Текст книги "История маленького лорда"

Автор книги: Фрэнсис Элиза Бёрнетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

7. В церкви

В следующее воскресенье почти все местные жители собрались в церкви. Его преподобие не помнил, чтобы когда-нибудь церковь была так полна: пришли даже те, кто крайне редко удостаивал своим присутствием его проповеди. Пришли даже из чужого прихода. Здесь были фермеры – крепкие загорелые парни с полудюжиной ребятишек и румяными толстушками женами, надевшими лучшие свои шляпки и цветастые платки; доктор с женой и четырьмя дочерьми, аптекарь, портниха и ее приятельница модистка – словом, вся округа.

В последнее время рассказывали множество историй о странной судьбе маленького лорда Фаунтлероя. Хозяйка мелочной лавочки знала мельчайшие подробности про него. Любопытные приходили в лавочку будто купить что-нибудь на копейку, но, по правде сказать, только для того, чтобы послушать про маленького лорда. Хозяйка знала, как обставлены его комнаты, какие дорогие игрушки ему купили, какого пони с маленьким кабриолетом и маленьким грумом для него приготовили. Она знала, что лакеи говорили про ребенка по приезде его вечером и как женская прислуга была возмущена тем, что молодую мать разлучили с сыном. Она рассказывала, в каком трепете были лакеи, когда граф приказал, чтобы мальчик вошел один к нему в библиотеку. «Неизвестно, – говорили они, – что вздумается графу, от него ведь всегда можно ожидать самого худшего». «И что бы вы думали? – продолжала хозяйка. – Ребенок-то ведь ничего не боится, заговорил с дедом, как будто век его знал. И граф так был удивлен, что слушал мальчика молча и все глядел на него из-под своих нависших бровей. Но Томас думает, что в душе он остался доволен – потому что трудно найти более красивого паренька, а говорит он как взрослый».

А потом случилась эта история с Хиггинсом. Его преподобие рассказывал у себя дома, горничная слышала и передала в кухне, а оттуда слух распространился по всей деревне. Когда Хиггинс появился на рынке, его окружили и засыпали вопросами; расспрашивали и управляющего, и тот даже показывал некоторым письмо, подписанное: «Фаунтлерой».

Вот почему все население, от мала до велика, отправилось в церковь – в надежде увидеть будущего владельца богатого имения.

Старый граф обыкновенно не ездил в церковь, но в этот раз решил отправиться, чтобы показаться с маленьким лордом на отгороженной семейной скамье в церкви.

Много было любопытных по дороге в церковь, за оградой и на паперти; все друг друга спрашивали: будет ли старый граф. В это время одна старушка вдруг вскрикнула: «Смотрите, это, верно, молоденькая мать маленького лорда!» Все обернулись и увидели стройную молодую женщину в трауре, идущую по тропинке. Она шла, откинув вуаль, все могли видеть ее прелестное лицо и вьющиеся светлые волосы. Она не обращала внимания на толпу, думала о сыне, о том, как он, сидя очень прямо и гордо верхом на пони, подъехал к ее дверям и как он был счастлив, что у него есть теперь лошадка. Но она не могла не заметить вскоре, что все смотрят на нее. Старуха, первая увидавшая молодую женщину, присела перед ней, за ней другая со словами: «Да благословит вас Господь!» Мужчины один за другим сняли шапки. Миссис Эррол поняла, что в ней приветствуют мать маленького лорда, и смутилась. Она поклонилась и, улыбаясь, сказала: «Благодарю вас». Ей, всю жизнь прожившей в шумном и людном американском городе, было непривычно, что незнакомые люди с таким почтением приветствуют ее. Сначала это ее поразило, но потом глубоко тронуло.

Она только что успела войти в церковь, как ожидаемая из замка карета, запряженная красивыми лошадьми, с богатой упряжью и высоким ливрейным лакеем показалась на повороте.

– Едут! Едут! – пробежало по толпе.

Карета подкатила к паперти. Томас спрыгнул с запяток и отворил дверцу. Маленький мальчик в черной бархатной куртке выскочил из кареты. Все глаза с любопытством смотрели на него.

– Вылитый отец! – говорили те, кто помнил капитана. – Точно сам капитан воскрес!

Мальчик стоял около кареты, поджидая деда. Как только граф вышел с помощью Томаса, маленький лорд подал ему руку и подставил плечо, как большой. Всем стало ясно, что, хотя граф другим внушал непреодолимый страх, маленький лорд не только его не боялся, но обращался к нему с любовью.

– Обопритесь на меня хорошенько, – говорил мальчик. – Смотрите, как все рады вас видеть, как все вас знают!

– Сними шапку, Фаунтлерой, – сказал граф. – Тебе кланяются.

– Мне? – воскликнул удивленный мальчик, поспешно снимая шапку и пытаясь поклониться всем сразу.

– Да благословит вас Господь! – сказала ему та же старуха, которая приветствовала его мать. – Храни вас Бог!

– Благодарю вас, мэм, – вежливо отвечал маленький лорд.

Он прошел с дедом через всю церковь до клироса, где было отгорожено место с красной занавесью и скамьей, обитой бархатом, для семьи Доринкорт. Седрик начал осматриваться и очень обрадовался, увидя на другом конце церкви мать, которая издали улыбнулась ему. Потом его внимание привлекло странное изваяние на стене рядом со скамьей – две коленопреклоненные фигуры в старинных одеждах, грубо высеченные из камня, поддерживали два молитвенника, также из камня. Внизу на дощечке была вырезана надпись, из которой он смог прочесть только то, что «здесь покоятся тела Григория-Артура, первого графа Доринкорта, и жены его Алоизы Хильдегард».

– Могу ли я спросить вас? – сказал шепотом маленький лорд, сгорая от любопытства.

– О чем?

– Кто здесь похоронен?

– Твои предки; они жили несколько сот лет тому назад.

– Я пишу точно так же неправильно[7]7
  Надпись была сделана на староанглийском языке, отличающемся от современного Седрику языка, поэтому мальчик посчитал ее неграмотной.


[Закрыть], как они, – заметил маленький лорд, глядя на изваяние.

Он стал перелистывать молитвенник, чтобы можно было следить за службой. Когда заиграл орган, он встал, посмотрел на мать и улыбнулся ей. Он любил музыку и часто пел с нею вместе. Теперь он присоединил свой чистый, звонкий детский голосок к пению прихожан и совершенно погрузился в это занятие. Граф задумался, глядя на внука, и не спускал с него глаз.

Седрик держал в руках большой открытый молитвенник, и, пока он пел, яркий луч солнца падал сверху на его поднятую головку, золотя кудри. Мать глядела издали на мальчика; сердце ее дрогнуло, и она стала горячо молиться за сына: просила Бога надолго сохранить чистоту его души, молила, чтобы странная перемена, выпавшая на его долю, не принесла ему зла. Ее нежное сердце было полно опасений и страха. Почему? Она сама не знала.

Накануне Седрик был у нее в гостях; прощаясь и обнимая его, она сказала:

– О Седди! Как бы я хотела быть умнее и образованнее, чтобы многому тебя научить! Только будь добр и тверд, мой милый, только будь всегда правдив – и ты никому ничего дурного не сделаешь, и, может быть, многие будут благословлять судьбу, что мой маленький мальчик родился! Это великое счастье, Седди, если человек может принести хотя бы немного пользы окружающим его людям, – да, хоть немного пользы, мой милый!

Возвратясь в замок, маленький лорд передал эти слова деду.

– Я подумал о вас, дедушка, и сказал маме, сколько пользы вы приносите другим и что я постараюсь быть похожим на вас.

– Что она тебе на это отвечала? – спросил встревоженный старик.

– Она сказала, что я прав: что надо всегда искать хорошее в каждом человеке и подражать хорошему.

Быть может, именно эти слова вспомнил старик, сидя на церковной скамье за красною занавесью. Он несколько раз взглядывал через толпу на невестку, так горячо любимую его покойным сыном, на эти темные глаза, похожие на глаза мальчика, стоящего около него… Трудно было угадать, какие думы волновали в это утро сердце черствого старика.

При выходе из церкви прихожане столпились на дворе в ожидании графа и его внука. Кто-то с шапкой в руке робко подошел к ним, когда они вышли: это был фермер средних лет с изнуренным лицом.

– A-а! Хиггинс! – сказал граф.

Маленький лорд быстро поднял голову.

– О! – воскликнул он. – Так это мистер Хиггинс?

– Да, – сухо отвечал граф. – Он, вероятно, пришел посмотреть на своего нового землевладельца.

– Да, милорд, – сказал фермер, и его лицо покраснело. – Управляющий сказал мне, что молодой лорд заступился за меня. Если вы позволите, я желал бы поблагодарить его… Я вам очень, очень благодарен, милорд, – начал было Хиггинс, обращаясь к Седрику.

– Ах, что вы! – воскликнул тот. – Ведь я, собственно говоря, только написал письмо. Помог вам дедушка. Вы знаете, какой он добрый! Ну, как здоровье миссис Хиггинс?

– Я… она… – отвечал, запинаясь, фермер, – жене гораздо лучше. Она от горя слегла, а теперь успокоилась, и ей лучше.

– Очень рад, – сказал маленький лорд. – Дедушке было очень жаль ваших детей и мне тоже. У дедушки у самого были дети, а я сын его сына.

Хиггинс был совершенно сбит с толку и со страху не смел даже взглянуть на графа: всем известно, что его отцовские чувства были таковы, что он видел своих сыновей раза два в год, а когда дети заболевали, он сейчас же уезжал в Лондон, чтобы доктора и няньки ему не надоедали.

И старому графу, в свою очередь, странно было слышать, что он интересовался болезнью детей его арендатора!

– Видите, Хиггинс, – заметил он с горькой усмешкой, – вы все во мне ошибались! Один Фаунтлерой меня понял. Когда вы захотите узнать что-нибудь хорошее обо мне, обратитесь к моему внуку. Едем, Фаунтлерой!

Мальчик прыгнул в карету, и она покатилась опять по дороге; и до самого поворота к замку граф все время улыбался странною улыбкой.

8. Урок верховой езды

Дни проходили, и лорду Доринкорту часто приходилось улыбаться этой странной улыбкой. Чем больше он сближался со своим внуком, тем приветливее делалась эта улыбка. До приезда маленького лорда старый граф стал тяготиться одиночеством, болезнью и своими семьюдесятью годами. После многих лет, посвященных единственно буйным удовольствиям, было не очень-то приятно сидеть одному с больной ногой, протянутой на скамейке, и не иметь другого занятия, как сердиться и кричать на испуганного лакея. Старый граф был слишком умен, чтобы не видеть, что слуги терпеть его не могут и что гости, которые изредка у него бывали, никакого расположения к нему не чувствовали: некоторых только забавляли его язвительные замечания, не щадившие никого. Пока граф был здоров и силен, он ездил с места на место ради развлечения, но, когда здоровье надломилось и все ему надоело, он заперся в Доринкорте со своей подагрой и не имел другого общества, кроме книг и газет. Но нельзя же весь день читать – и часто скука его одолевала; дни и ночи казались бесконечными; граф сделался еще аздражительнее и грубее.

И вдруг явился маленький внук, и, к счастью ребенка, дед тотчас же понял, что может гордиться им. Очень может быть, что не будь Седрик такой красавец, старый граф, пожалуй, невзлюбил бы его, несмотря на душевные качества. Он решил, что мальчик красив и бесстрашен оттого, что в нем течет кровь Доринкортов и что он будет гордостью семьи. Когда граф услыхал рассказы мальчика, увидел, как он хорошо воспитан, несмотря на полное непонимание своего нового высокого положения, – он его горячо полюбил и начал заниматься ребенком. Для личной забавы старик разрешил Седрику осчастливить бедного Хиггинса. Сам граф был к нему совершенно равнодушен, но ему хотелось, чтобы народ заговорил о его внуке и чтобы мальчика сразу полюбили. Ему доставляло удовольствие везти Седрика в церковь и видеть возбуждение толпы при его появлении. Он знал, что будет много толков о красоте Седрика, о его благородной осанке и что про него скажут: «Настоящий лорд!» Граф Доринкорт был надменный старик, он гордился своим титулом, своим положением и тем, что последний потомок его дома был вполне достоин своего знатного рода.

В то утро, когда Седрик впервые сел на пони, граф был так доволен, что почти забыл про подагру. Он сел у окна библиотеки и смотрел на первый урок верховой езды своего внука. Старик ожидал, что Седрик немного струсит, как почти все дети, но Фаунтлерой был только в сильном возбуждении, ведь он никогда еще не ездил на лошади. Конюх водил пони под уздцы взад и вперед по двору, мимо окон библиотеки. Но этого было недостаточно мальчику.

– Дедушка! – крикнул он. – Не могу ли я ехать один и пошибче? Можно пустить лошадку рысью?

– А ты уверен, что усидишь? – спросил граф.

– Мне хочется попробовать.

Граф сделал знак конюху. Тот снова сел на свою лошадь и взял пони на длинный повод,

– Ну, теперь рысью! – скомандовал граф.

Это было немалое испытание для маленького наездника: ехать рысью было не так легко, как шагом.

– Ме-ня о-чень тря-сет, – сказал Седрик конюху, – а вас тря-тря-сет?

– Нет, милорд, со временем и вы привыкнете. Приподнимитесь в стременах.

– Я все время при-поднима-юсь.

Он подпрыгивал в седле очень неловко; лицо раскраснелось, дыхание прерывалось, но он держался изо всех сил и сидел прямо, насколько мог. Граф продолжал глядеть на него из окошка. Наездники исчезли за деревьями, а когда через несколько минут вернулись, Фаунтлерой был без шляпы, щеки горели, как маков цвет, губы были сжаты, но он не переставал ехать рысью.

– Стой! – крикнул дед. – Где твоя шляпа?

Конюх приподнял свою и весело отвечал:

– Шляпа упала, ваша светлость, но лорд не позволил остановиться, чтобы поднять ее.

– Струсил? – сухо спросил граф.

– О нет, милорд! – воскликнул конюх. – Он и не знает, что такое страх. Я многих учил верховой езде, но ни одного такого не вцдел.

– Устал? – спросил граф внука. – Хочешь сойти?

– Трясет гораздо больше, чем я ожидал, – откровенно отвечал мальчик, – и я немного устал. Но сойти мне не хочется. Хочу выучиться ездить как следует. Отдышусь чуть-чуть и поеду за шляпой.

Если бы какой-нибудь умный человек решил подсказать Седрику, чем порадовать деда, он ничего лучше придумать бы не сумел. Когда мальчик опять рысью поехал за шляпой, бледное суровое лицо старика покрылось легкой краской, глаза радостно сверкнули из-под густых бровей – граф сам не ожидал, что ему будет так приятно. Он сидел неподвижно, с нетерпением ожидая возвращения внука и конюха. Вскоре он услышал быстрый топот лошадей; Фаунтлерой был все-таки без шляпы – ее держал конюх; мальчик еще больше разрумянился, волосы развевались по ветру.

– Вот, дедушка! – закричал он, останавливаясь перед окном, – я и галопом скакал! Конечно, у меня получилось не так хорошо, как у того мальчика с Пятой авеню, но все-таки я усидел.

С этого дня Седрик, конюх и пони сделались большими друзьями. Редкий день проходил без того, чтобы сельские жители не видели всех троих весело скачущими по дороге или по лугу. Дети выбегали, чтоб посмотреть на лошадку и ее бравого маленького наездника, который прямо и твердо сидел в седле. Маленький лорд каждый раз снимал шляпу и здоровался, но не гордо, как подобает лорду, а просто и радушно. Иногда он останавливался и разговаривал с ребятишками. А однажды конюх принес в замок историю, как маленький лорд остановился у сельской школы, сошел с лошади и потребовал, чтобы хромой мальчик поехал домой на пони.

– Он ничего и слышать не хотел, – рассказывал конюх кучерам, – не позволил, чтобы хромой мальчик сел на мою лошадь, потому что она гораздо выше пони и мальчик может с нее упасть. «Он хромой, – говорит, – а я нет, и я с удовольствием пройдусь пешком». Мы так паренька и посадили на пони, а милорд шел около него, посвистывая, руки в карманах, шапка на затылке. Когда мы подошли к его дому, мать выбежала посмотреть, что случилось, а лорд приподнял шляпу и говорит: «Я привез вашего сына, у него нога болит, ему мало опираться на палку. Я попрошу дедушку купить ему костыли». Можете представить ее удивление! А со мной чуть не сделался удар!

Конюх боялся, что граф, узнав об этом, рассердится, но старик только рассмеялся и велел внуку повторить рассказ. Через несколько дней карета графа остановилась перед домиком, где жил хромой, и из нее выпрыгнул Фаунтлерой. В руках у него были новые костыли. Он подал их матери мальчика со словами:

– Дедушка вам кланяется и просит принять костыли для вашего мальчика. Мы надеемся, что ему лучше.

Садясь опять в карету, он сказал графу:

– Вы, дедушка, не велели кланяться, но я думал, что вы забыли, и прибавил это от себя.

Граф засмеялся и не стал возражать. Дружба между дедом и внуком с каждым днем возрастала. Седрик не сомневался, что его дед лучший человек на свете, и вера в его щедрость и благородство тоже с каждым днем укреплялась. Желания маленького лорда всегда удовлетворялись. Он часто удивлялся подаркам, которые получал. Стоило ему сказать слово, и желание тут же исполняли. Может быть, такое воспитание испортило бы его чистую душу, если бы он не проводил ежедневно в Корт-Лодже несколько часов с матерью. Она следила за его развитием и старалась противодействовать вреду, наносимому мальчику баловством деда. После длинных разговоров с матерью Седрик возвращался всегда в замок немного задумчивый.

Одно поражало и приводило его в недоумение: отчего это дедушка и мать никогда не видались? Когда дед отвозил его в Корт-Лодж, он не выходил из кареты; когда старик изредка посещал церковь, Седрик один подходил к матери, говорил с нею на паперти или провожал ее до дома. И вместе с тем каждый день из замка в Корт-Лодж посылали фрукты или цветы. Больше всего мальчика тронул со стороны деда один поступок. Неделю спустя после того, как миссис Эррол впервые пришла в церковь пешком и возвратилась домой одна, Седрик собирался навестить мать. Он вышел на крыльцо и вместо большой кареты увидел маленькую коляску, запряженную прекрасной гнедой лошадью.

– Это подарок для твоей матери, – отрывисто проговорил граф. – Ей нельзя ходить пешком по всей окрестности, ей нужен экипаж. Конюх, который теперь правит, останется в Корт-Лодже, чтобы смотреть за лошадью. Помни, что это подарок от тебя.

Седрик был в восторге и никак не мог прийти в себя, пока не приехал в Корт-Лодж. Он выпрыгнул из коляски и бросился в сад, где его мать собирала розы.

– Дорогая! – кричал он еще издали. – Ты не поверишь! Ведь эта коляска для тебя! Дедушка сказал, что я дарю ее тебе! Она твоя собственная, ты можешь ездить в ней куда хочешь!

Миссис Эррол было неприятно получить подарок от человека, который считал ее своим врагом, но могла ли она огорчить своего мальчика отказом? По его просьбе она села в коляску с розами в руках и поехала кататься с Седриком. Он все время рассказывал ей про любезность и внимание деда. Она иногда улыбалась, слушая его невинные слова, и радовалась, что он видит только хорошее в старике, у которого так мало друзей.

На другой день маленький лорд писал письмо мистеру Гоббсу. Он долго трудился над ним, сперва написал его начерно, потом переписал и принес деду проверить.

– Не знаю, правильно ли я написал, – сказал он. – Если вы найдете ошибки, я опять перепишу.

Конечно, ошибок было много, кроме того, точек, запятых – ни одной. Вот что получилось после исправления:

«Дорогой мистер Гоббс! Пишу, чтобы сказать вам, что дедушка самый лучший граф на свете, и все, что вы слышали про графов – чистый вздор. Он не тиран, не деспот, и я хотел бы, чтобы вы с ним познакомились. Я уверен, что вы станете друзьями. У него подагра, но он терпеливо переносит свои страдания. Я люблю его больше и больше с каждым днем. Он знает все на свете, и обо всем можно с ним говорить, но он никогда не играл в бейсбол. Он подарил мне пони и тележку, а моей маме прекрасную коляску. У меня три комнаты и столько игрушек, что вы удивились бы. Вам бы очень понравился замок, и парк такой большой, что в нем можно заблудиться. Мой дедушка очень богат, но совсем не горд, а вы думали, что все графы горды! Здесь люди очень вежливые и добрые, все мужчины кланяются нам и снимают шляпы, а женщины приседают и говорят иногда: „Да благословит вас Господь!“ Я выучился ездить верхом, меня сначала очень трясло, а теперь ничего. Дедушка оставил ферму одному бедному человеку, который не мог платить ренты, и миссис Меллон отнесла лекарства и одежду его детям. Мне очень жаль, что дорогая не живет в замке, и когда я не скучаю по ней, мне весело. Пишите мне, мне очень хочется вас видеть.

Ваш старый друг Седрик Эррол.

P. S, Под замком нет тюрьмы, и никто там не томится.

P. S. Дедушка такой добрый и хороший граф, что напоминает мне вас».

– Ты очень скучаешь по матери? – спросил граф, когда прочел письмо.

– Очень, – отвечал мальчик, – я все время о ней думаю…

И, подойдя к деду, Седрик положил руку на его колено, поглядел ему прямо в глаза и спросил:

– А вы не скучаете по ней?

– Я с ней не знаком, – отвечал граф довольно резко.

– Знаю, – сказал маленький лорд, – и это-то меня удивляет. Она не разрешила мне расспрашивать вас об этом, и я не стану… но невольно думаю и не пойму. Но я не собираюсь ни о чем спрашивать! Когда мне очень грустно без мамы, я вечером подхожу к окну, там просека между деревьями. Дорогая далеко, но как стемнеет, она ставит свечку на окно, и я вижу издали огонек и понимаю, что это значит.

– Что же это значит? – спросил дед.

– Значит, что она говорит: «Покойной ночи! Хранит тебя Бог!» Она мне всегда говорила так вечером, а утром она говорила: «Да хранит тебя Бог на весь день!» И Бог меня хранил…

– Конечно, я в этом не сомневаюсь, – сухо заметил граф.

Он нахмурился и так долго и пристально смотрел на маленького лорда, что тот не мог догадаться, о чем думает дед.