Текст книги "Прощение славянки"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Как вы думаете, на кого они вышли? – спросил Турецкий, перекатывая конфетку во рту.

– Определенно на вас, – ответил Огородников. И, подумав, добавил: – А теперь, думаю, начнут охоту на моего «деда». Полагаете, я им запомнился?

– Еще как! Особенно когда затвор передергивали.

– Ну ничего. В следующий раз в новом обличье появлюсь. Еще столько неиспользованных возможностей, – сказал майор и вытащил из кармана мобильный телефон. Набирая номера, он отдавал команды, а Турецкий сосал конфетку, размышляя, что дело еще сложнее, чем он думал. В голове прокручивался план дальнейших действий.

Дом жил своей обычной жизнью. Ни стрельбы, ни топота, как будто ничего и не было. «Они что тут, привыкли к ежедневной стрельбе?» – удивлялся Турецкий невозмутимости жильцов дома. Никто даже милицию не вызвал. Или боятся. Скорее всего, это действительно так.

Работа как работа

– Не пойти ли нам в ресторан, Володя? – с такими словами Турецкий ввалился в номер к Яковлеву, и тот с изумлением посмотрел на шефа.

– Что-то видок мне ваш не нравится, Александр Борисович. – Он обвел неодобрительным взглядом фигуру шефа. – А еще в ресторан собрались!

– Видок как видок, ну пыльный слегка, сейчас отряхнусь. Давай собирайся по-быстрому, жрать охота. А то, кроме мятной сосульки, я ничего с утра не ел. А мне бы сейчас хороший кусок мяса, на всю тарелку, как Ирка умеет готовить. Интересно, тут, в Нефтегорске, есть места, где умеют хорошие отбивные готовить, желательно не из человечины?

Яковлев, быстро одеваясь, слушал шефа, посматривая на него и пытаясь понять, что кроется за таким вроде бы простым текстом, и кое-какие детали не давали ему покоя. Наверное, за фразой «отбивная из человечины» что-то кроется. И у шефа вид странный, как у загнанной лошади. Пыль с куртки он отряхнул небрежно, в свой номер умываться не пошел. Хотя не помешало бы.

– Вы бы умылись, – не выдержал Яковлев. – Все-таки в люди идем.

– Что, сильно грязный? Мне зеркала по пути не встречались, я себя давно не видел. – Турецкий забежал в ванную, зажурчала вода – умывался он, не снимая куртки.

На первом этаже подошли к дежурной.

– Милая девушка, – обратился к пожилой даме Турецкий, обольстительно улыбаясь, – не посоветуете нам, где тут у вас можно отведать хорошую отбивную? Вот такую. – Он показал руками предполагаемый размер, но тут же раздвинул ладони пошире. – Нет, лучше вот такую.

Дама польстилась на обращение Турецкого, принимая его как тонкий комплимент, и расплылась в улыбке, обнажив свои искусственные зубы безукоризненной формы и цвета слоновой кости. Видимо, в приливе творческого вдохновения ее стоматолог, создав сей шедевр, решил, что явно перестарался, и с цветом уже не церемонился.

– За углом, направо, ресторанчик «Дикий кабан», там, говорят, хорошие отбивные. Я сама не бывала, никто не приглашает. – Она кокетливо захихикала.

– Благодарю вас, красавица. – Турецкому, казалось, не было удержу.

Они выходили на улицу, и Турецкий скосил взгляд назад. Дама, уже не улыбаясь, крутила телефонный диск.

– Удивляюсь я вам, Сан Борисыч. – Яковлев был обескуражен. – Охота вам со всякой мымрой кокетничать? И вообще, какой-то вы слишком возбужденный. Нарыли что-то и теперь душа поет?

– Душа точно поет, оттого что живая. Как себя прикажешь вести, если я на волосок от смерти был? Но судьбу обманул и жажду пищи. Поскольку здоровый организм мужчины, который пережил всяческие гримасы жизни, в том числе и голод, реагирует вполне адекватно – требует мяса.

– Да что случилось? – Яковлев требовал немедленного объяснения.

Они уже подходили к ресторану. Турецкий тихо произнес, расплывшись в веселой, даже счастливой улыбке:

– В номерах «жучки». В ресторане тоже нельзя распространяться. Нас там, вероятно, ждут. Вернемся, в моем номере – ни гугу, пока не отыщем «жучки».

У двери ресторана он шутливо подтолкнул Володю и бодро проговорил:

– Ну посмотрим, так ли здесь вкусно готовят мясо, как нам обещали?

Их встретила радушная девушка с внешностью американской киноактрисы, как раз такой, которая никогда не нравилась Турецкому, – с широкими скулами и ярко накрашенными губами. Она повела их к столику в глубине зала. За ними зашли двое парней ничем не примечательной внешности. Даже не оглядев зал в поисках уютного места, они отмахнулись от приветливой девушки и направились прямиком к столику Турецкого. Тот слегка напрягся, но парни сели по соседству. Народу в зале было негусто. То ли день слишком морозный, то ли в будни посетителей здесь всегда немного. Во всяком случае, официанты оживились, наступило хоть какое-то разнообразие в их скучной жизни. Можно сказать, клиент пошел косяком. Сразу к обоим столикам подошли принимать заказы. За соседним столиком молчаливые и угрюмые парни тоже заказали отбивные. Наверное, действительно их здесь готовят хорошо.

Маленький диванчик в номере Турецкого уступили дамам, и те комфортно устроились напротив Турецкого и Яковлева.

– Если бы не Огородников, вряд ли мы имели бы счастье вот так, в тесной компании, обсуждать наши дальнейшие действия, – пытался пошутить Турецкий. Но по серьезным лицам коллег понял, что шутка не удалась.

– Никогда не думала, что здесь возможна такая плотная слежка, да еще за первым помощником генпрокурора! – Галя Романова выразила общее мнение.

– Связь местной прокуратуры и бандитской группировки прослеживается совершенно очевидно. – Володя Яковлев теребил пачку сигарет, но так и не закурил. Все были настолько взволнованы рассказом Турецкого, что отбросили обычные шуточки и взаимные подколы.

– Ну, слава богу, я жив-здоров и даже относительно спокоен, – утешил их Турецкий. – Мы уже обсуждали с Иваном эту ситуацию и пришли к заключению, что вышли они все-таки на меня. Из этого следует сделать вывод, что Огородников пока вне их поля зрения. Значит, мне с ним контакты надо на какое-то время сократить, а заняться этими делами вам. То есть войти в контакт и с ним, и с его агентом Зорге. Он пока вполне дееспособен, от дел не отстранен, более того, после операции с мэром и Жбановым его Певцев из Красноярска опять отозвал. Он звонил Огородникову по мобильной связи, объявлялся. По этому поводу есть некоторые ориентировки. Прежде всего это касается Гали и Володи. Только, ради бога, будьте предельно осторожны. От вас зависит жизнь Зорге. Нам надеяться не на кого, только с их помощью можно распутать это дело. Беда в том, что с местной прокуратурой у нас теперь дорожки врозь. Прокурор и заместитель обо всех наших следственных шагах сообщат Певцеву. Следовательно, информация тут же поступит к Сатановскому и Самарину. Вот, блин, ситуация. Приезжаешь помогать прокуратуре раскрыть убийство по их же приглашению, а они, выясняется, в этом вовсе и не заинтересованы. Наоборот, всячески препятствуют. Но фигу им, мы тоже не лыком шиты. Они нас еще не знают! – Турецкий говорил жестко, но голос не повышал, памятуя об осторожности. «Жучки» они с Яковлевым отыскали, заинтересованные лица понатыкали их аж в пяти местах. Но без всякой фантазии. Видимо, не рассчитывали, что Турецкому придет в голову их разыскивать. Но после совещания и прений придется их восстановить. Чтобы не вызывать подозрения. Пускай думают пока помощники Певцева, что им удается обыгрывать заезжих оперов.

– Тебе, Света, поручается ответственное задание – допросить судмедэксперта Веру Лапшину. Надо понять, чем ее подкупили и почему она составила явно ложный акт экспертизы.

В номере негромко играла музыка, по телевизору показывали концерт из Москвы. Юные дарования, которых штамповали на «Фабрике звезд», одинаковыми голосами пели очень похожие песни. Но приходилось мириться с музыкальным фоном.

Турецкий вспомнил даму с искусственными зубами, и его передернуло. Да что ж за люди такие, которые за деньги готовы пойти на всякую низость?

Обсудили дальнейшие шаги, и Турецкий позволил всем расслабиться.

– Ну давайте, отводите душу, а то потом в номерах не поговоришь.

– Что ж нам теперь, на улице мерзнуть? Придется планерки на морозе устраивать, – недовольным тоном констатировала Светлана.

– Необязательно. Будем по очереди наши номера готовить к собраниям. Так же капитально, как нынче мой.

– Да-а, представьте, девушки, мои ощущения, когда Сан Борисыч ввалился ко мне и заявил: «Я – у себя, только не приходи, я спать буду». А сам мне записку тычет: «Сбор через десять минут».

– Ну надо же было создать видимость, что я один буду в номере, чтобы они не удивились тишине. Ведь по расчетам Певцева и его команды я должен был вас всех собрать и с гневом доложить, как я с каким-то дедом обсуждали то-то и то-то, а потом за нами была слежка, бандюки открыли стрельбу, но мы ее, хитрецы такие, пересидели там-то и там-то. А теперь пусть ломают голову, где я с вами устраиваю планерки. Ну ладно, если вопросов нет, давайте по койкам, а то у меня сегодня столько впечатлений было, голова кругом идет. Выходить по одному.

Комната опустела, Турецкий запер дверь, ключ оставил в замке, повернув его на пол-оборота, и повесил на ручку двери стул, зафиксировав его по диагонали, как рычаг. Если кто-то надумает его навестить, без шума не обойтись. Восстановил все «жучки» и позвонил в Москву. Как там его ревнивая жена? Ест себя поедом или остыла немного? Он очень рассчитывал услышать ее родной, нежный голос, но трубку долго не поднимали, наконец послышался заспанный голос Нины.

– Ой, папуля! – сразу проснулась она, заслышав его голос.

– Нинуля, солнышко мое, прости, что разбудил. Как дела? Как школа? Какие оценки? Как твой Дима? – засыпал ее вопросами любящий отец.

Ответ был конкретный, Нинуля вообще не любила распространяться о своих делах. Как будто она работала в секретных органах. Сказывалась отцовская школа.

– Все хорошо, школа на месте, оценки разные. Дима сволочь. Я с ним не разговариваю.

– Нинуля, доченька, да что же ты так выражаешься? – ужаснулся отец.

– Обычная женская оценка, мужики другой не заслужили.

– Ну вот еще, – вконец огорчился папаша. Кого-то его дочь очень напоминала. – Что же он натворил, бедолага? – Турецкий уже заранее был полностью солидарен с юным мужчиной Димой – симпатичным неглупым парнем, спортсменом и немного музыкантом. Он наигрывал на гитаре и что-то сочинял несусветное. Но абсолютно безобидное.

– А не фига смотреть по сторонам, когда со мной гуляет. А то глаза врастопырку, чтобы ни одной дуры не пропустить. А они и рады, готовы ему на шею вешаться, – прорвало Нинулю, и она принялась жаловаться, что было ей совсем не свойственно.

«Елки-палки! Так это у них наследственное – ревность и тут же злоба!» Турецкий совсем приуныл.

– Нинуля, детка, – попытался он ее утешить, – все друг на друга смотрят. Ты что, не смотришь на ребят?

– Конечно, смотрю! – возмутилась Нина. – Но я смотрю иначе. Поглазела и пошла дальше. А он оглядывается! И меня не стесняется! Можно такое терпеть?

– Можно, если любишь, – твердо сказал опытный ловелас Турецкий.

– Ты думаешь? – В голосе дочери Турецкий услышал сомнение. Значит, еще не поздно. Может быть, юный ценитель женской красоты будет прощен.

– Позови-ка мне мамулю, а сама ложись спать, и пусть тебе приснятся хорошие сны.

– А мамули нет. Она еще не приходила.

– Как это нет? А где она?

– На концерт пошла, потом собиралась в ресторане посидеть.

– А с кем, не знаешь? – спросил осторожно Турецкий, чтобы дочь не догадалась по его тону, что он элементарно ревнует жену к неизвестно кому.

– Она говорила, да я забыла. У меня неприятности, могу я забыть? – опять взбеленилась дочка.

– Можешь, можешь, – успокоил ее Турецкий. – Ну хоть намекни, не можешь же ты так напрочь забыть? Хоть на какую букву.

– По-моему, с каким-то врачом, нет, с доктором. Она сказала именно с доктором, а не с врачом. Он еще по психическим болезням. Нервы лечит. Мамуля у нас в последнее время какая-то нервная стала. А этот ее вроде бы лечит. То в театр сводит, то на концерт в филармонию. То в ресторан. Да пускай себе ходит, она после этих выходов всегда такая веселенькая, добренькая, мне вчера дала шестьсот рублей на кофточку. В торговом центре «Семеновский» сейчас распродажи.

Нинуля щебетала, а Турецкий обалдело слушал. Ничего себе, он тут жизнью рискует, его чуть в цинковом гробу на родину не отправили, а жена тем временем развлекается с доктором по нервным болезням! Тут самому можно психом стать от всех переживаний. Даже в семье теперь нет надежного тыла, некуда головушку приклонить. Взволнованный и разочарованный Турецкий попрощался с дочерью и велел, чтобы Нинуля написала блудной мамаше записку, что он звонил.

– Да, запиши код города Нефтегорска – 34612, а номер моего гостиничного телефона у нее есть. Если не получится дозвониться, пусть звонит на мобильный.

– Так ведь дорого. – Дочь умела экономить чужие деньги.

– Ну и хрен с ним. – Раздосадованный отец разве что не швырнул трубку на рычаг.

Сон долго не шел, хотя усталость была такая, будто он весь день трудился на лесоповале. Наконец он уснул, и ему снились бесконечные бочки с застывшим цементом. Их нужно было катить и катить, чтобы подпереть хлипкую дверь собственной квартиры, потому что с той стороны двери ломился доктор по нервным болезням и хотел умыкнуть его Ирку. В это время Ирка сидела на кухонном столе и дурным голосом распевала песни из Диминого репертуара. Маленькая психушка в отдельно взятой квартире.

Турецкий проснулся оттого, что на улице, прямо под его окнами, орала какая-то тетка. Ее урезонивал мужик. Разговор на повышенных тонах у них шел совсем неинтересный, и невыспавшийся Турецкий даже не выглянул в окно. Ему было абсолютно безразлично, из-за чего спозаранку затеян сыр-бор. Позвонил внутренний телефон.

– Сан Борисыч, давайте вместе позавтракаем, – пригласил его голосок-колокольчик боевой подруги Гали.

– А где? – Турецкий еще плохо соображал после идиотского сна и воплей под окнами. Настроение было хуже некуда. Ирка так и не позвонила. И вообще, вдруг она уже и дома не ночует?

– Да здесь, в буфете. Володька приходил, говорит, там булочки свежие, вкусные – пальчики оближешь. И кофе сносный.

– Мне этого мало, – угрюмо ответил Александр.

– А там еще что-то есть, Володька только булочки хвалил. Но он всегда мало завтракает. Это вы любите навернуть с утречка.

– Ладно, зайди за мной через десять минут. Я только что встал, еще не готов явиться перед ясные очи красивой женщины.

В буфете было уютно. В небольшой витринке на тарелочках красовались салатики, мясная нарезка, заливное.

– А голубцы у вас есть? – спросил Турецкий, разглядывая мизерные порции, выглядевшие, впрочем, весьма аппетитно.

– Мужчина, да вы что? Голубцы – с утра? – возмутилась непомерным запросам постояльца немолодая буфетчица с красным лицом и синим носом.

Ее вид совсем не понравился Турецкому. Не любил он красномордых буфетчиц. Да еще таких грубых.

– А в обед будут?

– А у нас их отродясь не бывало. Обедать идите в ресторан. Там вам и голубцы, может, дадут. Надо же, голубцов с утра требуют! Ну народ пошел! – ворчала тетка, копошась за своей стойкой.

Турецкий с мрачным видом взял четыре тарелочки с салатиками и хваленые булочки.

– Вот жулье! Ты посмотри, Галь, одну порцию салата на четыре тарелочки разложила. А плати за четыре! Нет на них прокурора! – Он ковырялся вилкой в салатиках и жевал с таким несчастным видом, что Галя спросила:

– Вы чего? Не с той ноги встали?

– Сон плохой приснился, – хмуро признался Турецкий.

Галя прыснула.

– Чтобы вам плохой сон с утра настроение испортил? Никогда не поверю. Ну говорите, что стряслось.

– Да ничего. – Турецкий не стал рассказывать о своих домашних неурядицах. Еще чего не хватало, мужик он, в конце концов, или не мужик? Сам справится.

В буфете людей совсем не было, они дозавтракали и на выходе столкнулись со Светланой.

– За булочками пришла? – спросил у нее Турецкий.

– Я уже завтракала. Ухожу на свидание, – бодро отчиталась Светлана, подмигнула им и помахала на прощание рукой.

Турецкому с Галей не надо было объяснять, на какое свидание она торопится. Ей предстояло встретиться с судмедэкспертом Верой Лапшиной. Галя тоже побежала в свой номер одеваться, Яковлев уже ждал ее в холле на первом этаже. Небось давешняя дежурная, если она еще не сдала смену, уже все глаза проглядела, пытаясь догадаться, кого дожидается московский гость.

Турецкий пошел в свой номер. Его тоже ждали дела. Не будет он сейчас Ирке звонить. Сама виновата, пусть первая звонит.

Неожиданное признание

Маршрутный автобус остановился возле высокого каменного забора грязно-желтого цвета. «Место какое неприглядное», – подумала Светлана Перова, спускаясь по скользким ступенькам автобуса. Где-то за этим забором, на задворках городской больницы, находится бюро судебной медэкспертизы. А как раз в двадцати шагах от автобусной остановки нашли сбитого машиной доктора Славского. Перова шла к воротам больницы по узенькой тропинке, протоптанной немногочисленными пешеходами. Снег здесь не убирают, наверное, вообще. Ночью его опять навалило, и идти было неудобно. Хорошо, что сапоги не на каблуках. Светлана профессиональным взглядом отмечала все детали – и отдаленность остановки от ворот больницы, и запущенность территории, и то, что на проходной вахтера не было. Иди кто хочешь. Хотя в окошке маленькой комнаты вахтера на электрической плитке она углядела чайник, а на столике большую открытую амбарную книгу. Значит, вахтер здесь предусмотрен, и даже как будто посетителей отмечает. Прошагав по пустынному двору уже метров двадцать, она наконец увидела живого человека. Пожилой дядечка в толстом морском бушлате, подбитом ватой, был занят очень ответственным делом – кормил стаю кошек. Он даже не поднял головы, хотя она прошла совсем рядом. Светлана остановилась.

– Простите, пожалуйста, а бюро медэкспертизы справа или слева от главного входа?

Человек повернулся и без всякого любопытства окинул ее беглым взглядом. Видимо, на этом его служебное рвение истощилось. Драные разномастные кошки ему были интереснее.

– А вот идите по этой тропиночке, не ошибетесь. – Отставной моряк показал заскорузлым пальцем на совсем уже узенькую тропинку. Наверное, сегодня по ней прошло человека три, не больше. Снег ослепительно блестел под солнечными лучами, чистое небо радовало голубизной. Может, до вечера снега больше не выпадет. Светлана подумала, что, когда доктор Славский возвращался после работы на автобусную остановку, вполне вероятно, что свидетелей его гибели могло и не быть.

Где-то вдали пробежала грузная женщина в белом халате, поверх которого было наброшено пальто. В руках она держала большую железную коробку. Тропинка привела к небольшому одноэтажному зданию, стены которого были выкрашены в тот же неприятный желтый цвет. На дверях висела табличка «Бюро судебной медицинской экспертизы». Ну наконец-то добрела. За первой дверью была вторая с новой табличкой «Посторонним вход запрещен». Кто-кто, а уж Перова себя посторонней здесь не чувствовала.

В коридор выходило несколько одинаковых дверей. За которой из них находилась Вера Лапшина, было совершенно непонятно, и Светлана постучала в первую попавшуюся. Оттуда донесся женский голос:

– Заходите, не заперто.

Светлана вошла. В незашторенное окно било яркое солнце. Скудная казенная мебель выглядела особенно уныло среди этого буйства света. За большим канцелярским столом над какими-то бумагами сидела молодая девушка. Она вопросительно посмотрела на Светлану, и та представилась.

– Что вам угодно? – сухо и не особенно радушно спросила хозяйка кабинета.

– Мне угодно поговорить с Верой Лапшиной. – Светлану трудно было сбить с толку неприязненным тоном.

– Я вас слушаю. – Девушка отложила ручку и предложила Светлане присесть. Обе стали изучать друг друга.

– Я, собственно, пришла задать вам несколько вопросов по интересующему следствие делу. Речь идет о серии убийств – Груздева, Жбанова и Славского.

– Я уже сдала отчеты о проделанной экспертизе, – быстро ответила девушка, словно торопясь поскорее покончить с неприятным для нее делом.

– Именно об этих заключениях и пойдет речь. Следствию известно, что по факту гибели Груздева и Жбанова было два заключения. И первое из них подготовил доктор Георгий Славский. Но когда его сбила машина и он умер, его заключение почему-то исчезло. Поневоле возникает вопрос: где оно? И вполне логично возникает также предположение, что оно исчезло вместе с человеком, который сбил Славского.

– Необязательно, мог быть кто-то и другой. – Лапшина спокойно смотрела на Светлану. – Может, имеет место обычное ограбление.

– Не представляю себе, кому понадобилось таким образом грабить убитого, чтобы унести тоненькую папочку с несколькими бумажками? А кошельком с деньгами и дубленкой пренебречь?

– Не буду спорить. Но в мои обязанности не входило выяснять, куда пропало заключение экспертизы. Меня попросили составить новый акт, что я и сделала.

– Вы продублировали результаты первой экспертизы или проводили новую?

Лапшина замялась. Потом решительно сказала:

– Фактически провела новую.

– Но ведь гораздо проще было продублировать уже имеющееся заключение. Ведь вы ассистировали доктору Славскому, к чему тогда было делать дважды одну и ту же работу? Или вас не удовлетворил результат экспертизы, проведенной опытным экспертом?

Лапшина растерянно промолчала. К такому вопросу она не была готова. Она вообще не была готова к тому, что ей придется разговаривать со следователем о ее экспертизе. И Перова это поняла.

– Я принесла копии результатов экспертиз, которые вы составляли по факту смерти Груздева, Жбанова и Славского. Скажите, пожалуйста, Вера Леонидовна, проводя повторную экспертизу, вы руководствовались результатами первой?

– Да, я просмотрела распечатку заключения, которое сделал доктор Славский.

– И все-таки решили провести свою экспертизу? Чем же вам не понравились результаты работы Славского?

– Ну, знаете, у каждого эксперта свой подход к делу… – помолчав в нерешительности, наконец выдавила из себя Вера и отвела взгляд.

«Врет, как пить дать врет», – подумала Светлана и задала следующий вопрос:

– Существуют нормы проведения медицинской экспертизы. И в них по пунктам расписан порядок действий. Я имею в виду, что, если существует труп, пусть его осматривают хоть десять человек, результат экспертизы будет один. Если человек умер от ножевого ранения, в заключении всех десятерых будет указана именно эта причина. О каком ином подходе вы говорите?

Лицо девушки неожиданно вспыхнуло, шея тоже покрылась красными пятнами, она занервничала.

– Я проводила повторную экспертизу по всем правилам. И расхождений с выводом Славского не было.

– Тогда зачем вы проводили эту новую экспертизу? Доктор Славский был опытным экспертом, со стажем работы в судебной медэкспертизе пятнадцать лет. А вы работаете экспертом всего второй год. Почему же вы не поверили выводам опытного практика и решили сделать по-своему? Почему вы усомнились в прежних результатах? Какие у вас для этого были основания?

У Лапшиной, когда она попыталась объяснить свое поведение, голос начал дрожать от волнения:

– Я решила, что раз бумаги придется подписывать мне, то и всю работу я должна проделать сама. Ведь я отвечаю за свою подпись!

– Что-то ваш ответ звучит неубедительно. Если бы вам пришлось делать первую экспертизу, тогда понятно. Ну ладно, покончим с этим.

Лапшина облегченно вздохнула, и это тоже не укрылось от глаз Светланы.

Она вытащила папочку с заключением Веры Лапшиной и положила ее перед собой на стол.

– Вера Леонидовна, будьте любезны, покажите мне распечатку заключения Славского по факту гибели Груздева и Жбанова.

У Лапшиной округлились глаза, она растерянно взглянула на следователя:

– У меня ее нет…

– Как так нет? А где же она? В материалах следствия ее тоже нет.

– Я ее уничтожила.

– Почему-то я в этом не сомневалась, – жестко проговорила Светлана, и тут же ее обычно мягкое выражение лица изменилось. Взгляд стал колючим, голос приобрел металлический оттенок: – Опрометчиво вы поступили. Я имею в виду, что вы поступили совершенно логично, пытаясь скрыть результаты первой экспертизы. У вас на это были причины. Думаю, веские. Но вот для доказательства идентичности вашего заключения и Славского у вас теперь нет оригинала первой экспертизы. И как вам теперь доказать идентичность обеих экспертиз, ума не приложу. Может быть, вы мне подскажете? – Она иронично смотрела на Веру, а та, можно сказать, уже совершенно потерялась. Она сцепила пальцы обеих рук и прижала их к своей груди. Над верхней губой появились бисеринки пота, девушка очень волновалась. – Вера Леонидовна, я думаю, выход все-таки есть. Давайте вместе поищем оригинал. Раз была распечатка, то у вас есть и компьютер, ведь вы пользуетесь компьютером?

– Да. – Голос Лапшиной стал едва слышен. – Но я стерла оригинал.

– Логике ваших действий приходится только восхищаться. Действительно, зачем хранить первый экземпляр экспертизы, когда новый, допускаю, полностью отличается от оригинала? Следователи это называют – заметать следы. А если следовать точной терминологии – скрывать следы преступления.

– Я не совершала никакого преступления! – На глазах Лапшиной показались слезы. Она выглядела такой напуганной, что на нее было жалко смотреть.

– Я думаю, для вашего же собственного блага лучше сразу признать, что новое заключение экспертизы вы писали по чьей-то просьбе, и, скорее всего, под диктовку этого заинтересованного лица. Что заключение по факту гибели мэра и его заместителя никак не соответствует истинным причинам их смерти. Что была какая-то причина, раз вы согласились на подлог. Что, совершая должностное преступление, вы осознавали, какие последствия вам грозят в случае разоблачения. Но, видимо, совершить это преступление вас вынудили и страх перед разоблачением был не так страшен, как эти причины.

Лапшина, совершенно раздавленная обличительным тоном следователя, тихо заплакала. Плечи ее тряслись от сдерживаемых рыданий, она прижала ладони к лицу, но по-прежнему молчала.

– Ну-ну, не надо плакать. – Светлана изменила свою тактику допроса. – Чтобы облегчить ваше признание, я вам помогу. Ведь если я скажу вам, что следствие предполагает произвести эксгумацию трупов, истинная причина их смерти сразу всплывет. И вам уже нет резона отмалчиваться. Правда обязательно выплывет наружу. Но тогда вам уже не отвертеться, придется нести наказание за подлог. А так запишем вам явку с повинной, я даю вам слово, что в тюрьму не сядете. Но это в случае вашего чистосердечного признания. Иначе – срок. Как к этому отнесутся ваши близкие? А друзья? – Светлана била по больному месту, но знала – это единственный способ разговорить Лапшину. Та подняла на нее заплаканное лицо и прерывающимся голосом сказала:

– Я все скажу. Только бы родители ничего не узнали. И брат…

Вера Лапшина начала свой невеселый рассказ. Она с родителями и младшим братом жила в пригороде Нефтегорска. Каждое утро ей приходилось вставать ни свет ни заря, чтобы успеть на электричку и вовремя приехать в Нефтегорск на работу. Отец, офицер запаса, выйдя в отставку, лишился служебного жилья. Семья всю жизнь моталась по гарнизонам, куда только их не забрасывало. Мать, врач-дефектолог по профессии, с трудом находила работу. Но пока отец был главным кормильцем семьи, они не бедствовали. Жили скромно, но вполне прилично. Вера успела закончить медицинский институт, занялась интересным для нее делом – патологической анатомией. Но тут отца уволили в запас, и они оказались без жилья, без отцовской зарплаты и без каких-либо накоплений. Мать к этому времени заболела диабетом, нужно было ее лечить, денег не хватало катастрофически. Отец не мог найти работу, мешал возраст. В результате ему пришлось пойти ночным сторожем на писчебумажный заводик. Зарплата соответственная. Подрос младший брат, возникла новая проблема – чем платить за его учебу. Не каждая семья выдерживает испытание бедностью. К сожалению, их семья тоже не выдержала – мелкие ссоры, обиды, родители стали отдаляться друг от друга. Мать все корила отца за тяжелую жизнь по гарнизонам и за необеспеченную старость. Отец злился на мать, недовольный, что половина его мизерной зарплаты уходит на ее лечение. Сын злился на обоих, что буквально каждую копейку на карманные расходы приходилось униженно вымаливать. Пойти подрабатывать грузчиком на местный заводик, как советовал ему отец, он не мог – от рождения был хиляком. Вера стала кормилицей семьи, ведь даже квартиру пришлось снять за городом, чтобы платить меньше. Теперь дорога в один конец – два часа. Бесконечная усталость, по выходным выслушивание родительских ссор, несчастный брат, у которого не было будущего, – все это разрывало сердце девушки. Ей некогда было заняться личной жизнью. В своем поселке приличных ребят она не знала, в Нефтегорске знакомиться было некогда. Дом – работа, работа – дом. Однообразная унылая жизнь не сулила никакого просвета в будущем. Хорошо, хоть работа была ей по душе. Она вообще исследователь по натуре, так что проведение экспертиз отвлекало ее от печальных мыслей. Неожиданную смерть старшего коллеги и наставника Славского она пережила тяжело. Он относился к ней по-отечески ласково, подкармливал вкусненьким, старался порадовать каким-нибудь маленьким знаком внимания. Сочувствовал ей и ее семье и всегда старался подбодрить. Вера подозревала, что смерть Славского была подстроена. Ее натолкнул на эту мысль факт пропажи акта экспертизы. Она помогала проводить ее и уже тогда поняла, что дело это криминальное. Но Славский велел пока молчать. Их дело маленькое – провести экспертизу, отдать акт органам. Но ее беспокоили тревожные предчувствия. На следующий день после гибели Славского к ней в бюро зашли двое – предчувствие не обмануло ее. Разговор был короткий. Она делает новое заключение по факту гибели Груздева и Жбанова. Причина их смерти была ей предъявлена на листах бумаги, оформлена по всем правилам, как и следует по нормам. Кто-то знающий поработал добросовестно, ей оставалось только поставить свою подпись. Сначала Вера, хотя и испытывала безотчетный страх, отказалась подписывать фальсификацию. Но тип с бычьей шеей и круглым бритым затылком, сверля ее взглядом жестких и узких глаз, отчеканил:

– На электричке ездишь? Поздно возвращаешься? Шансы вернуться домой неискалеченной у тебя нулевые. Мать твоя загнется, если на отца случайно железная балка свалится. Кто ее с твоим братом кормить будет? На какие бабки инсулин покупать станете? И вообще, кто ее за так в съемном доме держать будет? Всех на мороз с вашим убогим тряпьем хозяин живо выставит. Возможности у нас большие.