Текст книги "Глубинный ужас"

Автор книги: Фриц Ройтер Лейбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Дойдя до этой части письма, я решил было, что автор исчерпал запас сюрпризов, но следующий же абзац вскрыл еще более глубокий источник ужаса – источник, пугающе близкий к повседневной реальности. Поразительное дело – автор письма знал или как-то вычислил все о тропах в холмах и о моих странных грезах про песчаные склоны и туннели, под ними якобы пролегающие! И представьте, еще и спросил и даже предупредил меня насчет ядовитых змей, так что само письмо, что мать несла мне запечатанным, когда ее ужалили насмерть, содержало в себе эту жизненно важную ссылку: честное слово, в первое мгновение – и долее – я гадал, не сошел ли я с ума.

А под конец, когда, несмотря на все его шутливо-легкомысленные отписки – «авторский вымысел», «догадка наобум», «гипотетический» – и типично профессорские остроты, он заговорил так, как если бы считал мои воображаемые туннели настоящими, и походя сослался на научный прибор, способный это доказать… Так вот, к тому времени, как я дочитал письмо, я уже ждал, что в следующее мгновение он появится передо мною вживую – глядь, а он уже и здесь, резко выруливает на нашу подъездную аллею в эффектном шоу колес и тормозов в своей модели «Т» (нет, у него же «остин»!) и, подняв тучу пыли, останавливается у нашей двери. А на переднем сиденье рядом с водителем лежит геосканер – точно грузный черный телескоп, направленный вниз, в земные недра.

А между тем обо всем этом он рассуждал с такой адски беспечной небрежностью! Я просто не знал, что и думать.

(Снова спускался в подвал, проверил, как там. Пока писал, разволновался не на шутку, просто места себе не нахожу. Вышел за двери: в косых лучах жаркого западного солнца тропу переползла гремучая змея. Вот, пожалуйста: очередное свидетельство того, что страхи мои обоснованны – если, конечно, доказательства здесь вообще нужны. Или я на это надеюсь? Как бы то ни было, я убил гнусную тварь. Голоса вибрируют: «Полурожденные миры, чужеродные небесные тела, движение в непроглядной тьме, сокрытые формы, темные как ночь пучины, мерцающие вихри, пурпурное марево…»)

На следующий день, отчасти успокоившись, я написал Уилмарту длинное письмо, подтверждая все его намеки, признаваясь, что до глубины души ими потрясен, и умоляя объяснить, откуда ему столько известно. Я изъявлял готовность посодействовать пресловутому межфакультетскому проекту всем, чем могу, и приглашал его в гости, когда тот окажется на Западе. Я вкратце изложил ему историю своей жизни и нарушений сна, упомянув также и о смерти матери. Отправляя письмо, я испытывал странное ощущение нереальности происходящего и ответа ждал со смешанным чувством нетерпения и затянувшегося (и нарастающего) неверия в то, что Уилмарт мне ответит.

Когда же ответ пришел – и изрядно увесистый! – меня вновь охватило былое возбуждение, а любопытство между тем удовлетворено так и не было. Уилмарт по-прежнему был склонен списывать со счетов свои предположения и выводы своих коллег касательно моих снов, фантазий и выбора слов как удачные догадки, хотя рассказал мне о проекте достаточно, чтобы воображение мое распалилось не на шутку, – особенно об открытии подспудных связей между жизнью воображения и археологическими находками в отдаленных местах. Особенно заинтересовал его тот факт, что снов мне, как правило, не снилось и что спал я необычно долго. Он осыпал меня благодарностями за помощь и за приглашение, обещая непременно побывать у меня, когда поедет на Запад. А еще у него нашлось ко мне без числа новых вопросов.

Последующие месяцы выдались в высшей степени странными. Я жил самой обыкновенной жизнью, если такое определение здесь уместно, читал, предавался ученым занятиям, бывал в библиотеке, даже стихи время от времени пописывал. По-прежнему ходил гулять в холмы, хотя теперь сделался более осмотрителен. Порою мне случалось остановиться и долго, неотрывно смотреть на сухую землю под ногами, словно ожидая рассмотреть очертания потайной двери. А порою меня охватывало внезапное, неодолимо яростное чувство вины и горя при мысли о том, что отец мой замурован там, внизу, а мать погибла страшной смертью: мне казалось, что я должен отправиться к ним – любой ценой.

И однако ж в то же время я жил только письмами Уилмарта и настроениями благоговейного трепета, фантастических домыслов и паники – ужаса почти блаженного, – что они во мне рождали. Помимо проекта он писал обо всем на свете – о моей поэзии и ее новых толкованиях и о моих идеях (здесь он то и дело разыгрывал наставника и ментора), о событиях в мире, о погоде, астрономии, подводных лодках, о своих кошках, о внутриуниверситетской политике в Мискатоне, о собраниях избирателей в Аркхеме, о своих лекциях и о своих предстоящих недалеких разъездах. В его изложении все это звучало захватывающе интересно. Он явно обожал писать письма, и под его влиянием я тоже пристрастился к эпистолярному жанру.

Но более всего, разумеется, меня завораживало все то, что он время от времени писал о проекте. Он поведал мне немало всего интересного про мискатоникскую экспедицию в Антарктику 1930–1931 годов, с ее пятью громадными самолетами «дорньер», и про прошлогоднюю довольно неудачную экспедицию в Австралию, в которой участвовали психолог Пейсли и его отец, бывший экономист. Помню, что читал о них обеих в газетах, хотя репортажи были на удивление обрывочны и неполны, как если бы пресса относилась к Мискатоникскому университету с изрядной предвзятостью.

У меня создалось стойкое впечатление, что Уилмарт очень хотел присоединиться к обеим экспедициям, но не смог (или ему не позволили), что крайне его расстраивало, хотя он по большей части мужественно скрывал свое разочарование. Не раз и не два он ссылался на свою «болезненную возбудимость», чувствительность к холоду, жестокие мигрени и «приступы болезни», на несколько дней укладывающие его в постель. А порою он с тоскливым восхищением отзывался о колоссальной энергии и крепком сложении нескольких своих коллег, таких как профессора Атвуд и Пейбоди, изобретатели геосканера, доктор Морган, охотник на крупную дичь, и даже восьмидесятилетний Армитейдж.

Порою Уилмарт задерживался с ответом – то по причине очередного приступа, то потому, что задержался дольше ожидаемого в очередной поездке, – и всякий раз я не находил себе места от тревоги. Один из последних своих визитов он нанес в Провиденс – пообщаться с коллегами и помочь в расследовании смерти Роберта Блейка, поэта вроде меня, а также автора коротких рассказов и художника: его творчество обогатило проект немалым количеством ценного материала. Блейк погиб при загадочных обстоятельствах, включающих в себя удар молнии.

Сразу после поездки в Провиденс Уилмарт с непривычной сдержанностью и едва ли не с неохотой упомянул о визите к еще одному тамошнему коллеге (на тот момент недужному) – к некоему Говарду Филлипсу Лавкрафту, который беллетризировал (в довольно-таки сенсационном ключе, предостерег меня Уилмарт) несколько аркхемских скандалов и кое-какие мискатоникские исследования и проекты. Эти рассказы и повести если и публиковались, то лишь в дешевых низкопробных журналах, в частности в бульварном издании под названием «Жуткие истории» (если и дерзнете купить экземпляр, то обложку надо отодрать сразу, уверял меня Уилмарт). Я припомнил, что видел этот журнал в газетных киосках в центре Голливуда и Уэствуда. И обложка мне глаз не резала. Нагие женские фигуры авторства какой-то сентиментальной художницы были выполнены в благочинно прилизанных пастельных тонах, а их позы скорее игривы, чем порочны. Что до прочих иллюстраций, за авторством некоего Сенфа, они представляли собою довольно цветистые образчики «народного искусства», весьма похожие на резные цветочные орнаменты моего отца.

После этого, сами понимаете, я обшарил все букинистические лавки, выискивая экземпляры «Жутких историй» (главным образом) с рассказами Лавкрафта, и наконец нашел и прочел несколько штук – в том числе и «Зов Ктулху», ни больше ни меньше. И поверьте, меня просто в дрожь бросило, когда глазам моим вновь предстало это имя – в столь диковинных обстоятельствах, напечатанное черным по белому в самом что ни на есть дешевом журнале. Воистину, мое чувство реальности дало сбой: если повесть, которую Лавкрафт излагает с таким сдержанным достоинством и с такой убедительностью, и впрямь хоть сколько-то правдива – значит, Ктулху и впрямь существует, это внеземное чудовище из других измерений и впрямь спит в безумном городе на дне Тихого океана и шлет мысленные послания внешнему миру! (Кто знает, может, и туннели – порождение его разума?) В другом рассказе, под названием «Шепот во мраке», Альберт Н. Уилмарт выступал главным героем, а также и упомянутый им Эйкли.

Все это пугало, сбивало с толку, ставило в тупик. Если бы я сам не учился когда-то в Мискатоникском университете и не жил в Аркхеме, я бы наверняка решил, что и они тоже – авторская проекция.

Как вы легко можете себе вообразить, я продолжал обшаривать пыльные букинистические лавки и буквально забросал Уилмарта лихорадочными расспросами. Его ответы звучали успокаивающе – и ничего ровным счетом не объясняли, оттягивая время. Да, он боялся, что я слишком разволнуюсь, но не удержался от искушения и рассказал-таки про пресловутые публикации. Лавкрафт зачастую чересчур сгущает краски. Я все пойму куда лучше, когда мы сможем наконец поговорить вдвоем: он мне все растолкует. Право же, Лавкрафту воображения не занимать – порою оно выходит из-под контроля. Нет, Мискатоникский университет никогда не пытался запретить публикации или возбудить против автора судебное дело, опасаясь еще более нежелательной огласки, а также и потому, что участники проекта полагают, будто эти истории послужат для мира неплохой подготовкой, если некоторые из особенно пугающих гипотез подтвердятся. Право же, Лавкрафт – человек редкого обаяния и действует из лучших побуждений. Просто иногда заходит слишком далеко. И так далее, и тому подобное.

Честное слово, думаю, что я не смог бы дольше сдерживаться, но наступил 1937 год, и Уилмарт сообщил мне, что наконец-то выезжает на запад. «Остин» был тщательно осмотрен и отремонтирован и «набит под завязку»: в него загрузили геосканер, бессчетные книги и бумаги и прочие инструменты и материалы, включая некое вещество, не так давно усовершенствованное Морганом, «что стимулирует сновидения и, вероятно, как сам он уверяет, способствует ясновидению и яснослышанию. Возможно, оно заставит видеть сны даже вас, если только вы согласитесь принять внутрь экспериментальную дозу».

На время его отсутствия в его апартаментах в доме 118 по Солтонстолл-стрит поселится его близкий друг по имени Данфорт: последние пять лет он провел в психиатрической лечебнице, приходя в себя после пережитых ужасов на хребтах Безумия в ходе антарктической экспедиции. Данфорт заодно и присмотрит за его кошками, в том числе за ненаглядным Чернышом.

На тот момент Уилмарту отчаянно не хотелось уезжать; в частности, он всерьез беспокоился за Лавкрафта, здоровье которого все ухудшалось, и тем не менее отбыл в путь!

Следующие недели (растянувшиеся на два месяца) для меня были исполнены немыслимого напряжения, беспокойства, волнующего предвкушения. Уилмарту предстояло навестить такое количество друзей и мест и провести столько изысканий (с использованием показаний геосканера), что у меня просто в голове не укладывалось. Теперь он слал главным образом открытки, в том числе – пейзажные, но приходили они одна за другой (если не считать одной-двух пугающих пауз). Своим бисерным почерком он умудрялся вместить на них столько всего (даже на пейзажные открытки!), что мне зачастую казалось, будто я сопровождаю его в путешествии и тревожусь за внутренности его «остина» – «Жестяной лани» (так Уилмарт прозвал свою машину в честь «Золотой лани» сэра Френсиса Дрейка).[18]18
  «Золотая лань» – английский галеон, совершивший кругосветное плавание между 1577 и 1580 гг. под командованием сэра Френсиса Дрейка (1540–1596).


[Закрыть] В моем же распоряжении был лишь список из нескольких адресов, куда я мог писать ему заранее: Балтимор; Винчестер, штат Виргиния; Боулинг-Грин, штат Кентукки; Мемфис; Карлсбад, штат Нью-Мексико; Тусон и Сан-Диего.

Сперва ему понадобилось остановиться в округе Хантердон, штат Нью-Джерси, с его причудливо старомодными фермерскими общинами, дабы исследовать некие руины, возможно доколониального происхождения, и поискать с помощью геосканера некую, по слухам, существующую пещеру. Затем, после Балтимора, предстояло изучить обширные известняковые пещеры в Западной Виргинии. Уилмарт проехал через Аппалачский Винчестер в Кларксбург – перегон изобиловал резкими поворотами, водителю на радость. На подъезде к Луисвиллу «Жестяная лань» едва не сгинула в большом наводнении при разливе реки Огайо (в радионовостях целями днями только о нем и говорили, а я не отрывался от супергетеродинного приемника), так что навестить нескольких тамошних друзей Лавкрафта по переписке ему не удалось. Затем для геосканера нашлась работа вблизи Мамонтовой пещеры. По всей видимости, пещеры в его маршруте преобладали, потому что, завернув по дороге в Новый Орлеан побеседовать с неким ученым оккультистом французского происхождения, он отправился к Карлсбадским пещерам и к соседним, менее известным подземным пустотам. Я же все больше размышлял на тему своих туннелей.

«Жестяная лань» держалась молодцом, вот разве что на перегоне через Техас сорвало головку поршня («Слишком долго я ее гнал на полной скорости»), так что Уилмарт потерял три дня на ремонт.

Между тем я находил и читал все новые рассказы Лавкрафта. В одном – он подвернулся мне в букинистической лавке, хотя сам журнал был довольно свежий, – в самой что ни на есть впечатляющей художественной форме рассказывалось об австралийской экспедиции, и в частности о снах старика Пейсли, из-за которых все и началось. В этих снах разум Пейсли переселялся в тело конусообразного чудовища и вечно странствовал по длинным каменным коридорам, наводненным незримыми свистунами. Это настолько походило на мои собственные кошмары, в которых я тоже обменялся сознанием с крылатым жужжащим червем, что я тут же отослал авиапочтой отчаянное письмо Уилмарту в Тусон, рассказав ему все как есть. Ответ пришел из Сан-Диего, полный ободряющих заверений и обещаний в свой срок все прояснить. А еще Уилмарт упоминал о сыне старого Эйкли и о морских пещерах, которые они сейчас вдвоем исследуют, и (наконец!) назначал дату своего прибытия (причем очень скоро!).

Накануне я как раз разжился ценной находкой на своем любимом голливудском книжном развале: маленьким, броско иллюстрированным томиком Лавкрафта под названием «Морок над Инсмутом», изданным в «Визионер-пресс». Я просидел за книгой полночи, не в силах оторваться. Рассказчик обнаружил, что в глубинном подводном городе у побережья Новой Англии живут зловещие чешуйчатые гуманоидные существа, осознал, что и сам превращается в одного из них, и в конце концов решил (к добру или к худу) нырнуть на дно и примкнуть к ним. Это напомнило мне мои безумные фантазии о том, чтобы как-нибудь спуститься под землю в недра Голливудских холмов и спасти отца – либо воссоединиться с ним.

Между тем начала прибывать почта, адресованная мне для передачи Уилмарту. Он загодя испросил моего разрешения включить мой адрес в план маршрута, рассылаемый прочим своим корреспондентам. Приходили письма и открытки из Аркхема (судя по штемпелям) и из разных городов по пути следования машины, а также и из-за границы (по большей части из Англии и континентальной Европы и одно из Аргентины), а еще небольшая бандероль из Нового Орлеана. На большинстве их обратный адрес был собственно Уилмарта: Солтонстолл-стрит, дом 118, чтобы письма в конце концов дошли до адресата, даже если по пути он их не подберет. (Он и меня просил делать то же самое с моими посланиями.) Впечатление это производило странное: как если бы Уилмарт писал сам себе; в душе у меня чуть не пробудились изначальные подозрения насчет его самого и пресловутого проекта. (Одно письмо, из числа последних, – увесистый конверт, щеголяющий одной шестицентовой маркой авиапочты и сверх того десятицентовой за срочную доставку, – было адресовано Джорджу Гудинафу Эйкли, Сан-Диего, штат Калифорния, Плезант-стрит, дом 176, а затем переслано на мой адрес, указанный в верхнем левом углу.)

Ближе к вечеру следующего дня (воскресенье, 14 апреля, – канун моего двадцатипятилетия, между прочим) Уилмарт прибыл – примерно так, как я себе и представлял, дочитав до конца его первое письмо. Вот разве что «Жестяная лань» оказалась еще миниатюрнее, чем мне воображалось, и выкрашена ярко-синей эмалевой краской (сейчас, впрочем, ее покрывал толстый слой пыли). На переднем сиденье рядом с водителем и впрямь покоился странный черный футляр – и тут же много всего другого, главным образом карты.

Он сердечно со мной поздоровался и тут же затараторил без умолку, пересыпая нескончаемый поток слов шутками и короткими смешками.

Вот что потрясло меня до глубины души: я знал, что Уилмарту лишь тридцать с небольшим, но волосы его убелила седина, а памятный мне загнанный (или затравленный!) вид проявился заметно ярче. И как же он нервничал – поначалу и минуты постоять спокойно не мог. Очень скоро я совершенно уверился в том, о чем прежде и помыслить не мог: все его живость и бойкость, шутки и смех были не более чем маской – маской, скрывающей страх, нет, неизбывный ужас, что в противном случае грозил полностью подчинить его себе.

Первыми его словами были:

– Мистер Фишер, я полагаю? До чего же я счастлив познакомиться с вами вживую и насладиться вашим целительным солнышком! По мне видно, как я в нем нуждаюсь, не так ли? Жуткое зрелище! Здешний ландшафт, не могу не отметить, выглядит и впрямь пещерно-туннельно, а я в геологической экспертизе здорово поднаторел, глаз – алмаз, как говорится! Данфорт пишет, что Черныш от недомогания вполне оправился. А вот Лавкрафт в больнице – не нравится мне это. А вы видели прошлой ночью эту роскошную конъюнкцию? До чего же мне нравятся ваши ясные, чистые небеса! Нет-нет, геосканер я сам понесу (да, это он), это штука хитрая. А вы можете взять саквояж, тот, что поменьше. Право слово, до чего же я рад вас видеть!

Про мою искривленную правую ступню он не упомянул ни словом, словно ее и не заметил (об этом своем увечье я в письмах не упоминал, хотя он мог и сам вспомнить о нем спустя шесть лет); он вообще никак не отреагировал ни на нее, ни на мою хромоту – не стал, например, настаивать, чтобы ему и саквояж самому нести. Я тотчас же преисполнился к нему самых теплых чувств.

Прежде чем войти в дом вместе со мною, он замешкался на пороге, похвалил его необычную архитектуру (и об этом я тоже ему не рассказывал) и со всей очевидностью был искренне восхищен, когда я признался, что отец выстроил особняк своими руками. (А я-то боялся, что он сочтет дизайн чересчур эксцентричным и, чего доброго, задастся вопросом, а возможно ли заниматься физическим трудом и оставаться при этом джентльменом!) Он весьма одобрительно отзывался об отцовской резьбе по камню, везде, где бы с ней ни сталкивался; всякий раз требовал задержаться, чтобы рассмотреть узор повнимательнее, выхватывал из кармана блокнот и принимался лихорадочно в нем что-то записывать. Он настоял, чтобы я первым делом устроил ему экскурсию по всему дому, прежде чем согласился отдохнуть или подкрепиться. Я оставил саквояж в отведенной ему спальне (родительской, разумеется), но черный геосканер он повсюду таскал с собой. Футляр оказался и впрямь необычным – в высоту куда больше, нежели в ширину или в длину, с тремя складными приземистыми ножками, так что его можно было вертикально установить где угодно.

Его восхищение отцовской резьбой придало мне храбрости, и я рассказал ему про Саймона Родиа и про нездешне-прекрасные башни, что он строит в Уоттсе. Вновь на свет явился блокнот – и пополнился новыми записями. Похоже, на него произвел сильное впечатление тот факт, что в произведении Родиа я усмотрел морские мотивы.

Внизу, в подвале (туда он, конечно же, тоже не мог не заглянуть) отцовские вделанные в пол «Врата Снов» произвели на гостя сильнейшее впечатление: он изучал эту резьбу по камню дольше, чем все прочие образчики. (Я, признаться, застыдился дерзкой надписи и странного выбора места.) Наконец он указал на осьминожьи глаза над замком и отметил:

– А это никак Кутлу?

С момента нашего знакомства никто из нас еще не ссылался, прямо или косвенно, на пресловутый исследовательский проект, и эти его слова потрясли меня до глубины души. Он же, словно не заметив, продолжал:

– А знаете, мистер Фишер, меня одолевает искушение снять показания с адской черной машинки Атвуда и Пейбоди прямо здесь, на этом месте. Вы не возражаете?

Я заверил, что нет: дескать, приступайте, пожалуйста, хоть сейчас. Но предупредил, что под домом – монолитная порода и ничего более (я рассказал Уилмарту об отцовском даре лозоходца и даже упомянул про Харли Уоррена, о котором, как выяснилось, Уилмарт слышал от некоего Рэндольфа Картера).

Он покивал, однако возразил:

– Я все равно попытаю счастья. Надо же где-то начать, сами понимаете.

Гость принялся осторожно устанавливать геосканер и наконец водрузил его вертикально на трех коренастых ножках точно посередине резного рисунка. Но сперва снял обувь, чтобы ни в коем случае не повредить хрупкий узор.

Затем он открыл верхнюю часть геосканера. Я разглядел две круговые шкалы и огромный окуляр. Уилмарт опустился на колени, приник глазом к окуляру, набросил сверху на голову черный капюшон: ни дать ни взять фотограф былых времен фокусировал свой допотопный аппарат, готовясь сделать снимок.

– Прошу меня простить, но нужные мне показания пробора крайне трудно разглядеть, – сдавленно пробормотал он. – Эй, а это что такое?

Последовала затянувшаяся пауза; ровным счетом ничего не происходило – только плечи его чуть сместились да послышалось несколько тихих щелчков. Затем Уилмарт вынырнул из-под капюшона, затолкал его обратно в черный ящик, закрыл крышку, надел и зашнуровал ботинки.

– Сканер чудит, – объяснил он в ответ на мои расспросы. – Видит какие-то призрачные пустоты. Но не тревожьтесь: наверное, нужно просто нагревательные элементы заменить, а у меня с собой есть запасные. К завтрашней экспедиции аппарат будет в полном порядке! Ну, то есть, если?.. – И он вскинул на меня глаза, вопросительно улыбаясь.

– Конечно же, я смогу показать вам мои любимые тропы в горах, – заверил я гостя. – По правде сказать, мне уже не терпится.

– Превосходно, – с жаром откликнулся он.

И мы покинули подвал. Но под его высоко зашнурованными ботинками на кожаной подошве и с кожаными каблуками каменный пол отзывался как-то пустотело (сам-то я был в кроссовках).

Темнело; я взялся стряпать ужин, но сперва напоил гостя чаем со льдом, куда сам он щедро добавил лимона и сахара. Я поджарил яичницу и несколько небольших бифштексов, по изможденному виду гостя заключив, что ему необходимо восстановить силы. А еще я развел огонь в большом очаге, зная, что к ночи неизбежно похолодает.

Пока мы ужинали в свете пляшущего, потрескивающего пламени, Уилмарт делился со мной краткими впечатлениями от своей поездки на Запад: холодные первозданные сосновые леса южного Нью-Джерси, обитатели которых одеваются в темное и говорят на почти елизаветинском английском; невероятно узкие черные дороги Западной Виргинии; стылые воды разлившейся Огайо – безмятежные, безмолвные, голубовато-серые и неописуемо зловещие под хмурыми небесами; гробовая тишина Мамонтовой пещеры; южные области Среднего Запада с их громкими банковскими ограблениями, этим порождением Великой депрессии, уже ставшими легендой; зыбкое креольское очарование восстановленного Французского квартала в Новом Орлеане; пустынные, неправдоподобно долгие дороги в Техасе и Аризоне, на которых того и гляди поверишь, что и впрямь прозреваешь бесконечность; гигантские длинные синие, исполненные тайны валы Тихого океана («такие не похожие на изменчивые, мятущиеся, короткие волны Атлантики»): ими Уилмарт любовался вместе с Джорджем Гуденафом Эйкли, который оказался человеком трезвого ума и знал о страшных вермонтских исследованиях своего отца куда больше, чем ожидал обнаружить Уилмарт.

Когда я упомянул про свою находку, «Морок над Инсмутом», он кивнул и пробормотал:

– Прототип того юноши, ну главного героя, сгинул бесследно, а также и его кузен из Кантонской психиатрической клиники. На дно, в Й’хантлеи? Как знать?

Но когда я вспомнил про накопившуюся почту на его имя, Уилмарт лишь поблагодарил меня коротким кивком и слегка поморщился: разбираться с письмами ему явно не хотелось. Вид у него и впрямь был смертельно усталый.

Однако ж по окончании трапезы, когда он выпил черный кофе (тоже с большим количеством сахара), а языки пламени вспыхивали и гасли, переливаясь желтым и синим, гость повернулся ко мне, коротко, азартно, приветливо улыбнулся, высоко приподнял на диво размашистые брови и тихо промолвил:

– А теперь вы, конечно же, ждете, что я расскажу вам, мой дорогой Фишер, все подробности проекта, о которых я не решался упоминать в письме, наконец-то дам ответы на все ваши обоснованные вопросы и сделаю все признания, что откладывал до личной встречи. Право слово, я должен поблагодарить вас за ваше недюжинное терпение.

Уилмарт задумчиво покачал головой, взгляд его сделался отсутствующим, он медленно, гибко и как-то нехотя пожал плечами, парадоксально хрупкими и широкими одновременно, состроил гримаску, точно проглотил что-то горькое, и проговорил еще тише:

– Ах, если бы только я мог рассказать вам больше всего такого, что было бы абсолютно точно доказано! Отчего-то это наш вечный камень преткновения. О, артефакты вполне настоящие и места сомнениям не оставляют: инсмутские драгоценности, стеатиты из Антарктики, Блейков Сияющий Трапецоэдр (этот, впрочем, утрачен – покоится на дне залива Наррагансетт), шипастый набалдашник перил, что Уолтер Гилман вынес из колдовского царства сна (или вневременного четвертого измерения, если угодно), и даже неизвестные науке элементы, метеоритного происхождения и не только, те, что не поддаются никакому анализу, в том числе и новейшему магнитооптическому исследованию, уже давшему нам виргиний и алабамин. Можно утверждать практически наверняка, что все или почти все эти жуткие внеземные пришельцы из космоса существовали и существуют, – вот почему мне так хотелось, чтобы вы прочли рассказы Лавкрафта, несмотря на всю их кричащую сенсационность; чтобы вы отчасти представляли себе создания, о которых я говорю. Вот только они сами и свидетельства их бытия имеют прискорбное свойство исчезать по факту смерти – в том числе и изо всех отчетных материалов: изувеченные останки Уилбура Уэйтли, громадный невидимый труп его брата, плутонианец, которого убил старик Эйкли – и не смог сфотографировать; метеорит, что в июне 1882 года упал на ферму Нейхема Гарднера и вдохновил старого Армитейджа (тогда еще юного) на изучение «Некрономикона» (с этого-то в Мискатоникском университете все и началось), а ведь отец Атвуда видел его своими глазами и попытался подвергнуть анализу, или то, что Данфорт увидел в Антарктике, оглянувшись на чудовищные высокие горы за хребтами Безумия: теперь, когда его душевное равновесие восстановилось, здесь у него провал в памяти… все, все сгинуло безвозвратно![19]19
  Здесь и далее использованы аллюзии на персонажей и эпизоды из повестей и рассказов Г. Ф. Лавкрафта: «Ужас Данвича», «Шепот во мраке», «Сияние извне», «Хребты Безумия». – Примеч. перев.


[Закрыть] Но существуют ли эти создания сегодня – вот, вот где загвоздка! На этот глобальный вопрос мы не в состоянии ответить – хотя всякий раз балансируем на грани. Дело в том, что, – голос его звучал все более настойчиво, – если они действительно существуют, то они так невообразимо изобретательны и могущественны, что в данный момент могут находиться где угодно! – И он лихорадочно заозирался по сторонам. – Вот взять, например, Ктулху, – снова начал он.

Я вздрогнул всем телом, впервые в жизни услышав, как звучит это слово: резкий, мрачный, глубинный, односложный рык, что изначально приходил ко мне в воображении, или в подсознании, или в позабытых снах, или…

– Если Ктулху существует, – продолжал между тем Уилмарт, – тогда он (или она, или оно) умеет перемещаться куда угодно через пространство, или воздух, или море, или саму землю. Из опыта Йохансена (от которого бедняга поседел) мы знаем, что Ктулху может существовать в виде газа, может быть раздроблен на атомы – и воссоединиться снова. Для того чтобы путешествовать сквозь твердую скальную породу, туннели ему не нужны – он способен просочиться сквозь камень, «не в ведомых нам пространствах, но промеж них».[20]20
  «не в ведомых нам пространствах, но промеж них» – цитата из рассказа Г. Ф. Лавкрафта «Ужас Данвича».


[Закрыть] И однако ж нельзя исключать и того, что в непостижности своей он выберет туннели. Или – вот вам еще одна гипотеза – возможно, он одновременно существует и не существует, то есть пребывает в некоем промежуточном состоянии: «грезит и ждет», как гласит древнее заклинание из архивов Эйнджелла. Послушайте, Фишер, а что, если туннели роют не кто иные, как сны Ктулху, воплощенные в этих ваших крылатых червей?.. Эти исполинские подземные миры – сплошь пещеры и туннели, и, разумеется, далеко не все они – порождение Ктулху, – мне и было поручено исследовать с помощью геосканера. Отчасти потому, что я первым услышал о них от старика Эйкли, а также и – Господь милосердный! – от плутонианца, им притворившегося, – «там, внизу, – великие миры и неведомая нам жизнь: осиянный синим светом К’н-йан, одетый алым заревом Йот и черный, бессветный Н’кай»,[21]21
  …«там, внизу, – великие миры и неведомая нам жизнь: осиянный синим светом К’н-йан, одетый алым заревом Йот и черный, бессветный Н’кай»… – цитата из рассказа Г. Ф. Лавкрафта «Шепот во мраке».


[Закрыть] обитель Цатоггуа, и подземные пространства еще более странные, подсвеченные цветами из космоса и из темного как ночь сердца Земли. Вот так я и угадал оттенки в ваших детских снах или кошмарах (или при обменах разумами), дорогой мой Фишер. Я же видел их и в геосканере – там они, впрочем, крайне нестойки, мимолетны и трудноразличимы…

Голос его устало прервался – как раз тогда, когда мое лихорадочное возбуждение достигло высшей точки при его упоминании «обмена разумами».

Но гость мой и впрямь выглядел смертельно измученным. Тем не менее я заставил себя собраться с мужеством и произнести:

– Может статься, эти сны удастся вызвать снова, если я приму снадобье доктора Моргана. Почему бы не нынче же ночью?

– Об этом и речи не идет, – отрезал он, медленно покачав головой. – Во-первых, я вас слишком рано обнадежил. В последнюю минуту Морган не смог снабдить меня нужным веществом. Он обещал выслать его по почте, но до сих пор я ничего не получил. И во-вторых, теперь я склоняюсь к мысли, что такой эксперимент слишком опасен.

– Но по крайней мере, вы сможете проверить и туннели, и цветовой спектр из снов с помощью вашего геосканера? – настаивал я, несколько упав духом.