Текст книги "Ярость"

Автор книги: Фрэнсис Пол Вилсон (Уилсон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

8

Ближайший путь на Стейтен-Айленд лежал через мост Бейонн. Сол Витуоло, к которому направлялся Джек, был владельцем автомобильной свалки у Ричмонд-Террас. У дороги, тянувшейся вдоль старых доков, было разбросано множество таких свалок. По краю дороги лепились дешевые магазинчики запчастей, но Джек в таких не отоваривался.

Во времена его детства жители Нью-Йорка называли этот каменистый берег Ричмондом и использовали под свалку. В семидесятые он получил название Стейтен-Айленда. Но его обитатели предпочитали говорить, что они из Джерси, избегая упоминать это убогое место.

Поставив свой пятилетний «бьюик-сенчури» на стоянке, Джек вышел из машины. В воздухе стоял запах морской воды, ацетилена и окиси углерода. Перепрыгивая через лужи, он направился к конторе, но тут раздался громкий возглас «Берегись!».

Обернувшись, Джек увидел, как вилочный погрузчик пытается поднять стопку старых шин высотой никак не меньше двадцати футов. Стопка наклонилась, как Пизанская башня, и на мгновение показалось, что она удержится. Но она все-таки рухнула, и шины, подпрыгивая, покатились в разные стороны. Полдюжины из них понеслись в сторону Джека. Зрелище не для слабонервных, так что Джеку пришлось уворачиваться и делать зигзаги, чтобы избежать столкновения. Но от грязных брызг уберечься не удалось. Оказавшись в безопасности, он с улыбкой наблюдал, как рабочие гоняются за шинами, словно пастухи, собирающие разбежавшееся стадо. Потом Джек вошел в контору.

Сол Витуоло не слишком обрадовался его приходу. Контора представляла собой тесную комнатушку, душную и темную – два крошечных оконца заросли грязью. За столом сидел мужчина лет сорока, с низким лбом, седоватой двухдневной щетиной на щеках и большим животом.

– Ты тот парень, что приходил на прошлой неделе? Джек, так ведь?

– Так.

– Тот, который отказался мне помочь.

– Совершенно верно.

– А зачем тогда вернулся? Передумал, что ли?

– Отчасти.

Сол не дал ему договорить. Глаза у него загорелись, он стал рубить руками воздух.

– Тем лучше, я уже нашел способ, как провернуть это дело. Я знаю парня, который будет кормить всю эту сербскую шайку в выходные. Он возьмет тебя официантом. Подсыплешь этой сволочи яду. Проше простого, верно?

– В кусок торта? – поинтересовался Джек.

– Я и сам бы это сделал, если бы был к нему поближе. Рубишь фишку?

– Кажется, да, – ответил Джек. Он сбросил на пол пачку каталогов запчастей и уселся на стул. – Но сначала, Сол, ты мне расскажешь, чем тебе так насолил мистер Драгович.

На прошлой неделе разговора у них не получилось. Когда Джек заявил, что он не мочит людей за деньги. Сол сказал, что ни на что другое он не согласен. На том они и расстались.

– Помнишь то дело об убийстве, по которому его привлекали зимой?

– Его, кажется, закрыли, потому что всех свидетелей поразила болезнь Альцгеймера?

– Точно. А знаешь, почему они вдруг потеряли память? Потому что одного из них пришили за пару дней до суда.

– Насколько я понял, убитый был твоим другом?

– Корво? – с отвращением произнес Сол. – Да он просто кусок дерьма. На свете стало меньше вони, когда он сдох. Таких только могила исправит. Нет, речь идет об убитом свидетеле – это был сын моей сестры Розанны – Арти.

– А как его угораздило попасть в свидетели?

– А бог его знает, – вздохнул Сол. – Арти связался с дурной компанией. Рано или поздно он все равно свернул бы себе шею. Я его предупреждал, работу ему предлагал, но он только фыркал: «Чтобы я работал на свалке? Да пошел ты...» Как будто я втягивал его во что-то дурное. Ну, в общем, он что-то знал о том убийстве, где был замешан Драгович. Во время следствия они там все раскопали и начали давить на парня.

– И он раскололся?

– Нет, Арти был не из таких. Железное нутро, – ткнул себя в грудь Сол большим пальцем. – Может, в голове у него и было пустовато, но он никогда не стучат. Да только Драгович об этом не знал и убрал его перед судом.

В тот вечер Драгович допоздна светился в клубе «21», обеспечивая себе алиби. Но Джеку хотелось знать, что еще известно Солу об этом деле.

– Но ты же не можешь сказать точно, что это был Драгович.

– Мне рассказывали, как это произошло. Машина ехала прямо на Арти. Когда он попытался отскочить, она свернула за ним. Это не был несчастный случай.

– Допустим, что так. Но ты ведь сам сказал, что он спутался с дурной компанией. Возможно...

– Нет, это дело рук проклятого серба. Мне рассказывал один парень, который там был. Конечно, в свидетели его не заманишь, но он видел, что за рулем был один из головорезов Драговича. Так что это его работа. Я это точно знаю, и, что хуже всего, Розанна тоже знает. Всякий раз, когда мы встречаемся, она смотрит на меня, и в ее глазах я читаю вопрос: «Ты отомстишь за моего мальчика?» Она моя старшая сестра, но сейчас глава семьи я и все лежит на мне. Раньше наши семьи помогали друг другу в таких делах. Но сейчас времена другие. Поэтому я должен либо отомстить сам, либо найти кого-нибудь, кто сделает это за меня. Но этот серб совсем отвязный. Если я попытаюсь его достать и он догадается, откуда ветер дует, все, я – покойник и мои родные тоже.

– Но ты можешь оставить все как есть.

Сол взглянул на Джека:

– И кто же я буду после этого?

– Зато останешься в живых.

– Да. Останусь в живых, чтобы всякий раз, когда встречается семья, – на Рождество, на Пасху, на дни рождения и на первое причастие, – видеть глаза Розанны, спрашивающие меня: «Когда, Сол? Когда ты это сделаешь?» – Он тяжело вздохнул. – Быть главой семьи – настоящий геморрой, прямо тебе скажу.

Джек промолчал. Нечего возразить.

– Ну так вот, – продолжал Сол, потирая лицо рукой. – Я рассказал Эдди о своих бедах, и он посоветовал позвонить тебе. – Он вытянул руки и посмотрел на Джека. – Так что давай действуй.

Джек хорошо помнил этого Эдди. Несколько лет назад он вытащил его из весьма затруднительного положения. И Эдди его не забыл.

– У меня есть кое-какие соображения, Сол.

– Валяй выкладывай.

– Убийство из мести, конечно, восстанавливает равновесие, но очень часто не приносит облегчения. Ты просто вымещаешь на обидчике все то горе, что он принес тебе и твоим близким. Но когда ты его убиваешь, для него все кончается. Все. Он уходит туда, где нет боли и страданий, а ты остаешься со своей бедой.

– Но я, по крайней мере, знаю, что он заплатил по счетам.

– Разве это расплата? Он уже ничего не чувствует, а твоя сестра по-прежнему страдает. Подумай об этом, Сол.

Сол последовая совету; некоторое время он молчал, глядя на пустую подставку для авторучек. Неужели его удалось убедить...

– Я так понимаю, ты говоришь о том, что хуже смерти, верно?

– Верно.

Сол нахмурился:

– Значит, опять старая волынка про то, что ты не мочишь людей за деньги.

– Вроде того.

– Знаешь, я уже думал о твоих словах на прошлой неделе. Он не мочит людей за деньги. Скажите, какие нежности.

– Ты так считаешь? – спросил Джек. Ему не очень нравился этот разговор.

Сол взглянул на него и пожал плечами:

– Ну и что ты предлагаешь? Искромсать его, как последнюю скотину? Исполосовать ему шкуру?

– Не совсем так. Я...

– Тогда небольшая ампутация конечностей. Эх! Отрезать ему ноги по колено. Окоротить его по всем статьям, – усмехнулся Сол. – Ха! Пусть ползает, как гном, и тычется носом в чужие гульфики.

Ничего себе, подумал Джек.

– Нет, я имел в виду кое-что другое. Может быть, подойти к нему с той стороны, где он наиболее уязвим. Драгович – человек светский, любит крутиться среди знаменитостей, видеть свои фотографии в газетах рядом со всякими шишками...

Сол хлопнул рукой по столу и ткнул грязным пальцем в сторону Джека:

– Плеснуть кислотой в лицо! Он ослепнет и станет уродом! Здорово! Самое оно. Мне нравится ход твоих мыслей!

Джек прикусил язык. Скорее всего, его план не сработает.

– С кислотой мы всегда успеем, – осторожно начат он. – Слишком уж это просто. Я поищу что-нибудь позаковыристей. Ты говорил, что Драгович устраивает вечеринку в выходные. Где?

– На своей новой хате в Хемптоне. И не одну, а две.

– Вот с этого мы и начнем. Адрес у тебя есть?

Сол потянулся к телефону.

– Нет, но мой друг-ресторатор знает, где это. Думаешь поджечь его халупу во время их тусовки? – высказал предположение Сол, набирая номер. – Рожа у него загорится и расплавится. Меня это вполне устроит.

– Оставим поджог как крайнюю меру, – ответил Джек, стараясь, чтобы голос его звучал ровно.

Сол Витуоло занял бы первое место на конкурсе самых кровожадных заказчиков года. Что же ему такое предложить, чтобы обойтись без умерщвления, членовредительства и обезображивания жертвы? Джек покачал головой.

Возможно, вид нового жилища Драговича наведет его на какую-нибудь мысль. Но чтобы не застрять в субботних пробках, ехать надо сегодня.

9

– Я назвал ее «локи», – сказал доктор Монне.

Стоя рядом, Надя смотрела, как он манипулирует голограммой молекулы, висевшей в воздухе перед их глазами. Поначалу Надя опасалась, что столь близкое общение наедине вызовет всплеск прежнего сексуального влечения. Но, благодарение Богу, этого не случилось. Она по-прежнему восхищалась им как ученым, но вожделение ушло.

Надя напряженно всматривалась в изображение, но не потому, что оно было мелким или не в фокусе. Просто она никогда не видела ничего подобного.

– Вы ее синтезировали?

– Нет, я ее нашел.

– Где? На Луне?

– Здесь, на Земле, но, будьте добры, не требуйте от меня объяснений. По крайней мере, сейчас.

Надя прикусила язык. Прежде чем поместить образец с молекулой «локи» в голографическую установку, доктор Монне потребовал от доктора Радзмински соблюдения полной секретности: то, что она сейчас увидит, должно остаться в этих стенах. Теперь, глядя на молекулу, Надя поняла почему. Это было что-то совершенно уникальное.

Надя в изумлении смотрела на странное образование. Похоже на анаболический стероид, который столкнулся с серотонином, а потом вращался в органической среде, где подобрал незнакомые боковые цепочки в самых немыслимых комбинациях.

Форма этой молекулы шла вразрез со всеми законами органической химии и молекулярной биологии. Это было настолько чудовищно, что Надя почувствовала неприятный холодок внутри, словно она стала свидетельницей преступления.

Она попыталась превозмочь это ощущение. Как глупо. Молекулы не могут быть правильными или неправильными, они просто существуют. Эта имеет необычный вид, который поначалу сбивает с толку. Вот и все.

И тем не менее...

– Такая молекула не может быть устойчивой.

Доктор Монне взглянул на нее:

– И да и нет.

– Простите? – не поняла она.

– Она сохраняет эту форму в течение четырех недель...

– Четырех недель! – воскликнула Надя, но тут же взяла себя в руки. – Извините, доктор Монне, но такая структура не может просуществовать и четырех секунд.

– Согласен. И тем не менее, она сохраняется в течение двадцати девяти дней, а затем спонтанно распадается, превращаясь вот в это.

Он нажал несколько клавиш, и справа от парящей в воздухе молекулы появилась вторая. Увидев ее, Надя почувствовала облегчение. Эта молекула имела гораздо более естественную структуру. Тот факт, что патологическое образование приняло более нормальную форму, почему-то поднял Наде настроение.

Ну вот, опять, подумала она. Нормальная форма? С каких это пор я оцениваю химические структуры с точки зрения морали?

– А какие у нее свойства?

– Сейчас мы как раз проводим опыты на животных. Похоже, это вещество подавляет чувство голода.

– Что ж, нам это может пригодиться. А как насчет побочных эффектов?

– Пока не обнаружено.

Надя кивнула, почувствовав легкое волнение. Создать средство, снижающее аппетит, да еще без побочных эффектов, – все равно что получить лицензию на печатание денег.

– Но не слишком перегружайте нашу аппаратуру, – заметил доктор Монне, словно читая ее мысли.

– Не буду.

Взглянув опять на чудо-молекулу, Надя подумала, что вряд ли рискнула бы вводить в свой организм нечто подобное даже ради самой стройной фигуры.

– Нам еще надо решить проблему ее устойчивости. Мы не можем выпускать препарат со сроком годности двадцать девять дней, каким бы чудодейственным он ни был.

– Насколько я понимаю, распавшаяся молекула становится биологически инертной?

– Полностью. Вот почему я называю ее «локи».

– Это ведь какое-то скандинавское божество?

– Бог коварства и раздора, – подтвердил Монне. – И к тому же «локи» был оборотнем и мог принимать разные обличья.

– О, теперь я понимаю, в чем будет состоять моя работа: не дать оборотню изменить свой вид.

Доктор Монне развернул кресло и посмотрел на Надю:

– Да. Чрезвычайно важная для нас работа. Эта проблема должна быть решена во что бы то ни стало. От нее зависит будущее нашей компании.

Ой, только не это, подумала Надя.

– Будущее компании... Но это такая ответственность.

– Знаю и очень на вас рассчитываю.

– Но ведь у вас есть и другие лекарства...

– Все они ничто по сравнению с этим средством.

– Думаете, это выполнимо?

– Молюсь об этом. Но есть кое-что еще, что вы должны знать об этой молекуле. Она... она меняется очень необычным способом, еще неизвестным науке.

Взгляд доктора Монне стал таким напряженным, что Надя почувствовала неловкость.

– И как же?

Доктор облизнул губы. Почему он так нервничает?

– То, что я вам скажу, прозвучит невероятно, но я испытал это на собственном опыте.

Не похоже, подумала Надя. Уж слишком неуверенно выглядел доктор.

– Когда «локи» распадается, все свидетельства о ее бывшей структуре – цифровые, фотографические, пластиковые модели и даже человеческая память – меняются вместе с ней.

Надя прищурилась. Извините, доктор Монне, но вы, кажется, перехватили.

– Не хочу обидеть вас, сэр, но это совершенно невозможно.

– И я так сказал, когда впервые столкнулся с этим явлением. Я видел, что молекула изменилась, пропали боковые цепочки, но не мог вспомнить какие. Нет проблем, подумал я, все это есть в компьютере. Но молекула в памяти компьютера выглядела точно так же, как распавшаяся.

– Как такое может быть?

Он пожал плечами:

– До сих пор не могу понять. Сначала я подумал, что это какая-то ошибка, и взял новую пробу...

– А где?

Монне поморщился:

– Это не имеет значения. Когда все повторилось, я решил подстраховаться. Записал исходную молекулу на диски, сделал распечатки и убрал их подальше. Когда молекула снова распалась, я достал все копии и... – Доктор остановился и сглотнул, словно у него пересохло во рту. – Все они изменились, и на них снова была уже распавшаяся молекула.

– Невероятно.

– То же самое подумал и я. Но такова была реальность. Что за этим крылось? Чей-то злой умысел или озорство? Но кому это нужно? Я принял соответствующие меры. Получив новую пробу, я сделал множество фотографий молекулы в ее первоначальном виде и спрятал их в самых разных местах, на работе и дома. Кроме того, изготовил пластиковую модель и запер ее в сейфе.

– Более чем достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Доктор Монне медленно покачал головой:

– Ничего подобного. Позже все они изменились: и компьютерные данные, и фотографии, и даже структурная модель.

– Возможно, я напоминаю вам заигранную пластинку, но, тем не менее, повторю, что такое совершенно невозможно!

Надя никак не могла поверить, что доктор Монне способен нести подобную чушь. Он что, повредился в уме?

Доктор невесело улыбнулся:

– Я тоже все время твердил это, как заклинание. Тысячу раз повторял с тех пор, как начал работать с «локи», но в конце концов был вынужден принять всю эту мистику как непреложный факт. Разве у меня был выбор? Свойства этой молекулы вполне предсказуемы и постоянны. А я был вынужден сидеть и смотреть, как все мои фотографии, модели и рисунки меняются у меня на глазах, не оставляя в памяти никаких следов.

– Но это... – Надя осеклась, не желая повторять уже сказанное.

– Вы мне не верите, – произнес доктор с иронической усмешкой. – Это хорошо. Иначе я бы серьезно озаботился вашим здоровьем. Будь вы на моем месте, я бы порекомендовал вам интенсивную психотерапию и большие дозы торазина. Вот почему я не сразу показал вам «локи». Сегодня как раз двадцать девятый день с момента взятия пробы. Придя завтра на работу, вы обнаружите, что молекула распалась, а сами вы не можете восстановить в памяти ее первоначальный вид.

Ну уж нет, подумала Надя. Такое не забудешь.

– Вот тогда и начнется ваша работа. Я дам вам новый образец – возможно, последний, – и у вас будет двадцать девять дней, чтобы стабилизировать молекулу. Уверен, вы нас не подведете, как это сделал ваш предшественник.

– Я не привыкла отступать.

– Знаю. И поэтому весьма на вас надеюсь.

Да, она не привыкла отступать, но терпеть всю эту чертовщину не намерена. Слишком уж много тумана здесь напущено, попахивает псевдонаукой и некомпетентностью. Но ее на эту удочку не поймаешь. Распадающаяся молекула – не такая уж диковина, но как быть с изменением всех свидетельств ее первоначальной формы? Просто абсурд какой-то.

Доктор Монне сказал, что это явление вполне предсказуемое и повторяющееся? Посмотрим. Она сделает копии молекулярной структуры и возьмет распечатки домой. А завтра утром докажет, что он заблуждается.

– Вы сказали, что она изменится сегодня ночью. А вы не знаете, в котором часу это произойдет?

– С точностью до минуты.

– Вот как? И что же послужит детонатором?

– Небесное явление, – чуть поколебавшись, ответил доктор Монне.

О боже!

– Какое именно?

– Пока это тоже секрет, – проговорил он извиняющимся тоном. – Не хочу напускать таинственности, но будет лучше, если вы узнаете об этом завтра, когда сами во всем убедитесь.

Ее насторожило то, как он это сказал, – с обреченностью человека, смирившегося с неизбежным и даже не пытающегося бороться.

– Все это кажется нереальным и почти сверхъестественным.

– Знаю, – вздохнул доктор. – Это еще одна причина, почему я назвал молекулу именно так. Ведь «локи» – это божество, а значит, существо сверхъестественное.

10

– Я так рада, что ты взял нас с собой, – сказала Джиа.

Она сидела за рулем их «бьюика» в светло-голубых джинсах и розовой рубашке поло. Официально машина принадлежала ей. Она была зарегистрирована на ее имя, и Джиа могла пользоваться ею в любое время, но купил машину Джек, он же занимался ремонтом и платил за гараж. Однако ездить в машине, принадлежащей не столь законспирированному человеку, было как-то спокойней.

– Я тоже, – ответил Джек, но не столь уверенно.

Приехав к Джиа, Джек застал ее за работой – она писала картину. Если бы он мог предположить, что она тоже захочет в Хемптон, никогда бы не заикнулся об этой поездке. Но он имел неосторожность об этом сказать, и она так загорелась этой идеей, что у него не хватило духу ей отказать.

Ничего страшного, успокаивал он себя. Просто невинная поездка к месту проживания Драговича. Возможно, небольшая прогулка по берегу, чтобы поглядеть, как смотрится его дом с моря, и сразу же назад в город. Никакого риска, никакой опасности для Джиа и Вики, просто семейный выезд на природу.

– Никогда не была в Хемптоне, – сообщила Джиа. – А ты?

На руках, уверенно державших руль, были заметны пятнышки краски. Вики сидела на заднем сиденье, погрузившись в чтение книжки о Нэнси Дрю, которую Джек купил в букинистическом магазине. После крепкого ночного сна от ее вчерашнего испуга не осталось и следа. Хотя кто знает, как она отнесется к новому походу в музей.

– Был пару раз просто из любопытства.

Они выехали из города через Лонг-Айленд, а потом свернули на Монток и покатили на юг, к побережью.

Их путь пролегал мимо Вест-Хемптона, Бридж-Хемптона и всяких прочих Хемптонов, между которыми тянулись бесконечные поля кукурузы и картофеля. Молодая зелень искрилась в лучах майского солнца, сменяясь чернотой вспаханной земли. Во всех домах были открыты окна. Свежий ветерок трепал короткие волосы Джиа, ласково перебирая золотые колечки.

– "Саут-Хемптонский колледж", – прочитал Джек дорожный указатель. – «Учебное заведение для задиристых поросят».

– Что? – засмеялась Джиа. – Так и написано? Не сочиняй.

– Именно так и написано. Зачем мне сочинять?

– Знаю я твои штучки, – ударила по тормозам Джиа. – Вот сейчас поверну обратно и посмотрю, что там было на самом деле...

– Ну ладно, ладно. Про задиристых поросят я придумал. Но их выпускники и вправду такие. Вспомни того нахала, который к тебе приставал.

– Хватит о нахалах. Расскажи лучше о своих вылазках сюда. Ты ездил не один?

Джек улыбнулся. Джиа всегда проявляла повышенный интерес к его прежней личной жизни.

– Один. Как-то раз добрался до самого Монтока. Позвонил Полу Саймону, Билли Джоэлу, Стингу, Полу Маккартни и Ким Бейсингер, чтобы предупредить, что я к ним еду, – они все ведь здесь живут.

– Я тоже читаю газеты.

– Но ты ведь у нас из Айовы, так что можешь и не знать здешний расклад. Короче говоря, никто из них мне не ответил. Должно быть, их не было дома.

– Они люди занятые. Ты должен был предупредить их заранее.

– Наверное. Но зато я видел мотель «Мемори», помнишь эту песню «Роллинг стоунз»? Погулял среди дюн. Ничего особенного, за исключением размера некоторых особняков. Вообще-то я не большой охотник до морских пейзажей.

– А я люблю море. И очень рада, что мы поехали с тобой. В такой чудный день хочется вырваться из города... особенно после вчерашних событий. – Джиа взглянула на Вики, все еще занятую чтением, потом снова повернулась к Джеку. – А ты нашел того, кого искал?

Джек кивнул:

– Теперь у меня есть его имя и адрес. А сам парень сломал ногу.

– Так ему и надо. И что ты собираешься с ним сделать?

– А что ты хочешь?

– Вчера я хотела, чтобы ты подвесил его вниз головой и отдал на растерзание «Янки», чтобы они лупили по нему мячом для разминки.

– Но «Янки» – это бейсбольная команда. Они не бьют по мячу ногами.

– Мне все равно. Сейчас я уже остыла. Может, хватит с него сломанной ноги?

– Может быть... – вслух согласился Джек, а про себя добавил: для кого как.

Он не оставил намерения посетить мистера Батлера, но никак не мог втиснуть его в сегодняшнее расписание. Завтра уж точно для него найдется время.

– Давай теперь я порулю, – предложил Джек, заранее зная ответ.

Джиа всегда предпочитала водить сама. Джек не имел ничего против – она, в отличие от него, имела настоящие права.

Джиа покачала головой:

– Нет уж.

– Может быть, просто посмотришь в окно? Там такие виды.

– Ничего, обойдусь. Думаешь, только ты умеешь чувствовать дистанцию? Всегда так близко подъезжаешь к машинам, что у меня внутри прямо все обрывается – ну, сейчас врежемся. Но сейчас легко вести машину.

– Завтра в это время все шоссе будет забито. Пришлось бы всю дорогу упираться в чужие бамперы.

Джек положил руку Джиа на колени, откинулся на сиденье и закрыл глаза. Какой чудесный день, прямо как по заказу: погода, прекрасные виды, присутствие близких людей, ощущение покоя.

– Что нас ждет впереди, Джек? – вдруг спросила Джиа.

– Ист-Хемптон.

– Нет, не сегодня. В жизни вообще. Тебя, меня, нас. Что?

Джек открыл глаза и посмотрел на ее профиль. Какой у нее хорошенький точеный носик.

– А зачем об этом думать? Разве сейчас нам плохо?

Джиа улыбнулась:

– Нет, конечно. Но порой, когда мне бывает хорошо, вот как сейчас, я начинаю думать, как долго это будет продолжаться.

– А почему это должно кончиться?

– Ну, при твоей работе рано или поздно что-нибудь стрясется.

– Не обязательно. Я стал гораздо осторожнее, не лезу на рожон, научился ходить окольными путями.

– Но когда-то все равно наступит конец. Не вечно же ты будешь Наладчиком Джеком.

Очень верное замечание.

– Согласен. Не могу быть уверен на все сто, но лет через пять я думаю завязать. Мне стукнет сорок. В эти годы реакция уже не та и трудно обходиться без очков. Кризис среднего возраста. Вот тогда я задумаюсь о своей непутевой жизни и займусь чем-нибудь другим. Стану, к примеру, бухгалтером или биржевым маклером.

– Аналитик Джек, – засмеялась Джиа. – Так и вижу, как ты изобретаешь всякие хитрые схемы, чтобы задобрить налоговое управление.

Но Джеку было не до смеха. Будущее не сулило ничего веселого. У него не было официального статуса – налоговое управление и все прочие федеральные и местные ведомства не догадывались о его существовании. Сейчас это его вполне устраивало, но что будет потом, когда он устанет скрываться и хитрить и захочет возвратиться в мир законопослушных болванов? В молодости он не задумываясь вычеркнул себя из членов общества. Тогда ему казалось, что навсегда.

Возможно, так оно и есть. Сможет ли он когда-нибудь смириться с тем, что обязан платить подоходный налог? Он ведь тратит самое дорогое, что у него есть, – часы, дни и недели своей жизни – рискует этой самой жизнью, чтобы заработать себе на хлеб. Разрешить государству отбирать часть заработанного – все равно что отдать ему кусок своей жизни. Если ты теряешь независимость в какой-то доле своего существования, даже самой незначительной, считай, что проиграл. После этого ты уже не сможешь распоряжаться всей своей жизнью. Должен отказаться от прав на какую-то ее часть. И уже не ты решаешь, как велика она будет.

Но если он хочет связать свою жизнь с Джиа и Вики, он должен войти в их мир. Брать их в свой он просто не имеет права. Но как ему теперь нарисоваться? Он же не может появиться из ниоткуда, не объяснив, где он пропадал все эти годы.

Ладно, когда наступит срок, он что-нибудь придумает. В конце концов, время еще есть...

– А ты не рассердишься, если я куплю ферму? Ты же у нас вегетарианка.

– Почему я должна рассердиться?

– Но я же буду разводить отбивные.

Она рассмеялась. Ему нравился этот звук.

– Отбивные не разводят.

– О'кей, тогда я буду на них охотиться – на дикое филе миньон и шашлык на ребрышках.

– Ты, наверное, имеешь в виду коров, – включилась в игру Джиа. – На фермах разводят коров, потом их забивают и делают из них бифштексы.

– Ты хочешь сказать, что их надо убивать? А если у меня не поднимется на них рука?

– Тогда у тебя будет целое стадо домашних питомцев.

Внезапно Вики перегнулась через спинку сиденья, указывая рукой на переднее стекло:

– Смотрите! Ветряная мельница. Уже вторая. Мы что, в Голландии?

– Нет, – успокоил ее Джек. – Мы все еще в Нью-Йорке. Этот пригород называется Ист-Хемптон. Сейчас мы его найдем...

Развернув карту, он определил их местонахождение. И сразу понял, что сделать это надо было раньше.

– На первом же развороте поворачивай обратно. Мы проехали поворот. Возвращаемся на Оушен-авеню и там сворачиваем на Лили-Понд-Лейн.

– Благодарю тебя, Чингачгук, – улыбнулась Джиа, увозя их все дальше от цели. – Лили-Понд-Лейн... Это о ней поет Боб Дилан?

– Кажется, да.

– Я читала, что там живет Марта Стюарт.

– Надеюсь, она ждет нас к обеду.

Чем ближе подъезжали они к океану, тем больше и роскошнее становились особняки, все выше поднимались живые изгороди и заборы, на которых красовались таблички с названиями охранных агентств, оберегающих данную территорию.

– А кто здесь живет?

– Да всякие Келвины Клайны и Стивены Спилберги.

– И Милоши Драговичи в придачу.

– Да, и они тоже. Его дом как раз на Фаро-Лейн. Поворачивай налево.

В конце Фаро-Лейн, короткого и прямого проезда, стоял трехэтажный дом, закрывающий весь вид на море и добрую половину неба. Голубые оштукатуренные стены венчала ярко-синяя черепичная крыша в средиземноморском стиле.

– Какая любовь к синеве, – заметил Джек.

Он внимательно осмотрел ограду. Высокая каменная стена с битым стеклом наверху – что ж, выглядит лучше, чем колючая проволока. Повсюду натыканы видеокамеры. У чугунных ворот не видно охраны – вероятно. Драгович полагается на своих телохранителей. Однако через приоткрытые створки Джек заметил немецкую овчарку.

Неожиданно Джиа остановила машину.

– Чудовищно, – произнесла она, покачав головой. На лице у нее появилось отвращение. – Другого слова не подберу. Из всех мыслимых цветов он выбрал именно этот. Если ему хотелось произвести впечатление, то он явно прогадал.

– Нет, нет, не останавливайся! – заволновался Джек.

Взглянув наверх, он заметил камеру, нацеленную прямо на него, и быстро отвернулся.

– А в чем дело? – спросила Джиа.

– Да ни в чем. Просто поезжай вперед и давай побродим по песочку.

Проклятье! Интересно, эта камера работает постоянно или ее включают по мере необходимости? Неужели его записали на пленку?

Надо было ехать одному, подумал он. Но кто знал, что она захочет остановиться? Ладно, что сделано, то сделано. Не стоит впадать в панику. Никто ничего не заподозрит. Просто парочка на старом «бьюике» остановилась поглазеть на роскошный дом. Наверняка такое случается ежедневно.

Проехав еще немного к западу, они наткнулись на стоянку около пляжа Джорджика. Все трое сбросили туфли (Джек незаметно расстегнул ремень на ноге и засунул свой «земмерлинг» в карман) и босиком побежали по песку. Джек и Джиа, взявшись за руки, бродили среди дюн, а Вики резвилась у воды.

– Вода холодная! – кричала она.

– Смотри не намокни, – останавливала ее Джиа.

Они забрались на дюну, откуда открывался вид на синюю громаду летнего дома Драговича. В нем было не меньше двадцати комнат. Здание, изогнутое в виде подковы, чем-то напоминало синего краба, тянущего клешни в сторону моря. Между клешней блестел овальный бассейн, отделанный тиковым деревом. В углу притулилась стеклянная постройка – солярий или оранжерея. Повсюду сновали мужчины в черном: они расставляли столы, устанавливали зонтики и протирали стулья.

– Похоже, здесь будет званый обед, – заметила Джиа. – А тебя пригласили?

– Нет.

– Но ты все-таки пойдешь?

Почувствован напряжение в ее голосе, Джек обернулся и увидел, что Джиа с тревогой смотрит на него.

– Возможно.

– Не ходи. У него дурная репутация, ты же знаешь.

– Драгович утверждает, что он честный бизнесмен, которого не в чем упрекнуть.

Джиа нахмурилась:

– Знаю я эти сказки: все ополчились на него, потому что он серб. Но кто этому поверит? Чем он на самом деле занимается?

– Темными делами. Правда, не знаю, какими именно. Жду, когда «Пипл» напечатает отчет о его деятельности.

– Ты от меня что-то скрываешь?

– Честное слово, я ничего о нем не знаю. Не слишком интересуюсь фраерами.

– Его ведь обвиняли в убийстве.

– Но дело было закрыто.

– Прошу тебя, будь осторожней с этим типом.

– Могла бы об этом и не говорить. Но все же давай подойдем поближе.

Они спустились с дюны, распугав сидевших на песке чаек.

– Вблизи он еще уродливей.

Джек мысленно нарисовал план территории. Если он собирается нагрянуть к Драговичу, подходить надо с берега. Он внимательно изучил бассейн и повернулся к морю. Глядя на Вики, собиравшую ракушки, он почувствовал, как в голове у него рождается идея.

– О-ля-ля, – пропела Джиа. – Похоже, на нас обратили внимание.