Текст книги "Я - убийца"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 16

Гордеев подобрал друга у здания Мосгорпрокуратуры. На сей раз, отправляясь на встречу с подзащитным (Антоненко решил еще раз передопросить обвиняемого в присутствии адвоката), он взглянул на затянутое низкими облаками небо, из которых на землю ложилась совсем не летняя морось в виде сплошной, во все проникающей водяной пыли.

– Хороший хозяин собаку из дома не выгонит, – вместо приветствия сказал, садясь в машину, Антоненко.

– Как Зоя? – не отвечая на вопрос и не торопясь сообщать о целях приглашения следователя прокуратуры на свою встречу с Игнатьевым, спросил Юрий.

– Чего это ты вдруг воспылал интересом к ее особе?

– Так... Я все-таки адресок подкинул.

– Ты ж ее терпеть не можешь. Впрочем, как и она тебя.

– Ну, это громко сказано. Я же ее практически не знаю. Просто не люблю капризных и взбаломошных женщин.

– Это потому что они тебе не попадаются, а если и попадаются, иголки, как дикобраз, выставляешь.

– Попадаются. Красивая, взбалмошная, полная сексуальная раскованность.

– Это кто же такая?

– Актриса... Лика зовут. Говорят, молоком обжегшись, на воду дуют, а у меня, веришь – нет, воздуха в легких не стало.

– В зобу дыханье сперло? Это бывает...

Вырулили на Новослободскую. Оставлять машину на платной стоянке у метро, а потом идти по такой мерзости до СИЗО не было никакого желания, и потому они промучились минут двадцать в поисках, куда бы приткнуть «жигуленок». Нашли. Но не успели они отстегнуть ремни безобасности и забрать свои папки, как к машине подскочил нагловатый молодой человек и предъявил свои права на сбор средств за стоянку машины.

– То есть? – не понял адвокат.

Свои права он тоже знал, и потому его оскорбил столь наглый побор.

– Такую бляху отштамповать и на домашнем прессе можно.

Антоненко нарочно не вмешивался в препирательство, наблюдая, чем закончится ситуация.

– Ничего не знаю. Есть распоряжение мэра взимать плату за стоянку более десяти минут.

– Послушай, любезный, я – адвокат и такого постановления не слышал. Кроме того, не вижу знака платной стоянки. Покажите-ка ваши документы. Может быть, у вас есть копия лицензии на право поборов?

– Ничего я тебе показывать не буду, но, если хочешь забрать свою колымагу в целости и сохранности, плати.

И вымогатель красноречиво кивнул в сторону козырька подъезда, где, безуспешно скрываясь от мороси, топтались два мужичка неприятной наружности.

Антоненко испугался, что сейчас его мягкий и покладистый с виду друг взорвется. Есть такой тип людей. Выругаться матом для них словно вываляться в грязи, но бывают и у них моменты безудержной ярости, когда плевать на все, главное – добраться до горла обидчика.

– Ты вот что, сопляк, поди-ка сюда и взгляни... Читать умеешь? Чтобы ни тебя, ни твоих другарей я здесь больше не видел. Усек? Ну вот и отлично. Сопли подбери – и вперед, пока я добрый.

Антоненко спрятал красное удостоверение прокуратуры, и наглеца как ветром сдуло.

Они молча свернули под арку. У обоих от инцидента остался неприятный осадок, несмотря на профессии и то, с чем они повседневно сталкиваются в обычной жизни.

Пока оформляли вызов на допрос заключенного, Гордеев продолжал молчать. Наконец не выдержал Антоненко:

– Слушай, к чему вся эта свистопляска? Чего ты молчишь как индюк, если что-то раскопал и хочешь заявить ходатайство о проведении дополнительных следственных действий, говори сразу. Дело предельно ясное, если я его затяну, это никому не понравится. И так уже вокруг вьются. Знаешь, что мне в буфете сегодня один обормот предложил?

– Догадываюсь. В следственных органах куча «висяков». Коли наш колется, не подкинуть ли ему еще пяток-другой?

– Пяток? Да они из него Аноприенко сделают.

– Послушай, никакой он не Аноприенко.

– Да? Вот. Полюбуйся. Только сегодня получил.

Гордеев не успел прочитать.

В дверь постучали. Вошел сопровождающий контролер и доложил о доставке Игнатьева.

– Пусть войдет... А мы с тобой в коридорчик выйдем потолкуем, – предложил следователь. – И выписку прихвати.

Так и сделали.

Игнатьев скользнул равнодушным взглядом по следователю и адвокату и сел на ставшее привычным место.

– Игорь, ты посиди пока, нам с бумагами надо ознакомиться, – слукавил адвокат.

Никакой реакции.

– Не пойму, отчего он такой замороженный, – сказал скорее себе, чем Антоненко, Гордеев.

– Чует кошка, чье мясо съела. Ты читай, читай. Может, прояснеет.

И адвокат начал читать. Это были копии постановлений о приостановке следствия ввиду нерозыска обвиняемых по двум нераскрытым делам, которые вел другой следователь, но сделанные по просьбе Антоненко. По мере чтения адвокат понял, почему сегодня в буфете, а главное – кто подходил к Антоненко с предложением делать из Игнатьева серийного убийцу. В постановлениях говорилось о двух убийствах. Убитыми были учитель физкультуры одной из московских школ и телохранитель депутата. Первого зарезали прямо в школьной раздевалке шесть месяцев назад, второго в подъезде собственного дома. У обоих глубокие резано-рваные раны в области шеи. Причем в первом случае голова была практически отделена от тела. Никакой связи между первым и вторым убийством, кроме способа совершения, не наблюдалось. Разве что возраст. Цветущий. Здоровые мужики. Как пишут в официальных сводках – «крепкого телосложения». Были еще кое-какие детали. Например, учитель не прочь был самолично провести массаж ушибленной части тела ученицы или ученика. У телохранителя установили интимную связь с женой депутата. Но, как в первом случае стало ясно Гордееву, была проработана версия педофилии. Отпала. Обиженные молчали. Заступников, способных на такую месть, в окружении не было. Родителям дети не жаловались. Во втором случае отрабатывали любовную связь, но оказалось, что сам депутат ни сном ни духом не подозревал о шашнях жены. Больше того, как только узнал, его хватил удар. Два месяца на больничной койке.

– Все? Давай сюда, – Антоненко отобрал у адвоката бумаги. – Мне их Котов дал.

– Послушай, на основании этих бумажек ты собираешься прижать к стене моего подзащитного? Надо было не постановления просить, а целиком дела истребовать. Возможно, следствие что-то пропустило. Возможно, есть другие версии. Надо копнуть глубже. Охранник депутата, например. Может, это не адюльтер, а предупреждение. Мол, жди – и твой час наступит, если не пролоббируешь наши интересы. Возможно, здесь завязана политика. Тогда на кой черт она моему портному? То-то и оно... Кто такой этот Котов? Я его не помню.

– Да помнишь ты. Такой белобрысый. Тихий. На нашем курсе учился. Все время с мокрым носом ходил, хлюпал. Геморрой, что ли?

– Гайморит, – поправил адвокат. – Геморрой – насморк в диаметрально противоположном конце тела. И все равно надо изучить дела внимательнее. Вспомнил. Такой... Никакой. Серая мышь.

– Точно. Только теперь он не серая мышь, а замначальника. Месяц назад сделали, но с условием, что закончит все свои дела. Все «висяки» сдаст под ключ.

– И ты поддался?

– Я не поддался. Он теперь у меня какое-никакое, а начальство.

Адвокат с горечью подумал, что ничего в мире не меняется. Правда, растут деревья, бушуют ураганы, стираются с земли города. Но карьерные соображения в обществе остаются теми же, что и много-много лет назад. С другой стороны, он понимал, что Антоненко может быть обидно. Столько лет без движения, а тут какой-то совсем не блистающий талантами следователь обогнал по кривой. Подчас так бывает, что именно серых и назначают командовать, ибо избавиться от такого в своем аппарате самое милое дело. И в интересах профессиональных тоже. Вот и двигают их. И не просто двигают. Просто двигать неудобно. С повышением. На первый взгляд решение разумное. Избавился – и с плеч долой, из головы вон. Но ведь такой другим жизнь испортит.

А вдруг до президента додвигают? В нашей стране все может быть. Стоит почитать быстрые служебные биографии некоторых.

– Ладно. Спрячь. Посиди и послушай, – предложил адвокат.

Они вернулись в комнату для допросов.

– Слушай меня, Игорь, внимательно. По моему ходатайству следователь решил передопросить тебя по вопросам, которые я ему представил. Поэтому мы оба здесь. То, что я предлагаю, в американском праве называется – сделка. Сроки снижают за признательные показания и всякое другое. Приглашают к сотрудничеству со следствием и судом. Я уверен, что это убийство не твоих рук дело. По-крайней мере, до сегодняшнего дня был уверен.

Игнатьев впервые оживился и внимательно посмотрел голубыми глазами на адвоката.

– Общество вынуждает индивида действовать в соответствии с социально оправданными, ограничивающими свободу действия образцами. Это ведет к противоречию между внутренним, истинным «я» и проявлениями «я» в отношениях с другими людьми.

Антоненко шумно вздохнул. Он знал за своим другом слабинку теоретизировать. Наверное, эта тяга у него развилась давно, и теперь, будучи адвокатом, он получил широкое поле деятельности, но он-то, Антоненко, следователь, а не ученый-психоаналитик. Тот необходимый набор знаний человеческой психологии, который получил в университете, считал вполне достаточным. По крайней мере, никто не жаловался. И раскрываемость у него не хуже, а даже лучше других следователей и оперативников.

– Тебе понятно, о чем я говорю?

– Можно было проще.

– Как? Скажи... Не стесняйся.

– Вы считаете, что я чувствую себя изгоем. Отвергнутым обществом. Или не чувствующим собственной значимости, своего сокровенного и никому не нужного. Или еще хуже – этаким Геростратом. Несоответствие между ожидаемым проявлением моего «я» и тем, как меня недооценивает общество...

– Ну ты загнул, – не выдержал Борис. – Не хуже адвоката шпаришь. Вы что, одну диссертацию пишете? Он пишет, а ты ему помогаешь?

Игнатьев с сожалением, как на тяжелобольного, посмотрел на следователя.

– Вы все время пытаетесь подправить меня по собственному разумению, а я не куличик в песочнице, который можно разрушить, загнать песок в другую форму и отлить. Воля ваша. Валяйте, делайте из меня одинокого волка, свихнувшегося от одиночества. А хотите – вгоняйте в месть. Все парню не нравится, вот он и пошел направо-налево резать. Псих. Можно и так повернуть. А по-моему, одиночество так же естественно для человека, как сон и еда. Ему оно просто необходимо среди ваших машин, правил и дурацких законов.

– Слушай, великий анатом человеческих душ, а ты простую-то анатомию знаешь? – решил спросить следователь.

Гордеев сразу не понял, куда тот клонит.

– Конечно. Я же портной. У меня даже атлас есть. Вот вы все время поясницу трете. Думаете, невралгия? А вы проверьтесь. Может, у вас смещение дисков позвоночника.

– Он. Ты слышал, Юра? Он.

– Не понял...

– Первый. Первый. Голова мастерски отделена. Да и у второго чуть не хватило. Может, спугнул кто?

– Вы о физруке? – cпросил тихо Игнатьев.

У адвоката непроизвольно открылся рот. Он громко сглотнул. Не ожидал такого поворота даже следователь.

– Этот педофил недостоин жизни в обществе, какое бы оно мне ни казалось. В нем встречаются и неплохие люди. Вот вы, например. Да и вы. Вы просто все меряете одним аршином и не замечаете: планка со временем усохла.

– Ты хочешь сделать признание? – cевшим голосом спросил адвокат.

– А я разве что-то сказал? А... Вы о физруке? Так о нем шесть месяцев назад весь район говорил. У меня там клиент. Он и рассказал. Костюм из бостона. Настоящий. Английский. Теперь такой не выпускают. Непрактично для массового производства: долго носится. Можно в сорок пошить, а в шестьдесят в гроб в нем лечь.

– Ты мне зубы не заговаривай. Охранника помнишь? В подъезде. На Лубянке. Прямо под носом, можно сказать, – сорвался на зловещий шепот Антоненко.

– Так. Прекрати, – резко сказал Гордеев. – Это похоже на провокацию.

Антоненко внимательно посмотрел на Игнатьева.

– Глаза у тебя, парень... – непонятно почему сказал он подследственному. – Хорошо, я могу отойти ненадолго. А вы поболтайте наедине. Через полчаса вернусь.

Дверь за ним закрылась.

Двое оставшихся сидели молча и не смотрели друг на друга. Адвокат вдруг вспомнил о термосе. Предложил Игорю чай. Тот не отказался. Пока пили, Юрий переваривал сказанное. Ну не мог он понять этого парня. А раз не мог понять, не мог и защитить.

Учили его хорошо. Он даже ходил на лекции к Мамардашвили в другой престижный вуз Москвы, благо друзья были. Постигал истинную глубину процессов, происходящих в обществе и в человеке, законы их построения, побудительные причины и следствия.

– Дети не понимают, что такое смерть. Для них полное отсутствие сознания – абсурд, горькое мороженое. Для них бессмертие – вещь сама собой разумеющаяся. Скажи, в детстве ты боялся темноты? Темнота символизирует одиночество. Очень часто дети не могут заснуть только потому, что боятся не проснуться...

А Игорь вдруг вспомнил...

Это было на рыбалке. Отец высиживал до последнего. Клев прекратился только минут за пятнадцать до того, как упали первые капли. Они успели догрести до берега, но, чтобы добежать до крайних домов деревни, времени не хватало. Чуть в стороне у леса стоял старый амбар, и отец приказал всем бежать туда, пока он вытащит лодку на берег, соберет вещи и улов. Улов – это святое, это превыше всего. И они втроем бежали. Внезапно задул резкий порывистый ветер и у Игорька сорвало панамку. Он попытался ее догнать и отстал от родных. Он бежал и бежал за ней, а она заколдованным колесом катилась по полю, то приостанавливаясь, когда ветер стихнет, то снова устремляясь по путаному маршруту.

Мать заметила, что Игоряшка уклонился от цели, и побежала вдогонку. Когда Игорька наконец изловили, небо раскололось ослепительным зигзагом со множеством нитевидных ответвлений, как женские волосы на ветру, и амбар вспыхнул спичечным коробком. Один миг. Всего несколько секунд – и старое, высушенное годами и ветрами дерево с треском начало пожираться пламенем. Сарай сгорел за считанные минуты. К тому моменту, когда о землю забарабанили первые капли, а затем хлынул потоп, с амбаром было покончено. Тушить дождю ничего не пришлось. Тогда он не понял, почему так страстно обнимала и целовала его мать. Почему отец назвал его родившимся в рубашке. Почему вообще на него обрушилась такая слава. Да, тогда он не воспринимал понятия смерти. Не испугался. Уже взрослым, попав в ту большую заваруху, где вполне можно погибнуть, сгинуть без остатка, какого-либо свидетельства прошлого существования или вернуться калекой, осознал ее сущность, но не испугался. Таким уж родился. В рубашке. Вот и адвокат говорит – две макушки...

– Я твой адвокат по назначению прокуратуры. То есть как бы «бесплатный». Никто из твоих родственников твоей судьбой не занимается, и никто гонорара в юрконсультацию не внес. Не хочешь говорить, не надо. Только ты учти: у меня другие клиенты доллары платят, чтобы их защищали, а ты сам себя топишь. Но дело твое я не оставлю. Молчишь? Молчи. Я подниму всю твою подноготную. Я сам или через следователя разошлю запросы во всевозможные учреждения, с которыми ты соприкасался. Разворошу твое детство и школьные годы. Пройдусь по армейским связям. Я заставлю следователя допросить всех твоих клиентов и знакомых. Я установлю, какие взаимоотношение сложились у тебя с физруком, судьей и ларечником. Ты не псих, и мотив у твоих действий должен быть... К тому же я не верю, что это ты. Если поверю, то знай: на севере России есть дикий остров, на котором стоит тюрьма. Там почти ничего не растет. Просто не выживает. На острове построили тюрьму для ублюдков, для которых человеческая жизнь – ничто. Разумеется, не своя. Чужая. Тебе дадут минимум двадцать пять. И то и пожизненное. Двадцать пять, если учтут твои геройские подвиги на благо Отечества...

Игорь скривился.

– Зайду к военкому. Отвоюю твою награду. Надеюсь, что до суда тебя ее не лишат. Кстати, что за странная история с твоей смертью? Значит, был плен. Было освобождение или побег. Может быть, обмен или выкуп. Так просто, не оставив об этом ни одной бумажки, ни одной записи, произойти не могло.

– Там все могло. Галоперидол знаете что такое?

– Снотворное?

– Входит в индивидуальный пакет солдата-срочника. Когда тебе все, за исключением головы, поотрывает, вкатят две дозы – и умираешь с блаженной улыбкой на устах. К нам эти пакеты частенько приходили без этого препарата. Недоукомплектованными. Или вовсе машина с медсанбатовским грузом пропадала в пути. Откуда бандитам знать, когда, что и куда повезут?

– Я слышал, что оружием приторговывают.

– А медикаменты им разве не нужны? Оружие достать не проблема.

Заметив, что адвокат напряженно слушает, Игнатьев внезапно замолк, как партизан на допросе. Понял, что его раскручивают, а он слюни распустил. Кофе носит, сигареты... А вообще-то мужик ничего.

И Гордеев про себя думал, что парень, сидящий перед ним, ничего. Только странно к награде отнесся. Надо заставить Антоненко послать запросы по военной линии. Хотя, с другой стороны, эти военачальники могут с перепугу и наплести чего не было. У начальников не всегда нервы в порядке. Чего там парень натворил? Сниму-ка я с себя ответственность. И будет там неуравновешенность, замкнутость, а то и кое-что похуже.

Через полчаса, как и обещал, вернулся Антоненко...

«Стремление к общению с другим сознанием, наличие которого является взаимным подтверждением нашего собственного существования, становится не чем иным, как оборотной стороной потребности избежать одиночества. Эта потребность зарождается на самых ранних стадиях возникновения сознания у индивида. Когда ребенка лишают человеческой привязанности, наступает состояние, известное под названием маразма, имеющее как физиологические, так и психологические симптомы проявления, сохраняющиеся на протяжении всей жизни».

Из неоконченной диссертации Ю. Гордеева «Лабиринты одиночества»

Гордеев вышел на свежий воздух и с удивлением увидел голубое небо, услышал птиц, почувствовал запах зелени. Как бы перешагнул из одного мира в другой. А ведь это действительно так. Конечно, и в этом зелено-голубом мире бродили частицы того, который он только что покинул, но в глаза они не бросались. На них можно было набрести случайно по воле случая или в силу судьбы.

Ему почему-то вспомнилась история с мундштуком, подаренным давно одним зеком, которого он защищал. Вещица была занятная, и делал ее мастер. Наборная, в центре она имела прозрачный участок, внутрь которого неизвестно каким способом поместили полураспустившийся бутон розы. Роза была сделана из золота. Гордеев тогда шел по Васильевскому острову в Ленинграде, и ему нестерпимо хотелось пить. Остановился у одного из подвальчиков с надписью «Пиво» и рискнул зайти. Денег особенно не было, и потому он взял две кружки и притулился с краю залитого пивом и липкого стола. На нем был довольно приличный по тем средствам пиджак и белые брюки из настоящей английской шерсти. Не сразу, но заметил, что его наряд явно диссонирует с одеждой постоянных посетителей и вызывает нездоровый интерес. Будут деньги просить или придется отмахиваться, решал он про себя. Совершенно машинально полез в карман, достал мундштук и вставил сигарету. Тогда он курил «Приму». В маленьком зальчике пронесся приглушенный ропот. Затем все стихло. И в этой тишине отчетливо прозвучал вопрос:

– Когда откинулся, кореш?

Гордеев неспешно допил пиво и сказал, обращаясь ко всем сразу, так как не знал, кто именно задал вопрос:

– Сидеть не сидел, а вот защищать одного человека пришлось.

Сказал и вышел без проблем. Адвоката они не тронули.

И теперь, идя по улице и вспомнив то пиво, Гордееву вдруг нестерпимо захотелось обмакнуть губы в душистую пену. А не поехать ли мне к Мишке, подумал он, уже голова болит от этого Игнатьева. Миша простой. Один у него бзик – при Гордееве всегда заводит разговоры о недостатках нашей пенитенциарной системы и судопроизводства, а сбить его с этой темы чрезвычайно трудно. Только бутылкой водки.

Гордеев зашел в магазин и взял не самую дорогую, но и не самую дешевую. Машину придется оставить во дворе. Потом он сел в «жигуль», попутно заметив, что мужиков, которые норовили вымозжить у него деньги за стоянку, нет. Солнце, что ли, их спекло. Рассосались. Или злой Антоненко после ухода заглянул сюда еще раз?

Пока он проделывал все эти необходимые манипуляции, как-то: покупка водки, езда на автомобиле, – в голове, подобно раковой опухоли, рождалась мысль. Он всегда чувствовал это неприятное, раздражающее его состояние хлипкого равновесия – клоун под купополом на канате и без страховки, – когда вел сложное дело. Мысль никак не хотела проклюнуться. И еще он знал: как только это произойдет, все дело раскроется ему как бутон, снятый цейтрафером, а потом показанный школьникам на уроке ботаники. Больше того, куда-то на задний план ушла красавица актриса со всеми ее прибамбасами сложно чувствующей тонкой натуры. Если бы вчера, после встречи с ней, кто-нибудь сказал ему, что завтра она станет для него снова так же далека, как неделю назад, когда он вообще не знал о ее существовании, Гордеев не поверил бы. Но факт оставался фактом. Парень в СИЗО был ему ближе.

Миша Калинкин встретил его как полагается – в динамовских трусах и с распростертыми объятиями. А когда Юра предъявил мандат в виде прозрачной бутылки, глаза актера увлажнились и заблестели. Не понравился мандат только соседке. Весь ее вид говорил, что уж от такого солидного человека она не ожидала.

– А я тебе копию договорчика достал. Сейчас мы ее быстренько обсудим... – спешно потащил товарища в свою берлогу артист...