Текст книги "Новые мелодии печальных оркестров"

Автор книги: Фрэнсис Скотт Фицджеральд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Чарли вскрикнул и соскочил с парапета.

– Я в город, – сказал он.

Что же – тебе так уж противно в моем обществе?

– Дайана. – Чарли подошел ближе, обнял ее колени и заглянул в глаза. – Ты ведь знаешь, если я тебя поцелую, мне придется остаться. Я боюсь тебя – боюсь твоей доброты, боюсь вспоминать о том, что с тобой связано. И после твоего поцелуя я не смогу вернуться… к другой девушке.

– Прощай, – вдруг бросила она.

Чарли помедлил, потом беспомощно запротестовал:

– Ты ставишь меня в ужасное положение.

– Прощай.

– Послушай, Дайана…

– Пожалуйста, уходи.

Он повернулся и проворно зашагал к дому.

Дайана сидела неподвижно, вечерний бриз забавно ерошил ее шифоновое платье. Луна уже взошла выше, и по заливу плыл треугольник серебристой чешуи, который легонько подрагивал под жесткий металлический долбеж банджо на лужайке.

Наконец одна – наконец. Не осталось даже призрака, сопроводителя на пути сквозь годы. Можно было сколько угодно вытягивать руки в темноту, не опасаясь задеть одежду, толкнуть друга. Тонкое серебро звезд по всему небу разом потускнело.

Дайана просидела почти час, разглядывая искры света на том берегу. Но вот по ее шелковым чулкам прошелся холодными пальцами ветерок, и она соскочила с парапета, осторожно приземлившись на светлую гальку побережья.

– Дайана!

К ней приближался Брек, взволнованный и раскрасневшийся после вечеринки.

– Дайана! Я хотел тебя познакомить с моим одноклассником из Нью-Хейвена. Три года назад ты ходила с его братом на студенческий бал.

Она помотала головой.

– У меня закололо в висках, пойду наверх.

Подойдя ближе, Брек заметил слезы, блестевшие у нее на ресницах.

– Дайана, что случилось?

– Ничего.

– Но что-то ведь случилось.

– Ничего, Брек. Но вот что – будь осторожен! Думай, в кого влюбляешься.

– Ты влюблена в… Чарли Эббота?

Она издала странный невеселый смешок.

– Я? О господи, Брек, нет! Ни в кого я не влюблена. Я не создана для нежных чувств. Я и себя-то больше не люблю. Я говорила о тебе. Это был совет, ты что, не понял?

Внезапно она припустила к дому, высоко поднимая юбки, чтобы не замочить их в росе. В своей комнате она скинула туфли и рухнула в темноте на постель.

– Нужно было быть осторожней, – шептала она себе. – Жизнь всегда меня наказывала за легкомыслие. Упаковала свою любовь в бонбоньерку и преподнесла как угощенье.

Окно было открыто, на лужайке нестройно рассказывали какую-то меланхолическую историю грустные саксофоны. Чернокожий юноша обманывал женщину, которой поклялся в верности. Любовница красноречиво его предостерегала: не дури Милашку Джелли-Ролл, пусть ее кожа бледнее корицы…

На столике у кровати требовательно зазвонил телефон. Дайана взяла трубку.

– Да.

– Одну минуту, пожалуйста. Вызывает Нью-Йорк.

В голове мелькнула мысль, что звонит Чарли, но этого не могло быть. Чарли еще едет в поезде.

– Алло. – Голос был женский. – Это дом Дики?

– Да.

– Мистер Чарльз Эббот здесь?

Сердце у Дайаны словно бы замерло: она узнала голос блондинки из кафе.

– Что? – спросила она оцепенело.

– Пожалуйста, я хотела бы немедленно поговорить с мистером Эбботом.

– Вы… вы не сможете с ним поговорить. Он уехал.

Пауза. Женский голос произнес недоверчиво:

– Ничего он не уехал.

Дайана крепче обхватила телефонную трубку.

– Я знаю, кто у телефона. – В голосе прорезалась истерическая нота. – Мне нужен мистер Эббот. Если вы говорите неправду и он дознается, вам это даром не пройдет.

– Уйметесь вы или нет?

– Если он уехал, то куда?

– Я не знаю.

– Если он через полчаса не будет у меня, я пойму, что вы врали, и тогда…

Дайана положила трубку и снова упала на постель, слишком уставшая от жизни, чтобы о чем-то думать или заботиться. На лужайке играл оркестр, и ветерок нес в комнату слова:

Эй, не с ума ль ты взаправду сошел?

Не дури Милашку Джелли-Ролл!

Дайана прислушалась. Негры пели громко, неистово; сама жизнь чувствовалась в этом пении, таком резком и неблагозвучном. Какой ужасно беспомощной представилась себе Дайана! Чего стоил ее призрачный, нелепый призыв в сравнении с варварской настойчивостью желаний этой другой девушки.

Будь со мной нежен, живи со мной в мире:

Запаслась я калибром сорок четыре.

Тональность музыки понизилась до необычного, угрожающего минора. Она что-то напомнила Дайане – какое-то детское настроение, и атмосфера вокруг словно бы полностью переменилась. Это не было воспоминание о чем-то определенном, а скорее пробежавший по всему телу ток или колыхнувшая его волна.

Дайана внезапно вскочила на ноги и принялась шарить в темноте, разыскивая туфли. В голове барабанной дробью отдавалась песня, зубы резко сомкнулись. В руках налились и заиграли тугие мускулы, натренированные за гольфом.

Ворвавшись в холл, она распахнула дверь в комнату отца, осторожно прикрыла ее за собой и приблизилась к письменному столу. Нужный предмет лежал в верхнем ящике, сверкая черным блеском среди бледных анемичных воротничков. Она сжала рукоятку, уверенно вытянула обойму. Там было пять зарядов.

У себя Дайана позвонила в гараж.

– Подайте мой родстер к боковой двери прямо сейчас!

Поспешно, под треск рвущихся застежек, выпутавшись из вечернего платья, она оставила его лежать легкой кучкой на полу и взамен натянула на себя свитер для игры в гольф, клетчатую спортивную юбку и старый, синий с белым блейзер, ворот которого скрепила алмазной пряжкой. Темные волосы прикрыла шотландским беретом и, перед тем как выйти, мельком взглянула в зеркало.

– Давай, Даймонд Дик! – громко шепнула она.

Резко выдохнув, она сунула пистолет в карман блейзера и стремительно вышла за порог.

Даймонд Дик! Это имя бросилось однажды ей в глаза на обложке «желтого» журнала, символизируя ее ребяческий бунт против беззубого существования. Даймонд Дик жил тылом к стене, по собственным законам, судя обо всем по-своему. Если правосудие медлило, он вспрыгивал в седло и скакал в предгорья, потому что, руководствуясь безошибочным инстинктом, был выше и правее закона. Дайане он представлялся божеством, всемогущим и беспредельно справедливым. И заповедь, которую он соблюдал на этих дешевых, убого написанных страницах, состояла прежде всего в том, чтобы защитить свои владения.

Через полтора часа после отъезда из Гринича, Дайана затормозила перед рестораном «Мон-Миель». Театры уже извергали из себя на тротуары Бродвея толпы зрителей, и полдюжины пар в вечерних платьях проводили Дайану любопытными взглядами, когда она проскользнула в дверь. Внутри она сразу обратилась к метрдотелю.

– Вы знаете такую девушку, Элейн Расселл?

– Да, мисс Дики. Она у нас частый гость.

– А не скажете ли, где она живет?

Метрдотель задумался.

– Узнайте, – потребовала Дайана. – Я спешу.

Метрдотель склонил голову. Дайана бывала здесь много раз, с разными спутниками. Прежде она никогда не обременяла его просьбами.

Метрдотель быстро обшаривал взглядом зал.

– Присаживайтесь, – предложил он.

– Не нужно. Лучше поторопитесь.

Метрдотель пересек залу и что-то зашептал мужчине за одним из столиков. Вскоре он вернулся с адресом, это была квартира на 49-й улице.

В машине Дайана поглядела на наручные часы: приближалась полночь, самое подходящее время. Ее завораживало ожидание отчаянных, опасных приключений, от всего вокруг – светящихся вывесок, несущихся мимо такси, звезд в вышине – исходило ощущение романтики. Может быть, из сотни прохожих ей одной предстояло пережить в эту ночь подобную авантюру – первую со времен войны.

Лихо свернув на 49-ю Восточную улицу, она принялась рассматривать дома по обе стороны. Вот и нужный: с вывеской «Элксон», с широким входом, откуда неприветливо струился желтый свет. В вестибюле чернокожий юноша-лифтер спросил ее имя.

– Скажите ей, с киностудии прислали пакет.

Лифтер с шумом включил панель вызова.

– Мисс Расселл? Тут пришла леди, говорит, у нее пакет с киностудии.

Пауза.

– Так она говорит… Хорошо. – Он обернулся к Дайане. – Она не ждала никакого пакета, но отнести можно. – Оглядев ее, лифтер вдруг нахмурился. – Да у вас и нет пакета.

Ничего не ответив, Дайана вошла в кабину, лифтер шагнул за ней, со сводящей с ума неторопливостью закрыл дверь…

– Первая дверь направо.

Дайана подождала, пока лифт стал спускаться, потом постучала. Ее пальцы крепко обхватили пистолет в кармане блейзера.

Стремительные шаги, смех; дверь распахнулась, и Дайана поспешила войти.

Квартирка была маленькая: спальня, ванная, кухонька в розовых и белых тонах, пропитавшаяся ароматами недельной готовки. Дверь открыла сама Элейн Расселл. Она была одета на выход, через руку перекинута зеленая вечерняя накидка. Чарли Эббот лежал в единственном мягком кресле и потягивал коктейль.

– Что такое? – вскрикнула Элейн.

Резким движением Дайана захлопнула за собой дверь; Элейн, разинув рот, отступила назад.

– Добрый вечер, – холодно поздоровалась Дайана. Тут у нее в голове всплыла фраза из забытого бульварного романа. – Надеюсь, я вам не помешала.

– Что вам нужно? Как только у вас хватило наглости сюда явиться!

Чарли, не говоря ни слова, со стуком поставил стакан на подлокотник кресла. Девушки смотрели друг на друга не мигая.

– Простите, – неспешно произнесла Дайана, – но, похоже, вы увели моего кавалера.

– А я-то думала, что вы изображаете из себя леди! – закипая, вскинулась Элейн. – С какой стати вы без спросу ко мне врываетесь?

– У меня дело. Я пришла за Чарли Эбботом.

Элейн задохнулась от негодования.

– Да ты с ума спятила!

– Напротив, голова у меня работает, как никогда в жизни. Я пришла за тем, что мне принадлежит.

Чарли невнятно вскрикнул, но женщины одновременно махнули, чтобы он замолчал.

– Хорошо, – закричала Элейн, – уладим это дело прямо сейчас.

– Я сама его улажу, – отрезала Дайана. – Выяснять тут нечего и спорить не о чем. При других обстоятельствах мне было бы вас немного жалко, но в данном случае вы перебежали мне дорогу. Что между вами двоими происходит? Он обещал на вас жениться?

– Не твое дело!

– Отвечай, а то хуже будет, – предупредила Дайана.

– Не стану.

Дайана неожиданно сделала шаг вперед, размахнулась и во всю силу своей изящной, но мускулистой руки влепила Элейн полновесную пощечину.

Элейн отшатнулась к стене. Чарли, вскрикнув, рванулся было вперед, но обнаружил, что из маленькой решительной ладони Дайаны на него смотрит дуло сорок четвертого.

– На помощь! – завопила Элейн. – Она мне челюсть свернула!

– Заткнись! – Голос Дайаны был тверже стали. – Ничего с тобой не случилось. Просто ты тряпка и неженка. Но вздумаешь скандалить – начиню тебя оловом, не сомневайся. Садись давай! Оба садитесь. Сесть, я сказала!

Элейн проворно села; из-под румян на ее лице проступила бледность. Чуть поколебавшись, Чарли тоже вернулся в кресло.

– Ну ладно, – продолжила Дайана, водя пистолетом по дуге от одного к другому. – Похоже, вам теперь понятно, что я явилась не шутки шутить. Прежде всего усвойте вот что. Пока я здесь, ни о каких своих правах можете не заикаться. Либо я получу то, за чем пришла, либо пристрелю вас обоих. Я спросила, обещал ли он на тебе жениться.

– Да, – угрюмо отозвалась Элейн.

Дуло нацелилось на Чарли.

– Это правда?

Облизав губы, он кивнул.

– Господи, – фыркнула Дайана, – неисповедимы дела твои! Вот так чушь несусветная – если бы меня это не касалось, я бы лопнула от смеха.

– Имей в виду, – пробормотал Чарли, – долго это терпеть я не намерен.

– Потерпишь! Ты теперь послушный, стерпишь что угодно. – Она повернулась к Элейн; ту била дрожь. – Письма от него у тебя есть?

Элейн помотала головой.

– Врешь. Пойди и принеси. Считаю до трех. Раз…

Элейн нервно встала и отправилась в другую комнату. Дайана переместилась вдоль стола, не выпуская ее из поля зрения.

– Шевелись!

Элейн вернулась с небольшим пакетиком, Дайана взяла его и сунула в карман блейзера.

– Спасибо. Вижу, ты их бережно сохранила. Садись обратно, и мы немного поболтаем.

Элейн села. Чарли допил виски с содовой и застыл, откинувшись на спинку кресла.

– А теперь, – проговорила Дайана, – я расскажу вам небольшую историю. Историю о девушке, которая однажды отправилась на войну и повстречала там человека, до того красивого и храброго, что другого такого она в жизни не видела. Она полюбила этого человека, а он полюбил ее, и все другие мужчины стали казаться ей бледными тенями рядом с ее возлюбленным. Но как-то его самолет сбили, и когда ее любимый очнулся, его было не узнать. Сам он думал, что все по-прежнему, но он многое забыл и полностью переменился. Девушке сделалось грустно, она поняла, что больше ему не нужна и – ничего не попишешь – придется с ним распрощаться… Она уехала и долгие ночи после этого проводила в слезах, но любимый не возвращался. Миновало пять лет. И вот до нее дошли слухи, что он гибнет, а виной – та же катастрофа, из-за которой они расстались. Он стал забывать самое важное: каким он был гордым и прекрасным человеком, о чем мечтал. И девушка решила, что имеет право вмешаться и ему помочь, ведь она единственная знала все, о чем он позабыл. Но было слишком поздно. Она не могла к нему подступиться, он слушал теперь только грубых и вульгарных женщин – уж очень многое он позабыл. И тогда она взяла револьвер – вроде того, что у меня в руках, – и пришла за этим человеком на квартиру жалкой и никчемной девки, которая его себе присвоила. Девушка решила: или она сделает его прежним, или вместе с ним обратится в прах и ни о чем уже не будет жалеть.

Дайана замолчала. Элейн заерзала на стуле. Чарли сидел склонившись и прятал лицо в ладонях.

– Чарли!

Резкий и четкий оклик заставил его вздрогнуть. Он уронил руки и взглянул на Дайану.

– Чарли! – высоким ясным голосом повторила она. – Помнишь Фонтенэ, позднюю осень?

На его лице выразилось смущение.

– Слушай, Чарли. Слушай внимательно. Не пропускай ни слова. Помнишь тополя в сумерках, помнишь, как шли через город бесконечные колонны французской пехоты? На тебе была синяя форма, Чарли, с циферками на петлицах. Через час у тебя был боевой вылет. Вспоминай же, Чарли!

Чарли прикрыл ладонью глаза и издал странный легкий вздох. Элейн сидела выпрямившись, ее широко раскрытые глаза попеременно останавливались то на Дайане, то на Чарли.

– Помнишь тополя? – продолжала Дайана. – Садится солнце, серебрится листва, звонят колокола. Помнишь, Чарли? Помнишь?

Наступило молчание. Чарли с невнятным стоном поднял голову.

– Я… не понимаю, – хрипло пробормотал он. – Это как-то странно.

– Не помнишь? – Из глаз Дайаны текли слезы. – Боже! Не помнишь? Бурая дорога, тополя, желтое небо. – Внезапно она вскочила на ноги. – Не помнишь? – выкрикнула она во весь голос. – Думай, думай – час пришел. Звонят колокола… колокола звонят, Чарли! Остался час!

Он тоже вскочил на ноги, пошатываясь.

– О-о! – вскричал он.

– Чарли, – рыдала Дайана, – вспоминай, вспоминай!

– Я вижу, – ошеломленно отозвался он. – Теперь вижу… я вспомнил, вспомнил!

Чарли судорожно всхлипнул, ноги под ним подогнулись, и он без чувств рухнул в кресло.

Обе девушки тут же оказались рядом.

– Это обморок, – крикнула Дайана, – воды, быстрей!

– Ах ты, чертовка! – Лицо Элейн исказила гримаса злобы. – Смотри, что ты наделала! Какое право ты имела? Какое право?

– Какое право? – Черные, блестящие глаза Дайаны обратились к ней. – Полное право. Я уже пять лет как замужем за Чарли Эбботом.

В начале июля Чарли с Дайаной устроили в Гриниче повторную свадьбу. После венчания старые друзья перестали называть ее Даймонд Диком. Они сказали, это имя уже давно сделалось в высшей степени неуместным. По их мнению, на будущих детей оно окажет неблагоприятное, а то и вовсе губительное воздействие.

Но не исключаю, что при необходимости Даймонд Дик вновь сойдет с цветной обложки, шпоры его засверкают, бахрома на куртке оленьей кожи забьется на ветру – он поскачет в предгорья, чтобы защищать свои владения. Потому что под внешней кротостью Даймонд Дик всегда была твердой как сталь – такой твердой, что время замедляло для нее свой бег, облака расходились в стороны и больной человек, услышав неустанный стук копыт в ночи, выпрямлялся и скидывал с себя темное бремя войны.

1924

Третий ларец

(перевод Л. Бриловой)

I

Когда входишь в офис Сайруса Джирарда на тридцать втором этаже, то думаешь первым делом, что попал сюда по ошибке, что лифт отвез тебя не в верхний этаж, а в нижний город, на Пятую авеню, и в этих апартаментах тебе не место. То, что ты принимал за щелканье тикера, оказывается всего лишь деловитым голосом канарейки, которая покачивается в серебристой клетке у тебя над головой, и пока томная дебютантка за столиком красного дерева готовится спросить твое имя, ты можешь услаждать свой взор гравюрами, гобеленами, резными панелями и свежими цветами.

Однако же контора Сайруса Джирарда занимается отнюдь не декорированием интерьеров, хотя все другие направления деятельности он в свое время охватил. Праздный вид приемной – не более чем камуфляж, за которым прячется непрестанная деловая суматоха. Это всего лишь пухлая рукавица на бронированном кулаке, улыбка на лице боксера-профессионала.

Яснее всех прочих это сознавали трое молодых людей, дожидавшиеся в одно апрельское утро приема у мистера Джирарда. Каждый раз, когда дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен» вздрагивала под напором грандиозных дел, они, не сговариваясь, нервно дергались. Все трое, не перевалив тридцатилетнего рубежа, находились еще на подъеме надежд, все только что сошли с поезда и не были знакомы друг с другом. Уже почти час они провели бок о бок в ожидании на диване, обтянутом черкесской кожей.

Однажды молодой человек с угольно-черными глазами и волосами вынул пачку сигарет и неуверенно предложил двум остальным. Но, выслушав их вежливо-всполошенный отказ, он быстро огляделся и вернул пачку в карман нетронутой. За этим щекотливым эпизодом наступило долгое молчание, которое нарушала только канарейка-тикер, отстукивавшая курс акций в стране птиц.

Когда часы в стиле Людовика XIII показали полдень, дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен» натужно, как бы одолевая сопротивление, открылась и ретивая секретарша пригласила посетителей войти. Они дружно встали.

– То есть… всем вместе? – несколько растерянно спросил самый высокий.

– Всем вместе.

Не глядя по сторонам и изображая невольно строевой шаг, они пересекли несколько помещений-форпостов и наконец вступили маршем в личный офис Сайруса Джирарда, чье положение на Уолл-стрит можно было сравнить с положением Теламонида Аякса среди прочих героев Гомера.

Это был тихий худощавый мужчина лет шестидесяти, с тонким, беспокойным лицом и ясными, доверчивыми глазами ребенка. Когда процессия из троих молодых людей вошла, он встал и с улыбкой обратил к ним взгляд.

– Пэрриш? – нетерпеливо спросил он.

– Да, сэр, – отозвался высокий молодой человек и был удостоен рукопожатия.

– Джонс?

Так звали черноглазого и черноволосого юношу. Он ответил на улыбку Сайруса Джирарда и с легким южным акцентом заверил, что рад знакомству.

– А вы, выходит, Ван Бюрен, – обратился Джирард к третьему.

Ван Бюрен подтвердил его догадку. Это был, очевидно, житель большого города – невозмутимый и одетый с иголочки.

– Садитесь, – пригласил Джирард, с интересом оглядывая посетителей. – Не могу выразить, как я вам рад.

Нервно улыбаясь, все трое сели.

– Да, господа, – продолжал пожилой хозяин кабинета, – будь у меня сыновья, я бы мечтал о том, чтобы они походили на вас троих. – Видя, как посетители залились краской, он рассмеялся. – Ладно, не буду вас больше смущать. Расскажите, как поживают ваши батюшки, а потом перейдем к делу.

Отцы молодых людей, очевидно, поживали хорошо и передавали мистеру Джирарду через своих сыновей поздравления с шестидесятилетием.

– Благодарю. Благодарю. Ну, с этим покончили. – Он резким движением откинулся на спинку кресла. – Так вот, мальчики, что я собирался сказать. В следующем году я удаляюсь от дел. Я давно задумал уйти на покой в шестьдесят, жена этого ждет, и вот время пришло. Откладывать больше нельзя. Сыновей у меня нет, равно как и племянников и других родственников, только брат, которому пятьдесят, так что мы с ним в одной лодке. Он, должно быть, продержится еще лет десять, вслед за чем имя моей компании, «Сайрус Джирард инкорпорейтед», скорее всего, поменяется… С месяц назад я отправил письма троим своим ближайшим друзьям по колледжу, да и по жизни тоже, и спросил, нет ли у них сыновей в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет. Я писал, что в моем бизнесе есть вакансия для одного молодого человека, но только это должен быть работник самой высокой марки. Поскольку вы все трое прибыли сегодня сюда, я делаю вывод, что отцы расценивают ваши деловые качества именно так. То, что я предлагаю, просто и понятно. За три месяца я выясню все, что мне нужно, а по окончании этого срока двое останутся ни с чем, а третий получит награду, какие выдают в волшебных сказках: половину моего королевства и руку моей дочери, если она того пожелает. – Он чуть поднял голову. – Поправь меня, Лола, если я сказал что-то не то.

Услышав это, трое молодых людей дернулись, оглянулись и поспешно вскочили на ноги. Поблизости, лениво откинувшись на спинку кресла, сидела, вся из золота и слоновой кости, миниатюрная темноглазая красавица с игравшей на губах детской улыбкой, при виде которой всякому вспоминалась его ушедшая юность. Заметив растерянность на лицах гостей, она не сдержала смешка, который все три жертвы, чуть погодя, подхватили.

– Это моя дочь, – простодушно улыбнулся Сайрус Джирард. – Да не пугайтесь вы так. Кавалеры вокруг нее вьются вовсю, что местные, что приезжие. Не смущай молодых людей, Лола, а лучше пригласи их к нам на обед.

Лола приняла серьезный вид, встала и поочередно задержала на каждом взгляд своих серых глаз.

– Я до сих пор знаю вас только по фамилиям, – произнесла она.

– Это поправимо, – отозвался Ван Бюрен. – Меня зовут Джордж.

Высокий молодой человек отвесил поклон.

– Я отзываюсь на имя Джон Хардвик Пэрриш, – поведал он, – ну и на его вариации.

Она обернулась к темноволосому уроженцу Юга, который не поспешил дать о себе сведения.

– Как насчет мистера Джонса?

– О… просто Джонс, – ответил он беспокойно.

Лола удивленно подняла брови.

– Как это неполно! – засмеялась она. – Как… я бы даже сказала – фрагментарно.

Мистер Джонс испуганно огляделся.

– Хорошо, я скажу, – произнес он наконец. – Пожалуй, мое имя в данном случае не совсем подходит.

– А какое у вас имя?

– Рип.

– Рип?

Четыре пары глаз уставились на посетителя с упреком.

– Молодой человек! – воскликнул Джирард. – Вы что же, хотите сказать, будто мой старый друг, будучи в здравом уме, дал своему сыну такое имя? ^[1]

Джонс с непокорным видом переступил с ноги на ногу.

– Нет, – признался он. – Отец назвал меня Освальд.

Присутствующие отозвались несмелыми смешками.

– Теперь ступайте, все трое. – Джирард вернулся за стол. – Завтра ровно в девять доложите о себе моему главному управляющему, мистеру Голту, и соревнование начнется. А пока, если у Лолы на ходу ее купе-спорт-лимузин-родстер-ландоле, или что она теперь водит, она, вероятно, развезет вас по гостиницам.

Когда все ушли, на лице Джирарда снова выразилось беспокойство, он долго сидел, созерцая пустоту, прежде чем нажать кнопку, которая вновь заставила вращаться долго бездействовавшие шестеренки в его мозгу.

– Один из них наверняка окажется подходящим, – пробормотал он, – но что, если это будет тот брюнет? «Рип Джонс инкорпорейтед»!

II

К концу третьего месяца выяснилось, что, похоже, не кто-то один, а все молодые люди проявили себя наилучшим образом. Все они обладали трудолюбием, загадочным свойством, которое именуется «индивидуальность», а сверх того еще и мозгами. Если Пэрриш, высокий молодой человек с Запада, немного опережал других в оценке рынка, если Джонс, южанин, легче всех находил общий язык с клиентами, то Ван Бюрен отличался тем, что посвящал все вечера изучению надежности вложений. Стоило Сайрусу Джирарду обратить внимание на дальновидность и изобретательность одного, как не меньшие таланты демонстрировали и остальные. Он не принуждал себя к строгому нейтралитету; напротив, мысли его сосредоточивались на индивидуальных достоинствах одного претендента, потом другого – но пока это ему ничего не давало.

Все уикенды они проводили в доме Джирарда в Такседо-Парк, где не без робости общались с юной и прекрасной Лолой, а утром в воскресенье бестактно обыгрывали в гольф ее отца. В заключительный уикенд перед тем, как Сайрусу Джирарду предстояло принять решение, он позвал гостей после обеда к себе в кабинет. Сравнить их достоинства как будущих партнеров «Сайрус Джирард инкорпорейтед» ему оказалось не под силу и, отчаявшись, он разработал другой план, на котором намеревался основать свой выбор.

– Джентльмены, – сказал Джирард, когда в назначенный час молодые люди собрались в кабинете, – я созвал вас сюда, чтобы объявить, что все вы уволены.

Все трое тут же вскочили на ноги, в их глазах читались недоумение и упрек.

– На время, – добродушно улыбнулся хозяин. – А потому не трогайте немощного старика и садитесь.

На лицах гостей промелькнула улыбка облегчения. Все сели.

– Мне нравитесь вы все, – продолжал Джирард, – и кто нравится больше, я не знаю. В общем… фокус не удался. И я собираюсь продлить наш конкурс еще на две недели… но условия будут совсем другие.

Молодые люди насторожились.

– Мое поколение не научилось отдыхать. Наше взросление пришлось на период невиданной деловой активности, и теперь, уходя на покой, мы не знаем, чему посвятить остаток жизни. И вот я, разменяв седьмой десяток, впадаю в уныние. Мне не на что опереться: много читать я не приучен, в гольф играю только раз в неделю, и этого мне достаточно, хобби себе не завел. Придет день, и вам тоже стукнет шестьдесят. Вы увидите, что другие не делают из этого трагедии, а живут в свое удовольствие, и вам захочется взять с них пример. Я бы хотел узнать, кто из вас лучше справится с ситуацией, когда придет пора удалиться от дел.

Джирард переводил пристальный взгляд то на одного, то на другого. Пэрриш и Ван Бюрен понимающе кивали. Джонс сперва растерялся, но потом тоже кивнул.

– Я хочу, чтобы каждый из вас взял две недели отпуска и провел их так, как будете, по-вашему, проводить время на покое. Хочу, чтобы вы помогли мне одолеть это затруднение. Кто из вас, на мой вкус, сумеет лучше заполнить свой досуг, тот и станет моим преемником. Я буду знать, что, в отличие от меня, он не погрязнет в бизнесе, как в болоте.

– То есть вы желаете, чтобы мы развлекались? – вежливо осведомился Рип Джонс. – Поехали куда-нибудь, устроили себе первоклассный отдых?

Сайрус Джирард кивнул:

– Займитесь всем, чего душа желает.

– Предполагаю, мистер Джирард не имеет в виду беспутство, – ввернул Ван Бюрен.

– Всем, чего пожелает душа, – повторил старик. – Я не ставлю никаких ограничений. Когда дело будет сделано, я оценю результат.

– Две недели путешествий… – мечтательно протянул Пэрриш. – То самое, чего мне всегда хотелось. Я…

– Путешествовать? – фыркнул Ван Бюрен. – Это когда дома так много возможностей? Ну, если у тебя в запасе год, то можно и попутешествовать, но за две недели… я постараюсь изучить вопрос, чем полезным для общества мог бы заняться удалившийся от дел бизнесмен.

– Путешествовать, и только, – с напором повторил Пэрриш. – Я думаю, нам всем следует использовать свой досуг наилучшим…

– Минутку, – вмешался Сайрус Джирард. – Не будем устраивать словесный поединок. Встретимся в моем офисе через две недели – первого августа, утром, в половине одиннадцатого, и выясним, что у вас получилось. – Он повернулся к Рипу Джонсу. – У вас, наверное, тоже есть план?

– Нет, сэр, – в растерянности признался Джонс, – постараюсь что-нибудь придумать.

Рип Джонс размышлял весь вечер, но ничего воодушевляющего так и не придумал. В полночь он встал, нашел карандаш и стал записывать, как ему случалось проводить праздники, отпуска и каникулы. Но все испытанные способы проведения досуга показались ему бессмысленными и скучными, и до пяти, пока не заснул, он пытался и не мог одолеть страх перед пустыми, не обещавшими никакой пользы часами.

На следующее утро, когда Лола Джирард выезжала задним ходом из гаража, она увидела, что к ней спешит через лужайку Рип Джонс.

– Подвезти в город, Рип? – спросила она весело.

– Да, пожалуй.

– Так уж не срочно? Отец и остальные уехали девятичасовым поездом.

Джонс вкратце объяснил, что они трое временно лишились работы и не должны сегодня являться в офис.

– Меня это беспокоит, – добавил он угрюмо. – Терпеть не могу отпусков. Забегу сегодня в контору: может, мне позволят закончить дела, которые я начал.

– Ты бы лучше подумал, как станешь развлекаться.

– Все, что я могу придумать, это напиться, – беспомощно признался он. – Я родом из маленького городка, у нас «досуг» понимают как «слоняться без дела». – Он покачал головой. – Не нужен мне никакой досуг. Впервые в жизни я получил шанс, и хочется им воспользоваться.

– Слушай, Рип, – повинуясь внезапному порыву, предложила Лола. – Давай, когда закончишь дела в офисе, встретимся и что-нибудь придумаем вместе.

Они встретились, как предложила Лола, в пять часов, но темные глаза Рипа смотрели печально.

– Меня не пустили. Там был твой отец, он сказал, я должен найти себе какое-нибудь развлечение, а то стану старым занудой вроде него самого.

– Не вешай нос, – утешила его Лола. – Пойдем посмотрим шоу, потом заберемся куда-нибудь на крышу и потанцуем.

После этого они еще неделю встречались по вечерам. Ходили в театр, иногда в кабаре; однажды чуть ли не целый день бродили по Центральному парку. Но Лола заметила, что если прежде Джонс был самым веселым и беззаботным из троих, то теперь он более других предается унынию. Все вокруг напоминало ему о работе, которой ему недоставало.

Даже ближе к вечеру, во время танцев, стук сотен браслетов на женских руках напоминал ему шумы офиса утром в понедельник. Похоже, он был не способен бездельничать.

– Я очень тебе благодарен, – сказал он однажды, – и после рабочего дня меня бы все это несказанно порадовало. Но сейчас у меня в голове одни только недоконченные дела. Мне… мне ужасно грустно.

Он видел, что причиняет ей боль, что своей откровенностью отталкивает ее, меж тем как она пытается ему помочь. Но он ничего не мог с собой поделать.

– Лола, мне очень жаль, – сказал он мягко. – Может быть, как-нибудь после закрытия биржи я к тебе зайду…

– Не надо, я не хочу, – холодно отозвалась она. – И я поняла, как это было глупо с моей стороны.

Во время этого разговора он стоял рядом с ее автомобилем, и она, не дожидаясь ответа, включила передачу и тронулась с места.