Текст книги "Заложник"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Турецкий подумал, что злиться и портить себе настроение нет пока никакой нужды. Всему свое время. И вот тут, словно почувствовав на расстоянии настроение Александра Борисовича, ему и позвонил вернувшийся Меркулов.

– Саня, если есть свободная минутка, зайди, пожалуйста.

Недобрый знак, подумал сразу Турецкий. Когда Костя вот так ласков и предупредителен, значит, пойди помой голову и состриги волосы на макушке, чтоб не мешали показательной казни. Либо приготовься схлопотать на ту же собственную шею очередной «тухлый висяк».

И еще мысль мелькнула: не летчик ли тут? Нет, ну это уже слишком…

Костя был озабочен, но не более того. Значит, разгонов не предвидится. Турецкий усмехнулся и подумал, что, вероятно, вполне может выглядеть как нашкодивший школьник, хотя никаких грехов, достойных немедленного осуждения, за собой не чуял.

– Садись, Саня. Чайку? Кофе?

– Кофе мне уже собственный надоел… Вот довелось попробовать мне недавно…

– Да, ты рассказывал. Значит, чаю? – Меркулов наклонился к интеркому: – Клавдия Сергеевна, сделайте одолжение, парочку стаканчиков хорошего чайку. С лимончиком, пожалуйста.

– В горле пересохло? – участливо спросил Турецкий, понимая, что там, откуда только что возвратился Костя, чайку не шибко попьешь.

Это вот в старые времена, когда приглашали в большой дом на Старой площади, вежливый инструктор и чайком с крохотными пирожными угостит, и улыбнется ласково. Потом, правда, случалось, такое ляпнет, что хоть стой, хоть падай. Но, справедливости ради, дураков там тоже недолго держали и, соблюдая собственные правила игры, назначали таких деятелей на ответственные посты в разные конторы, издательства, например, где те из-за отсутствия хоть какого-либо таланта не могли здорово навредить. А по мелочам – сколько угодно, политической системе от этого ни холодно, ни жарко. И это – главное! Тоже до поры, до времени, конечно…

Торжественная Клавдия внесла поднос с чаем, сахаром и печеньем. Многозначительно посмотрела на Турецкого, и Александр вежливо ей кивнул: когда он сюда шел, секретарши не было в приемной, куда-то выходила.

Костя также кивком поблагодарил ее и сказал Турецкому:

– Давай пей и слушай, что скажу…

Мистика продолжала витать над головой Александра Борисовича. И даже понемногу сгущаться.

Речь в Администрации действительно шла о том трагическом случае, свидетелем которого Турецкий случайно оказался во время пикника в поселке Солнечный. Погиб во время испытаний нового самолета известный летчик Алексей Мазаев.

К сожалению, фамилия эта ничего не говорила Александру Борисовичу. Стариков, бывших испытателей, он помнил, а молодежь, по сути своих ровесников, откуда мог знать, если жизненные интересы лежали уже давно в другой плоскости?..

Коллеги летчика, тоже очень известные люди, вышли прямиком на Президента с просьбой о присвоении Мазаеву звания Героя России, обосновав ее тем, что человек ценой своей жизни спас жителей целого поселка, сумев в критической ситуации увести разваливающийся самолет в сторону.

Да, и это тоже видел, но оценил по-своему Александр Борисович. Тягостный, честно признался он себе, был момент…

А Мазаев этот, оказывается, был в кругах, связанных с авиацией, человеком знаменитым, с поистине героической биографией, военным летчиком, полковником и все такое прочее. Вроде бы, сказали Меркулову, никаких проблем, да и чисто по-человечески, какие могут быть возражения, если человек по всем понятиям совершил подвиг. Кого ж еще и награждать, как не таких вот, как он, да еще и посмертно? Ну и все, вопросов вроде бы нет. Но…

На месте гибели работает ведомственная комиссия, до окончательных выводов еще далеко. Но, похоже, что там все далеко не однозначно. Пилотов было двое, один сумел спастись, и никто как бы винить его не собирается, однако…

И этот факт был уже известен Турецкому. Он своими глазами видел раскрывшийся парашют, а потом, кажется, даже удивился, заметив, что несущаяся прямо на поселок «смерть» вдруг изменила направление и ушла в сторону, за лес.

Так в чем же смысл этого «однако»?

– А они там, у себя, сами не могут разобраться, – сердито сказал Меркулов, – кто является виновником трагедии. То ли это конструкторская недоработка, то ли ошибка при подготовке и проведении испытаний, то ли еще что-то… Как обычно, легче всего валить на пресловутый «человеческий фактор». Хотя и тут имеется своя логика. Словом, Александр Борисович, не мне тебя учить… – И Меркулов мрачно засопел, дуя на слишком горячий для него чай.

Турецкий с ходу отметил две нелогичности. Во-первых, чай был совсем не горячий, из чего можно было сделать вывод о том, что Костя просто не знает, о чем говорить дальше. А во-вторых, прозвучал опасный для Турецкого «звонок»: «Не мне тебя учить!» Из чего должен был последовать вывод: «Бери дело в свои руки и начинай, как обычно…» Но в том-то и суть, что никакого желания у Александра Борисовича заниматься этим делом не было. Он не специалист в области авиации, а там наверняка будут такие головоломки, что и профи себе башку сломает. А потом, ну почему обязательно ему?! Что, больше следователей нету? Перевелись? Так давайте тогда закрывать Генеральную прокуратуру к едреной фене! Опять же никто не в курсе, что Турецкий совершенно случайно стал свидетелем того трагического происшествия.

Он кинул на Костю взгляд, полный гнева, но тот не отрывал глаз от своего стакана, с шумом прихлебывая совершенно ненужный ему чаек. Теперь ясно, зачем он понадобился: это чтобы Александр Борисович малость расслабился, а тут ему и впендюрят… И ведь как изложил! Не Саня, а Александр Борисович! Мол, мы с полным уважением! А хотите – так даже и на «вы» согласны величать! У, иезуит!

– Я так понимаю, Константин Дмитриевич, что вопрос этот решался нынче на уровне самого Президента, никак не ниже? – Турецкий вложил в свой вопрос максимум сарказма.

– Можешь, если угодно, считать и так, – спокойно отразил удар Меркулов. – Ты, помню, однажды рассказывал, что в свое время «болел» авиацией. Вот, значит, тебе и карты в руки. Или у тебя имеются веские возражения? Я готов выслушать. Но когда там, – он ткнул указательным пальцем в потолок, – меня спросили, кто мог бы, не теряя времени, объективно разобраться в сложившейся ситуации, я подумал и назвал твою фамилию. А по какой причине, я уже пояснил тебе.

– Ага, – сарказм так и пер из Турецкого. – Тебя спросили, и ты тут же сел и подумал, так? – Он вдруг сообразил, что за сегодня уже несколько раз повторил эту фразу. Черт возьми, опять мистика, будь она неладна! А может, знак?..

– Вот именно, – кивнул Костя и поднял на Турецкого ухмыляющуюся физиономию, на которой не было даже намека на какое-либо извинение: мол, прости, Саня, ну, так уж вышло… Или что другое. Нет, никакого раскаяния в том, что подложил другу очередную свинью.

Странное дело, после скупой информации, выданной Клавдией, – кстати, надо будет обязательно выяснить у нее, откуда она поступила, – Александр Борисович, прокрутив в памяти то в высшей степени печальное событие, по привычке стал прикидывать: а в чем может быть причина гибели самолета и человека? Ну, если с летчиком еще понятно, то почему рухнула машина, да не бог весть какая, не трансконтинентальный лайнер, а что-то отдаленно напоминающее верных и безопасных «аннушек»? Здесь, видно, что-нибудь обязательно напортачили строители. Нынче ж в России как? Позавчера лайнеры строили, вчера деньги кончились и перешли на алюминиевые кастрюли, а сегодня малость деньжат раздобыли и снова взялись клепать. А что? Среднее, естественно, между лайнером и кастрюлей. Вот и результат. Так, приблизительно… Но если не приблизительно, а точно, тогда в просчетах конструкторов только спец и разберется. А куда уж обыкновенному следователю! Чушь Костя задумал. Или не сам придумал, а ему навязали. Он же, как человек ответственный и законопослушный, стал по стойке «смирно» и отрапортовал: «Бу сделано!» И с ходу перекинул бяку – что же еще? – на лучшего друга Саню. Вот и дружи после этого с ним…

Все, что думал, Турецкий и высказал заместителю Генерального прокурора. Ну, не теми словами, которыми думал, помягче, есть же все-таки определенная субординация, помогающая иной раз избежать экзекуции. Есть и третье слово из этого ряда – «экзерциция», но, кажется, оно означает военные упражнения и в данном контексте абсолютно лишнее. Шутка, едрена вошь! Вот и остается разве что шутить…

– Костя, вот ты говоришь: сел и подумал. Вопрос: а о чем, собственно, ты думал?

– Честно хочешь знать? – хитро сощурился Меркулов. – Скажу, раз ты такой любопытный.

– Не любопытный, а любознательный.

– Один хрен, как выражается твой друг Вячеслав Грязнов. Так вот, о чем я подумал, сидя у заместителя главы Администрации. Ты ведь знаешь Михаила Александровича?

Турецкий кивнул.

– Спешу тебя информировать. Во время нашей довольно продолжительной беседы… по разным правовым вопросам, не только по поводу трагического происшествия, он проявил свою достаточную информированность в связи с твоим последним делом. Известно ему о судебном решении. Известно также, что руководство Верховного суда оставило без удовлетворения просьбу Новоселова о принесении протеста в порядке надзора. Но ведь у его адвокатов остается еще шанс: апеллировать непосредственно к Председателю Верховного суда, так? И вот уже тут, исходя из самой, что называется, постановки вопроса, из проявленного интереса, я понял, что у «кремлевцев», вероятно, имеют место быть какие-то трения с господином Председателем. Нет, твоя работа сомнений не вызывает. И решения судебных инстанций – тоже. Но тем самым создается определенный прецедент, ты понимаешь?

Турецкий послушно кивнул.

– Вот и умница, – хмыкнул Меркулов. – А Новоселов у нас один такой, что ли? Я просто уверен, что эта публика заволновалась, кончилась эра «неприкасаемых»! Небось все телефоны в Администрации уже пообрывали! Обложили, как тех волков! Если дело Новоселова рассматривать как начало давно обещанной акции по наведению порядка в экономике, то кто на очереди? Логично?

Турецкий опять кивнул.

– Ну вот, сам же чуешь, какую вонищу поднял… А на Председателя сегодня никто давить не решится. Ситуация не та. Но если он под давлением нам с тобой неизвестных обстоятельств или по какой иной причине вдруг возьмет да и вынесет постановление о возбуждении надзорного производства, как ты полагаешь, о чем будет думать некий следователь Турецкий? Не захлестнет ли его шлея в определенный момент и в определенном месте?

– Я бы так вопрос не ставил.

– А я и не ставлю. Я исключительно в плане предположительном. Вот почему пусть и не очень приятное, но зато ответственное задание, согласованное лично с Президентом, я и решил поручить именно тебе. О чем и сказал Михаилу Александровичу, встретив при этом его полнейшее понимание. Резюме: расследование должно быть проведено быстро и качественно. Не можем же мы с тобой ставить под сомнение указание Президента, да, Саня? Или ты считаешь иначе?

– Ну, ты артист… – Турецкий вздохнул и поправил себя: – Извините, Константин Дмитриевич, а вы очень крупный театральный и художественный деятель. И цирковой тоже.

– Слава тебе, Господи, в кои-то веки признания добился! Ну, что еще? Чай допил? Иди, работай. Следственный план доложишь завтра, что ли. Ну, впрочем, как сочтешь нужным, я тебя не тороплю, запомни. Ты сам должен торопиться. Постановление подпишу сегодня же. А материалы заберешь в областной прокуратуре. Следователя, которому было поручено, ты, по-моему, знаешь, это Платонов. Тоже «важняк», как и ты, но до широкого погона пока не дотянул. Вы с ним, если не ошибаюсь, в позапрошлом году дело об убийстве водочного короля разматывали… Вдовушка еще там была – такая вся из себя! Вы с Грязновым тогда просто соплями изошли. Неужели позабыл? – спросил ехидно.

– Почему забыл? Дамочка в самом деле эффектная, да только ее чуть было в заграничный бордель не продали. Ты ведь про это дело вспоминаешь? – наивно улыбнулся Турецкий.[1]1
  См.: Незнанский Ф. Просроченная виза. М., 2001.


[Закрыть]

– Ох, ребяты, это вы у меня артисты! А Платонов тогда, если правильно помню, не мешал работать?

– Напротив, толковый мужик. С удовольствием с ним еще поработаю.

– Ну вот и слава богу. А то, понимаешь, не разбираюсь… Зачем? Почему? А если вам оперативная помощь потребуется, напрягай без всякого зазрения Вячеслава, понял? Я ему сам позвоню. Мало ли, что область! Область тоже подчиняется Президенту… Ступай, Саня, не мешай работать.

Последнее было сказано тоном суровым и противным. Так обычно и кончались все кабинетные разговоры с Костей. Потому, наверное, чтоб у каждого, покидающего кабинет, не оставалось никаких сомнений, кто здесь главный.

Вернувшись в свой кабинет, Турецкий полистал телефонный ведомственный справочник и набрал нужный номер. Услышал знакомый бас.

– Платон Петрович, категорически приветствую! Турецкий на проводе.

– Батюшки мои! – засмеялся Платонов. – Сто лет… Александр Борисович, рад слышать! Никак по мою душу?

– Предварительный вопрос. Напомните, пожалуйста, мы на «вы» или уже перешли на «ты»?

– Хитрите, Александр Борисович. Называйте, как хотите, я не обижусь.

– Ладно, раз такое дело, скажи мне, Платон Петрович, – вывернулся Турецкий: обратился на «ты», но по имени-отчеству, – что там с летчиком не ладится?

– Встречный вопрос могу тебе задать, Александр Борисович?

– Хоть сотню. Но я думаю, что лучше нам говорить не по телефону. Ты у себя долго еще будешь?

– А что, хочешь подъехать? Или надо мне к вам, на Дмитровку?

– Да понимаешь, какая штука… Меркулов был сегодня наверху, вернулся и, естественно, обрадовал меня. Я вот и думаю: зачем нам с тобой чиниться? Материалы таскать туда-сюда? Может, я и подскочу? Посмотрим, обсудим, решим, что вместе будем дальше делать, а? Не возражаешь?

– Правду за правду, Александр Борисович. Другого бы послал, в смысле передал бы с курьером и постарался поскорее забыть, а тебя приму с удовольствием. Жду и никуда не тороплюсь. А дело в плане общей, так сказать, информации хреновое. Это я мягко выражаюсь.

– Что так? А я слышал вроде бы наоборот, к Герою представить хотят?

– Это нам уже известно. Но если кому-то светит «Звездочка», то кое-кому и тюрьма. Фигурально говоря. Вот и тянут одеяло, причем каждый исключительно на себя.

– Понял, еду…

«Что я понял? – спросил себя Турецкий, садясь в „Ладу“. Подумал и ответил: – А ничего…»

13

Ехать было недалеко. От Большой Дмитровки до Малого Кисельного переулка, где располагалась областная прокуратура, всего и пути-то минут на пятнадцать, учитывая пробки и прочие дорожные неприятности, коими изобилует вечно непредсказуемый центр столицы. То одностороннее движение введут, то знак, запрещающий сквозной проезд, повесят, то, понимаешь, вдруг дорожный ремонт затеют, вспорют асфальт, обнесут столбиками с полосатыми лентами и усядутся на перекур в ожидании манны небесной, а то еще что-нибудь придумают. Иной раз действительно пешком добраться гораздо легче, чем на персональных колесах.

Да еще и такой соблазн по дороге, как Славкина контора, Петровка, 38. Ну как ее минуешь, если давно не виделись? А потом ведь и Костя недавно высказался весьма недвусмысленно: напрягай Вячеслава, не стесняйся и ни в чем себе не отказывай! Вот Славка-то обрадуется! Как же не заскочить? И заскочил. Все равно время еще раннее, и Платон не уйдет со службы раньше положенного часа. Он в этом смысле педант. Не то что его старшие товарищи и коллеги.

Но это, надо сказать, мелочи жизни. Давно прошла пора, когда требовалось высиживать служебные часы. Теперь умное руководство от своих тоже не совсем глупых подчиненных не присутствия требует, а наличия ума и смекалки, необходимых для оптимального решения насущных вопросов. Правда, по мнению Александра Борисовича, одно никогда не мешало другому, и дисциплина – дело святое, особенно когда она тебя лично не затрагивает.

Грязнов был, естественно, на месте. То есть заполнял своей тучнеющей фигурой, затянутой в элегантный, хотя и малость тесноватый уже генеральский мундир, обширное кресло. Так и напрашивалось уточнение – тоже генеральское.

– Саня! – воскликнул Вячеслав Иванович. – Откуда ты? Неужели проснулась совесть? Или… – он подозрительно потянул носом, – что-нибудь срочно понадобилось? В конце-то рабочего дня?

– Не волнуйся, – успокоил Турецкий, пожимая руку слегка оторвавшему свой зад от кресла Грязнову, – на твою нравственность покушений не предвидится. Я по делу.

– Батюшки, что творится на белом свете! Ты лучше доложи, друг любезный, куда в выходные изволил смыться? Тут Дениска такую рыбалку сотворил! Пальчики оближешь! Ну, думаю, устроим с другом Саней праздник души! А у него все телефоны молчат. И «мобила» тоже. Признавайся!

– Да вот, Славка, допустил грубую ошибку, а теперь вынужден расплачиваться…

И Турецкий вкратце рассказал о поездке в Солнечный, о проклятом этом самолете и о сегодняшнем задании, полученном от Кости. Упомянул некоторые детали, касающиеся вин и закусок, но обо всем остальном говорить не стал, ибо знал, что реакция последует однозначная – этакий сытый генеральский хохот. И в нем не было бы ничего обидного, поскольку по прошествии нескольких дней Турецкому и самому уже представлялось то приключение скорее забавным, нежели опасным для семейных устоев. И тем не менее почему-то не хотелось вспоминать об этом. Если бы еще за рюмкой… да и то…

Но в принципе не ради воспоминаний заскочил в МУР старший следователь господин Турецкий, они – сами по себе, разве что когда-нибудь, при подходящем случае. Он просто не знал еще, какую помощь мог бы оказать ему Славка. Чего напрягать без надобности? Но Костя-то ведь сказал. А он зря слова на ветер не бросает. Наверняка знает нечто такое, о чем говорить не захотел.

Вот и это соображение высказал Александр Борисович. Грязнов заерзал, и кресло под ним угрожающе заскрипело.

– Вообще-то, Саня, ты меня знаешь, терпеть не могу совать нос в эти их чертовы интриги. Как говорит твой Платоша, в одеяла там, подушки и прочую мебель… Пусть их делят! Пена, Саня… А вот что мужик хороший разбился, жалко. Лично я б отсюда и исходил. Словом, сам смотри, помочь тебе я всегда готов, ты знаешь. Опять же и Платон, как помнится, не дурак, небось и сам нарыл уже чего-нибудь. Или, как сказал тут один недавно, нашел, где «собака порылась». Кати, Саня, к Платону, хотя тут и пешком два шага, а вот на обратном пути… надо расшифровывать?

– Не надо. Будем считать, что ты в курсе, если Костя позвонит. Может, он специально для тебя приберег дополнительную фактуру.

– Между прочим, тебе не возбраняется и Платона с собой прихватить, я против него ничего не имею. А вам для более тесного взаимодействия в дальнейшем, считаю, очень даже и полезно. Ты ж ведь у него, как ни крути, ни верти, мясную косточку из пасти вынимаешь, а это не есть хорошо, я по себе знаю…

Славка молодец, он всегда далеко смотрит. И если он, не обладая всей полнотой информации, тем не менее решил, что дело может быть «вкусным», к его мнению стоит прислушаться. Не так уж часто он и ошибался, хотя поводов было предостаточно…

Вот и сейчас, следуя шутливому совету Грязнова, Турецкий оставил машину на служебной стоянке МУРа, а сам отправился в Малый Кисельный пешком. В самом деле, так и ближе, и быстрее.

Платон Петрович Платонов за год с небольшим, в течение которого не виделись, приобрел некоторую телесную рыхловатость. Но выражение лица его осталось прежним – открытым и обманчиво приветливым, а движения – замедленными и словно бы ленивыми, будто он принципиально никогда и никуда не торопится. Однако Турецкий знал, что открыто демонстрируемая лень вовсе не соответствует характеру Платона, ибо он был следователем въедливым и принципиальным, а кое для кого и противным из-за своего занудства – улыбчивого и якобы типично иезуитского. Прав Костя, честным работягам с неудобными характерами генеральские погоны светят редко, блестящим погонам требуется, видимо, определенное «душевное», так сказать, соответствие.

Нет, себя в данном случае Александр Борисович не имел в виду, с ним все было иначе, и погоны долго парили над его мужественными плечами, дразня, пока наконец не улеглись на предназначенное им место. Но так легли, что, не будь рядом Кости, могли бы и упорхнуть в одночасье, поскольку Александр Борисович в глубине души относился к ним как к красивой вывеске, и не больше. Это к обладателю широких погон остальные вынуждены относиться с соответствующим пиететом, сам же Турецкий называл их пропуском в инстанции: попробуй-ка откажи генералу! И потому надевал парадный китель, когда требовалось действительно «блеснуть», что, к счастью, случалось не часто.

А вот Платону «блестеть», судя по всему, не было никакой нужды, его вполне устраивало то положение, которое он занимал в Московской областной прокуратуре. Или не устраивало, но он молчал и продолжал делать свою работу.

Усевшись напротив Платонова, Александр Борисович с ходу разыграл маленький спектакль. Он представил ситуацию таким образом, что получалось, будто сам и виноват в том, что Меркулов сунул его носом в это дело. И в общем, не очень погрешил против истины. Рассказал, как был у друзей детства, как сам чуть не стал жертвой авиационной катастрофы, как по собственному недомыслию ляпнул об этом Косте, а тот и воспользовался случаем: мол, держи, что заслужил. И на все отказы отвечал категорическим «нет». Поскольку там, наверху, уже успел обозначить свое решение. С начальством не спорят, и вот он здесь. Раз уж так выпало, давай, старый товарищ, пахать вместе.

Получилось очень даже симпатично, во всяком случае, выглядело предельно искренно. Это на случай, если у Платона все-таки оставались какие-то сомнения, что «верхнему» начальству примстилось его «на козе» объехать. И опять же, чтоб не казалось, будто косточка в самом деле мясная. Какое там, к дьяволу, мясо?!

– Ты хоть что-нибудь сечешь в этой гребаной авиации? – честно спросил Турецкий.

– Пытаюсь разобраться… – без уверенности ответил Платонов.

– Аналогичный случай, Платон Петрович. Ну что ж, давай переходить к делу. Выкладывай, что мы имеем на сегодняшний день. Кстати, вечером какие планы?

– А что?

– Славка приглашал. Если не против, заскочим на Петровку? Старину вспомним, а?

– Отчего ж, можно. – Платонов кивнул и раскрыл совсем еще хилую папочку с собранными по делу материалами. – Здесь немного. В основном акты экспертиз и протоколы допросов свидетелей. Добавлять особо нечего, посмотри. Будут вопросы, чем смогу, сам увидишь. А вообще, скажу тебе, Александр Борисович, – доверительно наклонился он навстречу Турецкому, – они там все темнят, заразы. Никто не собирается брать ответственность на себя. И тут такой удобный случай списать все на ошибку пилота! Это я так понимаю. Может, ошибаюсь. Но в одном твердо уверен: прохиндеи там сидят порядочные. И вывести их на чистую воду будет очень трудно. Если вообще возможно. Потому и помощи от них практически никакой. Ну, смотри, не буду тебе мешать своей болтовней.

Он был прав, на ознакомление с собранными следственными материалами у Турецкого ушло не более получаса. И еще немного на то, чтобы попытаться представить себе всю картину выпукло, то есть в пространстве. А собственные случайные наблюдения ничего дополнительного не дали. Да и что он, по правде говоря, видел? Ну, падал, почти пикировал. Потом отделился парашютист. Потом падение продолжалось, и вдруг самолет ушел резко в сторону. И все. Дальше – взрыв и черный дым. Мальчишки умчались туда на своих мотоциклах. Вот, кстати, кто и мог бы явиться свидетелями. Если такая необходимость возникнет, можно будет подумать. Потому что, судя по показаниям представителей аэродромных служб, прибывших на место падения машины, там все сгорело. Вот заключение судмедэксперта. Обгорелый труп пилота-испытателя. Его и опознать-то невозможно. Ну, это фигня, опознают, конечно, наверняка и зубы лечил, и в разных переделках бывал, зафиксированных в медицинских картах.

А вот материалы о самом погибшем Турецкого заинтересовали. Очень необычный оказался человек, а заслуг сколько! Недаром, понятно теперь, его товарищи обратились прямо к Президенту. Геройский был мужик. Справка о нем, представленная летно-испытательным институтом, хоть и краткая и бесстрастная, как все справки на свете, тем не менее впечатляла. Богатая получалась биография-то у Алексея Георгиевича Мазаева. К сожалению, фамилия его ничего не говорила Турецкому, как, например, Гарнаев там или Марк Галлай, или легендарный Бахчиванджи, не говоря уже об Анохине. Но, оказывается, и Мазаев немало успел в недолгой, в общем-то, своей жизни.

В биографической справке перечислялись программы научных экспериментов, в которых он принимал активное участие. Это были полеты над всеми континентами и океанами, на предельных высотах и при сверхнизких температурах, он пересекал «озоновую дыру» и летал над тайфуном, проведя в воздухе за годы службы в авиации в общей сложности более трех тысяч часов, две трети из которых ушли на испытательные полеты. Цифры почти уникальные.

К этой справке была приколота ксерокопия газетной вырезки. Что за газета, указано не было, но это и не суть важно. Смысл важен. Это был репортаж о показательных выступлениях наших летчиков, когда в воздухе неожиданно произошла авария – один самолет задел другой, и они вспыхнули и стали разваливаться в небе. Редчайший случай в авиации, когда оба пилота остались живы. О Мазаеве же было сказано, что он «выпрыгнул из-под крышки гроба». Очень образно изъяснялся корреспондент, присутствовавший при сем едва не ставшим трагическим событии. Впрочем, возможно, так оно и было, после всего прочитанного о Мазаеве Турецкий в его уникальных способностях, пожалуй, уже и не сомневался.

Но тогда тем более непонятно, почему такой человек, такой экстра-классный специалист не справился с гражданской машиной и погиб.

Турецкий задумался, припоминая то, что видел в прошлую субботу, может быть, он что-то самое важное упустил? Ну конечно же! Он ведь так и не понял, каким образом самолет изменил направление своего падения… Что-то, помнится, сказал о «косой», которая просквозила мимо, встретив, как выяснилось позже, понимание у Игоря. И недоумение – у Валерии. Но не это было самым важным. Тогда что? Неужели главное событие и свершилось именно в тот момент? Летчик наконец справился с непослушной машиной и отвел неминуемую смерть от находившихся внизу людей, а на спасение собственной жизни у него просто элементарно не осталось необходимых секунд?

Вот, видимо, тут и находится разгадка. Что это была за машина такая?

Новый гражданский самолетик, рассчитанный всего на восемь пассажиров и названный по чьей-то прихоти «Дымкой», создали в конструкторском бюро, родившем самые мощные в стране стратегические бомбардировщики. В этом, что ли, загвоздка? Но ведь, помнится, читал даже когда-то, что и конструктор с мировым именем Яковлев тоже не гнушался создавать маленькие спортивные и учебные самолетики. Так в чем же дело?

Имеются выдержанные в оправдательном тоне объяснения представителей от конструкторского бюро и предприятия-производителя касательно нового самолета. Программа испытаний его практически подходила к концу, существенных замечаний и претензий не имелось и, если б не этот трагический случай… Иными словами, не впрямую, а как бы между строк сквозит недовольство действиями летчиков. Не справились с полетным заданием, в результате чего самолет не выдержал испытания на прочность… В общем, мудрёно, как выражался один деревенский дед, наблюдая за полетом стрекозы…

Но тут другое вызывает вопросы. Собраны показания и тех, кто проводил в тот день испытания, руководил ими. Имеется также заключение медицинской комиссии, обследовавшей тяжело пострадавшего летчика-испытателя первого класса Щетинкина, напарника Алексея Мазаева. И его показания подшиты к делу.

А из этих материалов следует, что у испытателей нет претензий к пилотам по поводу их якобы неправильных действий и все аргументы нацелены как раз против конструкторов. Потому и причину аварии они видят исключительно в конструкторской недоработке.

И термины, термины… Это естественно, они изъясняются на своем языке Лезть в учебники и инструкции, видимо, придется, но правильнее будет все-таки найти толкового, максимально объективного специалиста и с ним проконсультироваться. Вот этим в первую очередь и надо заняться. Иначе эти деятели в пылу поиска истины ее же первую и утопят…

– Ты сам-то хоть чего-нибудь тут понял? – Турецкий поднял взгляд на Платонова.

– Мало-мало, как говорит мой сосед-татарин. Но пытаюсь.

– Молодец, искренне завидую. А кто письмо Президенту подписывал, знаешь?

– Перечислить фамилии?

– Желательно.

– Причину не назовешь? – С лица Платонова ни на миг не сходила легкая, снисходительная такая улыбочка.

– С удовольствием, Платон Петрович, только я уверен, что ты и сам ее прекрасно знаешь. Ответь, кто нам еще, кроме тех асов, может помощь оказать? Да стоит нам только намекнуть им, что их ходатайство вызывает сомнение по причине недовольства господ создателей этой, извини за выражение, «Дымки», хотя допускаю, что я могу быть и неправ, они же, сами, поди, все до одного герои, в пух разнесут любых оппонентов! Скажешь, не так?

– Слушай, Александр Борисович, а ведь ты толковый мужик! Вроде мы и не часто встречаемся, а я всякий раз удивляюсь. Ну конечно! Богам-то чего терять?

– Ну, раз уж наши мнения полностью совпали, давай дальше так и действовать. А фамилии-то все-таки знаешь?

– А вот, у меня копия имеется. Под большим секретом дали. – Платонов достал из ящика письменного стола лист бумаги, протянул Турецкому. – Просили до указа не афишировать. То ли суеверие такое, то ли не хотят раньше времени волну поднимать…

Турецкий пробежал по диагонали короткое письмо. Практически все сказанное было ему уже известно из только что прочитанной характеристики и биографической справки Мазаева. Интересовали фамилии тех, кто подписал. Помимо необходимости здесь присутствовал и личный интерес. Столько ведь времени прошло с тех пор, как стал угасать и его, Турецкого, интерес к авиации. Многие памятные фамилии стали легендами. Но ведь, к сожалению, и легенды в людской памяти сохраняются не вечно. Кто-то умер, и о нем постепенно забыли. А, в общем, казалось, что уже давно ушла из жизни целая плеяда истинных героев. Так кто же из них остался?

Поразительная вещь! Первым, в кого уперся взгляд Турецкого, был… Сан Саныч, как его звали в шестидесятые годы коллеги. Ну да, те, знаменитые, опять-таки Гарнаев, Гудков, Ильюхин, Щербаков… другие… Жив Сан Саныч, значит! Ай, как хорошо! Будто юношеская мечта возвратилась…