Текст книги "Врата"

Автор книги: Фредерик Пол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

| радиации звезды А6. Ларр и Эвелин Конечны серьезно

| болели на обратном пути, вероятно, из-за

| облучения, но поправились. Никаких образцов или

| артефактов.

Можно рассчитывать на премию: сто миллионов долларов, если найдешь чуждую цивилизацию, пятьдесят миллионов тем, кто найдет корабль хичи, больший, чем пятиместный, миллион баков за открытие пригодной для заселения планеты.

Вам кажется странным, что платят всего какой-то несчастный миллион за целую планету? Беда вот в чем. Ну, нашли вы планету. И что вы с ней будете делать? Нельзя рассчитывать избавиться от избытка населения, если можно перевозить за раз только четверых. Четыре человека плюс пилот – это все, что можно вместить на крупнейший корабль на Вратах. (А если пилота не будет, корабль не вернется). Так что Корпорация поддерживает несколько небольших колоний, одну процветающую на Пегги, остальные чуть живы. Но это не решает проблему двадцатипятимиллиардного населения, по большей части голодающего.

Большие премии на повторах не заработать. Может, их вообще невозможно получить, может, то, за что их обещают, вообще не существует.

Странно, что никто не нашел ни следа чуждого разумного существа. Но за восемнадцать лет, за две с лишним тысячи полетов никто не нашел. Нашли с десяток пригодных для обитания планет плюс еще сотню таких, на которых человек сможет выжить, если это абсолютно необходимо; как живут, например, на Марсе или на Венере. Найдены слабые следы прошлой цивилизации – не человеческой и не хичи. И еще подарки от хичи. И их, кстати, в «муравейниках» Венеры больше, чем мы нашли в остальной Вселенной. Даже Врата были очищены почти полностью, когда хичи уходили.

Проклятые хичи, зачем им понадобилась такая аккуратность?

| ОБЪЯВЛЕНИЯ

|

| Органы на продажу. Любые парные органы,

| лучшего качества. Нуждающимся предлагаем левое

| предсердие, левый и правый желудочки и прилегающие

| органы. Для проверки совместимости тканей телефон

| 88-703.

|

| Игра в хнефаталь, шведский и московский стили.

| Большой турнир Врат. Научим. 88-122.

|

| Приятель из Торонто хотел бы послушать, каково

| там, вне. Адрес Тони, 995 Бей Торонто Канада

| V5S2F3.

|

| Помогаю выплакаться. Я помогу вам понять вашу

| боль. 88-622.

Итак, мы отказались от повторов, потому что на них не заработаешь, и выбросили из головы специальные премии за находки, потому что планировать эти находки невозможно.

Наконец мы замолчали и смотрели друг на друга, а потом даже не стали смотреть.

Что бы мы ни говорили, мы не полетим. У нас не хватает смелости. Клара сломалась в своем последнем полете, а я даже этого не пережил.

– Ну, – сказала Клара, вставая и потягиваясь, – пожалуй, поднимусь вверх и выиграю несколько баков в казино. Хочешь посмотреть?

Я покачал головой. «Лучше вернусь на работу. Если она еще у меня есть». Мы поцеловались и пошли в ствол. Когда кабель достиг моего уровня, я потрепал Клару по лодыжке и выпрыгнул. Настроение было не очень. Мы столько усилий затратили на утверждения, что только на нынешние рейсы не стоит записываться, что я сам почти поверил в это.

Конечно, мы даже не упоминали другой тип вознаграждения – премии за опасность.

Надо совсем дойти, чтобы отправиться за ними. Например, Корпорация предлагает премию в полмиллиона долларов тем, кто согласится вылететь по курсу, по которому уже вылетал корабль... и не вернулся. Полагают, что, возможно, что-то произошло с кораблем, горючее кончилось, например. А второй корабль, может быть, даже спасет экипаж первого. (Отличный шанс!) Более вероятно, разумеется, то, что прикончило первый корабль, по-прежнему там и ждет вас.

Раньше была премия в миллион, потом ее повысили до пяти миллионов, если вы попытаетесь изменить установку курса после старта.

Причина повышения премии до пяти миллионов в том, что не стало находиться добровольцев. Все, буквально все, пытавшиеся это сделать, не вернулись. Потом перестали приглашать и наконец запретили всякие изменения курса. Но время от времени запускают корабли, с которыми что-нибудь сделали, например, подстроили компьютер, который предположительно должен вступить в симбиоз с системами хичи. На такие корабли тоже не стоит ставить. Запрет на изменение курса дан не без причины. Курс нельзя изменить, находясь в корабле. Может, вообще его нельзя изменить, не уничтожив при этом корабль.

Я однажды видел, как пять человек попытались получить десятимиллионную премию за опасность. Какой-то гений из постоянного штата Корпорации работал над тем, как перевозить за раз больше пяти человек или соответствующий эквивалент в грузе. Мы не знаем, как построить корабль хичи, и не было найдено ни одного по-настоящему большого корабля. Поэтому он решил обойти препятствие, используя пятиместный корабль как что-то вроде буксира.

Из металла хичи построили космическую баржу. Ее нагрузили мусором и вывели на энергии шлюпки пятиместный корабль. Шлюпка работает на жидком кислороде и водороде, и их легко накачать снова. Потом привязали баржу к кораблю одноволоконными тросами хичи.

Мы следили за всем этим по телевидению. Видели, как натянулись тросы, когда корабль начал разгоняться на энергии шлюпки. Затем включили основной двигатель.

Мы видели на экране, как баржа дернулась, а корабль просто исчез.

Он не вернулся. Замедленная съемка показала последние мгновения происходившего. Тросы разрезали корабль на части, как крутое яйцо. Люди в нем так и не поняли, что случилось. Десять миллионов остались у Корпорации; никто больше не захотел попытаться.

Я выдержал вежливую укоризненную лекцию Шики и короткий, но крайне неприятный звонок Сена, но это все. Через день-два Шики снова начал позволять нам отлынивать.

Почти все время я проводил в Кларой. Часто мы договаривались встретиться в ее постели, иногда – для разнообразия – в моей. Почти каждую ночь мы спали вместе. Может, вам кажется, что мы пресытились этим? Нет. Спустя какое-то время я уже не понимал, зачем мы занимаемся сексом: ради удовольствия или чтобы не думать о том, какие мы на самом деле. Я обычно лежал и смотрел на Клару, которая отворачивалась, лежа на животе, и закрывала глаза, даже если мы через две минуты собирались вставать. Я думал о том, как хорошо знаю каждую складку и каждый изгиб ее тела. Я чувствовал ее сладкий запах – запах секса и желания, о, желания! Желания того, что мне недоступно, что я не мог высказать: квартиры под Большим Пузырем для нас с Кларой, воздушной лодки и ячейки в туннелях Венеры для нас с Кларой, даже жизни в пищевых шахтах с Кларой. Вероятно, я был влюблен. Но тут, по-прежнему глядя на нее, я чувствовал, как поворачивается мой внутренний взгляд и меняется картина, и я вижу женский эквивалент меня самого: труса, которому дан величайший шанс, какой может быть дан человеку, и который страшно боится им воспользоваться.

Встав с постели, мы вдвоем бродили по Вратам. Похоже на свидания. Мы не часто ходили в «Голубой Ад», или в залы голограмм, или даже в рестораны. Вернее, Клара ходила. Я не мог себе этого позволить и ел обычно в столовой Корпорации; там пища включена в мое ежедневное содержание. Клара не отказывалась платить за нас обоих, но и не очень радовалась этому: в последнее время она много играла и много проигрывала. Но были и другие возможности: группы народных танцев, вечеринки, вечеринки с картами, концерты, дискуссионные группы. Все это бесплатно и иногда интересно. Или мы просто исследовали новые места.

Несколько раз мы побывали в музее. Мне там не очень понравилось. Я чувствовал какую-то... ну... укоризну.

Первый раз мы оказались там в тот день, как я пропустил работу, в день отлета Виллы Форхенд. Обычно музей полон народу: экипажи с крейсеров, с коммерческих кораблей, туристы. На этот раз почему-то было всего несколько человек, и мы могли спокойно все рассмотреть. Сотни молитвенных вееров, этих маленьких тонких хрустальных штук, самых часто встречающихся артефактов хичи: никто не знает, для чего они предназначались, но они очень красивы, и хичи оставляли их повсюду во множестве. Оригинал анизокинетического двигателя, который уже принес счастливчику – нашедшему его старателю – в процентах от использования двадцать миллионов долларов. Его вполне можно сунуть в карман. Шкуры. Растения в формалине. Оригинал пьезофона, сделавший каждого из членов трех экипажей ужасно богатым.

Вещи, которые легче всего украсть: молитвенные веера, кровавые бриллианты, огненные жемчужины, – находились за прочным небьющимся стеклом. Я думаю, к ним даже подведена сигнализация. Это удивительно – для Врат. На Вратах не действуют никакие законы, кроме распоряжений администрации. У Корпорации есть своя полиция и есть правила – нельзя, допустим, красть или убивать, – но нет никаких судов. Если вы нарушаете правила и служба безопасности Корпорации вас засекла, вас отправляют на один из крейсеров на орбите. Ваш собственный крейсер, откуда вы прилетели. Но если крейсер не захочет вас принять или если вам удастся договориться с каким-нибудь другим кораблем. Корпорация не возражает. На крейсере вы предстаете перед судом. Поскольку с самого начала известно, что вы виноваты, у вас есть три выхода. Первый – оплатить дорогу домой. Второй – поступить на службу на крейсер, если вы ему нужны. Третий – выброситься из шлюза без скафандра. Поэтому, как вы поняли, хоть на Вратах нет законов, но и преступлений почти не бывает.

Но, конечно, драгоценные экспонаты все равно закрывают, потому что у туристов может возникнуть искушение прихватить один-два сувенира.

И вот мы с Кларой рассматривали кем-то найденные сокровища... и не обсуждали то, что нам следует отправиться на поиски новых.

И дело не только в экспозициях. Конечно, они очаровывали: это вещи, которых касались руки (щупальца, клешни?) хичи, и пришли они из невообразимо далеких мест. Но еще больше меня привлекали мерцающие экраны. На них постоянно сменялись данные: отчеты обо всех полетах, один за другим; соотношение вылетов к возврату; суммы, выплаченные счастливцам-старателям; список тех, кому не повезло, медленный длинный список, имя за именем, ползущий по экрану. Общий итог: 2355 стартов (пока мы были в музее, число изменилось вначале на 2356, потом на 2357; мы ощутили вибрацию двух стартов), 841 успешное возвращение.

Стоя перед какой-нибудь витриной, мы с Кларой не смотрели друг на друга, но я чувствовал, как она сжимает мою руку.

Определение «успешный» несколько условно. Оно означает, что корабль вернулся. Оно ничего не говорит о том, вернулся ли экипаж и в каком состоянии.

После этого мы ушли из музея и на обратном пути почти не разговаривали.

Я подумал, что Эмма Фотер сказала мне правду: человечество нуждается в достижениях старателей. Очень нуждается. Многие голодают, и, возможно, технология хичи сделает их жизнь более терпимой. Если старатели отыщут образцы этой технологии.

Даже если это стоит нескольких жизней.

Даже если это жизнь Клары и моя собственная. Хочу ли я, задал я себе вопрос, чтобы мой сын – если у меня когда-нибудь будет сын – провел детство, как я?

Мы вышли на уровне Бейб и услышали голоса. Я не обратил на них внимания. Я пришел к решению. «Клара, – сказал я, – Клара, послушай. Давай...»

Но Клара смотрела мимо меня. «Боже! – сказала она. – Посмотри, кто это!»

Я повернулся и увидел висящего в воздухе Шики, он разговаривал с девушкой, и я с изумлением понял, что это Вилла Форхенд. Она поздоровалась с нами, выглядела она одновременно смущенной и довольной.

– Что случилось? – спросил я. – Ты разве не вылетела только что? Около восьми часов назад?

– Десять, – ответила она.

– Что-то случилось с кораблем, и вам удалось вернуться? – предположила Клара.

Вилла печально улыбнулась. «Ничего подобного. Я вылетела и вернулась. Самый короткий рейс из всех: я побывала на Луне».

– На земной Луне?

– Да. – Казалось, она с трудом сдерживает смех. Или слезы.

Шики утешающе сказал: «Тебе обязательно дадут премию, Вилла. Один корабль полетел на Ганимед, и Корпорация разделила между членами экипажа полмиллиона долларов».

Она покачала головой. «Даже я все понимаю, Шики, дорогой. Конечно, нам дадут премию. Но слишком маленькую, так что никакой разницы. Нам нужно больше». – Вот что удивительно в этих Форхендах: они всегда говорят «мы». Очень дружная семья, хотя с посторонними они об этом не говорят.

Я дотронулся до нее – утешая, выражая сочувствие. «Что ты собираешься делать?»

Она удивленно посмотрела на меня. «Я уже записалась на старт. Послезавтра».

– Что ж, – сказала Клара, – значит, у нас будут две вечеринки! Надо позаботиться... – Несколько часов спустя, когда мы ложились спать, она спросила:

– Ты что-то хотел сказать, когда мы увидели Виллу?

– Забыл, – сонно ответил я. Но я не забыл. Я знал, что это было. Но сказать об этом уже не захотел.

 | ОТНОСИТЕЛЬНО ЗАДА ХИЧИ

|

| Профессор Хеграмет. Мы понятия не имеем, как

| выглядели хичи, судить можем только по косвенным

| данным. Вероятно, они были двуногими. Их

| инструменты неплохо подходят к человеческим рукам,

| значит у них, вероятно, были руки. Или что-то

| подобное. Они как будто видели в том же спектре,

| что и мы. Они меньше нас, примерно сто тридцать

| сантиметров или чуть меньше. И у них был очень

| своеобразные задницы.

|

| Вопрос. Что это значит – своеобразные задницы?

|

| Профессор Хеграмет. Вам приходилось

| когда-нибудь видеть сидение пилота на корабле

| хичи? Это две пластины, соединенные в форме буквы

| М. На них невозможно усидеть и десять минут. Нам

| приходится закрывать их специальной сеткой. Но это

| человеческое приспособление. У хичи ничего

| подобного не было.

| Их тела, должно быть, напоминали тело осы, с

| большим свисающим животом, который опускается ниже

| колен и висит меж ног.

|

| Вопрос. Вы хотите сказать, что они жалились,

| как осы?

|

| Профессор Хеграмет. Жалились? Нет. Не думаю.

| Хотя, конечно, все может быть. А может, это место для половых

| органов.

Бывали дни, когда я почти решался снова попросить Клару лететь со мной. А бывали дни, когда возвращался корабль с изголодавшимися, иссохшими от жажды, но выжившими людьми, или корабль, на котором вообще выживших не было, или в списке просто отмечалось, что все сроки прошли и корабль считается погибшим. В такие дни я почти решался вообще покинуть Врата.

А в основном мы просто уклонялись от решения. Приятно было исследовать Врата и друг друга. Клара наняла прислугу, приятную низкорослую молодую женщину с пищевых шахт Кармартена, по имени Хайва. Если не считать того, что источником выращивания одноклеточных пищевых водорослей в Уэльсе служил уголь, а не нефтяной сланец, ее мир был почти таким же, как мой. Вырвалась она оттуда не благодаря выигрышу в лотерее, а отслужив два года на коммерческом космическом корабле. Она даже не может вернуться домой. Она высадилась с корабля на Вратах, лишившись всех денег. И отправиться старателем она не может: у нее сердечная аритмия; иногда ее состояние улучшается, а иногда ей приходится неделями лежать в терминальной больнице. Хайва готовила, прибиралась у Клары и у меня и иногда сидела с маленькой девочкой, Кэти Френсис, когда ее отец был занят, а Клара не хотела, чтобы ее беспокоили. Клара много проигрывала в казино, поэтому она в сущности не могла позволить себе прислугу, но меня она также не могла себе позволить.

Друг перед другом, а иногда и перед собой, мы делали вид, что готовимся, тщательно готовимся к тому дню, когда подвернется Подходящий Рейс.

Делать это было нетрудно. Многие настоящие старатели поступают также между рейсами. Существовала группа, называвшая себя «Искатели хичи»; ее основал старатель по имени Сэм Кахане: пока он бывал в рейсе, его заменяли другие; теперь он вернулся и ждал, пока остальные два члена его экипажа достаточно оправятся, чтобы вновь пуститься в полет (между прочим, среди других болезней они вернулись с цингой из-за отказа холодильника в полете). Сэм и его друзья были отличными парнями: очевидно, у них была устойчивая трехчленная связь, но это не мешало им интересоваться хичи. У него были записи нескольких курсов лекций профессора Хеграмета, наиболее известного специалиста в исследовании хичи. Я узнал многое не известное мне раньше, хотя основной факт, что о хичи существует гораздо больше вопросов, чем ответов, был всем хорошо известен.

Мы посещали тренировочные группы, где учат таким упражнениям, которые позволяют разминать каждую мышцу в ограниченном пространстве – массаж для забавы и пользы. Конечно, это полезно, но еще более забавно и интересно, особенно сексуально. Мыс Кларой научились делать с телами друг друга поразительные вещи. Мы посещали кулинарные курсы (можно очень многое сделать со стандартным рационом, если добавить немного пряностей и трав). Мы слушали лингвистические курсы, на случай если придется вылетать не с англоязычным экипажем, и тренировались друг с другом в итальянском и греческом. Мы даже присоединились к группе любителей астрономии. У них был доступ к телескопу Врат, и мы много времени проводили, глядя на землю и Венеру не с плоскости эклиптики. Френси Эрейра, когда ему удавалось уйти со своего корабля, присоединялся к этой группе. Кларе он нравился, мне тоже, и у нас выработалась привычка выпивать втроем в нашей квартире – вернее, в Клариной квартире, но я в ней проводил почти все время, – после занятий. Френси глубоко интересовался, что происходит Там, Снаружи. Он все знал о квазарах, и черных дырах, и галактиках Сейферта, не говоря уже о двойных звездах и новых. Мы часто рассуждали, каково это окончить полет в окрестностях сверхновой. Такое может случиться. Известно было, что хичи в первую очередь интересовались астрофизическими явлениями. Курсы некоторых их кораблей проложены так, чтобы привести корабль в окрестности интересного явления, а будущая сверхновая, несомненно, интересное явление. Но ведь это было очень давно, и теперь сверхновая вполне может не быть «будущей».

– Интересно, – говорила Клара, показывая, что это всего лишь академический интерес, – не это ли случилось с некоторыми невернувшимися кораблями?

– Статистически это вполне вероятно, – отвечал Эрейра, улыбаясь и показывая, что принимает правила игры. Он много практиковался в английском, которым с самого начала владел неплохо, и теперь говорил почти без акцента. Он также владел немецким, русским и большинством романских языков: мы обнаружили это, когда попытались поучить португальский, и он понимал нас лучше, чем мы сами. – Тем не менее летают.

Мы с Кларой помолчали, затем она рассмеялась. «Некоторые», – согласилась она.

Я быстро вмешался: «Похоже, вы сами хотите полететь, Френси».

– А вы в этом сомневались?

– Ну, вообще-то сомневался. Я хочу сказать, что вы ведь служите в бразильском флоте. Вы не можете просто так взять и улететь.

Он поправил меня. «Улететь я могу. Просто потом не смогу вернуться в Бразилию».

– И вам кажется это стоящим.

– Это стоит всего.

– Даже, – настаивал я, – с риском не вернуться или вернуться так, как сегодня. – Вернулся пятиместный, они высаживались на планете с ядовитыми растениями. Мы слышали, вернулись они в ужасном состоянии.

– Да, конечно, – сказал он.

Клара начала ерзать. «Я думаю, – сказала она наконец, – что пора спать». В ее голосе было что-то недосказанное. Я посмотрел на нее и сказал: «Отведу тебя к тебе в комнату».

– Не нужно. Боб.

– Но я все равно провожу, – сказал я, не обращая внимания. – Спокойной ночи, Френси. Увидимся на следующей неделе.

Клара уже шла к стволу, и мне пришлось торопиться, чтобы догнать ее. Я ухватился за кабель и крикнул ей: «Если хочешь, я пойду к себе».

Она не подняла голову, но и не сказала, чего хочет, поэтому я сошел на ее уровне и пошел за ней к ее квартире. Кэти спала во внешней комнате, Хайва дремала над голодиском в нашей спальне. Клара отослала прислугу домой и пошла посмотреть, удобно ли ребенку. Я сидел на краю кровати, дожидаясь ее.

– Может, у меня начинается менструация, – сказала Клара, вернувшись. – Прости. Я раздражительна.

– Я уйду, если хочешь.

– Боже, Боб, перестань повторять это! – Она села рядом и прислонилась ко мне, и я обнял ее. – Кэти такая хорошая, – сказала она немного погодя, почти печально.

– Тебе бы хотелось иметь своего ребенка?

– У меня будет свой ребенок. – Она откинулась назад, потащив меня за собой. – Только хочу знать, когда, вот и все. Нужно гораздо больше денег, чтобы у ребенка была приличная жизнь. А я не становлюсь моложе.

Мы лежали так какое-то время, потом я сказал ей в волосы: «Я тоже хочу этого, Клара».

Она вздохнула. «Ты думаешь, я не знаю? – Потом напряглась и спросила: – Что это?»

Кто-то поскребся в дверь. Она не была закрыта; мы никогда не закрываемся. Но никто и не входит без приглашения, и на этот раз кто-то вошел.

– Стерлинг! – удивленно сказала Клара. Она вспомнила о приличиях:

– Боб, это Стерлинг Френсис, отец Кэти. Боб Броудхед.

– Привет, – сказал он. Он гораздо старше, чем я бы представил себе отца такой маленькой девочки, лет пятидесяти, и очень устало выглядит. – Клара, – сказал он, – на следующем корабле я увожу Кэти домой. Заберу ее у тебя сегодня. Не хочу, чтобы она от кого-нибудь узнала.

Клара, не глядя, взяла меня за руку.

– Что узнала?

– О своей матери. – Френсис потер глаза и сказал:

– Вы не знаете? Джен мертва. Ее корабль вернулся несколько часов назад. Все спускавшиеся в шлюпке подхватили какой-то грибок. Они раздулись и умерли. Я видел ее тело. Оно похоже... – Он смолк. – Кого мне действительно жаль, это Аннели. Она оставалась на орбите, пока остальные высаживались, и привезла тело Джен. Она как будто спятила. Почему? Джен уже было все равно... Ну, ладно. Она могла привезти только два тела, больше не помещалось в холодильник. Там и ее пища... – Он снова смолк и на этот раз не стал продолжать.

Я сидел на кровати, пока Клара помогала ему поднимать ребенка и укутывала девочку. Когда они ушли, я запросил информацию на экран и внимательно изучил ее. К тому времени, как Клара вернулась, я уже выключил экран и сидел на кровати, скрестив ноги и глубоко задумавшись.

– Боже, – мрачно сказала она. – Какая ночь! – Она села на дальний угол кровати. – Совсем не хочется спать. Может, схожу выиграю несколько баков за столом рулетки.

– Не нужно, – сказал я. Накануне я просидел три часа рядом с ней, она вначале выиграла десять тысяч, потом проиграла двадцать. – У меня есть лучшая идея. Давай запишемся на вылет.

Она повернулась ко мне так быстро, что даже немного всплыла над кроватью. «Что?»

– Запишемся на вылет.

Она закрыла глаза и, не открывая их, спросила: «Когда?»

– Рейс 29-40. Пятиместный, и хороший экипаж: Сэм Кахане и его приятели. Они выписались, и им нужно два человека.

Она кончиками пальцев погладила веки, потом открыла глаза и посмотрела на меня. «Что ж, Боб, – сказала она, – интересное предложение». На стенах из металла хичи были занавеси, которые уменьшали свечение, и я их задернул на ночь: но даже в полутьме я видел, как она выглядит. Испуганно. Но она ответила: «Они неплохие парни. Как ты с парнями?»

– Оставлю их в покое, и они оставят меня. Особенно если у меня будешь ты.

– Гм, – сказала она, потом вползла на меня, обняла и уткнулась лицом мне в шею. – Почему бы и нет? – сказала она так негромко, что я не был уверен, что услышал верно.

И тут меня охватил страх. Всегда сохранялась возможность, что она скажет «нет». И я был бы снят с крючка. Весь дрожа, я услышал свои слова: «Значит, записываемся утром?»

– Нет, – она покачала головой. Голос ее звучал приглушенно. Я чувствовал, что она тоже дрожит. – Звони сейчас, Боб. Запишемся немедленно. Прежде чем передумаем.

На следующее утро я ушел с работы, упаковал свои пожитки в чемоданы и отдал на сохранение Шики. Тот смотрел на меня печально. Клара оставила свои занятия и уволила прислугу – та очень встревожилась, – но не побеспокоилась паковаться. У Клары оставалось немало денег. Она заплатила за свои две комнаты и оставила все в них как обычно.

Конечно, у нас была прощальная вечеринка. Не помню ни одного человека из тех, кто там был.

И вот, кажется совершенно неожиданно, мы втискиваемся в шлюпку, спускаемся в капсулу, пока Сэм Кахане методично проверяет имущество. Мы закрылись и начали автоматический отсчет.

Потом толчок и падение, ощущения плавания. Двигатели включились, и мы были в полете.

Глава 13

Доброе утро, Боб, – говорит Зигфрид, и я останавливаюсь на пороге кабинета, внезапно подсознательно обеспокоенный.

– В чем дело?

– Ни в чем, Боб. Входите.

– Ты тут все изменил, – обвиняюще говорю я.

– Верно, Робби. Вам нравится, как теперь выглядит кабинет?

Я изучаю его. Толстый мат с пола исчез. Абстрактные картины исчезли со стен. Их место заняли серии голографических космических сцен, гор и моря. Самое странное во всем этом – сам Зигфрид; он говорит со мной через манекен, сидящий в углу комнаты с карандашом в руке. Манекен смотрит на меня сквозь темные очки.

– Ты тут все перевернул, – говорю я. – Зачем? Голос его звучит так, будто он благосклонно улыбается, хотя выражение лица манекена не изменяется. «Я решил, что вам понравится перемена, Роб».

Я делаю несколько шагов в глубину комнаты и снова останавливаюсь. «Ты убрал мат!»

– Он больше не нужен, Боб. Видите, новая кушетка? Весьма традиционная, не правда ли?

– Гм.

Он начинает улещать. «Почему бы вам не лечь на нее? Попробуйте, как она вам».

– Гм. – Но я осторожно вытягиваюсь на ней. Чувствую я себя необычно, и мне это не нравится, может, потому, что эта комната для меня представляет нечто очень серьезное, и изменения в ней заставляют меня нервничать. – На матраце были ремни, – жалуюсь я.

– У кушетки они тоже есть, Боб. Можете достать их с боков. Потрогайте... вот так. Разве это не лучше?

– Нет.

– Я думаю, – негромко говорит он, – вы должны позволить мне решать, нужны ли какие-нибудь изменения в терапевтических методах, Роб.

Я сажусь. «Кстати, Зигфрид! Прими наконец решение в твоем проклятом мозгу, как ты меня будешь звать. Меня зовут не Роб, не Робби, не Боб. Я Робинетт».

– Я это знаю, Робби...

– Ты опять!

Пауза, затем вкрадчиво: «Мне кажется, вы должны дать мне возможность выбирать, как обращаться к вам, Робби».

– Гм. – У меня бесконечное количество подобных бессодержательных псевдослов. В сущности я предпочел бы провести весь сеанс, не говоря больше ничего. Я хочу, чтобы говорил Зигфрид. Хочу, чтобы он объяснил, почему в разное время называет меня разными именами. Хочу знать, что он находит значительным в моих словах. Хочу знать, что он на самом деле обо мне думает... если гремящее сборище металлических и пластиковых деталей может думать.

Конечно, я знаю, а Зигфрид не знает, что моя добрая подруга С.Я, пообещала помочь мне сыграть с ним шутку. Я с нетерпением ожидаю ее.

– Хотите что-нибудь сказать мне, Роб?

– Нет.

Он ждет. Я чувствую себя враждебным и необщительным. Вероятно, отчасти потому, что с нетерпением жду, когда можно будет сыграть эту маленькую шутку с Зигфридом, но еще и потому, что он все тут сменил. Так поступали со мной, когда в Вайоминге у меня произошел тот психотический случай. Иногда я приходил на сеанс и видел голограмму своей матери. Боже правый, очень похоже, но не пахнет ею, не чувствуется она: в сущности ее вообще нельзя потрогать, это только свет. А иногда я оказывался в темноте, и что-то теплое прижималось ко мне и обнимало. Мне это не нравилось. Я, конечно, спятил, но не настолько.

| ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

|

| Корабль 1-8. Рейс 013В6. Экипаж Ф.Ито.

|

| Время до цели 41 сутки 2 часа. Цель не

| определена. Показания приборов повреждены.

|

| На ленте корабельного журнала запись: "На

| поверхности планеты тяготение как будто превышает

| 2,5 g, но я собираюсь произвести высадку. Ни

| визуальные наблюдения, ни радар не проникают под

| облака из пыли и пара. Выглядит не очень хорошо,

| но это мой одиннадцатый вылет. Устанавливаю

| приборы на автоматический возврат через десять

| дней. Если к этому времени я со шлюпкой не

| вернусь, капсула, вероятно, отправится одна. Хотел

| бы я знать, что означают эти пятна и вспышки на

| солнце".

|

| Пилота не было на борту вернувшегося корабля.

| Ни артефактов, ни образцов. Посадочного аппарата

| также нет. Корабль поврежден.

Зигфрид ждет, но я знаю, что он не будет ждать вечно. Скоро начнет задавать вопросы, вероятно, о моих снах.

– Видели что-нибудь во сне после нашего последнего сеанса, Боб?

Я зеваю. Мне скучно. «Не думаю. Ничего важного, я уверен».

– Я хотел бы послушать. Даже обрывки.

– Ты паразит, Зигфрид, знаешь?

– Мне жаль, что вы считаете меня паразитом, Роб.

– Ну... мне кажется, я даже обрывков не смогу вспомнить.

– Попытайтесь, пожалуйста.

– Черт возьми! Ну. – Я устраиваюсь удобнее на кушетке. Все, что я могу вспомнить, абсолютно тривиально и, я уверен, не имеет отношения к чему-либо травматическому или важному. Но если я скажу ему это, он рассердится. Поэтому я послушно отвечаю:

– Я был в вагоне поезда. Много вагонов сцеплены вместе, и можно переходить из одного в другой. В них полно знакомых. Женщина, такого материнского вида, она много кашляла, и другая женщина, которая... ну, выглядела странно. Вначале я подумал, что это мужчина. На ней был какой-то комбинезон, так что трудно было сказать, мужчина это или женщина, и у нее были мужские очень густые брови. Но я был уверен, что это женщина.

– Вы говорили с какой-нибудь из этих женщин, Боб?

– Пожалуйста, не прерывай, Зигфрид, я из-за тебя теряю нить мысли.

– Простите, Роб.

Я возвращаюсь к сну. «Я ушел от них. Нет, я не разговаривал с ними. Перешел в следующий вагон. Это был последний вагон в поезде. К остальным он был присоединен чем-то вроде... дай-ка подумать... не могу сразу это описать. Как растягивающаяся металлическая гармошка, знаешь? И она растянулась».

Я останавливаюсь, главным образом, от скуки. Мне хочется извиниться за такой скучный неуместный сон. «Вы говорите, металлическое соединение растянулось, Боб?» – подталкивает меня Зигфрид.

– Да, верно, растянулось. И, конечно, вагон, в котором я находился, начал все больше и больше отставать от других. И я видел только хвостовой огонь, который чем-то напоминал ее лицо. Она... – Тут я утрачиваю последовательность и пытаюсь вернуться к поезду. – Как будто мне трудно к ней вернуться, как будто она... прости, Зигфрид, не помню ясно, что там случилось. А потом я проснулся. И, – виртуозно заканчиваю я, – записал все, как только смог, как ты и велишь мне.

– Я высоко ценю это, Боб, – серьезно говорит Зигфрид. Он ждет продолжения.

Я начинаю беспокойно ерзать. «Кушетка совсем не такая удобная, как матрац», – жалуюсь я.