит – к ней. Но что могло вызвать особый интерес, так это явно не любовные какие-нибудь мотивы – накоротке встречаются обычно для дела, а не для сексуальных игр. А для полной уверенности, что у них действительно затевается какая-то интрига, пока Юрка пребывал в полублаженном состоянии от общения с Еленой Александровной, наблюдатели вполне могли установить в его «форде» подслушивающее устройство. А этот самоуверенный босяк, в свою очередь, даже не удосужился провериться – хотя бы у сотрудников «Глории», которые во всяких делах подобного рода собаку съели.

И еще, сколько ему ни повторяй, сколько ни напоминай об осторожности, он по-прежнему болтает в машине на служебные темы. Вот его беспечность и могла стать причиной того, что и ему «подвесили хвост». А уж дальше все – «дело техники», как выразилась Лена.

Варвара Николаевна, выйдя из проходной Бутырского изолятора, помчалась к Леночке – передать ей заявление. Наверняка еще и из автомата позвонила! Ну все правильно, так и было. А сама Лена, получив и прочитав заявление, не подумала о том, какую бомбу держит в руках. Куда ей! С юриспруденцией давно покончила. Особых сложностей с законом за прошедшие годы не имела. Мудрые наставления своих преподавателей и старших товарищей позабыла. Она позвонила Гордееву и сообщила ему, что заявление у нее. И Юрий Петрович может приехать за ним, чтобы открыть, как он говорил уже, военные действия.

Приехал, получил, прочитал, позвонил Турецкому, чтобы предупредить о своем приезде с важнейшими документами, после чего ему и устроили «коробочку». Пусть теперь ставит свечку, что живой остался...

А Саня? По существу, та же беспечность. Хотя нет, все-таки сыграло отрицательную роль то, что они не были абсолютно трезвы. Несколько, надо понимать, размылись границы между «уверен» и «может быть». И тоже результат достаточно плачевный.

Полагая, что темнить дальше уже бессмысленно, Вячеслав Иванович рассказал Леночке о том, что произошло после отъезда Гордеева от нее. Она была ошарашена известием.

Нет, значит, не все еще выветрилось из ее умной головки. Оценила наконец опасность, которая ее подстерегала и грозит теперь уже всерьез. Грязнов даже подумал, что, пожалуй, самое время вообще полностью вывести Лену из игры – услать куда-нибудь подальше. Чтоб не появлялась в поле зрения, не мелькала перед глазами «лучших друзей» Егора Савельевича, не провоцировала их, забывших, вероятно, что на всякую хитрую задницу всегда найдется подходящий... штопор.

Вячеслав Иванович только заикнулся и понял, что зря принял ее минутную оторопь за страх. Грязнов сразу увидел, что уговорить Лену не удастся. Да, он ошибался в ней – Леночка, какой была полтора десятка лет назад, такой и осталась. Ну ладно, пусть остается, лишь бы не мешалась под ногами, не лезла на рожон и не утомляла полезными советами. Сказано это было Грязновым несколько в сердцах, но Лена нисколько не обиделась, а даже как будто успокоилась. Словно ее присутствие здесь уже само по себе служило гарантией удачи.

Однако женщина, что ни говори, всегда остается женщиной – со всеми ее причудами и фантазиями. Несмотря на только что высказанное в довольно жесткой форме указание Грязнова никуда не совать свой нос, Елена с ходу предложила свой вариант встречи с Брусницыным, чтобы отвести всякие подозрения, будто бы она с Гордеевым что-то затевает.

– Ну конечно, – поморщившись, кивнул Грязнов, – если этот ваш Брус в чем-то и сомневался до сих пор, то тогда уж точно обретет уверенность! Ты, вообще, слушала, о чем я тебе говорил битый час? Чтоб и близко тебя не было! – почти загремел он, стараясь придать голосу как можно больше жесткости. – Ты, как тот мавр, который уже сделал свое дело, должна, обязана немедленно удалиться! Иначе за твою жизнь я не дам и копейки, черт подери...

– Чего это ты разошелся, генерал? – удивилась она. Они оба и не заметили, как перешли на «ты», словно и не было прошедших пятнадцати лет. – Я же не предлагаю плести какие-нибудь интриги, я просто подъеду к нему в офис, на Покровку, и скажу открытым текстом: «Послушай, Брус, оставь меня и моих знакомых в покое. Ты нас не интересуешь, и мы тебя знать не хотим. Ты сам устроил разборку со своими партнерами, вот и занимайся ими, а от меня отстань – раз и навсегда. А если будешь продолжать преследовать, я обращусь к таким людям, от которых тебе не поздоровится. Вот и все. И он, я уверена, отстанет. А Юра тем временем сможет спокойно заниматься своим адвокатским делом и выручать Егора. Разве не так?

– Значит, договоримся окончательно. Ты сейчас ничего не говорила, и я соответственно ничего не слышал. Иначе я встаю и ухожу, а вашу с Гордеевым лавочку просто закрываю. Сидит твой Егор и пусть себе сидит до морковкина заговенья. Он меня не волнует, меня волнуешь ты. Ну... в смысле... сама понимаешь... – Грязнов даже разозлился на себя, оттого что и сам теперь запутался в словах. – В плане безопасности, неужели непонятно?!

– Не кричи, я все поняла. Хорошо, не поеду к Брусу, – легко согласилась она. – И у тебя не было никакой причины сердиться. Еще чаю? Или хочешь чего-нибудь покрепче?

– Я еще раз спрашиваю: у тебя есть какая-нибудь подруга, знакомая, приятельница, живущая вне Москвы, у которой ты могла бы провести недельку-другую?

– А я еще раз отвечаю: нет. А если бы и была, я бы никуда не уехала. Есть вопросы? Так чего тебе налить? Не сердись, Славочка, ну я такая. А ты меня забыл... И ни разу – ни разу за пятнадцать лет – не поинтересовался, где я и что со мной. Как же так? А какие сладкие слова говорил? Врал, да? – Лена грустно заглянула Грязнову в глаза.

– Ничего я не врал, ты сама ушла, – отвернулся Вячеслав.

– А если б не ушла, тогда что?

– Тогда? А мы с Саней запросто могли перестрелять друг друга.

– Ух ты! Вот не знала!.. Но он ведь, если не ошибаюсь, вскоре женился?

– Дочке уже четырнадцать. Очень самостоятельный ребенок. Скорее, взрослая девица!

– А ведь могло бы... – задумчиво заметила она. – Как время-то летит... Ну ты домой не очень торопишься? Семья не ждет? – Она усмехнулась.

– Какая семья? Нет ее у меня.

– Так тем более оставайся, отпусти свою машину, и... предадимся воспоминаниям молодости, как?

– Очень заманчиво.

– Вот и мне будет спокойнее. Ты ж – генерал и наверняка при пистолете? Так чего бояться?

Она поднялась. Поднялся и он. Она приблизилась к нему, и он нерешительно положил вздрагивающие ладони на ее плечи, скользнул по спине, к лопаткам, чуть прижал. И тут она прильнула к нему и заплакала. Негромко, словно стесняясь своей слабости. «Надоело быть сильной, устала», – подумал Грязнов.

3

Брусницын слушал доклад. Его сотрудник, которому было приказано глаз не спускать с Елены Казначеевой ни днем ни ночью – в последнем случае не в прямом, а естественно, в переносном смысле, – подсоединил свою цифровую фотокамеру к монитору и иллюстрировал свое сообщение снимками, один за другим возникающими на экране. И на каждом было зафиксировано время.

Десять часов утра. Выходила в магазин. Щелк, щелк – подъезд ее дома на Ленинском проспекте. Вход в магазин. Щелк – разговаривала с продавщицей бакалейного отдела. Вышла с тяжелой сумкой – щелк. Вернулась домой – щелк.

Дальше не выходила из дому весь день. По городскому телефону ни с кем не общалась.

– Вы на него поставили «жучка»? – недовольным тоном спросил Брусницын.

– Так точно, – по-военному ответил наблюдатель.

После получения известия о том, что этот сучий потрох, Гусь, передал на волю заявление в Генеральную прокуратуру, у Игоря Петровича резко испортилось настроение. Неизвестно же, что он там написал! А лопух Багор ничего толком сделать не сумел, нет, все-таки придется с ним расстаться окончательно. Не тянет... Даже такую элементарную вещь, как вывести из игры на приличный срок этого Турецкого, и то не смог выполнить. Уже доложил доверенный человек из их конторы, что помощник генерального отделался шишкой и завтра выйдет на службу. Ну козел Вован, ничего нельзя поручить! А ведь в Чечне большим был специалистом, ничего объяснять не надо было. Притомился, что ли, перегорел? Да, меняются люди, и не в лучшую сторону...

Тяжко вздохнул Брусницын, краем уха слушая объяснения своего сотрудника, оправдывавшегося тем, что внутри квартиры установить прослушку еще не успели. Указание поступило только вчера, а сегодня мадам, сказано же, весь день просидела дома.

– Ну а когда в магазин выходила, о чем думал? – брезгливо спросил Брусницын.

– Так... не сориентировался, Игорь Петрович, – попытался оправдаться сотрудник. – Один же был. И уверенности твердой не имел.

– Ни хрена ты вообще не имел... работнички... мать вашу... Чтоб при первой же возможности! А где Багор?

– Ему не велено светиться, вы же сами...

– Что я сам – я знаю без тебя. А вот вы, ребятки, чего ж так облажались-то? Я спрашиваю: почему не вы, а посторонний человек нашел ту папку? Ну, правда, не совсем посторонний. Но ведь и вы, и он твердо знали, что надо искать. А он просто достал, посмотрел и... уехал. А вы? Чего вы привезли? Свежую прессу? А где то заявление, которое мне нужно? Я бы сказал сейчас, да вы, раздолбаи, все равно не поймете... И Багор уже не просто засветился, а на него впору уголовное дело открывать, ты понял? Значит, так. Убирай его немедленно отсюда к едреной матери! – заорал вдруг Брусницын.

– Куда... Игорь Петрович? – Сотрудник растерялся.

– А куда хочешь! Мне наплевать. Но чтоб, когда мне потребуется, близко находился. Под рукой... Чего ты мне показываешь? – Брусницын уставился на экран монитора, где, сменяя один другого, возникали снимки с какими-то людьми. – Зачем это мне? Делать больше нечего?! Чем ты там занимался весь день?! – снова загремел он.

– Вы же сами приказали: всех, кто входит... чтобы...

– Так ты что, всех жильцов дома фотографировал?! – Брусницын в изумлении от такого идиотизма развел руками, но тут же резко ударил сотрудника по руке, когда тот потянулся, чтобы отключить камеру. – Стой!.. Сделай крупно!.. Это кто?

– Это? – Сотрудник удивленно смотрел на пожилого дядьку в кепочке, который входил в подъезд и, перед тем как закрыть за собой дверь, оглянулся – так его и запечатлела камера. – Не могу знать, Игорь Петрович, – сокрушенно ответил сотрудник. – Но постараюсь узнать сегодня же. Покажу снимок в ЖЭКе, соседям по дому. Наверное, жилец. Он пришел... вот, в восемнадцать тридцать, а ушел сегодня утром. Там дальше, наверное, есть.

– Ну-ка лицо еще крупнее... Отпечатай. И найди тот кадр, где он выходит, – тоже сделай.

Брусницын прикрыл лицо ладонями и откинулся на спинку кресла в ожидании, пока сотрудник возился с принтером. И на душе у него было неспокойно. Он мог в принципе и не смотреть на второй снимок, потому что лицо этого мужика в кепочке узнал сразу. Это был генерал Грязнов, с которым виделся в кабинете Фролова в тот день, когда приходилось замазывать грехи болвана Багра. И, кстати, Грязнов был единственным, кто не подал руки ему, Брусницыну, президенту фонда, к которому недавний министр внутренних дел первым тянулся с «дружеской ладонью»! А этот? Обозлился тогда Игорь Петрович, но виду не показал, всему свое время. И вот он тут, генерал Грязнов, но в каком виде! Пенсионер, блин! А осторожный – оглянулся-таки... К кому ж он мог приехать сюда? Живет-то, как установлено, чуть ли не в Свиблове. Почему же тогда здесь, на Ленинском, ночевал? И именно в том доме, который больше всего интересует бывшего полковника?

И тут Бруса озарила догадка!.. Нет, не может быть, да и куда ему – грузный, старый, плешь на всю башку... А если все-таки?..

В голове Брусницына как-то сама собой начала неожиданно выстраиваться цепочка фактов. Турецкий и Грязнов – с одной стороны, Ленка и Гордеев – с другой. Но Турецкий с Грязновым забрали документы Гордеева, которые... да, просрали, иначе и не скажешь, замечательные сотруднички, будь они все... И что характерно, в папке Гордеева не оказалось нужного документа. То есть, другими словами, Турецкий мог оставить его Грязнову, подозревая для себя ловушку. Хитер, гад...

Брусницын помнил объяснение, которое было сделано его сотрудниками по свежим следам. Их, оказывается, ввел в заблуждение ответ из клиники о том, что все документы доставлены вместе с пострадавшим. А они даже и не поинтересовались, что хоть за документы. И стали сдуру планировать, как бы проникнуть в клинику и похитить эти самые документы. Вот уж истинно – идиоты... Хорошо, что позвонили посоветоваться, и он приказал им в клинику носа не совать. И как в воду глядел – документы-то в разбитом «форде» остались. Понятно, в общем, почему они сразу к обломкам не кинулись – боялись, что их мог кто-то увидеть и запомнить, аварию-то «громкую» устроили! Сперва подождать решили, а когда народ уже схлынет, самим свидетелями представиться. Но – опоздали. Да и бывший этот «важняк», Турецкий, больно зорким оказался. И прытким. И дружок его – тоже. Быстро сориентировались...

Багра, значит, убираем. А использовать его можно теперь только с одной целью и лишь один раз. Потому что ни для чего другого он уже не пригоден.

Второй снимок Грязнова – Брусницын теперь уже был абсолютно уверен, что это он, – ничего не добавил. Вышел из подъезда, посмотрел налево, направо и ушел в арку, на улицу. А там его наверняка ожидала служебная машина с «мигалкой», да откуда ж сотруднику-то догадаться выглянуть на улицу. Хорошая работенка – сиди себе и щелкай входящих-выходящих. И штуку баксов в месяц получай за такую службу!

– Ладно, заканчиваем. Распечатку оставь. Насчет прослушки я уже сказал. Наблюдение продолжать, но максимально осторожно, чтоб нечаянно не засветиться. А этому типу, – Брусницын пальцем ткнул в фотографии Грязнова, – вычислить тебя никакого труда не составит, он всю жизнь в сыщиках бегал. Где она сейчас?

– Дома. Уже звонили.

– Есть там кому техникой заняться?

– Сейчас пошлю, Игорь Петрович, прямого указания не было...