Текст книги "Корабль-призрак"

Автор книги: Фредерик Марриет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА XXXI

Хотя и всюду тюрьмы не отличаются особенной приятностью и комфортом, но эта тюрьма превосходила все остальные своими отрицательными качествами.

Это была просто каменная яма, состоявшая из четырех каменных стен, такого же пола и низкого каменного свода.

Желая во что бы то ни стало узнать что-нибудь об Амине, Филипп обратился к солдату, приведшему их в это подземелье, и сказал по-португальски:

– Извини меня, друг мой…

– И вы меня тоже извините! – прервал его на полуфразе солдат и захлопнул железную дверь подземелья.

Филипп в бессильном отчаянии прислонился к стене и опустил голову, а Кранц большими шагами принялся ходить взад и вперед на протяжении трех шагов длины своей камеры.

– Счастье, что все наши дублоны еще при нас: если нас не обыщут и не отнимут их у нас, то мы уйдем отсюда, подкупив стражу! – проговорил он.

– Да, но, мне кажется, лучше оставаться здесь в тюрьме, чем в обществе Шрифтена, один вид которого мне отравляет существование! – заметил Филипп.

Вдруг ключ в замке повернулся, загремели засовы, и в камеру вошел солдат с кувшином воды и большой чашкой горячего отваренного риса. Это был не тот солдат который их запер здесь, а другой.

– Вам пришлось-таки поработать эти два дня! – сказал ему Филипп.

– Да, синьор!

– Нас принудили туземцы участвовать в их экспедиции!

– Да, я слышал об этом, синьор!

– Они потеряли без малого тысячу человек.

– О, святой Франциск! – воскликнул солдат. – Этому можно порадоваться.

– А вы потеряли много народа?

– Нет, человек десять из наших, не больше; а остальные все были туземцы, да они не идут в счет!

– У вас здесь была, как я слышал, одна молодая женщина с судна, потерпевшего крушение… Она не в числе жертв? – с тревогой спросил Филипп.

– Молодая женщина! О, святой Франциск! Да, да я теперь вспоминаю! Да дело в том…

– Педро! – крикнул сверху чей-то сердитый голос. Солдат приложил палец ко рту и вышел вон, заперев дверь на засов.

– Боже милостивый! Дай мне терпения! – воскликнул в отчаянии Филипп.

– Да, ведь, он, наверное, придет еще сюда завтра поутру! – утешил его Кранц.

– Да, завтра поутру, но как это бесконечно долго для человека, мучимого самой ужасной неизвестностью.

– Я это понимаю, Филипп, но погодите, я как будто слышу шаги!

Действительно, опять загремели засовы, и дверь отворилась; вошел первый солдат и, не глядя на них, произнес:

– Следуйте за мной, комендант желает допросить вас!

Филипп и Кранц поднялись по узкой каменной лестнице и очутились в небольшой круглой комнате в присутствии губернатора-коменданта.

– Откуда вы взяли эти одеяния? – спросил он своих пленников.

– Нас одели в них туземцы с острова Тернат, когда захватили нас в плен и отняли наше платье!

– И предложили вам поступить на службу в их флот и участвовать в нападении на этот форт, не так ли?

– Они не предложили нам, а заставили нас, – сказал Кранц. – Мы голландцы, и так как в настоящее время Голландия не воюет с Португалией, и мы, как и вы, европейцы, то мы бы не согласились на такое предложение! Они насильно посадили нас на свои пероки, чтобы уверить своих людей, будто им помогают белые!

– А как я могу узнать правду?

– Мы вам даем свое слово; другим доказательством является то, что мы не бежали с ними, а бежали от них!

– Вы из экипажа голландского судна Ост-Индской компании? Вы офицеры или матросы?

– Мы – младшие офицеры; я был третьим младшим помощником, а мой товарищ лоцманом у нас на судне! – отвечал Кранц.

– А где ваш капитан?

– Наш капитан?! Да я, право, не знаю, я ничего не могу сказать об этом, даже не знаю, жив он или мертв!

– Не было ли у вас женщины на судне?

– Женщины? Да, у нас была жена капитана, красивая молодая женщина!

– А что сталось с нею?

– Мы полагаем, что она погибла, так как она одна осталась на обломках плота, который унесло течением.

– Хм! – как-то многозначительно воскликнул комендант.

Филипп с недоумением смотрел на Кранца, не понимая, к чему тот сочинял всю эту историю. Но Кранц незаметно моргнул ему, давая понять, чтобы он не вмешивался.

– Вы говорите, что не знаете, жив ли ваш капитан или умер?

– Да, я положительно не знаю ничего о нем!

– Ну, а допустим, что я предложу вам обоим свободу взамен того, что вы выдадите мне удостоверение, что капитан вашего судна погиб, и скрепите это удостоверение вашими двумя подписями?

Филипп внимательно посмотрел сначала на коменданта, а затем на Кранца.

– Я, право, не знаю, что сказать на это! – как бы замялся Кранц. – Дело в том, что если это свидетельство будет послано на родину капитана, мы можем нажить себе этим много хлопот и неприятностей… А могу вас спросить, синьор, почему вы желаете получить от нас это удостоверение?

– Нет, не могу сказать! – грозно нахмурив брови промолвил комендант громовым голосом. – Никаких резонов я вам представлять не намерен, достаточно вам знать, что я хочу иметь это удостоверение, и этого должно быть довольно! Выбирайте: или тюрьма, или свобода и проезд на первом судне, которое зайдет сюда.

– В сущности… я не сомневаюсь в том, что он погиб… Я в этом уверен; во всяком случае теперь-то уж он, наверное, погиб! – продолжал Кранц, растягивая слова и как бы рассуждая сам с собою. – Да, да… но вот что я попрошу вас, комендант, позвольте нам подумать до завтрашнего утра!

– Хорошо! – отрезал комендант. – Уведите их!

– Но только не в подземелье, г. комендант, ведь мы же в сущности не пленные, – сказал Кранц, – и если вы желаете, чтобы мы исполнили ваше желание, оказали вам маленькую услугу, то, конечно, не станете дурно обращаться с нами!..

– Путь вы будете свободны эту ночь, а утро покажет, быть ли вам пленными или нет: ведь по вашему же показанию, вы подняли оружие против нас; а вольно ли или невольно, это еще не доказано.

Филипп и Кранц откланялись коменданту и поспешили на вал подышать свежим воздухом.

Луна еще не взошла, и было темно; они уселись на парапете и наслаждались, чувствуя себя свободными людьми. Кругом лежали, сидели и стояли солдаты, и из предосторожности они разговаривали между собой вполголоса.

– На что ему понадобилось такое удостоверение? – спросил Филипп. – И почему вы, Кранц, сочинили всю эту историю?

– Я много думал о судьбе вашей красавицы жены, Вандердеккен, и сердце у меня сжалось, когда я услышал, что ее отвезли в португальскую колонию и военный форт. Посмотрите кругом на этих ужасных, безобразных женщин и сравните с ними вашу жену! А этот напыщенный, франтоватый маленький комендант разве не из тех, кто с первого же взгляда влюбляется в хорошенькую женщину? Когда он пожелал получить удостоверение в вашей смерти, я сразу понял, что оно ему нужно для того, чтобы побудить вашу жену стать его женой. Это все ясно, как день, но только нам прежде всего надо узнать, где она! Если бы мы только могли разыскать этого солдата Педро, от него можно бы разузнать кое-что!

– Я уверен, что она здесь! – воскликнул Филипп.

– Это, конечно, возможно, но что она жива, в этом я уверен! – сказал Кранц.

Между тем взошла луна и залила своим бледным трепетным светом и море, и валы, и всю окрестность. В это время они услышали за собой чьи-то шаги, и кто-то обратился к ним с приветствием:

– Доброй ночи, синьоры!

Они обернулись, и Кранц сразу узнал того солдата, с которым они беседовали до своего свидания с комендантом.

– Доброй ночи, друг мой, – отозвался Кранц, – теперь, слава Богу, вам не придется запирать нас на засов!

– Я весьма удивлен, – проговорил солдат, понизив голос, – это так не похоже на нашего коменданта; он очень любит проявлять свою власть и правит здесь, словно какой-нибудь падишах!

– Вы не думаете, что он может нас здесь услышать? – спросил Кранц.

– О, нет! Он сейчас, вероятно, ужинает с офицерами и едва ли скоро выйдет из-за стола!

– Это красивый остров, и природа здесь приятная! – продолжал Кранц. – Нравится вам здесь? Давно вы состоите в этом гарнизоне?

– Почти тринадцать лет! – ответил солдат. – Что касается меня, то мне здесь все надоело и опротивело. У меня в Опорто остались жена и дети, и я даже не знаю, живы ли они еще теперь. Вести сюда доходят так редко!

– Вы думаете вернуться на родину и свидеться с ними?

– Ах, синьор, ни один португальский солдат не возвращался еще отсюда живым на родину. Нас забирают на пять лет, но все мы складываем свои головы здесь…

– Это весьма печально!

– Да, синьор, – продолжал солдат. – Это не только печально, а и жестоко; кроме того, ведь это обман и насилие над свободным человеком! Я уже не раз собирался приставить дуло своего ружья к виску, но знаете, пока человек жив, жива в нем и надежда!

– Совершенно верно, мой друг, и мне вас душевно жаль! Вот у меня остались два червонца; я даю вам один из них; быть может, вам представится случай переслать] эту малость вашей бедной жене и деткам!

– А вот еще один от меня! – прибавил Филипп, подавая ему еще один золотой.

– Да сохранят вас все святые, синьор! – воскликнул солдат. – Хотя жена моя и дети едва ли получат когда-нибудь эти деньги, все же благодарю вас за ваше доброе отношение!

– Кстати, – заметил как бы мимоходом Кранц, – вы упоминали об одной молодой женщине европеянке! Что вы хотели сказать о ней, когда нас прервали?

– Это была очень красивая женщина, и наш комендант был сильно влюблен в нее!

– Где же она теперь?

– Она отправилась в Гоа вместе с одним приезжим патером, который знал се раньше. Звали этого патера о. Матиас, славный такой старик; он еще преподал мне отпущение грехов, когда был здесь!

– Так вы говорите, что комендант был влюблен в молодую женщину? – продолжал Кранц.

– Да. он положительно с ума сходил по ней; бродил за ней, как тень, по целым дням, и если бы не патер Матиас, он ни за что не отпустил бы ее отсюда, хотя и знал, что у нее есть муж.

– Так она отправилась в Гоа?

– Да, и, вероятно, была очень рада, что ей удалось вырваться отсюда; ведь, наш комендант очень докучал ей, а она, как видно, сильно тосковала по своем муже. Вам неизвестно, синьоры, жив ее муж?

– Нет, мы ничего не знаем об этом; хотя мы плавали с ним на одном судне, но давно ничего не слышали о нем!

– Ну, если он жив, то я от души желаю, чтобы он не попал к нам сюда: если он будет во власти нашего коменданта, то ему придется очень несладко. Этот человек ни перед чем не остановится, а здесь над ним нет высшей власти. Он смелый и отважный господин, несмотря на свой малый рост, надо отдать ему справедливость; но чтобы обладать этой женщиной, он рискнет, чем угодно, а муж – это очень серьезное препятствие! Однако лучше мне не оставаться так долго с вами, – добавил солдат, – в случае, если я понадоблюсь вам, вы всегда можете позвать меня; мое имя Педро. Спокойной ночи, синьоры, и тысяча благодарностей! – и солдат удалился.

– Во всяком случае, мы приобрели себе друга, – сказал Кранц, – а это никогда не мешает; кроме того, получили от него немаловажные сведения.

– Даже очень важные! Мы теперь знаем, что Амина отправилась в Гоа с патером Матиасом; теперь я уверен, что она в безопасности. Это прекраснейший человек, отец Матиас, и я могу быть спокоен.

– Да, все это так, но не забывайте, что вы сами в руках вашего смертельного врага. Мы должны покинуть этот форт как можно скорее. Завтра мы должны подписать это удостоверение; оно не может иметь значения для нас, так как мы, вероятно, будем раньше в Гоа, чем туда придет эта бумага; кроме того, даже известие о вашей смерти не заставит вашу жену стать женой этого иссохшего маленького сухаря с большими усами.

– Я в этом уверен! Тем не менее это известие может причинить ей большое горе!

– Во всяком случае не худшее, чем ее теперешняя неуверенность и опасения. Но что рассуждать об этом: подписать удостоверение мы должны. Я подпишусь Корнелиусом Рихтером, третьим младшим помощником, а вы – Жакобом Вантритом, помните это!

ГЛАВА XXXII

Усталые и измученные переживаниями последних дней, Филипп и Кранц улеглись рядом друг подле друга и вскоре заснули. Рано поутру наши друзья были разбужены громким голосом маленького, но грозного коменданта и лязгом его громадного, не по росту, длинного меча о каменные плиты мостовой крепостного двора. Он кричал на солдат, угрожал одним заключением в карцер, другим усиленными работами, словом, проявлял свою начальническую власть. Увидя Кранца и Филиппа, он коротко и сухо приказал им следовать за собой. Развалясь на своем диване, маленький комендант спросил их, согласны ли они подписать удостоверение или предпочитают вернуться в подземелье башни? Получив желанный ответ комендант тотчас же потребовал бумагу и перо, приказал составить удостоверение и предложил Кранцу и Филиппу подписать его по всем правилам. Заполучив этот документ, маленький усач остался до того доволен, что предложил Кранцу и Филиппу остаться позавтракать с ним. За столом он снова подтвердил свое обещание предоставить им возможность вернуться на родину с первым судном, которое зайдет сюда. Хотя Филипп был мрачен и молчалив, зато Кранц являлся чрезвычайно милым и приятным собеседником, и комендант пригласил их к обеду. Когда они после обеда опять разговорились и заметно сблизились, Кранц сообщил португальцу, что у него и у его приятеля есть немного денег, и что они были бы очень обязаны коменданту, если бы тот указал им на какое-нибудь подходящее помещение, где они могли бы также и столоваться за известную плату, впредь до прибытия ожидаемого судна. Из желания ли иметь подходящую компанию или из желания получить несколько лишних червонцев, комендант предложил уступить им одну комнату в своей квартире и столоваться вместе с ним за известную плату. Кранц с радостью согласился на это предложение и тотчас же настоял уплатить вперед за несколько недель; это уже совсем расположило к нему коменданта.

На третий день их пребывания в качестве гостей в форте Кранц, видя, что его любезный хозяин в особенно благодушном настроении, воспользовался этим, чтобы спросить его, почему ему так желательно было получить удостоверение за их подписью о смерти их капитана, и в ответ услышал, что Амина дала свое согласие стать женой коменданта, если тот представит ей несомненное доказательство в том, что она свободна, и что мужа ее нет в живых.

– Не может быть! – воскликнул Филипп, вскочив со своего места!

– Не может быть! Что вы хотите этим сказать, синьор? – гневно покручивая ус и сердито сверкнув глазами, спросил комендант.

– Я бы тоже сказал «не может быть», – примирительным тоном вмешался Кранц, видя оплошность, сделанную его другом. – Если бы вы только видели, как эта женщина боготворила своего мужа, вы бы сами не поверили, что она могла так легко и так скоро перенести свои чувства на другого человека! Но женщины всегда останутся женщинами; кроме того, как я слышал, военные всегда пользуются у них особой любовью и предпочтением перед всеми остальными корпорациями… и весьма возможно, что у нее были уважительные причины… Пью за ваше здоровье и успехи, комендант!

– Я бы сказал то же самое, – сказал Филипп, – у нее есть, конечно, оправдание, весьма веское оправдание, если сравнить ее супруга и вас, комендант!

Смягченный этим льстивым замечанием, португалец приятно усмехнулся и сказал:

– Хм, да… говорят, что военные вообще очень нравятся женщинам! Это, вероятно, потому, что они видят в нас своих защитников. Давайте, господа, выпьем за ее здоровье! За здоровье прекрасной Амины Вандердеккен! – воскликнул он, подняв стакан.

– За здоровье прекрасной Амины Вандердеккен! – повторил Кранц.

– За прекрасную Амину Вандердеккен! – провозгласил в свою очередь Филипп.

– Но неужели вы не боитесь за нее, командир, что отпустили ее в Гоа, где она может подвергнуться многим искушениям?

– Нет, нисколько! Я убежден, что она меня любит! Между нами, она положительно обожает меня!

– Ложь! – воскликнул Филипп, весь побагровев.

– Что такое, синьор? К кому это относится? Ко мне?! – И комендант схватился за свой длинный палаш, лежавший подле него на столе.

– Нет, нет, – поспешил поправиться Филипп, – это относилось к ней; я слышал, как она клялась своему супругу – никогда не принадлежать другому мужчине!

– Ха! Ха! – развеселился комендант. – Да вы, как вижу, совсем не знаете женщин, мой друг. Что значат подобные клятвы?

– Вы правды, командир! Он не только не знает их, но и не любит, – заметил Кранц и, перегнувшись через стол, конфиденциально добавил: – он всегда такой странный, когда говорят о женщинах; он когда-то был жестоко обманут и теперь ненавидит всех женщин!

– Если так, то надо быть милостивым к нему; надо пощадить его и всего лучше переменить разговор!

Вернувшись в свою комнату, Кранц предупредил Филиппа, что ему необходимо сдерживать свои чувства, иначе они рискуют опять быть заключены в подземелье. Филипп сознался в справедливости этого замечания и обещал подавлять впредь свое возмущение и злобу.

– Но неужели она могла быть так коварна, так вероломна! С другой стороны, самое желание его заручиться этим документом подтверждает его слова!

– Что же из того? Я охотно верю, что он сказал правду; но мы не знаем, что вынудило вашу жену дать ему подобное обещание; быть может, это было единственное средство вырваться отсюда и сберечь себя для вас!

– Да, это весьма возможно! Вы правы, Кранц, а я виноват перед ею, что мог усумниться хоть одну минуту! – проговорил Филипп и, повернувшись на другой бок, заснул.

В продолжение трех недель они оставались в форте, сходясь все ближе и ближе с комендантом, который особенно любил беседовать с Кранцом, когда Филиппа не было, и постоянно сводил разговор на Амину, входя в мельчайшие подробности своих воспоминаний о ней.

Между тем время шло, а судна все еще не было в виду.

– Когда же я, наконец, вновь увижу ее! – воскликнул как-то Филипп.

– Кого это ее? – вдруг спросил комендант, неожиданно очутившийся подле него.

Филипп обернулся и пробормотал что-то невнятное.

– Мы говорили с ним сейчас о его сестре, – сказал нимало не смутившийся Кранц, беря коменданта под руку и отводя его в сторону. – Не заговаривайте с ним об этом: эта тема для него очень болезненная; это одна из причин его женоненавистничества. Сестра его была замужем за его близким другом и в один прекрасный день бежала от мужа. Это была единственная сестра! Этот позор свел в могилу его мать и сделал его глубоко несчастным. Прошу, не обращайте на него внимания и не говорите об этом!

– Нет, конечно! Теперь я не удивляюсь, что он так мрачен и несообщителен. – Честь семьи это не шуточное дело… Бедный молодой человек… Вы не знаете, он из хорошей семьи?

– Из одной из лучших фамилий у себя на родине, – сказал Кранц, – и весьма состоятельный человек, но в силу постигших его несчастий он решил тайно покинуть Голландию и отправиться в эти дальние страны в надежде размыкать свое горе.

– Вы говорите, что он принадлежит к одной из лучших фамилий! В таком случае Жакоб Вантрит не настоящее его имя?

– Ну, конечно! Но я не смею назвать вам его настоящего имени: это не моя тайна!

– Ну, конечно, я вполне понимаю, хотя человеку, на которого можно вполне положиться, почему же и не сказать. Но я сейчас и не спрашиваю вас об этом. Так вы говорите, что он дворянин?

– Да, без сомнения, и состоит в родстве с благороднейшими испанскими фамилиями!

– В самом деле? Если так, то он должен знать многих из португальской знати также: ведь они все более или менее перероднились между собой! – заметил комендант.

– Ну, конечно!

– Признаюсь, мне изрядно наскучило мое пребывание здесь; мне, вероятно, придется пробыть здесь, на этом посту, еще года два, а затем нужно будет вернуться к моему полку в Гоа. А домой мне можно будет вернуться только в том случае, если я откажусь от дальнейшей службы, да и то еще дождавшись, когда мне найдут заместителя!

После этого разговора отношение коменданта к Филиппу заметно изменилось: комендант, надеясь, что сумеет извлечь для себя пользу из связей Филиппа, положительно ухаживал за ним.

Прошло несколько дней, все трое сидели за столом и обедали, когда к коменданту явился капрал и доложил, что прибыл голландец-матрос и просит узнать, примут ли его в форт или нет.

При этом и Кранц и Филипп побледнели: у обоих у них явилось предчувствие чего-то недоброго. Комендант приказал привести пришельца, и минуту спустя в комнату вошел наш старый знакомец, одноглазый Шрифтен. Увидев Кранца и Филиппа сидящих за столом, он тотчас же радостно воскликнул:

– Ах, капитан Вандердеккен! Ах, милейший наш мингер Кранц! Как я счастлив встретиться с вами вновь!

– Капитан Вандердеккен! – заревел комендант, покраснев до корней волос и вскакивая из-за стола.

– Ну, да, это – мой капитан, мингер Филипп Вандердеккен, а это – наш старший помощник, мингер Кранц: мы вместе потерпели крушение… Хи! Хи!..

– Вандердеккен!.. О, черт побери!.. Муж! Может ли это быть?! – выкрикивал, задыхаясь, маленький комендант. – Так значит, меня обманули? Надо мной надсмеялись! Благороднейший синьор, благодарю вас! Но теперь моя очередь посмеяться!. Эй, кто там! Капрал! Взять их!

Филипп не протестовал ни словом, ни движением, а Кранц, уходя, заметил:

– Когда вы несколько успокоитесь, синьор, то сами убедитесь, что ваш гнев неоснователен!

– Неоснователен! Как же! Вы меня провели, да, но и сами попали в свою ловушку. Документ у меня в руках, и я не премину воспользоваться им. Вы умерли, капитан, помните это; вы сами собственноручно подтвердили мне это, и жена ваша будет рада узнать об этом!

– Она обманула вас только для того, чтобы вырваться от вас, чтобы уйти из вашей власти!

– Продолжайте! Продолжайте! Вы мне за все заплатите!.. Капрал, отвести этих двух людей в башню, в подземелье! Поставить часового у дверей, никуда не выпускать впредь до дальнейших распоряжений… Уведите их!

Солдаты увели Филиппа и Кранца, удивленные этой внезапной переменой отношений их начальника к этим синьорам.

Шрифтен последовал за ними, и когда они подходили к лестнице, ведущей в их тюрьму, Кранц в приступе дикого бешенства вырвался от солдат и дал Шрифтену такого пинка, что тот отлетел на несколько сажен вперед и растянулся во всю длину на мостовой.

– Вот это здорово! Хи! Хи! – крикнул Шрифтен, с трудом подымаясь на нога и с усмешкой глядя на Кранца.

Прежде чем за Кранцем и Филиппом закрылась тяжелая дверь подземелья, глаза их встретились с глазами солдата Педро, и в них они прочли, что этот человек сделает для них все, чтобы выручить их из беды. И это был для них луч надежды в мрачной подземной тюрьме.