Текст книги "Клочок земли чужой"

Автор книги: Фрэнсис Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Фрэнсис Кинг
«Клочок Земли Чужой»[1]1
  Из стихотворения «Солдат» английского поэта Руперта Брука:
И если смерть мне суждена судьбой,Знай: где-то есть клочок земли чужой,Что Англии навек принадлежит.

[Закрыть]

Человек моей профессии, не писатель, а сотрудник Британского совета[2]2
  Правительственная организация, которая оказывает иностранцам помощь в изучении английского языка и распространяет всевозможные сведения об Англии во многих странах.


[Закрыть], чтобы добиться успеха, должен приобрести поверхностное представление решительно обо всем на свете. Приходится читать лекцию то о Мэттью Смите и Айвоне Хитченсе[3]3
  Современные английские художники.


[Закрыть], совершенно не разбираясь в живописи, то о Бриттене, Типпете и Уолтоне[4]4
  Английские композиторы.


[Закрыть], отнюдь не обладая музыкальным слухом. Человек, окончивший без особого блеска географический факультет, нимало не смутится, если его представят слушателям как крупнейшего знатока английской конституции, а тот, кто сам ни разу в жизни не держал в руках подотчетных денег, знает, у кого из начальников положено требовать возмещения расходов на скрепки, автобусные билеты или туалетную бумагу. Поэтому, когда я услышал, на какую тему мне предстоит прочитать лекцию перед участниками ежегодной конференции Японской ассоциации преподавателей английского языка, мне без особого труда удалось скрыть свое замешательство.

– Мистер Кинг, вы оказали нам большую честь, изъявив согласие прочитать для нас лекцию.

Профессор Ватанаба, секретарь ассоциации, сидел передо мной в моем кабинете.

– Помилуйте, это вы оказали мне честь своим приглашением.

– В прошлом году мы тоже приглашали иностранного лектора, профессора Эдмунда Бландена.

– Тем большая честь выпадает теперь на мою долю.

– Вы ведь еще и писатель.– Затаенная вопросительная нотка в голосе профессора Ватанаба прозвучала явственней.

Я кивнул.

– И окончили Оксфордский университет?

– Совершенно верно.

– Разумеется, вам присвоили степень магистра,– продолжал он с неловким смешком.

– Тут нет различия между Оксфордом и Кембриджем.

– Простите, как вы сказали?

– Магистр или бакалавр – это все равно.

– Я не совсем понимаю...

– Да, я магистр.

Он открыл портфель, зажатый у него между коленями, и извлек оттуда лист бумаги. Бережно положив бумагу на стол, он достал из внутреннего кармана очки, поочередно поглядел на свет через оба стекла, убедился, что они совершенно чистые, и лишь после этого водрузил очки на нос.

– Я советовался с членами нашей ассоциации относительно того, какую избрать тему. Видите ли, у нас...– тут он снова издал смущенный смешок,– у нас очень демократическая организация. И мы хотели бы... – Он взял бумагу и поднес ее к глазам.– Вот... мы хотели бы... вернее, они хотели бы предложить вам тему: «Заря английской литературы».

– Заря? Вы подразумеваете Чосера, Лэнгдейла и все прочее?

– Желательней было бы взять несколько более раннюю эпоху... разумеется, если вы не возражаете, мистер Кинг.

– Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь?

Он с долгим сипловатым присвистом набрал в грудь воздуху.

– Право, мы предпочли бы... если только это возможно, не согласитесь ли вы осветить еще более ранний период?

– Древнеанглийский?

Профессор Ватанаба энергично кивнул, сияя от удовольствия.

– Именно таково желание членов нашей ассоциации. За редкими исключениями, мы почти ничего не знаем о дравнеанглийской литературе.

Я был рад это слышать – ведь и сам я знал не больше.

– Я предложил бы несколько иную тему. Скажем, такую: «Проблема романа».

– Боюсь, что многие из нас уже слышали лекцию на эту... эту в высшей степени интересную тему.

– Что ж, этого следовало ожидать.– Я подумал и предложил: – В таком случае вот другая тема: «Сомерсет Моэм, жизненный путь и творчество».

– Разумеется, лекции о жизненном пути и творчестве писателей весьма популярны. Но профессор Хигаши уже ведет у нас семинар по Моэму.

– Ну что ж...

– Вот тема лекции. Тут у меня записано. Пожалуйста, простите за скверный почерк.

«Заря английской литературы» – зти слова были выведены великолепным каллиграфическим почерком, какому так искусно обучали гувернантки во времена королевы Виктории.

– Превосходно, – сказал я со вздохом. – Пускай будет «Заря английской литературы».

При этом я напомнил себе, что всего неделю назад читал лекцию о лорде Баден-Поуэлле[5]5
  Основатель организации бойскаутов.


[Закрыть] перед шестьюстами сотрудницами экскурсионных бюро.

– И еще один вопрос... относительо вознаграждения... – Профессор Ватанаба остановился в дверях кабинета и в замешательстве стал теребить ремешки на своем портфеле. – Видите ли, наша ассоциация... Мы просим у вас снисхождения и любезности...

– На этот счет не беспокойтесь. Читать лекции входит в мои обязанности. И я не имею права брать деньги.

– Но мы хотели бы как-то выразить вам свою...

– Нет-нет, оставим это.

– Свою благодарность и свои... свои...

– Нет-нет, очень вас прошу. Это запрещено. Я никак не могу. Пожалуйста, забудьте об этом.

– Я вам глубоко признателен, мистер Кинг.

– Не за что. Просто в организации, где я работаю, очень строго смотрят на подобные вещи.

– Вы шутите. Наверное, это шутка в оксфордском духе. Мы ценим ваше бескорыстие.

– Пустое, пустое.

– В таком случае... в таком случае спасибо за то, что вы оказываете нам такое снисхождение и любезность, мистер Кинг.– Он вздохнул.– Итак, во вторник мы будем слушать вас и ловить каждое ваше слово.

***

– А теперь,– сказал профессор Ватанаба,– если у кого-нибудь из членов ассоциации есть вопросы к доктору Кингу,– в Японии я привык к тому, что приличия ради меня величали «доктором» или «профессором»,– он с удовольствием вам ответит. У кого есть вопросы, господа?

Воцарилась тишина, и казалось, ей не будет конца; безмолвные лица, ряд за рядом, были обращены ко мне, как подсолнухи к солнцу.

– В таком случае... – Сказал, помолчав, профессор Ватанаба с печальной покорностью и вдруг, оживившись, прервал себя: – Да, да – Он указал на человека, который встал с места в глубине зала.– У вас есть вопрос? А, это профессор Курода. Мистер Кинг, это профессор Курода. Он хочет задать вам вопрос.

Я вгляделся вдаль. Лицо казалось смутным пятном; и тем удивительней было слышать ясный, звучный голос, который произносил слова внятно и отчетливо, словно роняя разноцветные мраморные шарики, которые катились прямо ко мне.

– Профессор Кинг, в своей лекции вы упомянули об "Утешении философией" Боэция в переводе короля Альфреда. К какому времени, на ваш взгляд, следует отнести рукопись, хранящуюся в Коттонианской библиотоке?

– В Коттонианской библиотоке?

– Фонд «А», номер шесть.

– Фонд «А», номер шесть. М-м... Право, не знаю. Как известно, мнения учёных в этом вопросе чрезвычайно противоречивы.

– Не находите ли вы оснований отнести ее к первой половине десятого века?

– М-м. Да. Скорое всего. Я почти уверен...

– А не могли бы вы датировать рукопись более точно, профессор Кинг?

– Нет. Боюсь, что нет. А каково ваше мнение?

В ответ я услышал: «Благодарю вас, профессор Кинг». И с этими словами он исчез. Я по опыту знаю, что вопрос лектора часто кладет конец вопросам слушателей.

– У кого еще есть вопросы, господа? – Профессор Ватанаба снова обшарил глазами зал.– Ну, в таком случае...

Аплодисменты прозвучали так, словно кто-то встряхнул жестянку с мелкими камешками.

– Ваша лекция была довольно интересна, мистер Кинг,– сказал профессор Ватанаба, когда мы вернулись в небольшую комнату, где был сервирован чай. Я поспешил напомнить себе, что японцы, говоря по-английски, часто употребляют слово «довольно» вместо «очень».

– Вы открыли нам новый континент,– сказал скрипучим голосом дряхлый отставной профессор и надкусил пирожок.

А еще какой-то человек, который был за столом четвертым, объявил:

– У нас остается сорок минут до начала следующей лекции.

– Я был слишком краток?

– Нет, отнюдь нет. Но тема такова, что... что трудно задавать вопросы. Вот когда профессор Бланден читал лекцию о Шелли, мы задержались на целых двадцать минут, и все равно он не успел всем ответить.

– Я опасался, что тема покажется слишком сухой.

– Сухие темы, как и сухие вина, часто бывают наивысшего качества.

Профессор Ватанаба тихонько засмеялся, довольный своей шуткой.

Отставной профессор утер рот платком и сказал:

– Мы в восхищении от блестящего языка мистера Кинга.– И на случай, если кто-нибудь не оценил его остроумия, пояснил: – От блестящего английского языка профессора Кинга.

Эта шутка, которая для уха европейца прозвучала еще более плоской, чем первая, вызвала у его коллег взрыв восторженного смеха.

Профессор Ватанаба первый перестал смеяться, встал и снял с книжного шкафа огромный пакет, который был чуть ли не в половину его роста.

– Профессор Кинг, мы надеемся на ваше снисхождение и любезность.– Он поклонился мне, положил пакет на стол, за которым мы пили чай, и снова поклонился.– Примите. этот подарок в знак нашей благодарности и уважения. Спасибо вам, профессор Кинг.

– Вы очень любезны. Но это совершенно лишнее. Спасибо большое.

– Вам спасибо, профессор Кинг. К сожалению, это лишь маленький подарок. Мы надеемся на ваше снисхождение и любезность.

Но когда я нес подарок вниз по лестнице, он показался мне очень большим. Я уже догадался, чтб в пакете, хотя японский этикет не позволял мне развернуть его, прежде чем я приду домой. Кукольное семейство, непрошенно поселившееся у меня, увеличилось еще на одну куклу, одиннадцатую по счету.

***

Внизу я с удивлением увидел француза Пьера, своего приятеля, который дожидался меня у входа. Он был вдвое выше ростом и вдвое красивее среднего японца и, как всегда, пришел в японском платье: кажется, ни один человек в зале, кроме него, не был в таком наряде.

– Ну, что у тебя там на этот раз? – спросил он по-английски, указывая на пакет,– английскому языку он выучился, когда служил в Лондоне в добровольческом французском полку.– Аквариум с тропическими рыбками?

– Понятия не имею. Кажется, кукла. Надеюсь, ты не слушал мою лекцию?

– Конечно, слушал.

– Но, Пьер, чего ради? Какой дьявол тебя сюда принес?

– Я преподаю английский язык, – сказал он. – Равно как и французский. У тебя есть сигареты?

– Ты же знаешь, что я не курю.

Он вгляделся и, вытянув длинную, костлявую руку, преградил путь японцу, который, отворачиваясь, попытался проскользнуть мимо нас.

– А, профессор Нишимура!

Японец низко поклонился.

– Я не заметил вас, мсье Молле.– Едва ли было возможно не заметить такого рослого иностранца да еще в таком наряде.–  Comment allez-vous?[6]6
  Как поживаете? (франц.)


[Закрыть]

– Спасибо, превосходно. Не угостите ли сигаретой?

– К сожалению, нет, месье Молле. Между одиннадцатью и пятью я никогда не курю.

– Плохо дело. Но всё равно спасибо.– Профессор поспешно обратился в бегство, а Пьер добавил: – Так я ему и поверил, будто он каждый день выбегает на улицу ровно в пять купить себе пачку сигарет. Вот скряга!

– А своих сигарет у тебя никогда не бывает?

– Конечно, бывают. Я то и дело их покупаю. Наказание с ними, не успею купить пачку, как тут же ее теряю. И так без конца. Ты ведь обратил внимание, как часто я их покупаю? А, профессор Курода! Вы курите, профессор Курода, не правда ли? Будьте так добры...

– Разумеется, мсье Молле, разумеется...

– «Стэйт экспресс»!

– Это одна из моих прихотей. Боюсь, что курение наносит ущерб не только моему здоровью, но и моему карману.

– Вы ведь знакомы с мистерои Кингом?

– Нет. Но я счастлив воспользоваться случаем и выразить восхищение, которое вызвала у меня ваша лекция. Поистине «сокровенное в слова облечено».– Мне нескоро удалось вспомннть следующую строку: «И выразить его не часто нам дано»[7]7
  Из поэмы английского поэта начала ХVIII в. Александра Попа «Опыт о критике».


[Закрыть].– Простите, что я позволил себе задать вам этот глупый вопрос.

– Профессор Курода, как тебе, я полагаю, известно, один из крупнейших в Японии специалистов по древненорвежскому языку.

Профессор Курода улыбнулся.

– Скажем так: единственный в Япония.

– Но он знает английскую литературу лучше, чем я. И быть может, лучше, чем ты.

– Позвольте, господа, предложить вам по чашке кофе. Предстоит еще лекция профессора Такаяма об употреблении двоеточия у Свифта или о чем-то в этом роде. Может быть, вы захотите послушать?

Мы приняли приглашение и последовали за этим аккуратным, радушным человечком в университетский городок. Я заметил, что он в отличие от большниства японских преподавателей одет не без щегольства: рубашка на нем была кремовая, тончайшего шёлка, костюм светло-серый из дорогой шерсти, маленькие ноги обуты в сверкающие лакированные туфли. Он был лыс – только над затылком, от уха до уха, белела узкая полоска седых волос – и держал в руке кожаный портфель: не обычный истрепанный портфель, какие видишь у японских преподавателей, с потёртыми углами и завивающимися спиралью ремешками на застежках, а новенький, словно купленный только сегодня.

– Надеюсь, здесь будет не слишком шумно,– сказал он, придержав дверь кафе и пропуская нас вперед.– Ах нет, кажется, я ошибся.– В кафе было полно студентов.– «И громким смехом тешат свой досуг»[8]8
  Из поэмы Оливера Голдсмита «Покинутая деревня».


[Закрыть], – пробормотал он.– Пожалуйста, доктор Кинг садитесь. И вы тоже, мсье Молле.

Как обычно, все глазели на Пьера, который, не успев сесть, схватил меню.

– Я возьму мороженое,– сказал он.– Пожалуй, мороженое с фруктами. Или нет, мороженое со взбитыми сливками и пирожок. Нет, два пирожка. А вы что закажете, профессор Курода? – Он ощупал рукав своего кимоно.– Merde![9]9
  Черт! (франц.).


[Закрыть] Опять я без сигарет!

– Пожалуйста, мсье Молле. Пожалуйста, возьмите всю пачку.

– Нет-нет. Я возьму только две штуки. Или лучше три. Вот наказание. Только куплю сигареты и сразу же... Чего ты улыбашься, Фрэнсис?

– Здесь всегда подают сигареты.

– Да, ты прав. Но подают какую-нибудь дешевую дрянь.

– Вы окончили Оксфордский университет, доктор Кинг?

– К сожалению, я не доктор, поэтому называйте меня просто мистер Кинг. Да, я окончил Оксфордский университет.

– И мне посчастливилось встретиться а вами! А какой колледж?

– Бэллиола.

– Колледж Бзллиола! Это замечательно!

– Закажем что-нибудь? – спросил Пьер. Невысокая официантка понурясь терпеливо стояла у нашего столика.

– Разумеется, разумеется.– Профессор Курода сделал заказ и возобновил разговор.– Колледж Бэллиола– как это интересно. Ведь оттуда вышли Т. Х. Грин, Джоуэт, Сиджуик[10]10
  Английские пехотные и морские офицеры.


[Закрыть] ... и, конечно, ваш теперешний премьер-министр. Как жаль, что я учился не в Оксфорде. Я мечтаю побывать там, пока жив. «Ах, Оксфорд – имя, что милей ушам, чем университет, где он учился сам»[11]11
  Джон Драйден, Пролог к Оксфордскому университету.


[Закрыть]. Разумеется, это не так, мой университет мне очень мил. Я получил образование в Токио,– добавил он.

– Ты не мог бы устроить профессору Курода стипендию? – спросил Пьер, хватая мороженое со сливками, прежде чем официантка успела поставить поднос.– Что за дрянные пирожки!

– Я?

– Ну, твоя организация.

– К сожалению, стипендии выплачиваются лишь лицам в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет.

– Да... – Профессор Курода вздохнул.– Боюсь, что я сжег за собой мосты и оказался между небом и землей. Перед войной я был объявлен японским правительством «персона нон грата»; после войны я вернулся в числе беженцев из Маньчжурии – уехал туда в военное время, спасаясь от нашего отвратительного милитаризма. И вот теперь я уже старик, а кто захочет потворствовать мечтам старика? И на что способен старик – ему остается только умереть.

Пьер поднял голову от мороженого, которое он с жадностью отправлял в рот длинной ложкой.

– Ну нет, вы на многое способны. Ваша «Грамматика древненорвежского языка», ваш перевод «Эммы»... Не говорите глупостей.

Профессор Курода немного повеселел.

– Вообразите, мистер Кинг,– сказал он,– «Эмма» до сих пор не издана в переводе на японский язык. Разве это не поразительно? Можно купить переводы почти всех романов Перл Бак, но Джейн Остин...

– Джейн Остин не получила Нобелевской премии.

– Замечательно вкусно,– сказал Пьер, вытирая платком губы. Он взял вилку, поддел на нее пирожок.– Черствый,– сказал он, чавкая.– Но не можешь ли ты сделать что-нибудь для профессора Курода? – спросил он.

– Я бы с удовольствием.

– Он настоящий англофил. Это же сразу видно. Он даже пишет стихи по-английски. Не правда ли, профессор Курода?

– Не стихи, мсье Молле, а версификации, всего лишь версификации. Или под этим словом подразумеваются только рифмованные строчки? К сожалению, в моих стихах нет этого стержня – рифмы.

– Мне хотелось бы почитать ваши стихи.

– Право, ваша любезность не имеет границ. Но мне было бы стыдно показать их вам, настолько они... ничтожны. – Он выбрал слово после некоторого колебания, но, сказав, по-видимому, остался доволен.– Вот если бы вы просмотрели небольшое эссе, которое я написал о романе «Там, где не смеют ступать ангелы»[12]12
  Роман современного английского писателя Э. Форстера.


[Закрыть]...

– Я буду очень рад.

– Пожалуй, съем-ка я еще пирожок,– заявил Пьер.

– Сделайте одолжение, мсье Молле, сделайте одолжение! Ведь мне не так уж часто выпадает на долю удовольствие принимать... угощать... двух столь выдающихся людей.– Он повернулся ко мне.– Надеюсь, мы с вами еще увидимся, мистер Кинг. Надеюсь, мы будем друзьями. Как говарят у вас в Англии, единственный способ иметь друга – это самому стать другом, не так ли? Я хочу стать вашим другом, мистер Кинг. Вы позволите?

***

В Японии у меня было немало друзей среди молодежи; с людьми пожилыми я почти не дружил – профессор Курода был один из немногих. По-видимому, пожилые люди считали недостойным брать от дружбы слишком много, а давать в Японии, где за всякую любезность полагается платить любезностью, нередко означает то же самое, что брать. Но профессор Курода с самой первой нашей встречи готов был давать и брать без всякого расчета.

В кафе я упомянул, что пишу статью о жизни Лафкадио Хирна[14]14
  Лафкадио Хирн (1850 – 1904) – писатель, сын ирландского офицера, проживший в Японии большую часть жизни.


[Закрыть] в Мацуэ, где профессор Курода родился, о чем он сказал мне перед этим. Профессор пришел в восторг.

– Я счастлив,– сказал он, сияя,– что есть иностранец, которого интересует наш Хирн. Заметьте, я сказал «наш». Он стал нашим, потому что, как видно, больше никому не нужен.

– Он ваш, потому что сам выбрал вашу страну,– сказал Пьер.

– Да, но боюсь, что он не столь крупный писатель, как нам бы хотелось.

Профессор Курода вздохнул.

– Он понимал Японию как никто,– сказал я.

Через два дня у меня в доме раздался телефонный звонок.

– Говорит Курода.

– А, профессор Курода, доброе утро.

– Мы с вами познакомились после лекции, которую вы прочли членам Японской ассоциации преподавателей английского языка.

– Да-да, конечно.

– Если помните, вы оказали мне честь и согласились выпить со мной кофе. Вы и мсье Молле.

В своей необычайной скромности он полагал, что я мог забыть его за такое короткое время.

Он спросил, нельзя ли ему зайти ко мне. Ему хотелось бы кое-что показать мне, кое-что такое, что, возможно, меня заинтересует. Но он боится мне помешать...

– Пожалуйста, мистер Кинг, будьте со мной совершенно откровенны. Быть может, вы посвящаете свой воскресный досуг работе и пишете, в таком случае мне не хотелось бы оказаться навязчивым.

В конце концов мне удалось его уговорить, и он согласился прийти.

По японским понятиям об этикете считается неучтивым, если гость, едва сев, начинает прямо с цели своего прихода, и поэтому профессор несколько минут рассыпался в комплиментах по поводу моего дома («настоящее английское жилище») и пустыря, который некогда был садом («английский сад, поистине английскии сад!») и только после этого развязал «фурошики» – носовой платок, который заменяет японцам карманы, и достал пачку тетрадок.

– Не знаю, пригодится ли это вам. Мой двоюродный дед преподавал в Мацуэ в одной школе с Хирном. К несчастью, он умер совсем молодым, в возрасте тридцати двух лет, от туберкулеза легких, но он вел дневник, где есть немало записей о встречах с Хирном. Я нашел эти тетрадки много лет назад и перевел наиболее интересные места на английский. Я хотел написать неболышую книжку или хотя бы статью, но я ленив, живу беспорядочно и оставил это намерение, подобно многим другим. Однако вот переводы, если только вы сумеете разобрать мой скверный почерк. Надеюсь, вам будет любопытно.

– Но ведь это поразительно!

– Боюсь, что поразительного тут ничего нет. Хотя, пожалуй, есть что-то... кое-что трогательное. Мой двоюродный дед очень любил Хирна. А Хирн платил ему за любовь презрением и равнодушием. Ведь это всегда печально, не правда ли?

Разговаривая о Хирне, мы вышли в сад. Профессор Курода привстал на носки, заглядевшись сквозь ветки деревьев на луну, и чуть не упал – мне пришлось подхватить его под руку.

– Что это за цветы у меня под ногами? – спросил он.

– К сожалению, никаких цветов нет. Это просто сорняки.

– Ну в таком случае, «восславим сорняки и запустенье»[15]15
  Цитируется поэт ХIХ века Джерард Гопкинс.


[Закрыть]. Пожалуйста, мистер Кинг, не превращайте всё это в обычный японский сад – сплошное сплетение кустов и дорожек да стоячие пруды величиной с наперсток, где плодятся комары, которые заедают вас. Пускай этот «клочок земли чужой» навек принадлежит Англии.

Мы сели на шаткие шезлонги под ветками японской хурмы и беседовали до позднего вечера.

– Как вы доберетесь домой? – спросил я, когда он стал наконец прощаться.

– Очень просто – я пойду пешком.

– Мой шофер отвезет вас. Сам я, к сожалению, не вожу машину.

– Но это совершенно лишнее. Мы ведь соседи.

– Соседи?

– Конечно. Вы не знали? Я живу вон там.– Он указал рукой.– Знаете, где корейская школа? А мой дом рядом. Еще до нашего знакомства я часто видел, как вы гуляли со своими свирепыми псами. Единственное пристрастие англичан, которое я никак не могу разделить,– это пристрастие к собакам.

– В таком случае я вас провожу,– сказал я.

– Нет, мистер Кинг, пожалуйста, не надо. Это вас утомит. Пожалуйста, не доставляйте себе беспокойства. Прошу вас.

– Но мне хочется пройтись. Если только вы позволите взять с собой свирепых псов,

– Псов?

– Вы позволите?

– А они кусаются?

– Вас они ни за что не тронут. Видите ли, они ужасные снобы. А вы слишком хорошо и чисто одеты...

– Вот моя скромная хижина.

Мы шли минут пять, и теперь он остановился, указывая на маленький домик, стоявший неподалеку от большого особняка.

– Этот особняк принадлежит моему брату. Он, как у вас говорят, бизнесмен и зарабатывает гораздо больше любого профессора. Вот он и предоставил мне эту хижину. Я буду рад, если вы как-нибудь навестите меня.– Казалось, он прочел мои мысли.– Я живу в одиночестве.– Тут он улыбнулся.– Поэтому вам не придется испытать на себе или причинить какие-либо неудобства, которые случаются в гостях у семейного человека. Как и вы, я холост. На Западе в этом не видят ничего странного, но здесь, в Японии, считается, что, если человек не женат, значит, он страдает какой-либо наследственной болезнью или в его характере есть серьезный изъян. Да-да! Некогда мой брат был весьма обеспокоен моим холостяцким положением. Но теперь, к счастью, я достиг того возраста, когда настаивать на женитьбе бесполезно. У меня есть кое-какие книги, которые могут вас заинтересовать.

– Мне в самом деле можно будет к вам зайти?

– Разумеется. Я буду очень рад. И вам незачем предупреждать меня заранее. По вечерам я обычно дома.

– Благодарю вас.

– Ну, а пока спокойной ночи, мистер Кинг. Спокойной ночи, Бен. Спокойной ночи, Арабелла. Спокойной ночи, Малыш.– Он торжественно поклонился всем собакам по очереди, потом еще раз поклонился мне и вошел в ворота.– Вы оказали мне большую честь,– сказал он через плечо.

***

В его домике было всего две комнаты, внизу гостиная, наверху спальня, которая в то же время служила кабинетом. И повсюду я видел книги: этажерка с книгами стояла даже в уборной. У него было много красивых и дорогих вещей– семейных ценностей, которые он привез из Мацуэ,– и еще немало такого, что мы назвали бы хламом: гипсовая статуэтка английской королевы в девичестве, купленная по случаю на ежемесячной распродаже в Китано; две уродливые лампы эпохи Мэйдзи; фисгармония, на которой он иногда играл гимны, хоть и не был христианином; пустые бутылки из-под виски старинных марок, о каких я никогда и не слыхивал, выстроенные в ряд на полке; фотографии Томаса Гарди, Джорджа Мередита и юного Бернарда Шоу, вставленные в рамки; несколько ваз из Бенареса, чашка с блюдцем из тонкого веджвудского фарфора, целая куча спичечных коробков фирмы «Брайент и Мэйс», фигурка гнома. Я подумал, что нагромождение японских вещей в моем собственном доме должно казаться японцу не менее странным.

Профессор Курода заметил мой взгляд.

– Наверное, все это вызывает у вас ностальгию? – спросил он.– Мои друзья шутят надо мной. «Где вы живете, профессор Курода? – спрашивают они.– В Англии или в Японии?» – «Не знаю, – отвечаю я. – Знаю только, что живу в своем, особом мире». Но что же вы не сядете, прошу вас. Вот английское кресло-качалка. Не угодно ли? Превосходно. А я приготовлю чай. Вы ведь не откажетесь выпить липтоновского чаю?

– Благодарю вас. С удовольствием.

Он положил в чайник две ложки заварки, потом добавил третью.

– Кажется, у вас принято добавлять лишнюю ложечку? Пожалуйста, будьте моим наставником, мистер Кинг. Когда заливаешь кипяток, нужно помешивать в чайнике или нет? Как, по-вашему?

Он вел обширную переписку не только с учеными, работающими в его области, но и со многими английскими писателями, которыми особенно восхищался, и теперь, доставая коробку за коробкой, для чего ему часто приходилось залезать на стул, выкладывал передо мной письма.

– Ваш Э.М.Форстер ответил на мое письмо, которым я осмелился его обеспокоить. Да... – Профессор приподнялся на носки, стараясь дотянуться до коробки, стоявшей на шкафу.– Благодарю вас, мистер Кинг,– сказал он, когда я помог ему снять коробку.– Да... – Он с улыбкой стал перечитывать письмо про себя.– Какое чудесное, какое изумительное письмо... Он словно разговаривает с вами. Вот взгляните, пожалуйста.

И он протянул письмо мне.

– Вам непременно нужно побывать в Англии,– сказал я наконец.– У Вас такая большая переписка, вы столько знаете об Англии. Я постараюсь сделать все возможное.

– Я вам глубоко признателен. Но кто согласится субсидировать старого ученого, которому пора уже оставить преподавание? А тех скромных средств, что у меня были, я лишился в Маньчжурии. Так уж получилось. Но ничего! У меня здесь собственный кусочек Англии. И вы добавили к нему немало. Я еще не показывал вам открытку от Бернарда Шоу? Вот взгляните, пожалуйста, это любопытно. Я написал ему, потому что мне не понравились некоторые его высказывания о герре Гитлере – к сожалению, довольно лестные высказывания,– и он ответил мне сердитой отповедью.

***

Несколько недель спустя я пригласил профессора Курода на прием, который устроил в честь члена английского парламента, посетившего Японию. Это было глупо, я пожалел о своей опрометчивости. Поначалу профессор отказывался – он так редко бывает в обществе, так долго жил «забывши мир в забвении у мира»[16]16
  Из стихотворения Александра Попа «Послание Элоизы к Абеляру».


[Закрыть], к тому же ему «буквально нечего надеть для такого случая»; наконец он уступил моим настоятельным просьбам и после этого звонил мне раз пять или шесть, засыпая меня взволнованными вопросами. Как принято обращаться к члену парламента? В какое время лучше всего приехать, если в приглашении значится: «между шестью и восемью вечера»? Не посоветую ли я ему, какая из моих «сногсшибательных смесей» лучше всего подойдет для старика, которому, подобно Кассио «вредно пить, потому что у него слабая голова»?[17]17
  Шекспир, «Отелло», акт II, сцена 3.


[Закрыть]

***

Разговаривая с одним из гостей, я увидел профессора через стеклянную дверь гостиной – он стоял в холле, притворяясь, будто рассматривает гравюру Хиросиге, подлинность которой он сам удостоверил всего неделю назад. Я вышел к нему.

– А, профессор Курода! Рад Вас видеть. Пожалуйста, входите, я представлю вас мистеру Долби.

– Нет, нет, нет. Не сейчас, пожалуйста, не сейчас,– ответил он взволнованным шопотом.– Быть представленным такому знаменитому человеку... да еще в самом начало приема... Я не сумею двух слов связать. Я буду собя чувствовать совершенно... совепшенно не в своей стихии.

– Он всего только очередной Тэдпоул или Тэйпер[18]18
  Закулисные политические интриганы, выведенные английским политическим деятелем и писателем ХIХ в. Бенджамином Дизраэли в его романах «Конингсби» и «Сибилла».


[Закрыть].

Незадолго перед тем мы с ним разговаривали о политических романах Дизраэли.

– Позвольте мне прежде собраться с духом.

– Тогда, пожалуйста, выпейте, это поможет вам собраться с духом. Пойдемте.

Я заставил его войти в гостиную.

– ... вам непременно надо попробовать предонин. Сразу исчезает этот ужасный зуд.

– В баптистской клинике мне дали мазь.

– Мазь! Да они с ума сошли!

– Такую липкую, розоватого цвета. Я мажусь ею утром, а вечером смываю.

Двое американских преподавателей стояли у самой двери, один держал в руке тарелку, и оба, разговаривая, угощались бутербродами.

– Гарри, Джо... Позвольте представить вам профессора Курода. Мистер Ван Гроот, мистер Питерсон.

– Профессор Курода, рад с вами познакомиться.

– Добрый вечер, профессор Курода.

– Но ведь теперь никто не употребляет мази. Вот уж пятьдесят лет аллергию мазью не лечат.

– Кажется, в ней содержится какой-то антигистаминный препарат.

– Попробуйте предонин. У меня была точно такая же аллергия, не проходила целыми неделями. Она появилась с тех пор, как я поел пряной приправы на индийском параходе...

Оба уже отвернулись от профессора.

– Энид, дорогая.– Я поймал за локоть пухлую англичанку в соломенной, словно из мочалы сплетенной, шляпе, отошедшую от группы гостей, чтобы положить в пепельницу окурок сигареты.– Я хочу познакомить вас с профессором Курода.

– Профессором... Как вы его назвали?

– Курода. К-у-р-о-д-а... Это миссис Ивенс, профессор Курода. Она самая блестящая актриса в любительском театре Кобэ.

– Ах, Фрэнсис. Вы давно не говорили мне таких комплиментов. А вы по какой части, профессор... э-э...

– Я занимаюсь древненорвежским языком... – Профессор замолчал, так как в это время я всунул ему в руку бокал мартини. – Что это?

– Мартини. Самый подходящий коктейль для вас.

– Древненорвежский язык! Вы подумайте!.. Мой муж получил назначение в Осло на семь месяцев. Но я, к сожалению, не могла поехать с ним. Понимаете, не на кого было оставить детей. Древненорвежский! Подумать только!

– Вы актриса?

– Ах нет, мистер Кинг просто подшутил надо мной. Он ведь такой шутник... Вообще-то я действительно играю на сцене. Когда-то, чертову пропасть лет назад, я была профессиональной актрисой. А потом стала почтенной замужней дамой, вот и пришлось бросить сцену. Теперь играю только в любительских спектаклях у Кобэ. Вы бывали там когда-нибудь?

– Нет, к величайшему сожалению...

– Приходите непременно. Вам понравится, вот увидите. Мы как раз начали репетировать «Мышеловку». Знаете эту пьесу?

– «Мышеловку»? – Профессор Курода был удивлен, но тут же лицо его прояснилось.– Ах, вы хотите сказать «Гамлета»?

– «Гамлета»? – она даже взвизгнула, и под ярко накрашенными губами приоткрылись зубы.– Да нет же, господи! Как вам могло такое прийти в голову! Это знаменитое произведение Агаты Кристи. Я буду играть Маргарет Локвуд. Потрясающе интересно. Может быть, для вас или для профессора Кинга это недостаточно интеллектуально, зато простые смертные любят именно такие вещи.

Профессор Курода вынул записную книжку.

– Позвольте, я запишу. Эта вещь называется «Мышеловка»?

– Совершенно верно.