Текст книги "Проклевывающийся Феникс"

Автор книги: Фредерик Пол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Фредерик Пол
Проклевывающийся Феникс

Глава 1

Фронт волны сверхновой Краба мы пересекли в первый день пути. Я его и не заметила бы, если бы не Ипатия, мой корабельный мозг. Она запрограммирована отмечать все, что может меня заинтересовать. Она и спросила, не хочу ли я взглянуть, а я согласилась.

Конечно, я уже пару раз наблюдала взрывы звезд на симуляторах, но, как всякое человеческое существо из плоти и крови, в основном предпочитаю моделям реальность. Ипатия уже развернула хичийский экран, но на нем мелькали только серые пятна, приспособленные для восприятия хичи. Ипатия в них разбирается, а я – нет, так что она сменила режим изображения на удобный для меня.

Увидела я обычное звездное поле, во всяком случае, я не сумела бы отличить его от любого другого звездного поля. Может, это мой недостаток, однако мне все звезды кажутся похожими одна на другую, разве что подобраться к ним достаточно близко, чтобы они стали солнцами. Так что мне пришлось поинтересоваться у Ипатии:

– Которая?

– Ты ее пока не видишь, – объяснила она. – У нас недостаточное увеличение. Но ты подожди минуту, не закрывай глаза. Еще немного… А вот и она.

Ипатия могла бы и промолчать. Теперь я видела сама. Светящаяся точка вдруг увеличилась, стала ярче, еще ярче, затмила собой все звезды на экране. Я даже прищурилась.

– Быстро же это происходит, – сказала я.

– Ну, на самом деле не так быстро, Клара. Наша векторная скорость относительно звезды заметно больше световой, так что для нас все ускоряется. Кроме того, мы движемся навстречу волне, поэтому видим все в обратном порядке. Скоро конец.

Действительно, все уже кончилось. Едва набрав наибольшую яркость, звезда взорвалась внутрь. Снова стала светящейся точкой, такой незаметной, что я ее сразу потеряла. Ее планеты опять были целехоньки, тела их обитателей, если таковые имелись, как и прежде, были телами, а не облачками плазмы.

– Отлично, – сказала я. Меня это потрясло, но не настолько, чтобы я стала признаваться Ипатии. – Теперь отключи экран и давай работать.

Ипатия фыркнула. Она встроила в себя большой набор человеческих черт, которые я не вводила в программу, и мрачно заметила:

– Неплохо бы, если мы собираемся расплатиться по всем счетам. Ты хоть представляешь, сколько это стоило?

Само собой, это она не всерьез. У меня есть проблемы, но оплата счетов к ним не относится.

Я не всегда вела такую роскошную жизнь. В детстве, когда ради заработка я целыми днями таскала за туристами дыхательные аппараты по обгорелому аду, кем-то когда-то названному Венерой, и изворачивалась, чтобы не потратить весь дневной заработок за ночь, больше всего на свете мне хотелось иметь деньги. На большое богатство я не надеялась. Мне только и нужно было оплатить полную медицинскую страховку и обзавестись приличньш жильем, где не воняло бы кислой жратвой из морепродуктов. Ни о чем другом я не мечтала.

А вышло по-другому. Я получила больше, чем просила. Сначала было пусто и никаких надежд на большее, а потом стало намного, намного больше, чем нужно. Тогда я узнала кое-что о богатстве. Когда у тебя заводятся такие деньги, что писать, их приходится заглавными буквами, ДЕНЬГИ, то это все равно что завести в доме котенка. Деньги любят, чтобы с ними играли. Попробуй их не замечать: они заберутся к тебе на колени и станут покусывать за подбородок, требуя внимания. Конечно, ты не обязана исполнять все капризы своих денег. Можешь отпихнуть их в сторону и заниматься другими делами, но тогда один бог знает, что они натворят, оставшись без присмотра, да к тому же стоило ли их заводить, если не получать от них удовольствие?

Так что большую часть пути к станции «Феникс» мы с Ипатией провели, играя с моими деньгами. То есть играла-то я, а Ипатия вела счет. Она лучше меня помнит, что у меня есть, это в ее природе, она и создавалась, чтобы держать в памяти подобные вещи, и у нее всегда в избытке предложений насчет того, какие инвестиции извлечь, какие оставить и в какие еще предприятия вложить средства.

Ключевое слово здесь – «предложения». Я не обязана исполнять все, что скажет Ипатия. Иной раз я отказываюсь. В среднем я принимаю примерно четыре ее предложения из пяти. На пятый раз я делаю по-своему, просто чтобы показать ей, что решение остается за мной. Я знаю, что ума у меня маловато, и чаще всего теряю деньги, но это ничего. Могу себе позволить.

Впрочем, всему есть предел. Я не согласна без конца чесать пузо своим денежкам. Я как раз дошла до этого предела, когда Ипатия убрала указку и решительным жестом свернула графики. Ради меня она настроилась на оптическое восприятие, я люблю видеть, с кем разговариваю, и в своем одеянии V века, в венце, украшенном грубо ограненными рубинами, принялась с любопытством меня разглядывать.

– Пора устроить перерыв, Клара, – сказала она. – Поесть не хочешь?

Действительно, пора, да и есть я хотела. И она об этом прекрасно знала. Она ведет постоянный мониторинг моего тела, эта функция в нее тоже встроена изначально, но я и здесь желаю сохранить за собой свободу воли.

– Вообще-то, – протянула я, – мне хочется чего-нибудь выпить. Как у нас с расписанием?

– Идем по графику, Клара. Будем на месте часов через десять или около того. – Она не двинулась с места, то есть видимое человеческое тело не двинулось, но я слышала, как на камбузе в стакан сыплются кубики льда. – Я входила в корабельный мозг «Феникса». Хочешь посмотреть, как там дела?

– Показывай, – согласилась я, но она начала действовать, не дожидаясь разрешения.

Еще один взмах руки, чистый театр, понятно, но Ипатия это любит, и перед нами новый набор изображений. Сервировочная тележка подкатила ко мне как раз под правую руку, а мы тем временем разглядывали изображение, снятое прямо с камер наблюдения станции «Феникс»: тарелку, сплетенную из металлической паутины, по которой ползают какие-то мелкие штуковины. Точного их размера я не представляла, потому что поблизости не было ничего для сравнения. Но и без того я знала, что сооружение громадное.

– Угощайся, – предложила я, поднимая стакан.

Она ответила мне взглядом кроткой мученицы и оставила шутку без ответа. Ей случалось изображать оптическую иллюзию бокала, чтобы составить мне компанию, но сегодня она была настроена разыгрывать ментора.

– Как ты видишь, Клара, – заговорила она, – груз оптических зеркальных блоков уже прибыл, и автоматы устанавливают их на параболическую антенну. Первое отражение планеты они получат примерно через час, однако не думаю, чтобы тебе захотелось его увидеть. Пока антенна не собрана полностью, изображение останется неясным. До готовности еще восемнадцать часов. Тогда мы получим достаточное оптическое разрешение, чтобы наблюдать поверхность планеты.

– В течение четырех суток, – вставила я, сделав глоток.

Она сменила выражение лица: теперь это была учительница, утомленная глупыми репликами особо надоедливого ученика.

– Эй, Клара! Ты же знала, что времени будет немного. И мысль отправиться сюда принадлежала не мне. С тем же успехом можно было наблюдать все с твоего острова.

Я допила свою вечернюю порцию и встала.

– Мне не этого хотелось, – сказала я ей. – Твои симу-ляторы, к сожалению, не дают возможности представить, каково это на самом деле. Разбуди меня за час до прибытия.

И я направилась в свои покои, где стояла моя просторная круглая пустая кровать. Мне не хотелось болтать с Ипа-тией. Я для того так долго и занимала ее финансовыми вопросами, чтобы она не лезла со своими советами насчет того, с чем она постоянно ко мне пристает, или с тем серьезным вопросом, который мне. действительно следует решить, а я все никак не соберусь.

Тележка с черным кофе и свежевыжатым соком апельсина («свежевыжатый» в кавычках, апельсиновый – без, но Ипатия так хорошо знает свое дело, что я не замечаю разницы) оказалась уже у постели, когда она меня разбудила.

– Девяносто минут до стыковки, – бодро возвестила она, – и самого доброго утра тебе. Душ включить?

Я сказала: «Не-а». Девяносто минут, и ни минутой меньше, мне в самый раз, чтобы, пялясь в пространство, проглотить кофе и прийти в состояние, когда я способна на такой подвиг, как сполоснуться под душем. Однако взглянув в огромное зеркало над кроватью, я обнаружила довольно неприглядную картину и решила, что стоит себя чуточку пришпорить.

Я никогда не была, что называется, хорошенькой. Прежде всего, брови у меня тяжеловаты. В прежние годы я раз-другой пускалась на эту чертову процедуру по доведению их до положенной тонкости, просто чтобы проверить, не станет ли лучше. Не стало. Я даже позволила им повозиться с лицевыми костями: уменьшить челюсть, увеличить скулы, в надежде избавиться от некоторой мужеподобности. Добилась только того, что лицо стало выглядеть безвольным. Пару лет я прожила блондинкой, потом как-то попробовала рыжий цвет, но спохватилась и заставила их перекрасить все обратно, прежде чем покинула салон красоты. Все труды оказались напрасными, ничего не помогло. Что бы ни делали со мной косметологи и мастера пластической хирургии, я, глядя на себя, вижу ту же старую Джелли-Клару Мойнлин, скрывающуюся под всеми их ухищрениями. Ну и пошло оно!.. Последнее время я хожу как есть.

Ну, скажем, почти как есть. Выглядеть старой мне не хочется.

Я, понятное дело, и не выгляжу. Вымывшись, уложив волосы и надев простое платье, открывающее мои вполне приличные ножки, я смотрелась совсем как в лучшие годы.

– Почти на месте! – предупредила меня Ипатия. – Лучше ухватись за что-нибудь. Мне придется уравнивать скорости, а это ювелирная работа.– Она говорила обиженным тоном, как всегда, когда я задаю ей сложное задание. Она, конечно, справляется, но без жалоб не обходится. – Со сверхсветовой у меня получается, с досветовой тоже, но когда ты требуешь уравнять скорости с кем-то, кто движется точно со скоростью света, результат каждый раз оставляет желать лучшего… Ох, прошу прощения!

– И есть за что, – отозвалась я, потому что от последнего толчка едва не расплескала третью чашку кофе. – Как ты считаешь, Ипатия, жемчуг или камею?

Она выдержала двух– или трехсекундную паузу, словно ей в самом деле требовалось время на обдумывание, и вынесла вердикт:

– Я бы надела камею. Только шлюхи ходят в жемчугах днем.

Так что я, разумеется, надела жемчужное ожерелье. Она вздохнула, но промолчала.

– Ну ладно, – сказала она, открывая люк. – Мы в доке. Не забудь про порог. Я буду на связи.

Я кивнула и вышла через шлюз в корабль-матку корпорации «Феникс».

Настоящего порога, конечно, не было. Имелся в виду резкий переход от уютного одного «g» на моей яхте к невесомости в «Фениксе». Мой живот устроил короткую демонстрацию протеста, но я уцепилась за поручень и осмотрелась.

Не знаю, что я ожидала увидеть, может быть старый астероид-переходник. «Феникс Корп» устроилась с комфортом, и я даже задумалась, не слишком ли щедра с финансированием. Пахло здесь точно не как в шлюзах. Вместо застойной кислой духоты шлюзов в воздухе стоял влажный запах оранжереи. Исходил он от вьющихся растений, папоротников и цветов, растущих в горшках у стен и протянувшихся во все стороны, поскольку в невесомости можно расти куда угодно. Между прочим, подумай я об этом заранее, не стала бы надевать юбку. Единственным живым существом оказался почти голый чернокожий мужчина, зацепившийся большим пальцем ноги за скобу на стене и упражняющийся с каким-то пружинным эспандером. «Хэмфри Мэйсон-Мэнли, – шепнула мне в ухо Ипатия. – Археоантрополог из Британского музея». Хэмфри, не нарушая ритма упражнений, недовольно покосился на меня.

– Что вы здесь делаете, мисс? Посетители сюда не допускаются. Это частная собственность и…

Тут он присмотрелся, и лицо его стало не то чтобы приветливым, но, скажем, выразило невольное почтение.

– Ох, надо же! – произнес он. – Вы ведь Джелли-Кла-ра Мойнлин, да? Это несколько меняет дело. Тогда, наверно, добро пожаловать!

Глава 2

Мне случалось встречать и более любезный прием. Впрочем, когда Хэмфри Мэйсон-Мэнли разбудил главного инженера, она отнеслась ко мне куда внимательнее. А между прочим, не обязана была. Правда, проект запустили на мои деньги, но «Феникс Корп» была основана как бесприбыльное предприятие и принадлежала исключительно самой себе. Я даже не входила в правление.

Ипатия шепнула мне имя высшего начальства: доктор Терпл. Вообще-то, я обошлась бы без напоминания. Мы с Терпл уже встречались, правда только на видео, когда она искала, из кого бы вытянуть деньги на свою затею, и кто-то подсказал ей мое имя. В действительности она оказалась выше, чем я думала. И выглядела на те же годы, на какие выглядела я: из вежливости скажем, за тридцать. На ней были костюмчик бикини из тонких ленточек и рабочий пояс с кармашками для разных мелочей. Она проводила меня в свой кабинет: узкое клинообразное помещение, лишенное всякой обстановки, кроме скоб-поручней на стенах и множества тех же зеленых растений.

– Простите, что не встретила вас, доктор Мойнлин, – извинилась она.

– Я никакой не доктор, если не считать почетных званий, так что Клара вполне сойдет.

Она кивнула.

– Словом, мы, разумеется, рады видеть вас в любое время. Похоже, вы решили сами взглянуть, как у нас дела?

– Ну да, и это тоже. И еще хотела кое-что устроить, если вы не станете возражать.

Я просто отвечала любезностью на любезность, хотя необходимости в них не было ни с той, ни с другой стороны.

– Вы знаете, кто такой Вильгельм Тарч? Она на минуту задумалась.

– Нет.

Вот вам и вселенская слава! Я пояснила:

– Билл – что-то вроде странствующего репортера. Он ведет программу, которая транслируется повсеместно, даже в Ядре у хичи. Своего рода путевые заметки. Он посещает интересные и живописные места и рассказывает о них домоседам.

Кроме того, я в настоящее время считала его своим основным любовником, но сообщать об этом Терпл было пока ни к чему, скоро сама разберется.

– И он хочет видеть проект «Феникс»?

– Если вы не возражаете, – повторила я. – С правлением я уже все согласовала.

Она усмехнулась:

– Верно, просто я запамятовала. Мы возились с установкой автоматов и совсем закрутились. – Она встряхнулась. – Между прочим, Ганс мне сказал, что ваш корабельный мозг по пути уже показал вам настоящий взрыв сверхновой.

– Верно, – подтвердила я. Ипатия шепнула мне в ухо, что Гансом зовут их корабельный мозг, как будто я сама бы не догадалась.

– И вы, вероятно, знаете, как она сейчас выглядит с Земли?

– Ну, более или менее.

Я заметила, что она, прикинув, насколько «менее», чем «более», решила, что мешок с деньгами заслуживает вежливого обращения.

– Лишний раз взглянуть не повредит. Ганс! Телескопическое изображение с Земли, пожалуйста.

Она уставилась в дальний конец кабинета. Стена там исчезла, и на ее месте возникло расплывчатое световое пятнышко.

– Вот она. Называется Крабовидная туманность. Конечно, название возникло раньше, чем разобрались, что это такое, но почему ее так назвали, вы видите сами. – Я согласилась, что клякса немного напоминает уродливого краба, и Терпл продолжила урок: – Сама туманность представляет собой облако газов и материи, сброшенной звездой примерно тысячу лет спустя. Может быть, вы сумеете различить в середине маленькую точку, пульсар Краба. Это все, что осталось от звезды. Теперь давайте посмотрим, как это выглядело до взрыва.

Ганс стер изображение туманности, и теперь мы смотрели в то же глубокое темное пространство, что уже показывала мне Ипатия. Звезд опять же было полным-полно, но когда мозг приблизил картину, среди них стала заметна одна особенно яркая. «Яркая» – это слабо сказано. Она сверкала золотым пламенем и казалась удивительно лохматой. На самом деле исключительно оптическая модель не могла быть горячей, но все равно я почти ощущала на лице ее жар.

– Планет не видно, – заметила я.

– О, вы увидите их чуть позже, когда мы установим следующие зеркальные сегменты… – Она перебила себя: – Забыла спросить: не хотите ли чаю?

– Спасибо, нет. Пока ничего не хочется. – Я прищурилась на звезду. – Думала, она окажется ярче. – Я чувствовала себя слегка разочарованной.

– О, еще будет, Клара. Для того мы и сооружаем здесь пятисоткилометровое зеркало. Пока что мы для увеличения используем гравитационную линзу соседней черной дыры – в зеркало вставлена маленькая камера. Не знаю, много ли вам известно о черных дырах, но… О, черт! – Она осеклась, видимо устыдившись собственной забывчивости. – Конечно, вам ли не знать! То есть раз вы провели в одной из них лет тридцать или сорок…

Она смотрела на меня как на человека, которому по неловкости причинила сильную боль. Обычно люди избегают при мне упоминать о черных дырах, следуя тому правилу, согласно которому в доме повешенного не говорят о веревке. Но для меня период заключения в дыре остался далеко позади. К тому же по времяисчислению черной дыры мое приключение длилось одно мгновение, сколь бы долгим ни казалось оно снаружи, так что мне эта тема не причиняет неудобств.

С другой стороны, я вовсе не собиралась обсуждать ее бог знает в который раз, так что просто сказала:

– Моя черная дыра отличалась от этой. Та светилась таким жутковатым голубым светом.

Терпл быстро оправилась и понимающе кивнула мне.

– Разумеется, излучение Черенкова. Вы, должно быть, наткнулись на так называемую сингулярность, ядро черной дыры без оболочки. Наша относится к другому типу. Вам мешает видеть ее оболочка эргосферы. Большинство черных дыр испускают сильное излучение, не собственное, а от поглощаемых ими материи и газа, но эта уже поглотила все, до чего могла дотянуться. Так или иначе… – Она помолчала, собираясь с мыслями, и снова кивнула: – Я собиралась рассказать вам о гравитационном увеличении. Ганс!

Она не сказала, чего хочет от Ганса, но он, как видно, вычислил сам. Звезда исчезла, и перед нами появилась молочно-белая стена. Терпл потыкала в нее пальцем, рисуя для меня схему.

– Вот эта точка слева – планета Краба, которую мы намерены изучить. Кружок изображает черную дыру. Дуга справа – наше зеркало, расположенное точно в точке конвергенции, в фокусе гравитационной линзы черной дыры. А маленькая точка рядом – это мы в Кассегреновом фокусе зеркала. Само солнце Краба я не рисую. Вообще-то мы стараемся не направлять на него камеры, чтобы не выжечь оптику. Пока все понятно?

– Пока да, – согласилась я.

Она снова смерила меня оценивающим взглядом и сказала:

– Мы будем вести наблюдения, глядя в зеркало, а не на саму планету. При этом нам опять же придется блокировать изображение звезды, но это уже предусмотрено. Так что нам предстоит смотреть на планету, обратившись к ней спиной.

Я не устояла перед искушением, имея дело с Ипатией, и с Джун Терпл тоже не удержалась.

– Четыре-пять дней, – вставила я самым дружелюбным тоном, на какой способна.

Видимо, недостаточно дружелюбным. Она откровенно обиделась.

– Послушайте, ведь не мы выбирали место для этой проклятой черной дыры. Нам два года пришлось искать, чтобы подобрать хоть одну, расположенную в подходящем месте. Есть еще одна нейтронная звезда, ее тоже можно было бы использовать. В некоторых отношениях это было бы даже удачнее, потому что она позволяет вести наблюдения восемьдесят лет. Но ведь это всего-навсего нейтронная звезда. Увеличение оказалось совсем не то, потому что масса ее не сравнима с массой черной дыры, и гравитационная линза оказалась бы гораздо слабее. Наша черная дыра даст нам намного больше подробностей. Между прочим, – добавила она, – закончив наблюдения отсюда, мы перенесем все оборудование к нейтронной звезде, чтобы получить дополнительные данные, если, я хочу сказать, это окажется… гм… желательным.

Она хотела сказать – если я соглашусь платить. Что ж, я, вероятно, согласилась бы. Основные расходы уже покрыты; это означало бы всего лишь обеспечить им жалованье на восемьдесят лет вперед, только и всего. Но я не хотела пока ничего обещать. И, чтобы отвлечь ее, сказала:

– Я думала, мы и отсюда сможем вести наблюдения почти тридцать суток.

Она помрачнела:

– Радионаблюдения. Ради них мы построили сетчатую антенну. Но оказалось, что с планеты Краба вовсе не исходят радиосигналы, так что нам пришлось превратить ее в зеркало для визуального восприятия. Что заняло около трех недель и сильно сократило время наблюдений.

– Понимаю, – протянула я. – Отсутствуют радиосигналы… Значит, там может и не оказаться цивилизации, которую стоило бы наблюдать.

Она прикусила губу.

– Мы определенно знаем, что жизнь там есть. Или, вернее, была. Эта планета – одна из тех, что в отдаленном прошлом изучали хичи. Они обнаружили там эволюционирующие живые организмы, правда довольно примитивные, но с несомненным потенциалом развития.

– Да-да, с потенциалом… Но развивались они или нет, нам не известно.

Она не возразила, только вздохнула и предложила:

– Раз уж вы здесь, хотите все осмотреть?

– Если никому не помешаю, – сказала я.

Разумеется, я мешала. Джун Терпл ничем этого не показывала, зато остальные едва заставляли себя взглянуть на меня из вежливости, когда их представляли. Всего их насчитывалось восемь, имена вроде Хулии Ибаррури, Марка Рор-бека, Хэмфри Мэйсон-Мэнли и Олега Кекушкяна… ну, мне не пришлось мучиться, запоминая всех: Ипатия была на подхвате и подсказывала, когда требовалось. Хэмфри Мэйсон-Мэнли был тот самый парень, который качал мышцу, когда я вошла. Хулия плавала в сбруе среди трех десятков трехмерных иконок, тыча пальцем то в одну, то в другую, недовольно бурча и начиная тыкать по новой. Меня она едва удостоила короткого кивка. Если мое имя что-то значило для нее или для кого-нибудь из остальных, они ничем этого не показали. Особую невозмутимость проявили Рорбек и Ке-кушкян, крепко спавшие в своих сбруях, когда мы заглянули в их каюту. Терпл приложила палец к губам.

– Третья смена, – прошептала она, закрывая дверь и двигаясь дальше.– Они скоро проснутся к обеду, но пока не будем им мешать. Ну вот, осталась только одна. Пойдем к ней.

По пути к последнему члену команды Ипатия нашептала мне отрывки из биографий. Кекушкян оказался довольно пожилым и бисексуальным астрофизиком, Рорбек – очень молодым и мрачным программистом, недавно пережившим мучительный разрыв с женой. А последний член команды…

Она была хичи.

Этого мне не пришлось объяснять. Если вы видели хоть одного хичи, вы знаете, как они выглядят: плоские, как скелеты, с похожими на черепа лицами, осязательные щупальца свисают между ног там, где, будь они мужчинами, располагалась бы мошонка, а у женщин (как у этой) вообще ничему не полагалось быть. Звали ее, по словам Терпл, Звездомыс-ла, и войдя в ее каюту, мы застали ее перед набором все тех же иконок. Однако, едва услышав мое имя, она их стерла и перевернулась лицом ко мне, чтобы пожать руку.

– Ты очень знаменита среди нас в Ядре, Джелли-Клара Мойнлин, – уведомила она меня, цепляясь за мою руку ради опоры. – Знаменита своими гражданами-посланцами Мойнлин. Когда личность Ребекка Шапиро прибыла в наш город, она получила приглашение остановиться в доме отца моего мужа, где мы с ней и познакомились. Она сообщила много сведений о человеческих существах; воистину, именно из-за нее я вызвалась на выход. Ты ее знаешь?

Я попробовала вспомнить Ребекку Шапиро. По этой программе я оплатила немало грантов на целые партии рекрутов, а она, по всей видимости, отправилась с одной из первых. Звездомысла заметила мое замешательство и подсказала:

– Молодая женщина, очень грустная. Она пела для нашего народа музыку покойного ныне композитора Вольфганга Амадея Моцарта, и я почти научилась наслаждаться ее мелодиями.

– А, да, та Ребекка, – не совсем искренне спохватилась я. Но ведь я оплатила переселение в Ядро… не вспомню точно, но по меньшей мере двум или трем сотням ребекк, карлосов и хуанов, вызвавшихся отправиться гражданами-посланцами к хичи, потому что здесь у них жизнь не задалась. Это наверняка. Живи они как следует, разве согласились бы покинуть людей и места, к которым им уже никогда не вернуться?

Потому что в Ядре, как во всякой черной дыре, время, разумеется, замедляется. За один замедленный день в Ядре снаружи проходит пара веков, и оставшиеся в прежней жизни проблемы действительно очень быстро уходят в прошлое. Все же лучше, чем самоубийство, хотя, если подумать, получается такое своеобразное самоубийство наоборот. Сами вы остаетесь живы, зато все, с кем вы когда-то не поладили, умирают задолго до вашего возвращения.

Я желаю добра всем моим гражданам-посланцам. Надеюсь, им это поможет… Хотя мне самой моя черная дыра не очень-то помогла.

После того как мне было представлено все население «Феникса», не осталось почти ничего, на что стоило бы посмотреть. Напрасно я заподозрила своих бюджетных контролеров в небрежности. Терпл нельзя было упрекнуть в мотовстве. Если не считать вездесущих цветов, а они требовались в основном для обновления атмосферы, «Феникс» больше всего напоминал ободранный до костей скелет корабля. Ну да, имелись спальни и несколько общественных помещений, самое большое – то, в которое меня провели с самого начала, и еще что-то вроде столовой, с порционным раздатчиком и с особыми сетками у скоб, чтобы обед не разлетался. Еще две маленькие комнатки для музицирования и для выхода в виртуал, когда сотрудникам требовался отдых. Все остальное пространство занимали склады и, конечно, рабочие механизмы и инструменты. Электронное оборудование Терпл мне показывать не стала. Я этого и не ждала. Это дело корабельного мозга, и лучше запереть сложную технику куда подальше, чтобы не повредили ненароком. Так что человеку, которому хватает ума не совать нос в запертые комнаты, смотреть, в общем-то, было не на что.

Закончив экскурсию, доктор Терпл все-таки навязала мне чашечку чая, точнее сказать, капсулу чая, и, пока мы пили его, уцепившись за поручни, сказала:

– Ну вот, кажется, и все, Клара. О, постойте, я ведь еще не представила вам наш корабельный мозг. Ганс! Поздоровайся с мисс Мойнлин!

Приятный низкий мужской голос отозвался:

– Здравствуйте, мисс Мойнлин. Добро пожаловать на борт. Мы давно надеялись на ваш визит.

Я поздоровалась в ответ и не стала затягивать разговор. Мне не особенно нравится беседовать с механическими разумами, не считая моего собственного. Я допила чай, сунула пустую капсулу в гнездо и сказала:

– Ну, не буду вам больше мешать. Теперь мне хотелось бы вернуться на свой корабль.

Терпл кивнула и не стала спрашивать зачем.

– Обед у нас примерно через час. Не хотите присоединиться? Ганс недурно готовит.

Предложение было не хуже других, и я не стала отказываться.

Провожая меня к стыковочному шлюзу, Терпл искоса взглянула в мою сторону.

– Послушайте, мне очень жаль, что попытка радиоперехвата провалилась. Но это не значит, что крабяне не создали цивилизацию. Представьте себе, что кто-то вел наблюдения за Землей до начала двадцатого века. Они не поймали бы ни одного радиосигнала, хотя разум землян достиг к тому времени полного развития.

– Мне это известно, Джун.

– Да-да… – Она откашлялась. – Можно вас спросить?

Я ответила: «Конечно», подразумевая, что она вправе спрашивать о чем хочет, а соглашусь ли я отвечать, это совсем другое дело.

– Ну, вы вложили большие деньги в проект «Феникс», хотя мы всего лишь предполагаем, что до вспышки сверхновой на планете существовала разумная раса. Зачем?

Ответить на этот вопрос не составляло труда. Что толку быть самой богатой женщиной во вселенной, если время от времени не позволить себе развлечься на свои же денежки? Но этого я ей не сказала. А сказала:

– А чем еще мне заниматься?