Текст книги "Новеллы: Ветеран войны. Дрова. Друг не подведет"

Автор книги: Фрэнк Харди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Кто это? – воскликнул он, – Неужто полицейский?

– Да нет. – Дарки смотрел через заднее стекло кабины. – Это всего – навсего Клэри Симпсон возвращается домой из пекарни. Он ничего не поймет. Ума не хватит.

– Но он нас видел!

– Думаешь, он видит в темноте?' Да ты труслив, как заяц!

– Скорей бы отвезти остаток тебе и мне и лечь спать. Да и тогда нас могут накрыть!..

В ответ Дарки снова начал насвистывать, сменив прежнюю песенку на «Матушку Макри». Он, видимо, замечтался и едва не пропустил поворот в узкую уличку позади дома Эрни. Борт грузовика громко заскрежетал об ограду.

– Тише ты, Дарки! Разбудишь соседей!

– Если к ним въехать через переднюю дверь и выехать через заднюю, они и тогда не проснутся, – беспечно отозвался Дарки, останавливая грузовик за домом Эрни. Ледок на замерзших лужах затрещал под колесами.

– Дарки, ты ведь уже сбросил половину дров!

– Э, да говорил я тебе, у меня их полно. А вы помрете от холода, если я о вас не позабочусь.

И во двор Эрни с глухим стуком полетели чурбаки.

– Теперь мне надолго хватит, – сказал Эрни.

– Тебе и полагается больше, чем тем трепачам. Ты ведь ездил со мной, не так ли? – усмехнулся Дарки, с легко-

Crbto швыряя за ограду еще два громадных чурбана. – Бери эту вывеску тоже, – добавил он, бросая во двор треснувшую деревянную табличку.

– Лучше уничтожить ее, Дарки!

– Пригодится утром на растопку… Теперь выедем назад и свалим остальное у меня. Надо успеть до рассвета… Потом я подвезу тебя до дому и верну Спарго его грузовик.

На главной улице машина поровнялась с домом старой вдовы – пенсионерки.

– Держу пари, старуха давненько не видела дров, – сказал Дарки. – Надо бы и ей малость подбросить.

– Немного же у тебя останется на продажу!

– От пары чурбаков у меня не убудет. У меня же полный сарай! Да и в кузове еще немало.

Дарки с размаху бросил три большущих чурбана прямо в середину старательно возделанного цветника. В это мгновение дверь отворилась и седая женщина в пижаме уставилась на них из-за керосиновой лампы.

– Кто это? – спросила она дрожащим, испуганным шепотом. Затем, видимо, поняв, что происходит, она задула лампу и прикрыла дверь.

– Ух ты, и напугали же мы ее, – сказал Дарки. – Э, да не беда! Если ей не с кем согреться в постели, так хоть у огня погреется.

И, как всегда, он радостно расхохотался над собственной шуткой.

– Ты меня замучил, Дарки. Я помираю от страха. У меня прямо все нутро выворачивает. Ради бога, забирай свои дрова и отпусти меня.

Грузовик свернул на улицу, где жил Дарки. В тусклом предутреннем свете выплыл ветхий домишко, в котором ютился с женой и тремя детьми непреклонный Коннорс Гундосый.

– Бьюсь об заклад, эта сволочь храпела в постели, пока мы добывали дрова. Даже и в подарок не принял бы! Подумаешь!

– Не так уж он плох, старина Коннорс, – вступился Эрни.

– Я тебе говорю, в душе он паршивый скеб. Он за Колсона голосовал.

– Ты ведь не знаешь наверняка, за кого он голосовал, Дарки. А много мы получили от того, что голосовали за лейбористов?

– Говорю тебе, он проклятый скеб всей своей душонкой. Но сдается мне, что жена и дети здесь ни при чем. Держу пари, они там закоченели. Надо им подкинуть чурбанчик.

– Да ты себе-то всего полдюжины оставил!

– Сколько тебе твердить – у меня полон сарай дров! – огрызнулся Дарки, круто разворачивая грузовик. – И деньги у меня тоже есть. В прошлую субботу на скачках выиграл…

В домишке никто не шевельнулся, пока они выгружали дрова. Потом, выводя машину из узкого переулка, Дарки со злобой проворчал:

– Чтоб он сгорел на этих дровах!

– Скоро рассветет, – сказал Эрни, когда они остановились у старенького дома Дарки.

– Я мигом. – Дарки торопливо спрыгнул на землю. – Тут всего-то два или три чурбака. Я их брошу прямо в палисадник.

– Отнеси лучше во двор. В палисаднике кто-нибудь увидит, и нас схватят. Я тебе помогу.

– Сам управлюсь. Думаешь, все такие хилые, как ты?

– Но ведь тяжело. Я помогу тебе…

– Сказал тебе, справлюсь! – буркнул Дарки.

Несмотря на протесты Эрни, он откинул задний борт грузовика, взял, поднатужившись, увесистый чурбан под одну руку, два поменьше под другую и, покачиваясь, двинулся по боковой дорожке к заднему двору.

Замерцал морозный рассвет. Эрни ждал.

«Чудной парень этот Дарки, – думал он. – Хотел бы я знать – есть ли у него хоть полено в сарае?..»

Перевод И. Архангельской и М. Литинской

Друг не подведет

Вы, наверно, заметили, что иногда совершенно несхожие люди становятся закадычными друзьями. Возьмите хотя бы Энди и Сэнди. Это была самая странная дружба, какую я только встречал в жизни.

Энди был рослый парень, с черной вьющейся шевелюрой, жизнерадостный, услужливый. Сэнди был приземистый, плотный, на рыжеватой голове уже завелась плешь. Характером он отличался флегматичным, почти угрюмым. Казалось, ничего между ними не было общего, наоборот, они вечно ссорились друг с другом – больше по пустякам, а иногда и всерьез.

Я и познакомился с ними как раз во время такой стычки.

В то утро, когда эти двое впервые появились у нас на скотобойнях, несколько наших ребят сидело в кабачке. В двери поминутно входили полусонные люди и заказывали завтрак. Энди и Сэнди уселись за наш стол, между мной и Перком О’Коннеллом, пожилым одноглазым человеком, которого мы выбрали секретарем нашего местного профсоюза.

– Ну что, пришли наниматься сюда, ребята? – спросил Перк.

– Угу, – сказал Энди, – на прошлой неделе взяли расчет у Энгвина – и сюда.

– А как там было, у Энгвина?

– Плохо. Потому и бросили. Он изверг, вот он кто, этот Энгвин.

– Да, мне говорили, – заметил Перк.

– Это не совсем так, – вмешался Сэнди, громко прихлебывая чай. – Не так уж Энгвин плох. Бывали у меня места и похуже.

– У тебя бывали места и получше, – резко повернулся к нему Энди. – Энгвин грабит нашего брата рабочего, набивает мошну да еще считает, что это мы его обкрадываем. Боится, как бы не утащили у него баранины на жаркое. Разве не так, приятель? – обратился он к Перку.

– Слыхал я, что у Энгвина трудно работать, его люди жадные, прижимистые, – промолвил Перк. – Гонят без передышки с этим их конвейером, верно?

– Слов нет, у этой банды не заработаешь, – не сдавался Сэнди. – Но не так уж там плохо, как Энди говорит.

– Если тебе там нравилось, так какого же черта ты ушел? – огрызнулся Энди.

– Говорили, что тут лучше.

– Так о чем же ты споришь? Ну о чем? – кипятился Энди.

– Я не спорю. Просто ты преувеличиваешь, вот и все…

Вскоре они нанялись резать скот на небольшую бойню.

– И бреем и причесываем по первому разряду, – говорил, посмеиваясь, Энди.

Они во всем были прямой противоположностью друг другу, но всегда их видели вдвоем – водой не разольешь.

Вместе приходили на бойню, вместе завтракали, работали рядом, вместе заходили в кабачок и снимали вместе одну комнату. Они не расставались и по воскресеньям. В этот день они отправлялись на скачки и, как правило, проигрывали. Каждый сваливал неудачу на другого. Особенно издевался Энди над тем, что Сэнди ничего не смыслит в лошадях.

– Он не может отличить обыкновенной лошади от призовой, – сказал мне однажды Энди. – Только пускает на ветер наши деньги.

– То есть как «наши»? – не понял я.

– Мы ведь дружки, как вам известно, ну и кошелек у нас общий. Но, правду говоря, я еще больше трачу денег, чем старина Сэнди.

Они спорили о скачках чуть ли не круглые сутки, и каждый норовил поддеть другого.

Я работал в соседнем загоне и убедился, что и юмор у каждого был свой, особый, – этим они больше всего и отличались друг от друга. Энди был природный шутник; его насмешки отличались тонкостью и подлинным остроумием. Сэнди, наоборот, был способен только на безвкусные колкости и плохо замаскированные личные выпады.

– Совсем недурно для такого старого хрыча, как ты, – подшучивал Энди, следя за работой друга.

Сэнди только бросал на него свирепые взгляды: он не успевал придумать подходящий ответ.

Казалось, Сэнди нарочно пропускал мимо ушей шутки друга, чтобы весь запас своего небогатого юмора сберечь до удобного случая. А Энди, наоборот, с царственной щедростью рассыпал тысячу и одно острое словечко и множество забавных прозвищ. Все это было так оригинально и неожиданно, что даже тот, кого он высмеивал, хохотал вместе со всеми.

Не прошло и недели после их прихода к нам, как Энди уже назвал Перка О’Коннелла Лордом Нельсоном. Его острое чувство смешного не упускало ничего. Не пропустил он и старого Бэнди Джоунза. Бэнди было уже за семьдесят, он работал на бойне со дня ее основания, почти полвека. Работа у него была такая: он убирал со двора дохлых овец, остатки свиной кожи и прочую дрянь и отправлял все к Кокбэрну, где в котлах вываривали из этого всякую всячину. От орлиного глаза старого Бэнди не ускользало ничего, и Энди сразу взял это на заметку.

– Эй, гляди в оба, брат! – крикнул он мне однажды.

– А в чем дело, Энди?

– Гляди в оба, а то Бэнди утащит тебя и сдаст Кокбэрну! Шевелись быстрее! Глаза навыкат! – выкрикивал он, как только Бэнди появлялся во дворе.

За завтраком мы обычно играли в карты, и Энди особенно изощрялся в этот час. Как-то раз у Сэнди оказалось два туза. Энди мгновенно вытащил две груши из тарелки с компотом и торжественно заявил:

– У меня тоже пара^[3], я выиграл!

Сэнди, как всегда, ответил нечленораздельной бранью.

Однажды мы вместе вышли из дому и направились к автобусу. Энди первым заметил приближающуюся машину и бросился бежать. Запыхавшийся Сэнди едва поспевал за ним, и тут у него слетела шляпа. Потеряв несколько секунд, он не успел вскочить в автобус. Энди весело помахал ему из окна машины.

Назавтра, когда мы собрались в кабачке, Энди сказал мне со смиренным видом:

– Сэнди неплохой бегун, не правда ли? Если бы только не случай со шляпой…

– Да, – сказал я, предвкушая шутку. – Я едва поспевал за ним.

– Знаешь, – продолжал Энди, – когда я вошел в автобус, одна старуха, которая видела, как бежит Сэнди, сказала мне: «Пари держу, этот старичок в молодости умел неплохо бегать».

Сэнди был очень раздосадован.

– Я-то хоть волосы расчесываю! – крикнул он наконец. – Не так, как другие, что причесываются раз в год, на рождество…

Но пришел черед и для Сэнди отплатить другу.

– Теперь я сыграю шутку с Энди, – сказал он мне раз утром. – Он тут завел шашни с одной девицей, подбородок у нее лошадиный, точь-в-точь как у Джека Элберта^[4].

– А в чем же тут шутка, Сэнди?

– А ты скажи ему, – зашептал Сэнди, – что видел его вчера в кино с… Джеком Элбертом. Клянусь богом, он взбесится!

– Нет уж, лучше ты сам скажи.

– Ладно! – Сэнди зашагал в сторону Энди, обдиравшего овцу. – Понравилось тебе вчера кино, Энди? – крикнул он.

– Угу, неплохая картина, – проворчал Энди.

– Говорят, ты был там с Джеком Элбертом?

– О ком это ты толкуешь, не пойму? – сказал недовольно Энди.

– О Джеке Элберте с длинным подбородком, о твоей красотке.

– Заботься лучше о собственной роже! – огрызнулся Энди.

Сэнди был вне себя от радости: он нашел слабое место в панцире острослова Энди. Теперь у него был постоянный ответ на шутки друга.

– Ему это не нравится, клянусь богом, – говорил он мне. И каждый раз, когда Энди заикался насчет «старого хрыча», Сэнди торжественно выпаливал: – Зато у меня подбородок не такой, как у Джека Элберта!

Даже Джордж Доннелли, наш профсоюзный делегат, и тот оказался жертвой добродушного юмора Энди.

Как-то на бойню приехал репортер собирать информацию для газеты. Джордж Доннелли провел его по всем загонам. Перед отъездом газетчик спросил его, давно ли он здесь работает. Джордж сказал, что сорок лет. Полагая, что перед ним самый старый рабочий на бойнях, репортер написал заметку под заглавием «Отец наших боен». Это разобидело старика Бэнди Джоунза, который работал дольше Джорджа. Старик даже хотел писать в газету опровержение.

Когда Джордж явился к нам на следующий день, Энди сказал с невинным видом:

– Кажется, о вас написали в газете, Джордж.

– Да, но я не просил газетчика об этом. Что ему взбрело в его пустую голову, то и нагородил, ничего не проверив. Пусть только приедет сюда еще раз…

Энди подмигнул Сэнди и мне.

– А какой там был заголовок, Джордж, в вашем экземпляре?

– «Отец наших боен», – сказал делегат. – А что?

– Странное дело, – протянул Энди. – Должно быть, типографская опечатка. В моем экземпляре напечатано «Дед наших боен».

– Убирайся к дьяволу! – закричал Джордж, но, как ни досадовал, не мог и сам удержаться от смеха.

С тех пор Джорджа стали звать Дедом. По пятницам, в день сбора членских взносов, Энди встречал Джорджа возгласом:

– А вот и Дед пришел за пенсией. Раскошеливайся, ребята!

Оба друга аккуратно посещали ежемесячные профсоюзные собрания. Энди охотно выступал с речами, иногда его примеру следовал и Сэнди, чтобы поспорить. Тогда Энди брал слово вторично и с лукавым огоньком в глазах начинал так:

– Тут старина Сэнди наговорил разных нелепостей…

Впрочем, во время стачек оба боролись плечом к плечу и держались до конца.

Пришло время выборов в профсоюз, и я, к удивлению своему, убедился, что и в политике друзья расходятся: Энди поддерживал коммунистов, а Сэнди оказался заядлым лейбористом.

На выборах были, как полагается, два бюллетеня: «Промышленной группы» лейбористской партии и левого объединенного профсоюза. В спорах о том, чей список подлинно рабочий, Энди и Сэнди дошли чуть не до драки. Споры эти могли бы послужить темой для особого рассказа. Я подозреваю, что каждый из них так и опустил в урну бюллетень со списком, ненавистным для другого… Во время стачки Энди работал с коммунистической группой, существовавшей на скотобойнях, потом разнесся слух, что он вступил в компартию.

Однажды они работали, как всегда, в загоне, и я вдруг услышал, как Сэнди спросил у Энди:

– Говорят, ты теперь коммунист?

– Да, коммунист, – ответил Энди. – Я ведь и раньше сочувствовал им, еще во время кэрнских событий^[5].

– Ты бы все-таки поостерегся… В газетах пишут такое… Опасное это дело, по – моему. Кончишь тем, что сядешь в тюрьму.

– Это будет не впервые, – сказал Энди. – Вспомни, мы ведь однажды во время кризиса побывали там с тобой вместе.

– Ну, это другое дело.

– Видишь ли, Сэнди, когда человеку стукнуло сорок, пора заняться чем-либо полезным, сделать что-нибудь для нашего брата рабочего. Ведь не вся жизнь в том, чтобы опрокинуть стаканчик да глядеть в хвосты лошадям на скачках.

Меня удивило, как терпеливо Энди толкует обо всем этом с приятелем. Но еще больше поразил меня ответ Сэнди:

– Ты должен был раньше посоветоваться со мной, вот что!

После этого разговора Сэнди стал дразнить друга.

– Где твой красный галстук? – спрашивал он вдруг либо подпускал совсем уж несуразные шпильки: – Говорят, русские поедают своих детей…

Энди стал ходить на собрания, и Сэнди с каждым днем становился все угрюмее. Похоже было, что он просто ревнует Энди к коммунистам. Он даже принялся вышучивать друга за его спиной, чего никогда не делал раньше.

Но совсем по – другому получилось, когда об Энди непочтительно отозвался Махони – Бочка, вожак хозяйского «профсоюза» на бойнях.

Дело было так. Во время завтрака у Сэнди вдруг вырвались злые слова:

– Энди уехал в город за подрывной литературой.

Махони – Бочке эти слова пришлись по душе.

– В костер бы этого ублюдка – коммуниста! – проворчал он.

– Кого ты назвал ублюдком? – спросил, поднимаясь, Сэнди.

– А что? Разве тебя не бесит, что он теперь с этими проклятыми «коммо»^[6]?

Сэнди точно ощетинился весь.

– Всякий может иметь свое мнение. «Коммо», во всяком случае, больше делают для рабочих, чем твоя вшивая банда.

– А я считаю, что он изменник, ему место в тюрьме!

Все глаза устремились на спорящих.

Сэнди отодвинул ногой табуретку.

– Выйдем на минутку, – сказал он спокойно.

Для Махони – Бочки кулачная схватка с Сэнди могла быть только развлечением: это был детина огромного роста и с чудовищными кулаками, на которых и держался отчасти его авторитет.

Все вышли вслед за ними во двор и стали в круг.

– Это будет убийство и ничего больше, – прошептал мне Перк О’Коннелл, и я бросился уговаривать Сэнди.

– Стоит ли связываться? – осторожно сказал я.

– Никто не смеет называть моего друга изменником! – сказал Сэнди и стал стягивать с себя рубашку.

Они стояли лицом к лицу в середине круга, обнаженные до пояса: Махони – Бочка, огромный, немного обрюзгший, и Сэнди, приземистый, с усыпанной веснушками грудью, с сильно развитыми бицепсами.

– Давай сигнал, и пусть дерутся честно, – сказал кто-то.

Я подумал: «Какая тут может быть честная драка?»

Махони – Бочка яростно ринулся на Сэнди и сбил его с ног скорее тяжестью тела, чем ударом. Как раз в то мгновение, когда Сэнди подымался на ноги, появился, расталкивая толпу, Энди. Противники сблизились снова, но Энди стал между ними.

– Убирайся отсюда, парень, – сказал Сэнди, отводя его руку.

Энди отступил и стал рядом со мной.

– Я убью Бочку за это, – пробормотал он.

Я не успел ничего сказать. Махони – Бочка снова кинулся на Сэнди. Но тот отскочил в сторону и неожиданно ударил противника в солнечное сплетение. Махони – Бочка сердито заворчал.

– Старик умеет драться, не думай, – сказал Энди. – Но Бочка слишком тяжел для него.

Махони тем временем сблизился с Сэнди и принялся молотить его своими кулачищами. Сэнди упорно оборонялся, но сила была на стороне противника. От зверского. удара выше правого глаза Сэнди полетел на землю и кровь залила ему лицо. Зрители молчали, их взяла оторопь. Словно у них на глазах беспощадно избивали провинившегося ребенка.

– Я с ним посчитаюсь, с толстой сволочью, – бормотал Энди. – Он у меня получит свое…

Он шагнул вперед, но Сэнди был уже на ногах. Махони рванулся к нему, чтобы его прикончить, но Сэнди увернулся снова и с размаху въехал крепким кулаком в толстый живот верзилы. Каждый раз, когда Бочка наносил удар, Сэнди ускользал и тут же сильно бил противника под ложечку. Его встречные удары начинали действовать. Махони сопел, как старый паровоз. В толпе теперь все как один были на стороне Сэнди, его стали подбадривать криками.

Неожиданно Сэнди перешел в наступление. Он сделал ложный выпад правой в живот, и, когда Махони инстинктивно согнулся, обороняясь, Сэнди левой угостил его сильным крюком в челюсть. Бочка свалился, как оглушенный по темени бык.

Мы столпились вокруг Сэнди. Энди перевязывал ему разбитый глаз.

– Из-за чего все произошло? – допытывался Энди у приятеля.

– Не лезь не в свое дело, – отрезал Сэнди.

Мне думается, что Энди очень скоро узнал причину драки. Но приятели в тот же день снова повздорили из-за политики.

Через несколько дней Энди пришел на работу один. Он выглядел очень озабоченным.

– Где твой дружок? – спросил я.

– Старика всего скрючило, – тихо проговорил Энди. – Жалуется на сильные боли в кишках. Я вызывал доктора вчера вечером. Говорит, перитонит. Забрали его в больницу. Скверное дело, скажу тебе.

Энди работал молча часов до одиннадцати.

– Я, пожалуй, схожу в больницу, – сказал он вдруг. – Погляжу, как там старик борется со штормом.

И он ушел.

Два дня их загон стоял пустым. Потом туда пришли двое новых рабочих. Я спросил у них:

– Не знаете, что там вышло с этими двумя, которые работали тут, с Энди и Сэнди?

– Один из них в больнице, что ли. Говорят, помирает. А другой все ходит вокруг больницы. Сказал хозяину, что не вернется, вот нас сюда и послали.

Энди пришел через несколько дней, в обеденный перерыв. Взглянув на него, я сразу понял все.

– Может, пойдем выпьем? – предложил он.

Мы пошли вниз по улице, не произнося больше ни слова.

В кабачке Энди заказал три порции. Бармен посмотрел на него удивленно, да и я не понял, к чему он клонит. Но Энди резко повторил заказ:

– Три порции, я сказал. Мы выпьем с товарищем, который помер.

Бармен поставил на прилавок три стаканчика.

– За Сэнди, за лучшего друга на свете, – сказал Энди.

Мы выпили в торжественном молчании. Третий стакан мы оставили на стойке^[7].

– Теперь ты можешь вылить его, – сказал Энди бармену.

– Как вы впервые встретились с Сэнди? – спросил я.

– На большой дороге, во время кризиса. Ты знаешь, как это бывает. Встречаешься с уймой людей, но только один становится тебе другом, по той ли причине или по другой – все равно. Он пришелся мне по душе. Мы рассказали друг другу свою жизнь. А потом уже не разлучались, даже во время войны. Мы много спорили, но все равно друг никогда не подведет. Ребята не очень-то высоко его ставили, но я его знал лучше, чем они.

Мы помолчали с минуту. Потом Энди сказал:

– А знаешь, какие были последние слова старика? Он пришел в себя на минутку. Я говорю ему: «Вид неплохой для такого старого хрыча, как ты». А он сжал мою руку как тисками и отвечает: «Зато у меня не такой длинный подбородок, как у Джека Элберта…»

В глазах Энди стояли слезы. Признаться, и мои глаза были на мокром месте: у меня тоже был когда-то приятель, он умер много лет назад. Я знал, что Энди больше не найдет такого друга, как покойный Сэнди.

– Я уезжаю на север, – заговорил снова Энди. – Условился с профсоюзом и получил разрешение от партии. Здесь мне больше невозможно оставаться.

Мы расстались. Временами мне чудится, что я слышу их голоса в соседнем загоне. Один, говорит: «Неплохо идет дело сегодня у такого старого хрыча, как ты!» Другой отвечает: «Зато у меня подбородок не такой, как у Джека Элберта…»

Между рабочими часто завязывается тесная дружба, и эта дружба перерастает в великое товарищество всех рабочих. Я думаю, что новое общество будет настоящим содружеством всех людей.

Перевод Л. Чернявского

notes

Примечания

1

Рассказ этот удостоен первой премии на конкурсе, организованном Австралийским советом защиты мира. – Прим. перев.

2

Имеется в виду националистическая партия – название, принятое консервативной партией Австралии в 30–х годах. – Прим. перев.

3

Игра слов: pair – пара и pear – груша произносятся одинаково. – В этом рассказе все примечания автора.

4

Английский комедийный киноактер.

5

Крупное волнение безработных в Кэрнсе, штат Квинсленд, в 1934 году.

6

Так называют коммунистов австралийские реакционеры.

7

Старый обычай австралийских рабочих – заказывать стаканчик в честь покойного друга.