Текст книги "Пассаж для фортепиано"

Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Херберт Фрэнк
Пассаж для фортепиано

Фрэнк Херберт

Пассаж для фортепиано

Пер. – Д.Савельев, Я.Савельев.

Если бы какой-нибудь гадальщик, видящий будущее в кристалле, предсказал Маргарет Хатчел, что она попытается протащить контрабандой на борт корабля колонистов концертный рояль, то та была бы шокирована. В тот момент Маргарет была дома, на своей кухне, погруженная в заботы о том, как бы разместить еще несколько унций в том ограниченном весе, который ее семье было дозволено взять в путешествие. А рояль весил больше полутонны.

До того, как вышла замуж за Уолтера Хатчела, она работала диетической сестрой, что делало ее в какой-то мере полезной для группы колонистов, направляющейся к планете С. Но Уолтер, как главный эколог экспедиции, был одним из наиболее важных элементов в этой попытке. Его областью была биономика: наука об установлении тонкого равновесия растительности для поддержания жизни людей в чуждом мире.

Уолтер, связанный своей работой на базе в Уайт Сендз, не был дома в Сиэтле уже месяц, пока продолжался этот ответственный подготовительный период. Это оставило Маргарет наедине с детьми и массой проблем. Главной проблемой было то, что одним из детей был слепой пианист-вундеркинд, пребывающий в мрачном состоянии духа.

Маргарет взглянула на часы на стене своей кухни: три тридцать, время приступать к обеду. Она выкатила фильмоскоп из кухни по холлу в музыкальную комнату, чтобы тот не путался под ногами. Войдя в хорошо знакомое помещение, Маргарет внезапно почувствовала нерешительность. Она почти боялась слишком пристально рассматривать свое любимое кресло-качалку, или концертный рояль сына, или коврик с узорами из роз, с золотыми пятнами послеполуденного солнца на нем.

Это было ощущение нереальности – что-то похожее на чувство, охватившее ее в тот день, когда совет по колонизации сообщил им, что Хатчелы в числе избранных.

– Мы будем пионерами на планете С, – прошептала Маргарет. Но это не сделало окружающее более реальным. Она задумалась над тем, что испытывают сейчас остальные триста восемь колонистов. И что они думают относительно своего переезда в новый девственный мир.

Вскоре после отбора, когда всех их созвали в Уайт Сендз для предварительного инструктажа, молодой астроном прочитал короткую лекцию.

– Вашим солнцем будет звезда Гиансар, – произнес он, и голос его эхом отозвался в огромном зале, когда он указывал звезду на карте. – В хвосте созвездия Дракона. Ваш корабль будет шестнадцать лет идти в суб-макродрайве, чтобы пройти это расстояние от Земли. Вы, разумеется, уже знаете, что проведете все эти годы в анабиозе. Для вас все путешествие продлится несколько часов. Гиансар – звезда более холодная, чем наше Солнце. Однако планета С расположена к своему светилу поближе, и климат там мягче, чем на Земле.

Маргарет пыталась внимательно следить за словами астронома так же, как она делала это на всех прочих лекциях, но из всего сказанного остались только самые яркие моменты: оранжевый свет, более теплый климат, меньшая влажность. И ограниченный вес того, что дозволялось взять с собой семьдесят пять фунтов багажа на каждого взрослого и сорок фунтов на ребенка до четырнадцати лет...

Теперь, стоя в своей музыкальной комнате, Маргарет чувствовала себя так, словно это кто-то другой слушал лекцию. "Я должна быть взволнована и счастлива, – подумала она. – Почему же мне так грустно?"

В свои тридцать пять Маргарет выглядела на двадцать с хвостиком, имела хорошую фигуру и грациозную походку. В ее коричневых волосах проблескивали красные отсветы. Темные глаза, полные губы и твердый подбородок создавали впечатление скрытого огня.

Маргарет провела рукой по изогнутому краю крышки рояля, почувствовав выщербленку в том месте, где инструмент задел за дверь. Это произошло при переезде из Денвера. "Сколько же прошло времени? – спросила она себя. Восемь лет? Да... это было через год после смерти дедушки Мориса Хатчела... после того как он сыграл свой последний концерт на этом рояле".

Сквозь раскрытые задние окна Маргарет могла слышать свою девятилетнюю дочь Риту, наполняющую летний день звуками дискуссии о необычных насекомых, которые должны быть обнаружены на планете С. Ее аудитория состояла из приятелей неколонистов, благоговеющих перед славой их товарища. Рита называла планету исключительно "Рителла", именем, предложенным ею Службе Исследований и Дальней Разведки.

Маргарет подумала: "Если выберут Ритино название, мы никогда не услышим его окончания... в буквальном смысле!"

Осознание того, что целую планету могут назвать в честь ее дочери, заставило мысли Маргарет понестись по новому направлению. Она молча стояла в золотых тенях музыкальной комнаты, положив одну руку на рояль, принадлежавший отцу ее мужа, Морису Хатчелу – ЗНАМЕНИТОМУ Морису Хатчелу. Впервые Маргарет увидела что-то из того, о чем только сегодня утром говорили люди из службы новостей – что ее семья и другие колонисты были "избранными", и по этой причине их жизнь вызывала огромнейший интерес у каждого на Земле.

Она заметила на рояле коробку радара "глаз летучей мыши" своего сына и наплечную упряжь от нее. Это означало, что Дэвид был где-то рядом. Он никогда не пользовался коробкой поблизости от дома, где память служила ему вместо утраченного зрения. Коробка напомнила Маргарет, что надо передвинуть фильмоскоп в сторону, где Дэвид не споткнулся бы об него, когда вернется в комнату. Она прислушалась, размышляя, а не сидит ли Дэвид наверху, пытаясь облегчить электронное фортепиано, которое приготовили специально для условий космического полета. В мягких звуках дня не было и намека на его музыку, но ведь он мог и приглушить звук.

Маргарет вспомнила вспышку раздражения мальчика, завершившую сеанс общения со службой новостей перед самым ленчем. Главный репортер – "Как его звали? Бонауди?" – спросил о том, что они собираются делать с концертным роялем. У нее до сих пор в ушах стоял ужасный диссонирующий грохот, когда Дэвид обрушил свои кулаки на клавиатуру. Потом он вскочил и ринулся из комнаты – маленькая темная фигурка, полная бессильной ярости.

"Двенадцать, это такой эмоциональный возраст", – сказала она себе.

Маргарет решила, что ее печаль та же самая, что и у Дэвида. "Это разлука с тем, что тебе принадлежит... это отчетливое осознание того, что мы никогда не увидим эти вещи снова... что все, что у нас будет, это пленки да облегченные заменители". Ее охватила ужасная тоска. "Никогда больше не ощутить домашний уют, создаваемый столь многими вещами, пропитанными семейными традициями. Кресло Уолтера купили, когда обставляли наш первый дом. Швейную машинку привезла прапрабабушка Крисмен из Огайо. Огромная двойная кровать, сделанная специально под рост Уолтера".

Она резко отвернулась от рояля и ушла обратно на кухню. Это была белая облицованная кафелем комната с оборудованием черного цвета. Кухня-лаборатория, загроможденная сейчас грудами упаковок. Маргарет отодвинула в сторону папку с рецептами, лежащую на стойке рядом с раковиной. Она старалась не потревожить при этом клочок желтой бумаги, отметивший место, где она прервала копирование. Раковина все еще была завалена фамильным фарфором ее матери, приготовленным к космическому путешествию. Чашки и блюдца в специальной упаковке будут весить три с половиной фунта. Маргарет продолжила мытье посуды, размещая ее в паутинном каркасе упаковки.

На экране видеофона появилось лицо оператора.

– Резиденция Хатчелов?

Маргарет подняла над раковиной мокрые руки и ткнула в переключатель.

– Да?

– По поводу вашего вызова Уолтеру Хатчелу в Уайт Сэндз. Он все еще вне досягаемости. Мне попытаться еще через двадцать минут?

– Пожалуйста.

Экран погас. Маргарет ткнула в выключатель и продолжила мытье. Этим утром группа из службы новостей фотографировала ее за домашней работой. Ей было любопытно, как она и ее семья будут выглядеть на снимках. Репортер назвал Риту "подающим надежды энтомологом", а Дэвида представил как "Слепого пианиста-вундеркинда – одну из немногих жертв вируса ДРАМ, занесенного с необитаемой планеты А-4".

Со двора вошла Рита. Она была долговязым ребенком и не по годам развитым экстравертом. У нее были огромные голубые глаза, рассматривающие мир, пока ее собственные личные проблемы все еще дожидались решения.

– Я отчаянно голодна, когда мы будем ужинать?

– Когда я все приготовлю, – ответила Маргарет. Она с приступом раздражения отметила, что Рита обзавелась рваной паутиной в светлых волосах и полосой грязи поперек левой щеки.

"Зачем маленькой девочке увлекаться жуками? Это неестественно", подумала Маргарет и спросила:

– Откуда у тебя паутина в волосах?

– О, суккоташ! – Рита провела рукой по волосам, стерев возмутительную паутину.

– Откуда? – повторила Маргарет.

– Мама! Если кто-нибудь хочет узнать о насекомых побольше, то он неизменно сталкивается с подобными вещами! Мне только жаль, что я порвала паутину.

– Ну, а я огорчена, что ты до отвращения грязна. Ступай наверх вымойся и переоденься. Я не хочу, чтобы папа видел тебя в подобном виде.

Рита развернулась.

– И взвесься, – окликнула ее Маргарет. – Мне надо завтра сдать данные об общем весе нашей семьи за эту неделю.

Рита вприпрыжку выбежала из комнаты.

У Маргарет было отчетливое ощущение, что она слышала ворчливое "родители!". Звук детских шагов на лестнице стих. На втором этаже хлопнула дверь. Немного погодя Рита с грохотом скатилась по лестнице. Она вбежала на кухню.

– Мама, ты...

– У тебя не было времени, чтобы умыться, – проворчала Маргарет.

– Это Дэвид, – пискнула Рита. – Он выглядит странно и говорит, что не хочет никакого ужина.

Маргарет отвернулась от раковины, стараясь скрыть страх. Она по опыту знала, что Ритино "странно" может означать что угодно... буквально, что угодно.

– Что ты имеешь в виду под "странно", дорогая?

– Он такой бледный. Выглядит так, словно в нем нет никакой крови.

Маргарет вспомнила трехлетнего Дэвида. Тихая фигурка на больничной койке, телесного цвета питающие трубки, выходящие из его носа. Дэвид лежит бледный, и дыхание его такое тихое, что трудно уловить движение грудной клетки.

Она вытерла руки полотенцем.

– Пойдем посмотрим. Может быть, он просто устал.

Дэвид лежал на кровати, прикрыв одной рукой глаза. Близился вечер, и комната была погружена в полутьму. Глазам Маргарет потребовалось какое-то время, чтобы приспособиться к мраку. "Не потому ли слепые стремятся к темноте, что это дает им преимущество перед зрячими?" Она подошла к кровати. Мальчик был худощав и темноволос – в отца. У него был узкий подбородок и твердая линия рта, как у его деда Хатчела. Сейчас Дэвид выглядел таким хрупким и беззащитным... и Рита была права – ужасно бледным.

Маргарет, припомнив свой опыт медсестры, взяла руку Дэвида и пощупала пульс.

– Тебе нехорошо, Дэви? – спросила она.

– Я не хочу, чтобы ты меня так называла. Это детское имя. – Тонкие черты его лица были неподвижны.

Маргарет вздохнула.

– Извини, я забыла. Рита сказала, что ты не хочешь ужинать.

Рита вошла в комнату из коридора.

– Он положительно выглядит ослабевшим, мама.

– Сколько она еще будет меня опекать?

– Кажется, нам звонят, – сказала Маргарет. – Сходи проверь, Рита.

– Твои намерения до отвращения очевидны, – фыркнула Рита. – Если ты не хочешь, чтобы я была здесь, то просто скажи. – Она повернулась и медленно удалилась из комнаты.

– У тебя что-нибудь болит, Дэвид? – спросила Маргарет.

– Я просто устал, – проворчал он. – Почему ты не оставишь меня в покое?

Маргарет пристально посмотрела на него, пораженная его сходством с дедом Хатчелом. Это сходство становилось жутким, когда мальчик садился за рояль. Тот же жгучий трепет, тот же музыкальный гений, что заставлял слушателей набиваться в переполненные залы. "Наверное, именно потому, что "Стейнвей" принадлежал его деду, он страдает от разлуки с ним. Рояль – это символ унаследованного им таланта".

Она похлопала сына по руке и села на кровать рядом с ним.

– Тебя что-то беспокоит, Дэвид?

Черты его лица исказились, и он отвернулся.

– Уходи! – буркнул он. – Просто оставь меня одного!

Маргарет вздохнула, чувствуя себя не в своей тарелке. Ей отчаянно захотелось, чтобы Уолтер не работал на своей пусковой площадке. Сейчас она крайне в нем нуждалась. Маргарет еще раз вздохнула. Она знала, что должна делать. Кодекс колонистов гласил, что любые признаки недомогания должны рассматриваться врачом. Маргарет в последний раз похлопала Дэвида по руке и спустилась в прихожую. Она позвонила доктору Моуэри, закрепленному за ними медику. Он сказал, что будет примерно через час.

Когда Маргарет заканчивала разговор, вошла Рита, спросив:

– Дэвид умрет?

Все напряжение и раздражение этого дня выплеснулось в крике Маргарет:

– Что же ты за маленькая гадкая дрянь!

Она сразу же пожалела об этом. Остановилась, привлекла Риту к себе и вполголоса извинилась.

– Все нормально, мама, – всхлипнула Рита. – Я понимаю, каково тебе сейчас.

Полная раскаяния Маргарет пошла на кухню и приготовила любимую еду своей дочери – сандвичи с тунцом и шоколадный коктейль.

"Я слишком разнервничалась. Дэвид на самом деле не болен. Это все из-за жаркой погоды и подготовки к отъезду". Она отнесла сандвич и коктейль для мальчика, но тот по-прежнему отказывался есть. В его комнате царила атмосфера какого-то крушения. В голову лезла история о ком-то, кто умер просто потому, что утратил волю к жизни.

Маргарет спустилась обратно на кухню и погрузилась там в работу, пока не пришел вызов от Уолтера. Вид мужа успокоил ее.

– Я так соскучилась по тебе, дорогой, – промурлыкала она.

– Это долго не продлится, – сказал Уолтер. Он улыбался, чуть отклонившись в сторону, и выглядел очень усталым. – Как там поживает моя семья?

Его очень обеспокоил рассказ о Дэвиде.

– Доктор уже прибыл? – спросил Уолтер.

– Что-то опаздывает. Должен был быть в шесть, а уже полседьмого.

– Наверное, слишком занят. Не похоже, чтобы Дэвид был действительно болен. Скорее всего просто расстроился... возбуждение перед отъездом. Позвони мне, как только его осмотрит врач.

– Позвоню. Я думаю, что он очень огорчен тем, что мы оставляем здесь рояль твоего отца.

– Дэвид знает, что это от нас не зависит. – Уолтер улыбнулся. – Боже, представляешь что было бы, если бы мы протащили эту штуку на корабль? Доктор Чарлсуорси просто бы чокнулся!

– Почему бы ему этого не предложить? – улыбнулась в ответ Маргарет.

– Ты хочешь, чтобы я с ним поссорился?

– Как продвигаются твои дела, дорогой? – увильнула от ответа Маргарет.

Лицо Уолтера стало серьезным. Он вздохнул.

– Мне пришлось сегодня разговаривать с вдовой бедняги Смайта. Она отправилась собирать его вещи. Это было так мучительно. Старик опасался, что она все равно захочет участвовать в полете... но... – Уолтер покачал головой.

– Нашли ему замену?

– Да. Молодой парень из Ливана. Зовут Терик. Жена у него очень симпатичная. – Уолтер посмотрел мимо нее на кухню. – Похоже, что ты приводишь все в порядок. Уже решила, что мы с собой возьмем?

– Кое-какие вещи. Хотела бы я быть такой же решительной, как и ты. Определенно мы возьмем мамин сервиз и серебро... для Риты, когда она будет выходить замуж... и Утрилло, что твой отец купил в Лиссабоне... мои драгоценности – это около двух фунтов... а о косметике я не буду беспокоиться. Ты говорил, что мы сможем сами ее производить...

В кухню вбежала Рита и оттолкнула Маргарет в сторону.

– Привет, папа!

– Привет, сорвиголова. Чем занималась?

– Составляла каталог своей коллекции жуков и пополняла его. Мама поможет мне заснять образцы, как только я все подготовлю. Они такие ТЯЖЕЛЫЕ!

– Как это она только согласилась подойти к твоим жукам!

– Папа, они не жуки – они экспонаты!

– Для твоей мамы они только жуки, милая. Теперь, если...

– Папа! Тут еще одно дело. Я рассказала Раулю – это новенький в нашем квартале – про тех, похожих на ястребов, насекомых на Рителле, что...

– Это не насекомые, милая. Это адаптировавшиеся амфибии.

Рита нахмурилась.

– Но в докладе Спенсера четко сказано, что они покрыты хитином и что они...

– Погоди! Тебе нужно прочитать тот технический отчет, который я принес домой месяц назад. У этих созданий метаболизм на основе меди и у них много общего с рыбами этой планеты.

– О, ты думаешь, мне нужно специализироваться в морской биологии?

– Не все сразу, милая. Теперь...

– Папа, а уже известно, когда мы улетаем? Я так хочу побыстрее оказаться на Рителле.

– Этого еще не определили, милая. Но мы можем узнать об этом в любую минуту. Теперь дай мне поговорить с мамой.

Рита отодвинулась назад.

Уолтер улыбнулся жене.

– Кто у нас растет?

– Хотела бы я знать.

– Слушай... не беспокойся насчет Дэвида. Уже прошло девять лет с тех пор... с тех пор, как он выздоровел после вируса. Все тесты показывают его полное излечение.

"Да, вылечился, если не принимать во внимание отсутствие оптических нервов". Маргарет выдавила улыбку.

– Я знаю, что ты прав. Это какой-то пустяк, над которым мы вместе посмеемся, когда... – Зазвонил колокольчик на входной двери. – Наверное, это доктор.

– Позвони мне, когда он осмотрит Дэвида.

Маргарет услышала шаги бегущей к двери Риты.

– Пора закругляться, милый, – сказала она, послав мужу воздушный поцелуй. – Я люблю тебя.

Уолтер поднял вверх два пальца в знаке победы и подмигнул.

– Я тоже. Выше нос.

Связь прервалась.

Доктор Моуэри был седовлас, с кремневым лицом, вечно куда-то спешил и имел обыкновение кивать и знающе (но невразумительно) бурчать себе под нос. Сумку с инструментами он держал в руках. Доктор погладил Риту по голове, крепко пожал руку Маргарет и настоял на том, чтобы осмотреть Дэвида без свидетелей.

– Мамаши лишь будоражат атмосферу и мешают врачам, – сказал он и подмигнул, чтобы смягчить яд своих слов.

Маргарет отправила Риту в верхнюю комнату и осталась ждать в верхнем холле. На обоях между дверью в комнату Дэвида и углом холла было сто шесть вставок с цветочным узором. Она уже приступила к подсчету столбиков балюстрады, когда наконец появился доктор. Он мягко закрыл за собой дверь и задумчиво кивнул.

Маргарет застыла в ожидании.

Доктор Моуэри кашлянул, прочищая горло.

– Что-нибудь серьезное? – встревожилась Маргарет.

– Не то чтобы... Давно он в таком состоянии... апатичный и расстроенный?

Маргарет проглотила комок в горле.

– Он слегка изменился с тех пор, как мы купили электронное пианино... оно должно было заменить "Стейнвей" его деда. Вы это имеете в виду?

– Изменился как?

– Непослушный, вспыльчивый... хочет все время быть один.

– Полагаю, что у вас нет возможности прихватить с собой рояль, заметил доктор.

– О, Боже мой... он должно быть весит всю тысячу фунтов, – сказала Маргарет. – А электронный инструмент только двадцать один фунт. – Она прочистила горло. – Это все из-за рояля, доктор?

– Возможно, – доктор Моуэри сделал первый шаг по лестнице вниз. – Не похоже, чтобы это было что-то органическое. Своими инструментами я ничего не смог обнаружить. Я хочу, чтобы доктор. Линквист и еще кое-кто осмотрели его сегодня вечером. Доктор Линквист – наш главный психиатр. А тем временем я попытаюсь уговорить мальчика что-нибудь съесть.

Маргарет подошла к доктору.

– Я медсестра. Если с мальчиком что-нибудь серьезное, то вы можете мне рассказать...

Он переложил сумку в правую руку и похлопал ее по плечу.

– Не беспокойтесь, дорогая. Колонистам полезно иметь музыкального гения. Мы не позволим, чтобы с ним что-нибудь случилось.

У доктора Линквиста было круглое лицо и циничные глаза падшего херувима. Голос его исходил волнами, разливаясь над слушателями и затягивая тех в водоворот. Психиатр и его коллеги пробыли с Дэвидом почти до десяти вечера. Потом доктор Линквист отпустил остальных и спустился в музыкальную комнату, где его ждала Маргарет. Он сел на скамейку у рояля, ухватившись руками за деревянный выступ рядом с ним.

Маргарет заняла свое кресло-качалку. Это был единственный предмет из мебели, о котором она жалела. От долгого использования кресло приобрело контуры, точно соответствующие ее фигуре, а его грубая матерчатая обивка несла успокаивающее своеобразие дружеской теплоты.

Из окна доносилось звонкое пиликание сверчков.

– Мы можем сказать совершенно определенно, что все дело именно в этом рояле, – сказал Линквист. Он хлопнул ладонями по коленям. – Вы не думали о возможности оставить мальчика на Земле?

– Доктор!

– Я бы попросил вас подумать.

– С Дэви настолько серьезно? – спросила Маргарет. – Я имею в виду, в конце концов... все мы будем скучать по нашим вещам. – Она потерла подлокотники кресла. – Но, во имя неба, мы...

– Я не музыкант, – произнес Линквист. – Хотя критики утверждают, что ваш мальчик гений... но сейчас не выступает, потому что не хочет осложнений... я имею в виду ваш отъезд и все прочее. Наверное, вы понимаете, что мальчик преклоняется перед памятью деда?

– Он просмотрел все старые стерео, прослушал все старые пленки. Ему было только четыре, когда дед умер, но Дэви помнит все, что они делали вместе. Это было... – Она пожала плечами.

– Дэвид отождествляет свой унаследованный талант со своим унаследованным роялем. Он...

– Но рояль можно заменить, – воскликнула Маргарет. – Разве не может один из наших столяров или плотников скопировать...

– Нет, – сказал Линквист. – Никаких копий. Это уже не будет рояль Мориса Хатчела. Видите ли, ваш мальчик слишком зациклился на том, что унаследовал свой талант от деда... так же, как унаследовал рояль. Он это увязывает вместе. Мальчик верит в то, что если утратит рояль, то потеряет и талант. И тут у вас возникают серьезные проблемы.

Маргарет покачала головой.

– Но дети свыкаются с этими...

– Он не ребенок, миссис Хатчел. Или, правильнее сказать, он не ТОЛЬКО ребенок. Он еще и гений. Это слишком хрупкое состояние.

Маргарет почувствовала, что у нее пересохло во рту.

– Что вы хотите этим сказать?

– Мне не хотелось бы напрасно вас тревожить, миссис Хатчел. Но видите ли, если мальчик лишится таланта... Ну, он может умереть.

Она побледнела.

– О, нет. Он...

– Иногда такое случается, миссис Хатчел. Мы могли бы попробовать кое-какие процедуры, но у нас нет времени. Ожидается, что дату вашего отбытия скоро объявят. А такое лечение длится годами.

– Но Дэвид...

– Дэвид развит не по годам и чересчур эмоционален. Он вложил в свою музыку гораздо больше, чем допустимо для здоровья. Частично это объясняется слепотой, частично потребностью в музыкальном самовыражении. Для гения Дэвида это равносильно самой жизни.

– Мы не сможем оставить его, – прошептала Маргарет. – Мы просто не сможем. Вы понимаете. Мы настолько близки друг другу, что мы...

– Может, вам отказаться от полета и позволить кому-либо другому занять ваше место...

– Это бы убило Уолтера... моего мужа. Он жил ради этого полета. – Она покачала головой. – В любом случае, я не уверена, что мы могли бы просто отказаться. Помощник Уолтера, доктор Смайт, погиб в авиакатастрофе близ Феникса на прошлой неделе. Замену уже подобрали, но, я думаю, вы понимаете, насколько важна работа Уолтера для выживания колонии.

– Я читал про Смайта, но не обратил внимания на такой аспект проблемы, – кивнул Линквист.

– Я для колонии не важна, – продолжила Маргарет. – И дети, естественно, тоже. Но экологи – от них зависит успех всей нашей попытки. Без Уолтера...

– Тогда мы просто должны найти выход из этой ситуации, – сказал Линквист и встал. – Мы придем завтра, чтобы еще раз осмотреть Дэвида, миссис Хатчел. Доктор Моуэри заставил его принять кое-какие таблетки, а потом дал успокаивающее. Мальчик крепко проспит всю ночь. Если же все-таки возникнут какие-то осложнения, позвоните по этому номеру. – Он вытащил из бумажника визитку и вручил ее Маргарет. – Проблема с весом, это весьма неприятно. Я уверен, что все было бы нормально, если бы он смог прихватить это чудовище с собой. – Линквист похлопал по крышке рояля. – Что ж... спокойной ночи.

Когда Линквист ушел, Маргарет прислонилась к входной двери.

– Нет, – прошептала она. – Нет... нет... нет... – Немного погодя она прошла к аппарату в гостиной и позвонила Уолтеру. На вызов сразу же ответили. Маргарет заметила, что муж встревожен, и потянулась к нему, пытаясь успокоить.

– Ну что, Маргарет? С Дэвидом все в порядке?

– Дорогой, это... – она сглотнула. – Это из-за рояля. "Стейнвей" твоего отца...

– Рояль?

– Доктор просидел здесь весь вечер и ушел несколько минут назад. Психиатр говорит, что если Дэвид утратит рояль, то может потерять и музыку... а если он потеряет музыку, то может... умереть.

Уолтер моргнул.

– Из-за рояля? О, конечно, должно быть что-то...

Маргарет пересказала ему все, что узнала от доктора Линквиста.

– Мальчик так сильно похож на папу, – сказал Уолтер. – Тот однажды устроил скандал из-за того, что скамеечка у рояля оказалась на полдюйма ниже, чем надо. Господи! Я... Линквист сказал, что мы можем сделать?

– Он сказал, что если бы мы могли взять с собой рояль, это бы решило...

– Эту громадину? Эта проклятая штуковина весит больше тысячи фунтов! Это втрое больше, чем весь багаж, разрешенный нашей семье.

– Я знаю. Я ничего не могу придумать. Вся эта неразбериха с подготовкой к полету, а теперь... Дэвид.

– Полет! – рявкнул Уолтер. – Великий Боже! Я чуть не забыл со всеми этими тревогами о Дэвиде. Сегодня вечером определили дату отлета. – Он посмотрел на свои часы. – До старта четырнадцать дней и шесть часов плюс-минус несколько минут. Старик сказал...

– Четырнадцать дней!

– Да, но у вас есть только восемь дней. Эта дата сбора колонии. Погрузочные команды отправятся за вашим багажом после полудня...

– Уолтер! Я даже не решила, что... Я была уверена, что у нас есть еще хотя бы месяц. Ты сам говорил...

– Я знаю. Но производство горючего опередило график, и долговременный прогноз погоды благоприятен. И это часть психологии – не затягивать отъезд. Тогда шок внезапности не позволяет развиться ностальгии.

– Но что мы будем делать с Дэвидом? – Маргарет прикусила нижнюю губу.

– Он не спит?

– Не думаю. Ему дали успокаивающее.

Уолтер нахмурился.

– Я хочу утром поговорить с Дэвидом. В последнее время я слишком мало уделял ему внимания, но...

– Он понимает, Уолтер.

– Я в этом уверен, но хочу сам его увидеть. Мне бы хотелось выкроить время и заехать домой, но сейчас так много дел. – Он покачал головой. – Я просто не понимаю, как ему могли поставить такой диагноз! Вся эта суета из-за рояля!

– Уолтер... ты не привязан к вещам. Для тебя это место занимают люди и идеи. – Она опустила глаза, пытаясь не расплакаться. – Но некоторые люди могут любить и неодушевленные предметы... вещи, означающие уют и безопасность. – Маргарет сглотнула.

– Полагаю, что я просто не понимаю, – покачал головой Уолтер. – Хотя мы что-нибудь придумаем. Рассчитывай на это.

Маргарет выдавила из себя улыбку.

– Я знаю, что ты сделаешь это, дорогой.

– Теперь, когда известно время отлета, это поможет ему забыть о своих привязанностях к вещам.

– Наверное, ты прав.

Уолтер взглянул на свои наручные часы.

– Пора закругляться. У меня идут кое-какие эксперименты. – Он подмигнул. – Я по вам соскучился.

– И я, – прошептала Маргарет.

Утром был звонок от Престера Чарлсуорси, директора колонии. Его лицо возникло на экране фона в кухне Маргарет как раз тогда, когда она закончила сервировать завтрак для Риты. Дэвид все еще в постели. И Маргарет ни одному из них не сказала про дату отлета.

У Чарлсуорси были костистые черты лица и нервные манеры. Он производил впечатление неотесанного, мужлана до тех пор, пока вы не замечали острый, пристальный взгляд его бледно-голубых глаз.

– Извините, что вас побеспокоил, миссис Хатчел.

Маргарет попыталась успокоиться.

– Ничего страшного. Мы все равно ждали звонка от Уолтера. Я думала, что это он.

– Я только что с ним разговаривал, – сказал Чарлсуорси. – Он рассказал мне про Дэвида. Утром мы получили рапорт доктора Линквиста.

После бессонной ночи с периодическими посещениями Дэвида, Маргарет чувствовала, что ее нервы звенят от раздражающей беспомощности. Она с готовностью ухватилась за наихудшее объяснение, которое пришло ей в голову. – Вы вычеркнули нас из списка колонистов! – выпалила она. – Вы нашли другого эколога...

– Нет, миссис Хатчел! – Доктор Чарлсуорси глубоко вздохнул. – Я знаю, что мой звонок покажется вам странным, но наша маленькая группа будет в одиночестве в чуждом мире. Почти десять лет мы будем очень зависимы друг от друга... пока не доберется следующий корабль. Мы все должны делать вместе. Я просто хочу вам помочь.

– Извините, – ответила она. – Но сегодня ночью мне практически не удалось поспать.

– Я прекрасно вас понимаю. Поверьте, мне бы очень хотелось отправить Уолтера домой сейчас. – Чарлсуорси пожал плечами. – Но это невозможно. После смерти бедняги Смайта Уолтеру пришлось нести дополнительный груз. Без него мы не сможем подготовиться к колонизации.

Маргарет провела языком по пересохшим губам.

– Доктор Чарлсуорси, существует ли возможность... я имею в виду... рояль – взять его на корабль?

– Миссис Хатчел! – Чарлсуорси отпрянул назад от своего экрана. – Он, должно быть, весит с полтонны!

Маргарет вздохнула.

– Я позвонила сегодня утром в компанию, которая перевозила рояль в этот дом. Они проверили свои записи. Рояль весит тысячу четыреста восемь фунтов.

– Вопрос закрыт! В конце концов... нам пришлось отказаться от важной техники, которая весила вполовину меньше!

– Я в отчаянии. Все время думаю над словами доктора Линквиста. О том, что Дэвид умрет, если...

– Конечно, – сказал Чарлсуорси. – Вот поэтому я вам и позвонил. Я хочу, чтобы вы знали о том, что нами предпринято. Мы послали этим утром Гектора Торреса на фабрику Стейнвея. Гектор – один из краснодеревщиков нашей колонии. Люди Стейнвея великодушно согласились раскрыть все свои секреты, чтобы Гектор смог изготовить точную копию этого рояля – соответствующую во всех деталях. Филипп Джексон, один из металлургов, сегодня днем последует за Гектором по тому же поводу. Я уверен, что когда вы расскажете об этом Дэвиду, то он успокоится.

Маргарет вытерла слезы.

– Доктор Чарлсуорси... я не знаю, как мне благодарить вас.

– Не надо благодарностей, моя дорогая. Мы одна команда... и в одной упряжке. – Он кивнул. – А теперь окажите мне, пожалуйста, любезность.

– Конечно.

– Если сможете, постарайтесь не беспокоить Уолтера на этой неделе. Он исследует мутации, что могут позволить нам скрещивать земные растения с уже растущими на планете С. Сейчас он проводит заключительные тесты с образцами грунта. Это решающие тесты, миссис Хатчел. Они позволят нам сэкономить несколько лет на начальной стадии установления нового экологического баланса.