Текст книги "Я рядом (СИ)"

Автор книги: Фреш Бриз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Глава 4

1948 г.

Детвора плескалась в реке, мальчишки по пояс в воде, а девчата – на берегу. Иногда только по коленки в воду Сашка забежит, пару брызг словит и снова на берег. Девчата платья свои не снимают, соромятся. А хлопцам всё равно, что штаны мокрыми будут – быстро высохнут, лето ведь. И Надю с Александрой мать отпустила.

Саша с Вани глаз не сводит, такой мальчишка ей кажется красивый! Больше всего волосы его нравятся – светлые и кудрявые, и глаза голубые. Он недавно сюда с родителями приехал, раньше-то городской был. Но отца в Боровичи в колхоз позвали и семья с ним. Отец – доктор, все его уважают. А Ваня – мечта её детская. Она никому ещё не говорила, как сильно нравится он ей. А сердечко-то каждый раз бьётся сильнее, как глянет он на неё, как с ней заговорит. И сегодня так было. Если б не он, не пошла бы на речку. Не так уж и здорово на берегу сидеть да смотреть, как мальчишки играют. Но это же Ваня позвал! Их, пацанов, несколько по улице бежало, а сёстры возле ворот сидели, на лес смотрели, что ветром колышется.

– Эй, девчата, айда, на Козёл с нами!

Это река так называется – Козел. Но местные всё Козлом её величают.

Ванька мокрый весь из воды вышел, словно пёс, струсил её с себя и с девчонками рядом сел сохнуть, боком к ним. Ему, как и Александре, семь уже. Дом его в Боровичах, но друг лучший в Жоведе живёт, вот и бегает Ванька в село это к другу.

– Снимали бы платья ваши и в речку! – девчонкам.

– Да ну тебя, – Надя отвечает. – Нельзя!

– А чего стыдиться? У вас там не видно ещё ничего!

– Всё равно нельзя!

– Сашка, давай со мной в воду, а?

Но Саша стеснительная очень и мать её в строгости воспитывает, хоть и души в детях своих не чает. Не знала сейчас Саша, что мама бы не запретила купаться ей. Ведь жарко-то как! И правда, окунуться бы в воду сейчас прохладную. Но Надя за руку удержала, а Саша и её слушаться, как маму, привыкла.

– Сашка, мать что говорила? – так и остались сёстры лишь с берега за весельем наблюдать.

И Ангел Сашенькин тоже здесь. Смотрит на них, на детей, и радуется. У него вообще теперь время самое лучшее, – никаких плохих предчувствий на многие месяцы вперёд.Худшее уже пережила его девочка. Пусть теперь в детство окунётся. Он об ивы ствол спиной опёрся и сидит, колени согнув. Хорошо-то как! Благодать. Что нужно ещё его Сашеньке для счастья? Воздух чистый, Солнце – яркое, тепло греет. Дома мать есть наготовит и пирогов, и борща Надиного любимого. Поправилась она за последние годы немного, даже румянец на щеках появился. Особенно, когда на Ивана этого смотрит. Ангел знает, что мальчику этому тоже Саша нравится.

Теперь у них снова корова появилась – Паша у соседей телёночком её купила. Теперь они снова скоро с молоком своим будут. Грустно ему, что Паша одна всё да одна, никак мужа забыть не может. Тяжело ей очень. Хоть девчонки и помогают, чем могут, за всё берутся, но они ж дети – жалеет их Параскевия. И всё больше сама старается сделать. Надю в прошлом году в школу отправила – тоже в Боровичи. Как не было в Жоведе школы, так и нет. Только сама-то Паша раньше уходит, с рассветом ещё, а Надежда уж потом пешком до Боровичей топает. Наде сложно приходится, она ведь во время войны не училась. Только то, что мать смогла ей из знаний передать, то и её. А Сашке рано ещё было. Но теперь вот Паша и младшую собирается с осени в школу отдать. Будут с Надей вместе ходить.

– Ну, как хотите! – и снова Ванька в воду, песок со дна доставать.

***

– Сашка! Сашка! – это Ваня под калиткой стоит, её зовёт. – Сашка, выходи!

Выбежала из дому ненадолго. Потому что маме помогать нужно, они на огород сейчас собираются. На одну минутку отпросилась.

– Держи! – и яблок ей из рубахи в руки вываливает. Яблоки здесь на севере мелкие все, кислые. Не любит Сашка такие, лицо кривит, как ест их. Она их разве только с солью, чтоб хоть как-то кислоту убрать.

Но Ваниных взяла. Чтоб друга не обидеть, сразу в рот одно отправила. И не скривилась даже, терпит, жуёт.

– На лавку со мной садись, посидим, поговорим. – Ваня уселся сам уже на скамью возле забора.

– Ненадолго только, мне с маменькой в огород идти. – и снова яблоко кислое кусать.

Ваня очи долу опустил, о чём ему с девчонкой болтать? Ну не о танках же! Что они, девчонки, в этом понимают? А между тем и посидеть с ней хочется. Он ей яблок принёс тех, что по дороге в чужом саду нарвал, – говорили, что совсем Паша с детьми бедно живут. Никак после войны отойти не могут. Отец дома часто про них раньше говорил, зимой прошлой, когда Саша болела простудой. Они тогда как раз только приехали, второй день вещи с матерью раскладывали по дому – что куда. И сразу к доктору женщина какая-то в слезах прибежала. Чуть в колени отцу не кланяется, за ней пойти просит. Отец добрый очень у Вани, недаром врачом работает. Оделся и пошёл. В снег, ветер, метель, но ведь там – ребёнок в бреду мучится. Вот с тех пор Ваня и знает эту семью. Это Саша тогда болела, воспаление у неё какое-то было, простудное. Мать Ванина недавно совсем Паше говорила: «К мужикам одиноким присмотрись! Твой-то всё одно не вернётся уже, а тебе с детьми легче будет». Но что-то после того не сильно мать Сашина с его мамой привечаться стала.

А потом, как опасность миновала, и Ваня с отцом пойти напросился. Он так же, как и отец, врачом стать мечтал, людям помогать. Мечтал раненым раны зашивать, пули из тел вытаскивать!

– Я тоже с тобой в школу пойду. В одном классе учиться будем. Ты, если что, говори мне – я тебя защищать буду.

– От кого? – удивилась девочка.

– Мало ли? Вдруг учитель что не так скажет, так я его быстро на место поставлю!

И замолк, не знает, что сказать больше. Да, с мальчишками легче гораздо общаться!

– Ну, это... ладно. Пошёл я. Я только яблок тебе принести хотел, угостить.

– Спасибо. Вкусные. – а у самой скулы от кислоты сводит.

Смотрит Ванька в глаза эти, серые с голубым, и тепло как-то в груди становится, что доброе дело сделал. Подруг-то, он знает, нет почти у девочки этой. Некогда ей особо дружбу водить, да и возраста её в Жоведе – только мальчишки. Саша, когда дома нет никого, к Марии ходит в соседний дом помогать. Мария уже который год лежит, не встаёт. Совсем плохая стала. И отец даже, врач который, не знает, чем помочь ей.Муж её вернулся, как жену такую увидел – и запил. Но потом ничего, вроде взял себя в руки.

***

Перед самой осенью Мария умерла. Муж снова не просыхает. А по жене его только Паша да Сашка плачут. Надя – нет, это не она, это Саша в доме соседки, как в своём выросла. Сегодня похоронили, а завтра в школу уже. Вот так жизнь движется. Поживут они, бесталанные, отмучаются несколько десятков лет в бедности, долю свою тяжёлую отработают и уходят... Так он думал, стоя возле могилы её, Марииной. Его Александра с матерью уже домой пошли с кладбища. В своём доме Паша кормить всех будет. А он тут ненадолго ещё задержался – за Марию помолиться. Ведь тоже любил её, благодарен ей был. За Сашку свою. За то, что в годы голодные всем, что было у неё, с ними делилась. Что смотрела за девочкой всегда, когда Паша не могла. Своих детей у Марии не было, не дал Бог. Но как же она Сашеньку его любила! Словно мать ей вторая была.

Тяжело было на сердце, сам не знал почему. Ко всем к ним привязан он был. Хоть и знать они о нём не знали, а как родные для него. Не о смерти её он грустил сейчас, а о жизни тяжёлой. Наклонился, рукою землю на могиле потрогал и «Спасибо» своё для женщины этой в небо сказал. А потом поклонился ей. Низко поклонился, в землю самую. За то, что была.

Крыльями передёрнул и пошёл от могилы.

***

Ваня слово своё держал и от любых смешков мальчишеских Сашу защищать пытался. А те не часто, но смеялись, бывало. С того, что одета очень бедно. Никто больше в классе так одет не был. Они все, конечно, крестьяне бедные. Только у Александры кофточка с юбкой из серого такого плотного полотна, из которого полотенца длинные в каждом доме висят. Дубовая ткань, некрасивая. На покрывала да полотенца только и годится. Мать ей пошила из полотенец одежду новую, чтоб в школу ходить. А когда постирали, села одежда, и рукава теперь короткие. Она всё одёргивает их, – не тянутся.

Но в школу Саша любит ходить, хоть и далеко. Интересно! Паша дома ещё их с Надей читать учила, и даже писать буквы кое-какие могла Саша. Но в школе – в тысячу раз интереснее!

Иногда Ваня даже до самого почти Жоведя подругу свою провожает. Это когда ему самому домой не сильно надо и Надя ещё в школе остаётся. Вчера отец из Киева приехал и шоколада привёз. Ванька своего куска половину сегодня в школу притащил, целый день нервничал, как бы кто не увидел, что у него в кармане лежит! Да ещё – как бы не растаял кусочек этот маленький. А теперь вот, когда они вдвоём со школы идут и далеко от них те мальчишки, что тоже до Жоведя добираются, он за сюрпризом своим полез и протягивает Сашке.

– На, это тебе!

– А что это? – смотрит Саша на обёртку странную – никогда такой в жизни не видела.

– Это сладкое! Шоколад называется. Что, не ела что ли никогда?

– Нет, никогда. – Ваня сам развернул обёртку, потому что Саша боялась из рук его лакомство брать. – Ой! Вкуснота-то какая! В жизни ничего такого вкусного не ела!

Зарделся Иван от слов таких, приятно ему стало.

– То-то же! – говорит.

– А мама твоя ругаться не будет, что ты мне отдал?

– Подумаешь! У нас таких куча целая! – не так он сказать хотел! Нет у них кучи такой дома, и не бывало раньше. Он всего-то второй раз тоже плитку такую ел. Он сказать ей хотел, чтоб не расстраивалась и не переживала – не отругают его. А вышло так, что будто хвастался перед ней. Стыдно стало. – Прости. Я не то имел в виду. Я хотел сказать, что это моя плитка и мама думает, что я съел её уже.

– А ты – мне?

Засмущался мальчишка. Хоть и нравится она ему, а всё ж не тот ещё возраст, чтоб так спокойно признаваться в этом.

– Пошли давай, а то до ночи до дома твоего идти будем. – и пошёл, руки в карманы штанов сунув и глаза в землю уперев. Вперёд Александры пошёл, а та – сзади, шоколадку во рту смакует.

Глава 5

1949 г.

Холодно вставать, постель, телом своим нагретую, покидать, а надо. Хорошо девчонкам на печи, не остыла ещё. Сквозь стены слышно, как ветер завывает и как кидает что-то об стены эти. А это что-то, словно скребётся по стенам когтями острыми, цепкими. Это снег, как крупа мелкий, ветер об дом швыряет.

Встала Параскевия, некуда деваться. Оделась, в печь поленьев пару подбросила, огня добавила и картошку греться поставила – встанут девчонки, покушают. Замоталась платком пуховым и на двор, Синичку кормить, доить. Так коровушку свою зовут они. Отелилась она недавно, сена ещё им на пол подстлать, чтоб телёнку тоже теплее было. Он, хоть и подрос уже и от мамки отдельно, а всё ж ребёнок тоже. Справилась по хозяйству своему небогатому и в дом, – руки согреть у печи, пальто платком другим повязать, хлеба съесть кусок с молоком и в Боровичи. Там тоже скотина не доенная стоит, ждёт.

Темно ещё, только снег искрится, за платок ей забивается, – глаза не открыть, но идёт, пригнувшись. Ей за счастье работа эта. Хоть ходить туда зимой тяжело очень. Зато у них теперь мешки полные крупы дома стоят и пшеницы.

Надя первая встала, как старшей и положено. Молока в кружки налила, картошку, матерью согретую, из печи на стол поставила, и потом только Сашку будить.

– Вставай, лежебока! – да какая ж она лежебока, как и все работает, просто ночь ещё практически, спать хочется.

Поели сёстры и в школу собираться. Сегодня трудно будет идти, но надо. Каждый день почти ходят они теперь, и в снег, и в грязь, и в Солнце. Разве что в ливни пропускают. Потому что нет зонта у них. Два часадорога ранняя заняла. Но добрели. Замёрзли, бедняжки, но будут учиться.

Когда уже день школьный к концу подходил, Ваня в окно всё смотрел и думал, как же подруга его, Сашка, домой добираться будет. С одноклассниками, которые тоже из Жоведя, не пойдёт она, никогда с ними не ходит. И сестра её сегодня дольше задержится. Как назло мать ему сегодня строго-настрого наказала домой сразу после школы идти, не вести сегодня Сашу до Жоведя. Но мать тоже в колхозе занята, она там по бумагам работает. А значит, и не узнает мать, что ослушался сын её. Доведёт он Сашку, не бросит. Иначе, какой же он друг?

Ванька даже и не подумал при этом, как потом один обратно идти будет.

Часто дети в сугробы падали, ни на полчаса в этот день не переставал снег идти. Замёрзли оба, скорей бы до дома добраться. Но не пожалел мальчишка ни разу, что с подругой пошёл. Вот и дом их, а там печь. Быстро дети растопили её и наверх, на спальное место, чтобы согреться поскорее. Но они-то, как дети: совсем немножко дров кинули, так только разгорится чуть, а потом снова лишь тлеть будет в печи. Ну, ничего, всё ж теплее. Одеялом укрылись, дрожат и ждут, когда же печка сама согреется и их согреет. Даже и есть не хочется – только тепла. А когда понемногу пошло оно, не заметили сами, как заснули.

Зимой не так много работы, по скотине только. Потому Паша уже собираться стала. Наверное, думает, девочки вместе сегодня придут. Подождёт в школе Сашенька, когда у старшей сестры занятия закончатся, не пойдёт сама, побоится метели такой. Потому успеет Паша натопить в доме да оладий наколотить, напечь.

Уже почти на выходе из Боровичей Степан, тот, что врачом здесь, догнал её.

– Параскевия! На сани ко мне садись! Довезу, так и быть!

– А, неужто, вам, доктор, в село наше нужно?

– Нет, не нужно. Тебя просто жаль. На санях быстрее будет. Ты сама-то через лес бы шла...

– Конечно, путь короче и не так в лесу наметено.

– ...а недавно дорогу убрали парни наши. Так что быстрее и легче теперь длинной дорогой добираться.

Не стала Параскевия упираться, полезла на сани. Стеганул коня Степан и поскользили по снегу. Знал он заранее, когда домой идти этой женщине. Давно он смотрит на неё. Поначалу стыдно было, но только что-то в ней душу его затронуло, и не отпускает. Уже немного за тридцать ей, рано волосы седеть начали, но коса всё равно ещё тёмная, толстая. Больше всего ему глаза её нравились, светлые с зеленью. Добрые глаза, хоть и уставшие. Никогда кроме жены своей на женщин других Степан не засматривался, но сколько не корил себя, а всё Параскевия не идёт из мыслей.

Быстро они доехали. Степан на чай попросился, отогреться немного.

– Заходи, конечно. Ты мне помог, как же тебя не согреть-то!

Обтрусили снег с себя возле сеней и в комнату. Женщина первым делом к печи кинулась. Дровинок тех несколько, что дети подкинули, уже погасли почти, только тлели остатки и почти совсем остывшая комната была. Не сильно детвора с печкой управляться умеет, но себя хоть немного согрели и ладно. «Неужели с утра ещё тлеет?» – подумала Паша. Не заметила ни она, ни Степан в сенях за вёдрами обувь детскую, а пальтишки детвора с собой на печь уволокла. Тихо спят детки, не слышно их.

Кружку с чаем Степан из рук Пашиных принимает и задержал в своих руках ладошки её.

– Вот скажи мне, Паша, если б женат я не был, посмотрела бы ты в мою сторону?

– Бог с тобой, Степан Ильич! Что ты спрашиваешь-то у меня вопросы такие! Постыдился бы!

– Постыдился уже, не переживай. Не могу больше. – громкий голос у Стёпы, грудной. По всей комнате расходится. От родного этого голоса Ваня глаза открыл. Не успел подать знак папке, что и он тут, прислушался – не о том чём-то папенька говорит, о чём можно бы. – Запала ты мне, Параскевия. Во снах даже глаза твои вижу. Стыдно мне говорить такое, но не люба мне после того, как тебя тут встретил, жена моя: так и хочется сбежать из дому в избу твою и тут остаться... Если примешь, конечно.

– Не приму, Степан! И не думай даже!

– Отчего не примешь-то? Скажи мне, что не так? Я тебе не мил или разговоров боишься?

– Наталью твою обидеть не хочу! Не заслужила она такого!

– Да забудь ты про Наталью! – Степан ближе к Паше подошёл, за плечи её к себе притянул, в глаза заглядывает. – Не она первая, не она последняя, от кого муж уходит.

– А про сына подумал, прежде чем городить такое?

– Ванька мне сыном навек останется. Не о том речь сейчас. Паша, голубушка, Пашенька... – нет сил больше сдерживаться у Степана – к губам её прильнул он, силой удержать пытается. Только Параскевия не хочет того, нет, не видит она Степана мужем своим. Только Николаю навек верна останется!

Закричала Параскевия, оттолкнула мужчину от себя:

– Совсем ты совесть потерял, Степан! Уходи отсюда!

– Подожди, красавица, не гони. Прости, что я с силой к тебе, да только я справиться с собою не могу. С каждым днём всё труднее и труднее мне видеть тебя и вид делать, будто всё равно мне. Хочу из губ твоих напиться, отцом дочерям твоим стать готов, не гони только...

Не успел договорить Степан, с печи спрыгнул сын его и бегом из дома. Валенки натянуть – секунда, и по сугробам, по сугробам... За мать обидно и за себя! Слёзы на ветру замерзают, глаза болят вперёд смотреть. Слышно – зовёт его кто-то за спиной. Не обернётся он, не простит! Догнал Степан мальчишку, а тот вырывается. Отец его за шкирку и в сани, стеганул коня опять, и поехали. Молча поехали. Чует сердце Степаново – бесполезно сейчас к сыну за прощением, потому он возле дома только сказал:

– Не расстраивай мать, слышишь? Не уйду я от вас, не примет она меня... Так что матери и не нужно сердце рвать.

С теми словами Степан спешился и сына в дом поволок. Наталья поняла, конечно, откуда отец мальчишку непослушного приволок, – ясно из Жоведя. Не послушался мать, пошёл провожать Сашку свою! От же ж голова отчаянная! Хорошо отец домой довёз, а как бы сам путь этот проделал бы? В темноте, ведь уже день уходит, небо чернеть начинает. Но ругать не стала, заметила, что не такой какой-то Ванька, как обычно. Не весёлый. Сразу он в свою комнату и даже есть, сказал, не будет. Степан пробурчал, что не знает, что с ним. Может, говорит, с Сашкой повздорили...

***

Тяжело ему смотреть на Сашеньку, когда грустит она. Который день уже грустит. Ни с того ни с сего перестал друг её лучший, Иван, разговаривать с ней. Теперь делает вид, что и не замечает её. И не говорит ей, отчего он так.

Ваня вину за слова отца и его желания на всех на них перекинул тоже. Теперь он и Пашу ненавидит, и дочек её презирает. Это он так чувствами своими за мать мстит. Ангел присел на лавку к девочке ближе и тоже в окно засмотрелся. Только Саша на грязь, что из-под снега проглядывает, а он – на небо. И мысли свои у каждого. Нет, не будет он ничего делать, чтоб Ванино сердце смягчить. Не годится это, в детские распри Ангелам встревать! Значит, такой вот друг оказался... Может, оно и к лучшему. Может, потом, в серьёзном чём-то и не обидит её, раз другом уже не будет... Захотят, одумаются – сами общий язык найдут. А он не может каждому на ушко нашёптывать, чтоб к Александре помягче были.

Глава 6

1955 г.

В Украине стояло жаркое лето, дышать нечем было. Александра бесцельно брела босиком по дороге, что проходила меж двух рядов домиков. Все они были в деревне из дерева построены – такие раньше были традиции. Предоставленная сама себе, хотела дойти до Козла – вдруг девчонки там какие знакомые, поболтает с ними.

Надя, та вся в заботах нынче – свадьба у неё скоро. Жених решил, что жить они потом в Надином доме будут, потому теперь, ещё до события, он комнату ещё одну к дому достраивает. Надя раздражительная слишком стала – не поймёт никак Александра, в чём дело. То ли перед замужеством нервничает, то ли просто возраст такой? Потому и ушла сейчас из дому, чтоб с Надеждой лишний раз не ругаться. Паша каждый раз в последнее время на сторону старшей дочери встаёт, а ей, Сашке, потом приговаривает: «Потерпи, не злись на сестру. Вот увидишь, скоро снова она как прежде станет». И терпит Саша, что Надя за всё ей выговаривает.

В селе несколько новых домов достроено, разрастается Жоведь понемногу. Возле одного из них и увидела девочка друга старого – Ваню. Давно уже свыклась она с тем, что больше не заговаривает он с ней. Не смотрит в её сторону. Столько лет прошло, а так и не узнала она, что же сделала такого, что друг от неё отвернулся. Но сердечко всё также бьётся сильнее при виде парнишки этого. С ним вместе и друг его здешний – тоже Иваном зовут. Два Ваньки, два друга – не разлей вода. Завидно Сашке стало, что у них получилась дружба крепкая. Третьей Алёнка с ними была. На год младше Александры девчушка, а уж красавица – первая на всю деревню. Хоть и мала ещё, а парни ко двору её часто сходятся. Кто на гармошке для неё играет, кто шутки весёлые отпускает. Всё горазды делать мальчишки, чтоб Алёнке понравиться.

Это на самом деле другой Иван, местный, к Алёнушке неровно дышит. А тот, о котором Сашино сердце стучит, так, от нечего делать за компанию тут стоит. Но Саша об этом не знает, идёт, на них смотрит и так тоска сердечко юное сжала, – забыла Сашка на дорогу смотреть. А Алёна хорошо к ней относится, часто с ней заговаривает, и Саша Алёну любит.

– Эй, Саша! – машет рукой девчушка. – Иди к нам давай!

Тот Ванька, что в Алёнку влюблён, тоже к Саше хорошо настроен, а друг его – нахмурился, отвернулся. Сашка же возможность любую использовать готова, чтоб с ним рядом постоять, авось и оттает он. И не заметила, к ним заспешив, как ногой своей босою в лепёшку коровью вступила. И после – не заметила, что с ногою не то что-то. Ангел её только глаза к небу поднял, вздохнул. Нет, думает, не вернёт она Ванькино расположение. Он, конечно, как и всегда, рядышком.

Сквозь зубы Иван с Александрой поздоровался и сразу в сторону лицо воротит. У него в мыслях уже закрутилось: какой предлог найти теперь, чтоб свалить отсюда? Не хочется ему рядом с нею стоять, не простил он ещё чувства отцовские к Параскевии, мамке её.

Но что-то такое заметил Ангел Сашенькин за спиной у Ивана, чего раньше не видел он. Как мерцание какое-то. Словно искрится воздух за Иваном и что-то там виднеется в пространстве за ним, нечёткое что-то, но доброе. Оно будто голову Ванину к Александре повернуть пытается, а тот – противится. Ангел уловил намерения и присел к ногам девочки. Он крылом своим ноги её прикрыл, чтоб мальчишка не заметил девчачьей оплошности. Так и вышло, Ванька ведь сопротивляется, не хочет сердце своё слушать, голову-то он повернул к подруге бывшей, а глаза вниз опустил, на ноги Сашкины босые смотрит, но ничего, никакой грязи на них не видит он, – только кожу загорелую и щиколотку тонкую. И всё равно бунт внутри поднялся, сплюнул через левое плечо и один на дорогу вышел, другу своему «Покедова» крикнув. Он домой пошёл, в Боровичи. А за ним, голову печально понурив, его собственный Ангел шёл, никем больше не видимый.

***

Александра голову всё ломает, как же доказать другу милому, что она – лучшая. Семилетняя школа закончилась, теперь каждый волен свой дальнейший путь выбирать. Ванька, тот отца просит, чтоб в медицинский его отправили, путь отца он продолжить хочет. А ей куда? У неё одна дорога – в колхоз, где матушка с Надей работают. Но не хочется, ой, как не хочется! Не добьётся она этим внимания Ванькиного.

И решила Сашка на шахты податься. До сих пор ещё женщин много там работает. Как с войны повелось, так и идут они в подземелья, и девиз у них тот же: «Девчата, в забой!» О том, каково это – в шахте молотком отбойным махать десять-двенадцать часов кряду – ничего не известно девчонке, зато на слуху была Мария Гришутина, что одиннадцать с половиною мужских норм за смену сделать смогла. Сам Стаханов двенадцать давал, а она – женщина. Или Вера Логвинова... Да много имён называли те, кто агитировал на шахты идти по разным областям, и по Черниговской в том числе. Крепких звали парней и девчат, а разве ж Саша не крепкая? Нет, конечно, не такая она, только славы ей очень хочется. Чтобы имя её с гордостью за советский народ все говорили, и чтобы Ваня тоже ею гордиться стал.

У матери выпросила денег на дорогу уже после свадьбы Надькиной. Та в слёзы, но и тут доля не лучшая дочку ждёт. Что она, Паша, в жизни своей видела? Только дорогу пешком до Боровичей вот уже сколько лет кряду... Пусть едет, пусть добивается.

***

Вот и станция Рутченково. Кировский район при областном центре Сталино. Вот где начало её новой жизни. Где жить будет – не знает ещё, а чемоданчик картонный, дерматином обшитый, на шахту номер девятнадцать за собой тащит.

Сначала её шпыняли отовсюду, никто не хотел ребёнка брать. К женщинам уже привыкли здесь, и к мальчишкам тоже. Но чтоб девчонку четырнадцатилетнюю... никто так рисковать не хотел. Сашка целый день пробегала от одного к другому, наконец, у одной женщины сердце дрогнуло. Горный мастер, передовичка, Орлова Катерина взяла Александру под своё крыло.

– Ну-ну, не реви! Будешь у нас работать! Другое дело, что пока мала ещё и о работе в шахте ты и знать особо ничего не знаешь, лампоносом у меня в бригаде будешь.

И к начальнику участка повернувшись, строго так:

– Иваныч! Ты забыл? Я ж просила Вальку мне заменить!

Катерина Львовна со всеми на «ты» здесь. Она дочь шахтёра и сама уже бригадир. Поэтому быстро Сашку оформила.

– Иди, – Катерина говорит, – с соседками пока знакомься, завтра с самого утра уже с нами вниз пойдёшь. Пока ещё с Валькой, – поучишься у него, а через пару деньков, чтоб сама могла. Ясно?

– Ага, – кивнула Сашка. – А Вальку этого – за что?

– Курит, зараза такая! Два раза уже ловила его! Никакие слова на него не действуют. Вот, если б только его бабахнуло – другое дело, может, и поумнел бы. Так плохо, что с ним вместе и девчатам моим достанется.

Комнату Саше с другими такими же девушками выделили, в одном из трёхэтажных домов жилого массива Стандарт, что отстроили для горняков Рутченовских и Вознесеновских рудников ещё в конце двадцатых годов. Старый дом, серый. Кирпичный. Три кровати узкие в комнате стоят. И шкаф один на троих. Стол, а стула два, почему-то. Вера и Люба соседками Сашке будут. Они старше, обеим по двадцать уже. Смешливые такие, хохотушки. Недавно сюда приехали, тоже им славы горняцкой хочется. Героями труда стать хочется.

Первый раз спускаться было страшно. Что-то дрожало внутри, «Душа, наверное», думала Сашка. И уходило в пятки. Лампы, что Вальке одному тащить раньше доводилось, на двоих теперь поделили.

– Лампа Вольфа! – гордо просветил парнишка.

Не понравился он совсем девушке, наверное, оттого, что возле самого входа в шахту с цигаркой во рту стоял. И не испугался даже, как цикнула на него Катерина.

Теперь уже поуменьшилось у Сашки энтузиазма, когда увидела, как полулёжа, на боку, махали женщины увесистой балдой, заполняя пространство вокруг добытой породой. Шумно, грязно, что-то давит на грудь и так тяжело дышать... Только крутится в голове: «Нельзя обратно! Засмеют!» На других она смотрит, – те привыкли уже, спокойно работу выполняют. «И я привыкну», обещает себе Александра. И старается: лампы внимательно и аккуратно развешивает, чтоб девчатам всё освещали.

Когда первый рабочий день для Александры закончился, так устала она, что после ужина сразу заснула. Беспробудным сном, до утра. От страха устала, да и лампы, конечно, не самая лёгкая ноша.