Текст книги "Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Том 2"

Автор книги: Фриц Ройтер Лейбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 53 страниц)

Глава 3

Пока они шли назад, к низеньким, крытым преимущественно красной черепицей домикам Соленой Гавани, Фафхрд, пользуясь тем, что солнце светило им в спину, разглядывал стоячие камни и наконец спросил у Гейл:

– Ты знаешь что-нибудь о прежних богах островитян, которым здешние жители поклонялись до того, как стали атеистами?

– О, тетя Афрейт говорит, что они были совсем дикие и никому не подчинялись – наподобие людей капитана Мышелова до того, как они стали моряками, или твоих берсерков, пока ты не укротил их. – Энтузиазм ее возрастал по мере того, как она говорила. – И уж конечно, они не верили ни в какую Золотую Стрелу Правды или Золотую Чашу Умеренного Гостеприимства – все они были лжецы, шлюхи, убийцы и пираты каких свет не видывал. Фафхрд кивнул:

– Может, дух, которого видела Сиф, один из них.

***

Высокая стройная женщина отделилась от стены выкрашенного в фиолетовый цвет дома и пошла им навстречу. Поравнявшись с ними, Афрейт обратилась к Гейл:

– Вот ты где пропадала. Твоя мать тебя обыскалась. – Потом взглянула на Фафхрда:

– Ну, как пострелял?

– Капитан Фафхрд попадал в цель почти каждый раз, – ответила за него Гейл. – Он даже за угол попал! И я ни разу не помогала ему надевать лук или еще что-нибудь!

Афрейт кивнула.

Фафхрд пожал плечами.

– Я рассказала Фафхрду о призраке, которого видела Сиф, – продолжала Гейл. – Он думает, что это могла быть одна из старых богинь Льдистого – Рин, Лунная Охотница, или еще кто-нибудь. Или даже Скелдир, королева-ведьма.

Узкие светлые брови Афрейт удивленно изогнулись.

– Иди лучше, мать тебя ищет.

– Можно, я возьму твою мишень, до следующего раза? – обратилась девочка к Фафхрду.

Тот кивнул, оттопырил локоть левой руки, и большой шар шмякнулся оземь. Гейл побежала, катя его перед собой. Мишень была красная, выкрашенная соком ягоды-подснежницы, и в лучах заката походила на зловещий, налитый кровью глаз. Обоим взрослым показалось, что Гейл, удаляясь, катит перед собой солнце.

Когда девочка скрылась из виду, Фафхрд повернулся к Афрейт и спросил:

– Что это за ерунда про Сиф и какого-то призрака?

– Ты становится таким же скептиком, как и все островитяне, – ответила она без тени улыбки. – По-твоему, тот факт, что нечто или некто поверг в полную прострацию не самого слабого и не самого безмозглого члена совета, – ерунда?

– Это сделал призрак? – переспросил Фафхрд, когда они вновь зашагали по направлению к городу. Афрейт кивнула:

– Когда Гваан, которого Сиф позвала на помощь, вошел в темную сокровищницу, кто-то напал на него, он целый час пролежал без сознания. Он до сих пор не может подняться на ноги. – Ее тонкие губы искривились в усмешке. – Хотя, конечно, он мог просто споткнуться в темноте и треснуться головой об стену – это тоже не исключено, особенно если учесть, что он ничего не помнит.

– Расскажи подробнее, как это произошло, – попросил Фафхрд.

– Заседание городского совета затянулось, стемнело, взошла луна – вчера она была еще не полной, так что света от нее было не много, – начала она. – Сиф и я присутствовали в качестве казначея и писца. Зваакин и Гваан попросили Сиф сделать опись символов добродетели – мысль о них не дает им покоя с тех самых пор, как был утрачен (хотя и ради общего блага) Золотой Куб Честных Сделок. Сиф тут же отперла дверь сокровищницы, однако замешкалась на пороге. Позже она сказала мне, что лунный свет, падавший сквозь небольшое зарешеченное оконце напротив двери, хотя и оставлял большую часть комнаты в темноте, позволил ей заметить беспорядок. Кроме того, ей почудился какой-то тяжелый запах, напоминающий болотные испарения…

– А куда выходит окошко? – перебил ее Фафхрд.

– На море. Гваан оттолкнул ее нетерпеливо (и, надо сказать, весьма невежливо) и вошел внутрь. И тут – Сиф клянется, что видела это, хотя все произошло очень быстро, в какие-то доли секунды, – голубоватая вспышка сверкнула во тьме, точно беззвучная молния, и бесплотная, словно сотканная из голубоватой дымки, высокая костлявая фигура сжала Гваана в объятиях. По ее словам, было похоже, будто бесплотный, обессилевший дух хочет напиться живой крови. Гваан коротко вскрикнул и рухнул замертво. Когда по требованию Сиф принесли факелы, оказалось, что в комнате, кроме нее самой и лежащего без сознания Гваана, никого нет, но Стрела Правды свалилась со своего места на полке и лежит под окном, а все остальные символы добродетели слегка сдвинуты, точно кто-то прикасался к ним, перебирал их руками; помимо того, на полу комнаты были обнаружены следы – узкие отпечатки ног, измазанных черным вонючим донным илом.

– И это все? – спросил Фафхрд, как только женщина умолкла. Когда она упомянула о высокой, словно сотканной из тумана, фигуре, смутное воспоминание шевельнулось у него в мозгу – совсем недавно он видел кого-то похожего, но, где и когда это было, он не мог вспомнить, как ни старался: точно завеса ночи упала и закрыла собою именно этот образ.

Афрейт кивнула:

– В общих чертах по крайней мере. Гваан пришел в, себя через час, однако не помнил абсолютно ничего. Его положили в постель, где он и находится до сих пор. Сиф и Гронигер решили выставить специальную охрану в сокровищнице сегодня ночью.

Вдруг Фафхрду стало ужасно скучно от всей этой истории с Сиф и ее привидением. Голова просто отказывалась работать в этом направлении.

– Эти ваши советники – все до одного скупердяи, только и думают, что о золоте своем несчастном! – выпалил он ни с того ни с сего.

– Тоже верно, – согласилась она, но это почему-то еще больше разозлило его. – Они все еще продолжают осуждать Сиф за то, что она отдала Мышелову Куб вместе со всеми деньгами, что были в ее хранении, поговаривают об отставке, грозятся отобрать ее ферму, а может, и мою заодно.

– Неблагодарные! А Гронигер – худший из них: уже пристает ко мне с арендной платой за неделю, хотя прошло всего два дня. – Афрейт снова кивнула:

– Он жаловался, что твои берсерки учинили безобразие в «Обломке Кораблекрушения» неделю тому назад.

– О, вот как? – отозвался Фафхрд, на этот раз заметно потише.

– Как ведут себя люди Мышелова? – спросила, она.

– Ничего, Пшаури держит их в строгости, – ответил он. – Но это не значит, что мое присутствие там не требуется.

– «Морской Ястреб» вернется еще до зимних штормов, я уверена, – спокойно сказала Афрейт.

– Я тоже так думаю, – согласился Фафхрд. Когда они поравнялись с ее домом, она вошла внутрь, улыбнувшись ему на прощание. Приглашать его на обед она не стала, и это его задело, хотя, с другой стороны, он все равно бы отказался; и про руку ничего не спросила, хотя и взглянула на его крюк разок-другой – тактично, конечно, но тоже не совсем так, как ему бы хотелось.

Однако досада его быстро прошла, так как упоминание о таверне «Обломок Кораблекрушения» направило его мысли по совершенно другому руслу, и они продолжали крутиться вокруг таверны все время, пока он шел по своим делам. В последние дни все раздражало и утомляло его, он устал от проблем с левой рукой и испытывал странное чувство ностальгии по Ланкмару, его ворам и чародеям, туманам (столь непохожим на свежий бодрящий воздух Льдистого острова) и небрежной пышности. Позавчера вечером он забрел в «Обломок», после пожара в «Соленой Селедке» сделавшийся лучшим питейным заведением острова, и долго сидел там, потягивая черный горький эль и наблюдая за происходящим вокруг.

Атмосфера в кабачке, называемом завсегдатаями «Обломком» и «Развалиной» (он услышал это, уже когда уходил), была мирной и спокойной, отчего он сразу почувствовал себя как дома. В таком месте никто не стал бы дебоширить, в том числе и его люди (это было на прошлой неделе, напомнил он себе, – если, конечно, вообще было). Он с удовольствием следил взглядом за неспешными движениями прислуги, прислушивался к рыбацким и матросским байкам, наблюдал за двумя перешептывавшимися шлюхами (шлюха, которая не вопит во весь голос, уже само по себе явление исключительное), приглядывался к более эксцентричным посетителям – до смешного толстому человеку, погруженному в глубочайшую меланхолию, костлявому бородачу, посыпавшему свое пиво перцем, и худощавой молчаливой женщине в серо-серебристом платье, одиноко сидевшей за задним столиком. Ее лицо – довольно красивое, кстати – на протяжении всего вечера оставалось абсолютно бесстрастным. Сначала он думал, что она тоже проститутка, но за весь вечер к ней никто ни разу не подошел, никто, кроме него самого, казалось, даже не видел ее, и, насколько он мог припомнить, она ничего не пила.

Вчера вечером он вновь вернулся в таверну и застал там все ту же компанию и испытал то же чувство покоя, что и днем раньше. Поэтому сегодня он опять собирался туда – после того, как сходит в порт и внимательно исследует горизонт, – не показался ли где-нибудь на юге или на востоке «Морской Ястреб».

Глава 4

В этот момент из-за угла показалась Рилл и, увидев его, радостно замахала рукой, на ладони которой виднелся красный, хорошо заметный даже издалека шрам. Это напоминание о давнем увечье сблизило их с Фафхрдом, точно они были однополчанами, раненными в одном бою. Темноволосая шлюха-рыбачка была скромно и аккуратно одета – знак того, что в данную минуту она не планировала заняться каким-либо из своих ремесел.

Они остановились поболтать, чувствуя себя друг с другом легко и свободно. Рилл рассказала ему о сегодняшнем улове рыбы, спросила, когда должен вернуться Мышелов, как идут дела у него и его людей, как рука (она была единственным человеком, с которым он мог говорить о своем увечье), как самочувствие и сон.

– Если плохо спишь, то сходи к матушке Грам, у нее есть хорошие травы, да и я могу помочь, – предложила она.

Промолвив это, она усмехнулась и посмотрела на него с вопросительной полуулыбкой, одновременно слегка потянув его за крюк указательным пальцем, который так и не распрямился после того самого ожога, что навсегда оставил след на ее ладони. Фафхрд ответил ей благодарной улыбкой и отрицательно помотал головой.

Тут к нему подошли Пшаури и Скаллик доложить о проделанной за день работе и о других делах, и Рилл отправилась восвояси. Некоторые из людей Фафхрда работали на строительстве, которое велось на месте сгоревшей «Соленой Селедки», еще пара занималась починкой «Бродяги», а остальные ходили в море за треской вместе с теми из людей Мышелова, которых он не взял с собой в Но-Омбрульск.

Пшаури докладывал на первый взгляд небрежно, но вместе с тем подробно – его манера каждый раз напоминала Фафхрду Мышелова (подчиненный явно перенял у Командира многие повадки), что его одновременно злило и забавляло. Хотя, если уж на то пошло, все, воры из отряда Мышелова, столь же жилистые и низкорослые, как и его товарищ, напоминали его. Целая стая Мышеловов – смех, да и только!

Он прервал доклад Пшаури:

– Довольно, ты все сделал правильно. И ты, Скаллик, тоже. Только смотри, чтобы впредь и ты, и твои люди носу в «Обломок» не совали. На, держи. – С этими словами он передал подчиненному свой лук и колчан со стрелами. – Унеси в казарму. Ужинать я не приду. А теперь идите, оба.

И опять сквозь ярко-голубые сумерки, именуемые здесь «сиреневым часом», зашагал он в одиночестве к «Обломку Кораблекрушения». Внезапно с удивлением и некоторым презрением к самому себе он осознал, что именно заставило его избежать постели Афрейт и отклонить дружеское приглашение Рилл, – все дело в том, что он предвкушал то удовольствие, которое доставит ему еще один вечер, проведенный в одиночестве, наедине с кружкой эля и в бесплодных мечтах о странной женщине в серебристо-сером платье, с бесстрастным взглядом и отстраненным выражением лица. Господи, какими романтическими дурнями ты создал мужчин, почему они вечно перешагивают через знакомое и не замечают доброго в несбыточной погоне за таинственным и новым? Или все дело в том, что мечта привлекательнее реальности? Фантазия прекраснее истины? И так, ни на минуту не прекращая философствовать о тщете фантазии, он с каждым шагом все глубже погружался в ее серебристо-серое облако.

Глава 5

Знакомые голоса, оживленно что-то обсуждавшие, вывели его из задумчивости. Повернув голову, он увидел Гронигера и Сиф, которые говорили, перебивая друг друга. Он надеялся, что, увлекшись беседой, они не заметят его и он пройдет мимо, не прерывая сладостных раздумий. Не тут-то было.

– Капитан Фафхрд, ты уже слышал о нашем несчастье? – обратился к нему седовласый начальник порта Гронигер, делая несколько широких шагов в его сторону. – Сокровищница ограблена, золотые символы исчезли, а Зваакин убит!

За ним поспешно подошла невысокая женщина, в платье кирпичного цвета, с золотистыми прядями в темно-русых, волосах, и многозначительно добавила:

– Это случилось не далее чем на закате. Мы были поблизости, в зале Совета, и уже готовились заступить на ночной караул (ты ведь слышал о вчерашнем происшествии?), как вдруг раздался жуткий вопль и сквозь щели в запертой двери мы увидели голубую вспышку. Когда дверь открыли, то увидели мертвого Зваакина с жуткой гримасой на лице, его одежда дымилась, точно от удара молнии, а символы исчезли.

Странно, но Фафхрд с трудом понимал, что она говорит. Вместо этого он удивлялся, насколько сильно даже она напоминает ему Мышелова и как много общего у нее с Серым. Говорят, что влюбленные люди начинают походить друг на друга. Неужели это так быстро становится заметно?

– Теперь мы лишились не только Золотого Куба Честных Сделок, все, все пропало, – сокрушался Гронигер.

Его замечание слегка подстегнуло интерес Фафхрда. Хотя, надо признать, он испытывал не столько любопытство или негодование, сколько раздражение по поводу происшедшего, несмотря на то что помочь Сиф, которая была, как-никак, зазнобой его друга Мышелова, конечно же, не отказался бы.

– Я слышал только о призраке, – ответил он ей. – Все остальное для меня новость. Могу ли я сделать что-нибудь сейчас?

Они поглядели на него с недоумением. Он понял, что от него ожидали более заинтересованной реакции, и, как ни хотелось ему поскорее остаться наедине со своими мыслями, он все же добавил:

– Если вам понадобится помощь, кликните моих людей. Они в казарме.

– За которую ты должен мне арендную плату, – привычно добавил Гронигер.

Фафхрд милостиво оставил последнее замечание без внимания.

– Что же, – закончил он, – желаю вам успеха в ваших поисках. Золото – вещь дорогая. – С этими словами он отвесил легкий полупоклон и отправился своей дорогой. Отойдя немного, он вновь услышал их голоса, но поскольку разобрать ничего уже не смог, то заключил, что обращаются не к нему, и обрадовался.

Он достиг гавани, когда сиреневый свет еще не угас в небе, и ощутил, как теплая волна удовольствия разлилась у него в груди. Так вот почему он так спешил сюда, не думая ни о чем другом! Людей вокруг было немного; одни неспешно прохаживались, другие стояли на месте, но никто не обращал на него никакого внимания. Ветра по-прежнему не было. Он подошел как можно ближе к воде и устремил взгляд на юг и юго-восток, туда, где сиреневое небо плавно перетекало в недвижное, точно огромное зеркало, жемчужно-серое море. Ни одно облачко не нарушало своим присутствием их величественной гармонии.

Никакого паруса также не было видно. Мышелов и «Морской Ястреб» по-прежнему оставались в недосягаемых морских просторах.

Но, быть может, какой-нибудь предвестник их приближения появится на горизонте в те минуты, что еще остались до наступления темноты. Его отрешенный, как у спящего на ходу человека, взгляд переместился на более близкие предметы. К востоку от него над волнами вздымался отполированный прибоем утес, в сумерках казавшийся серым. От него до низкого мыса на западе все пространство гавани было абсолютно пустынно. Справа, ближе к мысу, стоял на якоре «Бродяга»; слева, у легкого деревянного причала, который будет поднят на сушу с началом зимних штормов, были пришвартованы рыбацкие лодки и еще несколько мелких судов, принадлежавших гавани. Среди них виднелась шлюпка с «Бродяги», на которой Фафхрд имел обыкновение выходить в море в одиночку, когда было свободное время и погода благоприятствовала, – потренироваться в управлении шлюпкой с помощью металлического крюка, заменившего отрубленное запястье. Рядом со знакомой шлюпкой Фафхрд увидел и еще какое-то суденышко – крохотную скорлупку.

Глава 6

Небо постепенно бледнело, превращаясь из ярко-сиреневого в тускло-серое, и Фафхрд вновь окинул взглядом далекий горизонт и водную гладь между ним и берегом – магическую пустоту, никогда не перестававшую манить его. По-прежнему ничего. Со вздохом он повернулся и тут, в какой-то дюжине футов от себя, увидел ту самую незнакомку с невозмутимым взглядом и отрешенным лицом, что сидела в «Обломке Кораблекрушения». Теперь она поспешно направлялась в сторону причала, где стояли лодки. Никто во всем порту не обратил на нее ни малейшего внимания: она едва не задела подолом своего серебристо-серого платья одного из матросов, а он и глазом не моргнул, будто ее и не было вовсе. Какие-то голоса кричали что-то ей вслед (что это – погоня? ищут что-то?), а тем временем на севере небо уже совсем почернело и последние отблески «сиреневого часа» исчезли с горизонта. На поясе у женщины висела небольшая сумка, в которой что-то брякнуло, пока она стягивала вокруг лица капюшон своего длинного серебристого одеяния. А потом, уже совсем поравнявшись с Фафхрдом, женщина повернула голову, и ее огромные зеленые глаза, окаймленные черными ресницами, заглянули прямо ему в душу; в ту же минуту она сунула руку за пазуху, извлекла оттуда короткую золотую стрелу, показала ему и тут же опустила в сумку, на поясе, в которой опять что-то звякнуло. В течение трех ударов сердца она глядела на него, улыбаясь одновременно маняще и отталкивающе, ободряюще и отрешенно, затем отвернулась, и сделала шаг к причалу.

Глава 7

И Фафхрд пошел за ней. Ему не хотелось даже знать, делает ли он это по собственной воле, или же она заколдовала его своим взглядом и улыбкой. Все, чего ему хотелось, – это окунуться в манящий водный простор и отправиться на юг, навстречу Мышелову и Ланкмару, подальше от скучных повседневных дел, обязанностей и ответственности за Соленую Гавань, туда, куда лежит ее путь, и будь что будет. Лишь малый участок его мозга, тот, что управляет непосредственно движениями ног и рук (хотя одну из них недавно заменил железный крюк), побуждал его двигаться вперед, за золотой стрелой, хотя, что это за вещь и почему так важно не упустить ее из виду, Фафхрд не мог вспомнить, как ни старался.

Когда он ступил на деревянный причал, женщина была уже на противоположном его конце и спускалась в ту самую утлую лодчонку, которую он заприметил незадолго до ее появления. Не тратя времени на подъем якоря или другие действия, обычно предшествующие отплытию, она встала посреди лодки, лицом к носу и навстречу сгущающимся сумеркам, широко раскинула руки, отчего складки ее просторного одеяния расправились и натянулись на невидимом ветру, и лодка, увлекаемая этим живым парусом, резво побежала по недвижной морской глади прямо к выходу из бухты.

В ту же секунду Фафхрд ощутил, что с запада потянул не сильный, но ровный и упругий бриз. Не раздумывая, он прыгнул в ближайшую лодку, споро выбрал конец, опустил киль, поставил и закрепил небольшой парус и, устроившись так, чтобы управлять парусом правой рукой, а крюком левой держать румпель, бесшумно и быстро кинулся за ней. Его немного удивило, что никто не окликнул их и даже не взглянул на два суденышка, плывущие, точно по волшебству, одно из них к тому же под очень странным парусом, однако долго раздумывать ему было некогда, и он весь отдался преследованию.

Глава 8

Как долго скользили они по водной глади таким манером, он не знал, да и не старался угадать, но сумерки сменились непроглядным мраком, который вскоре рассеяли звезды, а потом показавшийся в небе полукруг луны затмил их неяркий свет. Ночное светило, которое было сначала прямо перед ними, постепенно оказалось позади (должно быть, их суденышки описали полукруг и направлялись теперь на север), так что его блеск не слепил больше глаза, но, мягко отражаясь от наполненного ветром паруса, позволял Фафхрду отчетливо видеть фигуру женщины, облаченной в развевавшиеся серебристо-белые одежды, на корме убегавшей от него лодочки. Поднявшийся ветер был по-прежнему ровным, но абсолютно бесшумным, и при его помощи лодка Фафхрда постепенно нагоняла беглянку, так что в конце концов стало казаться, что они вот-вот соприкоснутся. Ему хотелось разглядеть ее поближе, и в то же время он мечтал, чтобы это загадочное плавание никогда не кончалось.

И вдруг ему показалось, будто само море под ними приподнялось, точно грудь гиганта, сделавшего вдох, и их суденышки стали ближе к звездам, чем были до этого. Тут женщина обернулась и поманила его к себе, и он, повинуясь ее молчаливому приказу, поднялся и шагнул ей навстречу, а лодки по-прежнему продолжали в унисон подниматься и опускаться на колышущейся поверхности моря. И вновь она улыбнулась ему своей удивительной улыбкой и поглядела на него полным любви взглядом, а из-за ее спины в небо взлетели полосы фосфоресцирующего красного, зеленого и бледно-голубого света – он знал, что это северное сияние, но все равно она казалась ему святыней, стоящей на алтаре какого-нибудь собора в окружении падающих на нее сквозь витражные окна переливающихся лучей. Бросив беглый взгляд по сторонам, он увидел, что их лодки и впрямь возносятся к небу на гребне высоченной волны, разделившей в остальном совершенно неподвижное море на две половины. В этот момент он не мог думать ни о чем, кроме ее горделивой улыбки и дерзкого, дразнящего взгляда, она была воплощением самой тайны и приключения, вечно манивших его.

Опустив руку в поясную сумку, она достала оттуда золотую стрелу и протянула ему, держа своими тонкими длинными пальцами за оба конца; мелкие жемчужно-белые зубы сверкнули в улыбке.

Тут он заметил, что его крюк, точно повинуясь какому-то пришедшему извне приказу, протянулся вперед и ухватился за середину стрелы, а правая рука, двигаясь столь же независимо от его одурманенного мозга, как и левая, вцепилась в горловину сумки, висевшей у женщины на поясе, и дернула ее вниз.

Любовь в ее взгляде сменилась выражением яростного желания, улыбка превратилась в хищный оскал, а голубой луч северного сияния, казалось, вошел в ее тело, наполнил его до краев, брызнул из глаз, проступил сквозь кожу, синие искры пробегали по стреле и крюку, гроздьями ссыпались с того места, где два металлических предмета соприкасались. Мертвой хваткой держала она стрелу, изо всех сил стараясь вырвать ее у Фафхрда, но крюк тоже не отпускал, так что стрела погнулась. Вот когда Фафхрд порадовался, что деревянное запястье отделяет крюк от его культи: и без того каждый волосок на его теле встал дыбом, а по коже пробегали волны колючего холода.

Он продолжал упорно тянуть и вырвал-таки стрелу – та погнулась, но светиться не перестала. Он зажал ее большим и указательным пальцами правой руки, сжимавшей сумку. И, уже шагнув назад в свою лодку, увидел, как ее удлиненное лицо вытянулось еще больше, превратившись в рыло, большие зеленые глаза выпучились и разъехались, бледная кожа покрылась серебристой чешуей, а манящий рот раздвинулся в угрожающем оскале, обнажившем несчетное количество острых треугольных зубов.

Она кинулась на него, он молниеносно выставил вперед левую руку, и ее страшная пасть с лязгом и хрустом сомкнулась вокруг железного крюка.