Текст книги "Сан-Антонио в Шотландии"

Автор книги: Фредерик Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Глава 16

Стоит темная шотландская ночь, экономно расходующая свет звезд, когда я останавливаю свою шикарную «бентли» недалеко от дома, в котором живет мамаша О'Пафф. На лугу клонится под ветром трава, ухают совы, вокруг озера квакают лягушки.

Справа на горизонте, как мощная крепость, возвышается массивный силуэт Стингинес Кастла. Меня бы нисколько не удивило, если бы по этой равнине прошло привидение. Действительно странный уголок.

Бывшая путанка из Монружа живет в жалком старом домишке, открытом всем сквознякам. Стекла в нем в трещинах и заклеены бумагой, что придает жилищу еще более жалкий вид.

Я складываю руки рупором и замогильным голосом зову:

– Берю!

Никого! Я свищу, стучу в дверь, в стекла, в ставни – все напрасно. Спорю на что хотите, Берю и Глэдис нализались виски. Я толкаю дверь, и она с удивительной покорностью распахивается, как студенческая демонстрация перед полицейской машиной.

Бледный свет звезд позволяет мне различить посреди комнаты светлую массу. Я включаю свет и вижу Глэдис, развалившуюся на полу. Ее голова лежит прямо на разошедшихся досках, одна рука вытянута, юбки задрались, рот широко открыт. Эта почтенная жрица любви сильно изменилась. При той роже, что у нее сейчас, ей только и оставалось, что уехать в Шотландию. На мой взгляд, ей бы следовало забраться куда-нибудь посевернее, в Исландию или в Берингов пролив, потому что теперь она совершенно непригодна к употреблению.

Ее морда, покрытая фиолетовыми прыщами, распухла, волосы, которые она больше не красит, похожи на парик гвардейца эпохи Луи Шестнадцатого. Это – пьянчужка во всей ее омерзительности.

Она храпит, как работающий бульдозер.

Я зычным голосом зову:

– Берю!

Потом в надежде привести этого алкаша в чувство кричу:

– Старшего инспектора Берюрье к телефону! Ноль. Я осматриваю хибару. На это не требуется много времени, так как в ней лишь две жалкие комнатушки. Толстяка там нет, однако на куче ящиков я замечаю его чемодан. Хижина провоняла копченой селедкой, табаком и старой резиновой обувью.

Я возвращаюсь к лежащей на полу даме и деликатно трогаю ее мыском ботинка.

– Мадам Глэдис, вас не затруднит очнуться на пару секунд? Мне нужно с вами поговорить.

Хренушки! Баба продолжает храпеть. Тогда доблестный комиссар Сан-Антонио берет за ручку ведро и идет к ближайшему колодцу за водой.

Ледяной душ – это лучший способ приводить пьяных в чувство.

Она фыркает, чихает, открывает один глаз и начинает изрыгать ругательства.

– Уже лучше, Глэдис? – справляюсь я любезным тоном. Ее мутный глаз тяжело смотрит на меня. Я поднимаю ее за блузку и прислоняю к стене, но ее голова падает на грудь.

– Где Берюрье? – спрашиваю я.

Мамаша О'Пафф издает несколько нечленораздельных звуков, затем последовательно называет меня сукиным сыном (из чего я делаю вывод, что она намерена в самое ближайшее время усыновить меня), заячьим дерьмом (я не имею ничего против этих милых зверьков и их экскрементов), свежеиспеченным педерастом (слова «свежеиспеченный» напоминает что-то такое здоровое и кулинарное, что сглаживает оскорбительный смысл второй части определения) и импотентом (это ее право, поскольку у меня никогда не хватит мужества доказать ей обратное).

Я принимаю наилучшее решение, то есть иду набрать еще одно ведро воды и с самым что ни на есть спокойным видом выплескиваю половину ей в портрет. Новые фырканья, новый кашель, новая порция ругательств, еще более изощренных, чем предыдущие.

Знаменитый Сан-Антонио на время откладывает в сторону изысканную вежливость, делающую его в некотором смысле Кольбером полиции.

– Слушай, Глэдис, – перебиваю я ее, – если ты не ответишь на мои вопросы, я буду лить тебе в морду воду до тех пор, пока не опустеет колодец. Ты меня понимаешь?

В подтверждение слов я выплескиваю на нее часть того, что осталось в ведре.

– О'кей, дорогая?

– Чего тебе от меня надо, падаль ходячая? – спрашивает наконец знакомая Толстяка.

– Моего друга Берюрье, который у тебя жил.

– Я его не видела...

– Врешь. Если будешь врать, тебя посадят в тюрягу, где не будет виски, и ты подохнешь от жажды. Кроме того, в твоей камере, куколка, будет полно летучих мышей и тараканов!

– Ты друг Берю, – бросает она на французском. – Ты француз... Вы все крикуны и трепачи.

Она замолкает и вдруг начинает плакать, как фонтаны Рон-Пуэна на Елисейских Полях.

– Ах, черт бы меня подрал, на кой черт я уехала из Монружа? Чтобы подыхать от виски в этой проклятой стране?

Я тронут, как школьник.

– Ну, мамаша, не надо, у каждого своя жизнь. Сплошное счастье в цветах производят только в Голливуде, и оно продолжается час тридцать пять на киноэкране, Я спрашиваю, где Берю?

Она продолжает выплакивать скотч, но отвечает сквозь слезы:

– Я вам сказала, что он не возвращался. Он пообедал здесь в полдень, ушел и не вернулся...

– Вы знаете, куда он пошел?

– Нет. Я спросила, а он мне ответил: «Профессиональный секрет». Свинья паршивая!

– Полагаю, он вам сказал, что вернется к ужину?

– Конечно! Он привез из города холодного цыпленка и пару бутылок скотча...

– Вы пили, дожидаясь его?

– Да.

– Вы никого не видели?

– Видела.

Я навостряю уши.

– Кого?

– Днем, когда этот мерзкий легаш только что отвалил, пришел какой-то тип и спросил некоего Сан-Антонио.

– Да?

– Говорю же я вам, француз хренов!

– Ну и что?

– Я ему ответила, что не знаю такого, и это святая правда, не знаю я никакого Сан-Антонио. А вы его знаете?

– Никто никого не знает, – наставительно и уклончиво отвечаю я. – Что было дальше?

– Я думала, этот парень меня задушит. Он был белым, как мертвец, и скрипел зубами.

– Вы его не знаете?

– Я часто видела его вместе с девушкой из Стингинес Кастла. Молодой аристократ с противной мордой и пластырем на бровях.

Сэр Конси! Нет никаких сомнений, меня искал жених Синтии. Как он узнал, что Берю находится у мамаши Глэдис? Я допустил ошибку, оставив моего друга здесь. Эти мерзавцы запаниковали и схватили его. В замке не поверили в мой отъезд. Черт! Мой Берю! Не могли же его убить, когда его назначение было почти в кармане!

Это придает мне сил.

– После этого визита вы больше никого не видели, Глэдис?

– Нет.

– Точно?

– Говорю же тебе, сопляк!

Она снова заводится и клянется, что, если я буду сомневаться в ее словах, она сунет меня носом в ту часть своего тела, которую я считаю совершенно непригодной для употребления и которую не облагородит даже присутствие в ней моего носа.

Я оставляю отставную шлюху в одиночестве и прыгаю в мою похожую на катафалк «бентли».

На колокольне церкви отбивают полночь – час преступлений, когда я звоню в дверь сэра Конси.

– Хелло! – слышится из переговорного устройства голос унылого аристократа.

– Это Сан-Антонио.

Вопль. Дверь открывается, я поднимаюсь до лестнице На площадке вырисовывается прямоугольник света Сын баронета ждет меня. Он в смокинге

Когда я подхожу, мужской голос кричит по-английски:

– Нет, Фил, держите себя в руках!

Но парень уже не может удержать себя в руках и бросается на меня.

Вам не кажется, что этого многовато?

Это стало традиционным, как все в Англии: едва мы встречаемся, сразу завязываем драку.

Он начинает с удара, нацеленного в мои фамильные драгоценности, но я успеваю встать боком, отчего зарабатываю здоровенный синячище на ляжке; за этим следует серия хуков.

Я шатаюсь, отступаю, падаю, а когда пытаюсь подняться, эта гнида с гербом отвешивает мне удар ботинком в челюсть.

– Фил, прошу вас, это же нечестно, – наставительно говорит голос.

Сквозь туман я успеваю заметить элегантного молодого человека с благородной внешностью, сидящего в кресле, закинув ногу на ногу.

Сэр Конси не обращает на замечание никакого внимания.

Он снова бьет меня ногой. У меня такое чувство, что я провожу уик-энд во взбесившейся бетономешалке. Удары сыплются на меня со всех сторон. Бац! Бум! Шмяк! Я пытаюсь отбиваться, но град ударов достает незащищенные места.

Высокий элегантный молодой человек встает.

Сэр Конси, утомившись, останавливается. Я вдыхаю три литра кислорода и решаю сыграть свою партитуру. Каждому свой черед, верно7

Я начинаю резким ударом толовой. Он Ловит мой кумпол брюхом и валится на пол.

Будучи более честным, чем он, я не бью его, пока он лежит. Я даже простираю любезность до того, что помогаю ему встать, схватив за галстук-бабочку.

Чтобы взяться крепче, я поворачиваю запястье, и сын баронета задыхается.

– Сволочь! – кричу я. – Подлюка!

Он пытается отбиваться, но я уже не чувствую его ударов Мощным толчком я швыряю его к стене. Войдя в соприкосновение со стеной, сэр Конси издает «хааа».

Я подхожу. Он выдохся, но пытается пойти мне навстречу Однако я встречаю его четырнадцатью ударами, нанесенными со всей силой и точностью.

Молодой человек из хорошей семьи в нокауте падает на ковер.

Я тихонько массирую костяшки пальцев и выполняю несколько гимнастических упражнений.

– Великолепно, – оценивает зритель.

Он кланяется и называет мне свое заглавие:

– Сэр Констенс Хаггравент, лучший друг Филипа.

– Сан-Антонио.

Мы пожимаем друг другу руку.

– О! Так это вы, – шепчет Хаггравент, хмуря брови. Его восклицание кажется мне странным. Значит, сэр Конси рассказал обо мне своим друзьям.

Мой собеседник – высокий блондин со светлыми глазами и необыкновенно изысканной внешностью. Даже если бы он расхаживал со своей родословной на шее, то и тогда это не было бы более красноречиво.

– Почему вы сказали «так это вы»?

– Фил разыскивает вас с обеда...

– Мне это сказали.

– Он хотел вас убить.

– Он мне на это достаточно откровенно намекнул.

– Думаю, он ненавидит вас всей душой.

– Он дал мне это понять.

– Кажется, вы отбили у него невесту?

– Я ее не отбивал, а просто подобрал. Она упала в мою постель.

Сэр Констенс Хаггравент улыбается.

– Очень остроумно, – замечает он.

– Откуда вы это знаете, сэр Хаггравент?

– Мне рассказал Фил.

– А он откуда взял? Из пальца высосал?

– Нет, от бывшего дворецкого своих родителей, Джеймса Мейбюрна.

Я вздрагиваю, мое сердце делает тук-тук.

– Рассказывайте, это страшно интересно. – Когда леди Дафна вернулась из Франции, у нее не хватало прислуги, чтобы заниматься замком. Фил, познакомившийся тогда с Синтией, предложил им Мейбюрна.

Я громко хохочу.

– И поручил своему слуге следить за мной?

– Джеймс ему очень предан. Фил ревновал, а ревность заставляет совершать безумства даже британцев, месье СанАнтонио. По приказу своего бывшего хозяина Мейбюрн установил в вашей комнате микрофон, но это ничего не дало, потому что вы, кажется, нашли его. Тогда он осмелился проверить сам, что мисс Синтия делала в вашей комнате...

– А! Вторым призраком, значит, был он! – восклицаю я.

– Простите?

– Нет, ничего, я просто думаю вслух.

Но про себя говорю, что допустил ошибку, заподозрив мажордома и сэра Конси. Я просто имел дело с супер-ревнивцем и его помощником.

– Джеймс сообщил ему жестокую правду сегодня утром, – продолжает Хаггравент – Тогда Фил сошел с ума... Кстати, о Филе, – перебивает он сам себя, наклоняясь над моей жертвой, – вы его убили?

Жених по-прежнему лежит без чувств Этот бедняга запомнит меня надолго. Его портрет разлетелся вдребезги: раны на бровях открылись, нос разбит, губы расквашены, скулы ободраны, как пережаренные каштаны.

Мы льем ему в рот «Мак-Геррел», и он наконец приходит в себя.

– Послушайте, старина, – говорю я, – мне вас очень жаль, но вы сделали ошибку, влюбившись в Синтию. Эта девица недостойна вас.

Сэр Конси хочет броситься на меня, но мы его укрощаем.

– Позвольте мне все-таки закончить. Я комиссар Сан-Антонио из французской Секретной службы. Вы должны понимать, джентльмены, что если я приехал в Шотландию вести расследование, то дело должно быть очень серьезным и важным.

Теперь сэр Конси успокоился и больше не думает о том, как бы выпустить мне кишки. Он чувствует, что это не фуфло, и, сильно побледнев под своими синяками, ждет продолжения.

– Мисс Синтия Мак-Геррел замешана в двух убийствах и торговле наркотиками, – сообщаю я. – Эта девушка совершенно испорченна, виной чему, возможно, является ее тяжелое детство... Но это пусть решают психиатры – Я пожимаю плечами.

– Объяснитесь, – требует сэр Конси.

– Позже. Сейчас слишком критический момент. Сэр Конси, что стало с человеком, которого я выдал за моего слугу?

Он качает головой.

– Мне это неизвестно Но скажите, Синтия...

– Я же сказал: позже, Фил, – говорю я, дружески хлопая его по плечу. – Клянусь вам моей честью полицейского, что сказанное мною о ней – правда. Будьте таким же мужественным, как во время наших... э-э... встреч!

Он кивает.

– Так что с моим инспектором? Он опять качает головой.

– Узнав от Джеймса о моем несчастье, я бросился в замок, надеясь найти там вас, но вы уже уехали.

– Вы говорили с Синтией?

– Я устроил ей жуткую сцену.

– И что она вам сказала? Он опускает голову.

– Ну?

– Что она любит вас. Я не могу прийти в себя.

– Не может быть!

– Может. Она добавила, что только смерть разлучит ее с вами.

Тут я разражаюсь смехом, который был бы гомерическим, если бы я был греком, а так он – раблезианский.

– Неплохо.

– Что?

– Ловко она сыграла. Она сделала все, чтобы вы убили меня. Вместо того чтобы заливать огонь водой, она подлила в него бензин. Что дальше, Фил?

Его избитая морда вдруг стала мне симпатична. Занятная штука жизнь, а? Пять минут назад мы молотили друг друга, а сейчас я называю его Филом, а он даже не думает обижаться.

– Я отправился вас искать и, проходя ландами, увидел вашего слугу, выходившего из дома старой пьянчужки. Я бросился к ней, чтобы расспросить о вас, но она или ничего не знала, или не захотела сказать.

Я начинаю серьезно волноваться за Берю. Меня бы не удивило, если дела моего доблестного напарника пошли бы паршиво.

Я облокачиваюсь на камин и, разглядывая в зеркале отражение привлекательной физиономии, обращаюсь к нему со следующими словами:

– Сан-А, дружок, у тебя была куча подозреваемых: лже-Дафна, ее племянница, директор Мак-Орниш, сэр Конси и Джеймс Мейбюрн. Теперь остались только трое. Прежде чем приступить к основному блюду, то есть к старой леди и Синтии, почему бы не разобраться с Мак-Орнишем?

Оба сэра не нарушают моих раздумий. Обернувшись, я вижу их стоящими навытяжку, в смокингах.

– Фил, – спрашиваю я, – какие у вас отношения с Мак-Орнишем?

– Неплохие, а что?

– Позвоните ему и попросите прийти сюда.

– Сейчас?

– Да. Скажите, что речь идет о крайне важном деле и вам нужна его помощь. Если он вас станет расспрашивать, скажите, что не можете говорить по телефону

Сын баронета подчиняется. Он звонит в Стингинес Кастл. Наконец трубку снимают, и, по счастью, это Мейбюрн.

Фил называется и просит своего бывшего слугу позвать директора завода.

Я беру отводной наушник и слышу сонный голос Мак-Орниша:

– Что случилось, сэр Конси?

– Очень серьезное происшествие. Умоляю вас, приезжайте ко мне, на Грейтфорд энд Файрльюир-стрит.

– Не...

– Не задавайте вопросов, это ужасно. А главное, не говорите дамам. Я рассчитываю на вас, Мак-Орниш!

Он кладет трубку на рычаг, что является наилучшим способом положить конец всяким объяснениям.

– Теперь нам остается только ждать, – говорю я, тоже кладя наушник.

– Виски? – предлагает сэр Конси.

– Охотно... Пока он наполняет три стакана, я размышляю. Я думаю, что отношения между Синтией и Филипом были ненормальными. По всей очевидности, она плевала на этого парня, как на прошлогодний снег. Однако раз она не просто встречалась с ним, а даже была помолвлена, он представлял для нее какой-то интерес. Какой, вот в чем вопрос.

Теперь я знаю, что не тетя Дафна настаивает на этом браке, потому что тетя Дафна протянула ноги больше двух лет назад. Тогда кто?

– Скажите, Фил, как вы познакомились с Синтией?

– Мой отец и я нанесли визит вежливости леди Мак-Геррел, когда она приехала в Стингинес Каста.

– Ваш отец был с ней знаком?

– Встречался раз лет двадцать назад на каком-то приеме. Старуха жила в Лондоне и сюда приезжала только на Рождество.

– И это была любовь с первого взгляда?

– С моей стороны да.

– А с ее?

– Вначале она даже не обращала на меня внимания, и вдруг однажды...

У него перехватывает горло.

– Господи, это правда.

– Что правда?

– Она пришла сюда совсем одна. Представляете себе мое удивление, когда я открыл дверь и оказался нос к носу с ней?

– Что она хотела?

Он с горечью качает головой. Его горло издает стон, а избитая физиономия выражает большую душевную боль.

– Мой отец возглавляет много различных фирм и компаний. Он чудовищно увеличил свое состояние.

– Не жалуйтесь, дружище, – насмешливо замечает сэр Uаггравент.

– Он стоит во главе фирм, ведущих общественные работы, транспортных компаний, разводит овец, выращивает рожь и ячмень, а также контролирует пароходную линию Шотландия – Ирландия. Ею руковожу я. Это моя игрушка. Он передал ее мне, потому что она работает как часы, сама, а моя роль состоит только в том, чтобы зайти время от времени в кабинет и выкурить там сигарету.

– Хорошая игрушка.

– Отец считает меня полным ничтожеством, – жалуется сэр Конси.

– Вы сказали, что Синтия пришла к вам. Что она хотела?

– Она узнала, что я возглавляю эту компанию, и попросила меня взять туда на работу одного ее друга, француза, с которым познакомилась в Канне. Это было очень сложно, потому что иностранцы не могут занимать офицерские должности в нашем флоте, даже торговом, не получив британского подданства.

– И что же вы сделали?

– Я все-таки нанял того парня, и мы закрыли глаза на этот случай.

– Каковы его обязанности в компании?

– Он первый помощник капитана одного из наших судов, «Рози Лиф», которое ходит между Дублином и Айром.

– Его имя?

– Фелисьен ДелЕр.

Я записываю. Мне становится понятно, откуда берутся наркотики.

В Ирландии находится один из крупнейших в Европе аэропортов, Шэнон, промежуточный пункт линий Америка – Европа. Эти люди, очевидно, получают героин из Штатов по воздуху, ДелЕр переправляет его морем из Ирландии в Шотландию, а здесь его обрабатывают известным нам способом и отправляют на экспорт...

Мы осушаем уже третий стаканчик виски, когда звонит МакОрниш.

Глава 17

В комнату сэра Конси входит Мак-Орниш, еще более круглый, более розовый и более любезный, чем всегда.

Когда он замечает меня, его лицо освещается счастливой улыбкой.

– Я думал, вы вернулись во Францию, дорогой мистер СанАнтонио.

– Я сгонял туда-обратно, мой добрый друг. Шотландия похожа на ее виски: если раз попробовал, уже не забудешь...

Говоря, я подхожу к толстяку и в тот момент, когда он менее всего этого ожидает, произвожу. захват. Мак-Орниш оказывается на полу с заломленной за спину рукой и, болтая своими короткими ножками, отчаянно вопит:

– Да что на вас нашло! Какая неудачная шутка! Господа, что это такое?

– Заткнись! – говорю я по-английски. Одновременно я ощупываю карманы директора. В них только бумажник и деньги.

– Это нападение. О господи! – возмущается толстяк.

– Куда вы дели свой револьвер? – спрашиваю я, отвесив ему удар ребром ладони по физиономии.

– У меня нет никакого револьвера! – стонет он.

– Пузырь надутый! На ужине он у вас был!

Он садится на пол, достает платок и вытирает лоб.

– Это правда, – признает он, не особо смущаясь, – но на следующий же день я отнес его шерифу.

– Простите?

Его пухлая физиономия становится фиолетовой от волнения. Он смотрит на Сан-А, на сэра Конси и его друга.

– Ну да. Я нашел этот револьвер во дворе завода и сунул в карман, потому что такие предметы лучше не оставлять на дороге, тем более он был заряжен. На следующий день я отнес его в полицию. Если не верите мне, можете сходить туда и убедиться.

Он со стонами поднимается на ноги.

– Что за манеры, – протестует он. – Обращаться со мной как с каким-нибудь бандитом! Джентльмены, вы потеряли голову или пьяны? А этот телефонный звонок посреди ночи? Гм!

Он сильно возмущен. Его история с пушкой кажется мне правдоподобной. Итак, у меня стало еще одним подозреваемым меньше.

Тогда я открываю ему, кто я такой и зачем приехал сюда. Он не может прийти в себя.

– Леди Мак-Геррел замешана в торговле наркотиками! Даже не думайте об этом!

– Леди Мак-Геррел умерла двадцать пять месяцев назад, джентльмены, и не от закупорки кишечника.

Восклицания, изумление.

– Объяснения позднее, – останавливаю я их. – Мак-Орниш, у вас есть ключи от завода?

– Естественно!

– Тогда поехали туда!

– Что?

– Быстро!

Сказано – сделано. Мак-Орниш, двое парней в смокингах и я, единственный и всегда любимый сын Фелиси, садимся в мою катафалкообразную «бентли».

По дороге я забрасываю директора вопросами. Он дает удовлетворительные ответы, которые меня просвещают. Например, я узнаю, что по бутылкам разливают один бак в день и иногда по приказу миссис Дафны дневную продукцию увозит грузовик, который якобы доставляет ее друзьям старой леди (чему я охотно верю).

– Старая пройдоха была в курсе розлива скотча из баков по бутылкам?

– Каждый вечер миссис Мак-Геррел указывает мне, из какого бака следует завтра разливать виски. Я всегда считал это старческим маразмом.

Странный маразм! Это просто-напросто ключ к разгадке подпольного бизнеса. Ночью Синтия или другой сообщник высыпал героин в указанный бак. За ночь наркотик растворялся, а на следующий день виски с приправой, разлитое по бутылкам, забирали другие сообщники, которые посылали его потребителям. Однажды произошла ошибка и месье Оливьери получил ящик виски с наркотиками. Роковая ошибка (роковая главным образом дли Оливьери) и позволила раскрыть всю хитрость.

– Почему вы хотите осмотреть завод в такой час? – беспокоится Мак-Орниш.

В такой час! Сколько раз я слышал это возражение! С ума сойти, как люди беспокоятся о времени!

– Я хочу не осматривать завод, а только заглянуть в подвал.

Мы направляемся туда спортивным шагом. Под ошеломленными взглядами моих спутников иду прямо к баку с трупом. Возле него огромная лужа.

Я залезаю на него и издаю крик отчаяния.

Мою дырку заделали. Поверх нее теперь набит деревянный диск. Я просекаю все в одну секунду. Эти гады схватили Берю, убили его, как того типа, и решили, что они составят друг Другу компанию. Проклятье! Три раза проклятье! Мой бедный Берю! Придя открывать бак, они увидели, что я выпилил дырку в крышке...

– Быстро! Клещи, долото, молоток!

Господа в смокингах протягивают мне инструменты. Это зрелище я никогда не забуду.

Я срываю деревянный диск, потом крышку. Мои предчувствия оправдываются. Вместо одного в виски плавают два трупа: человека с кобурой и Берюрье.

Я кричу остальным, чтобы они помогли мне. Ударами кувалды мы разбиваем верх бака. Я беру Берюрье за одну руку, сэр Конси за другую. Мы вынимаем его из этого странного саркофага и кладем на пол.

По моим щекам бегут слезы.

Мой храбрый, мой верный Берю! Умер утопленный! Правда, в виски, но все равно утопленный! Значит, конец его словесным ляпам, его ругани, его обжорству и бесценным замечаниям?

И вдруг сквозь застилающий глаза туман я вижу, как огромная мокрая масса шевелится, а пьяный голос затягивает песню: «Чешите шерсть, мы же матрасники». Да, это Берю...

«Мы матрасники, братцы, мы матрасники». Я не знаю автора этого шедевра французского фольклора, но будь он благословен за ту радость, что доставил мне своей песней!

Закутанный в. одеяло и удобно лежащий на диване в кабинете Мак-Орниша, Толстяк щелкает зубами. Его тошнит, и он периодически пачкает пол. Бедняга проглотил, должно быть, не меньше двух литров скотча!

– Что с тобой случилось? – спрашиваю я. Его снизу доверху сотрясает дрожь, и он смотрит на меня налитыми кровью глазами.

– А, ты вернулся, комиссар хренов! – булькает он. – Не слишком... ик!.. быстро. Слушай, я... ик!.. тебе скажу одну вещь. Нельзя зарекаться на будущее, но... ик!.. я больше никогда не буду пить виски! Какая же это гадость! Ик...

– Ну, мой бледнолицый брат, приди в себя и рассказывай!

Он разглядывает моих спутников.

– Какого хрена тут надо... ик!.. этим типам? И чЕ они на меня пялятся, как... ик!

– Они помогли мне вытащить тебя из бака. Ты чуть не утонул, Берюрье! В это невозможно поверить! Давай объясни!

– У вас не найдется немного воды? – бормочет он. Я знаю, что мы живем в эпоху сенсаций, но все-таки услышать, как Толстяк просит воды, это огромное потрясение. Ему приносят стакан воды, и, к моему огромному облегчению, он выливает ее себе на затылок.

– У меня жуть как болит башка, корешок! Эти сволочи отвесили мне по кумполу такой удар дубинкой, что от него у быка запросто бы отлетели рога!

– Наверное, твои крепче приросли. Рассказывай, как все произошло.

Он рыгает с такой силой, что Мак-Орниш отлетает к стене, потом громко чихает.

– Эта мерзость виски у меня повсюду, я ей совершенно пропитался... Значит, так, пока тебя не было, я следил за всей компанией из дома Глэдис... Насчет этого (он показывает на МакОрниша) сказать нечего Но вот этот (он изысканно тычет пальцем в сэра Конси) устроил в замке большой шухер! Я наблюдал за ним в бинокль. Он так орал, что я удивлялся, как это его не слышно Наконец он ушел Я отчалил от Глэдис, чтобы постараться узнать, что он затевает...

Берю замолкает.

– Бр-р, эта гадость сожгла мне весь желудок. Отныне я буду пить только мюскаде и божоле, даю тебе слово.

– Спасибо, я тщательно сберегу его. Продолжай.

– Думаю, – рассуждает Толстяк, – что я сделал глупость.

– Какую?

– Что вернулся в замок.

– Ты вернулся в замок?

– Да, через черный ход. Я пришел потихоньку и сказал лакеям, что забыл в своей комнате часы. Я сходил туда и спрятался в маленькой каморке как раз рядом.

– Придурок! – бешусь я. – Я ведь тебе говорил, чтобы ты был крайне осторожен.

– Вся разница между мной и Байардом состоит в том, – сообщает он, – что на мне нет доспехов, запомни это, комиссар...

– Хватит! Продолжай.

– Я прождал несколько часов в темноте Хотел, чтобы лакеи подумали, что я свалил, сечешь?

– Еще бы. Дальше.

Остальные, по крайней мере сэр Конси и сэр Констенс Хаггравент, которые закончили Оксфорд и владеют французским, с Молчаливым вниманием слушают его. Мак-Орниш же поочередно разглядывает нас, стараясь по нашим физиономиям понять, о чем говорит Берюрье.

– Я дождался ночи, чтобы предпринять вылазку, – продолжает спасенный из виски. – Мне потребовалось много терпения, чтобы досидеть.

– Ты заснул? – догадываюсь я. Он краснеет

– Скажем, чуток подремал. В этой каморке было невесело, а я всегда был подвержен кастрации

Сэр Констенс Хаггравент поворачивается ко мне с озабоченным видом.

– Кажется, это также называется клаустрофобией? – Кажется.

– Спасибо.

– Я могу говорить? – возмущается Толстяк, который боится снизить эффект рассказа так же, как кастрации.

– Можешь.

– Тогда я пошел по хибаре. Поскольку я ее знал, то неплохо ориентировался... Я спустился и увидел свет в салоне. Я подошел, пригнулся заглянуть в замочную скважину и увидел блондинку совсем одну. И вдруг я получил по башке жуткий удар! Могу тебе сказать, что у меня звезды посыпались из глаз. Я сразу отрубился, как будто ток выключили.

– А потом?

– Потом ничего. Я ничего не помню. Хотя, если задуматься, мне кажется, меня везли на машине. Когда я очнулся, то уже плавал в этой пакости. Я стал Тонуть, от того и очухался. В тот момент, когда я уже совсем подыхал, мне удалось вдохнуть. Для этого я встал на какую-то кучу, тоже находившуюся в баке. Держа морду возле крышки, я мог немного дышать. Вдруг моя нога соскользнула, я нырнул вниз и наглотался.

Он замолкает.

– Это все, – говорит он.

– Кажется, мы пришли вовремя, чтобы вытащить тебя.

– Мне тоже так кажется,

– Куча, о которой ты говоришь, это труп, дружище.

– Не может быть.

– И ты остался в живых потому, что тебя бросили в бак. Твой вес выплеснул часть виски, что позволило тебе высунуть твою великолепную морду из жидкости.

Я поворачиваюсь к сэру Конси.

– Ну что, Фил, вы все еще сомневаетесь?

– Нет, комиссар. Я слишком поздно понял, что влюбился в монстра.

– А что теперь? – спрашивает Мак-Орниш, которому пересказали по-английски приключения Берю.

Я стою возле окна его кабинета и смотрю на унылый двор завода. Я думаю, вернее, советуюсь с самим собой.

– Теперь начнем охоту. Мак-Орниш, позвоните в Стингинес Кастл. Попросите Синтию и скажите ей, что случилось большое несчастье: Конси нашел меня и убил. Вы ей скажете, что он хочет в последний раз встретиться с ней перед тем, как сдаться, сечете?

– Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, но сделаю то, что вы говорите.

И звонит малышке. Все проходит великолепно, и бедная мисс Синтия, перепугавшись, отвечает, что согласна на прощальную встречу со своим женихом-убийцей.

Мак-Орниш кладет трубку.

– Отлично, – хвалю его я. – Теперь, поскольку вы знакомы с шерифом, позвоните ему и попросите приехать в Стингинес Кастл. Пусть он возьмет с собой одного из своих людей и запасется наручниками. Мак-Орниш, убежденный моим тоном, набирает номер, но кладет трубку, сообщив: «Занято».

Пауза. Он набирает номер снова. На этот раз ему отвечают.

– Мак-Хесдресс? – спрашивает Мак-Орниш.

Директор говорит шерифу то, что я ему велел. Тот долго отвечает, и Мак-Орнишу приходится слушать. Закрыв микрофон трубки ладонью, он ошеломленно шепчет мне:

– Ему только что позвонила Синтия. Это с ней он разговаривал. Она попросила его немедленно приехать в Стингинес Каста арестовать ее жениха, который совершил большую глупость!

Бедняга Конси со стоном падает на стул и, обхватив голову руками, начинает рыдать. Мне его жаль.

– Ну, Фил, – успокаиваю его я, – мужайтесь. Девчонки никогда не стоят слез, которые мы по ним проливаем!

Потом я делаю Мак-Орнишу знак заканчивать разговор с шерифом.