Текст книги "Путешествие с трупом"

Автор книги: Фредерик Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Сан Антонио
Путешествие с трупом

Часть первая

Глава 1

Если бы нашелся парень, сумевший меня убедить, что он выполнял работу более омерзительную, чем та, которой я занимаюсь в течение недели, он получил бы право на воинские почести, спасение души и сидячее место на железных дорогах.

Надо иметь крепкое сердце и хорошие нервы, чтобы выдержать этот шок. Я его выдерживаю, потому что моя работа состоит как раз в том, чтобы не привередничать.

Я целую неделю разъезжаю по моргам Франции, ища труп... Не труп пропавшего без вести, которого мне поручено найти, а труп, которым намеревается завладеть наша Служба.

Это самая что ни на есть чистая работа, какой бы ошеломляющей она ни казалась. Мы хотим заполучить мертвеца, и мне поручено подобрать идеального жмурика, а это очень непросто.

Непросто потому, что покойничек, необходимый нам, должен отвечать очень строгим требованиям. Во-первых, это должен быть мужчина. Во-вторых, он должен иметь рост метр восемьдесят четыре, возраст около тридцати, быть блондином и иметь все зубы, кроме малого коренного, который должен быть серебряным... Как видите, задача достаточно сложная.

Она настолько сложна, что до сих пор, осмотрев морги Парижа, Руана, Лилля, Реймса и Страсбура, откуда нам приходили сообщения о наличии жмуриков, подходящих под описание нашего идеала, я не смог найти эту редкую птицу.

В Лилле у меня появилась довольно серьезная надежда... Там был блондин в метр восемьдесят два, но у него не хватало половины зубов и были обрублены два пальца... Непруха! Самая малость, и мне бы повезло.

Так что дверь орлеанского Института судебной медицины я открываю, уже почти ни на что не надеясь.

«Зачем ехать в Орлеан в десять вечера?» – говорила жена одного крестьянина, хотевшего купить машину.

Сейчас как раз десять часов, но утра, а не вечера! Если бы я сказал людям, видевшим, как я вхожу в здание, о цели моего визита, у них, наверное, были бы такие рожи!

Немного близорукий тип, затянутый в слишком тесную для него форму, идет мне навстречу по выложенному плиткой коридору.

– Что вам угодно? – спрашивает он.

– Я по поводу моего пропавшего кузена... В полиции мне сказали, что среди ваших постояльцев есть мужчина, похожий на него. Я могу его опознать?

Он не возражает.

– Пойдемте...

В здании витает отвратительный запах смерти и дезинфицирующих средств.

Мы проходим по лабиринту коридоров и спускаемся в подвал на лифте, вытянутом в длину намного больше, чем в высоту.

Внизу запах смерти усугубляется сыростью. У меня начинаются покалывания в спине...

– Входите! – приглашает хозяин этого царства мертвых и толкает толстую дверь, непробиваемую, как дурость клиентки гадалок.

Помещение, в которое я вхожу, похоже на все остальные в подобных местах. Оно голое, ледяное, белое, и вам не надо думать о грустном, чтобы сохранить серьезный вид.

– Как выглядит ваш кузен? – спрашивает парень. Я даю краткое описание.

– Понятно, – отвечает он. – Наверняка бедняга, поступивший в прошлый четверг...

– Что с ним случилось?

– Самоубийство. Отравление газом.

Согласитесь, что надо быть полным кретином, чтобы убивать себя газом при нынешних ценах на него!

Тип в форме тянет за ручку, слышится шум шаров, перекатывающихся в металлической трубе, и ящик открывается.

Внутри лежит самый лучший экземпляр из всех виденных мною до того. На первый взгляд это как раз то, что нужно... Ему лет тридцать, он блондин, и, если мой глазомер не разладился, в нем есть метр восемьдесят четыре.

Я подхожу и поднимаю его губы, чтобы осмотреть клыки. Все налицо. По-моему, я таки нашел свою редкую птицу...

– Вы его узнаете? – спрашивает меня служащий.

– Да, – отвечаю, – это он... – И спрашиваю: – Как это произошло?

– Кажется, Он некоторое время жил в маленькой меблирашке и там покончил с собой...

– Из-за женщины?

Он пожимает плечами, показывая, что этого он не знает, но нисколько не удивится, если все окажется именно так.

– Почему не известили семью? – восклицаю я.

– Откуда мне знать... Обратитесь в полицию... Я благодарю его, стираю воображаемую слезу в углу глаза и сматываюсь, сказав, что приму необходимые меры, чтобы забрать тело своего несчастного родственника, которое собираюсь предать погребению достойным образом.

Из морга я еду в Сюртэ и спрашиваю дивизионного комиссара Рибо. Это мой старый корешок, с которым я сдружился, еще когда мы оба работали в Париже. Он разожрался как боров, и его глаза растворяются среди толстых щек, как таблетки сахарина в стакане горячей воды.

– Привет, Толстяк! – говорю я.

Он хмурит брови, отчего его глазки исчезают совершенно.

– Да это ж Сан-Антонио! – наконец выговаривает он.

– Во плоти и в костях, но с меньшим грузом жира, чем ты! – отвечаю.

Он мрачнеет. Все толстяки мрачнеют, когда их поддразнивают.

– Ну-ка встань, я хочу увидеть твой дирижабль во всей красе!

– Месье все так же остроумен, – ворчит он.

– Совершенно верно, – отвечаю. – Это помогает убить время... Мы убиваем так много людей, что надо как-то разнообразить себе жизнь...

Я пожимаю пять савойских сосисок, воткнутых в головку сыра, что вместе составляет его руку.

– Ну, чего новенького? – спрашивает он.

– Я хочу пить...

– Пошли в бистро, тут совсем рядом. У меня есть бутылочка анисового ликера.

– А в провинции умеют неплохо организовать жизнь! – замечаю я. Он хмурится.

– Не смейся над провинцией, в ней есть много хорошего. Мы спускаемся в его бистро, и он начинает расспрашивать о моей личной жизни: – Как поживает Люлю?

– Какая Люлю? – уточняю я.

– Но... Киска, с которой ты был, когда я уезжал из Парижа!

Я разражаюсь громким хохотом.

– Что стало с твоей зеленой рубашкой в полосочку? – спрашиваю я.

– С какой рубашкой? – хмуро ворчит Рибо.

– С той, которая была на тебе, когда ты уезжал из Парижа... Мой бедный толстячок! Да я даже не знаю, о какой Люлю ты говоришь!

– Короче, – замечает он, – ты не меняешься!

– Да, я привык менять девочек и меняю их до сих пор... Это скорее вопрос гигиены, нежели чувств, но я приехал сюда не затем, чтобы рассказывать о своих победах, и даже не измерять объем твоей талии.

– Работа?

– В общем, да.

– Идешь по следу?

– Можно сказать и так.

– Охотишься за кем-то опасным?

– Он совершенно безопасен! Менее опасен, чем новорожденный младенец... Речь идет о мертвеце.

– О мертвеце?

– Да.

– Кто это?

– Я его не знаю... Впрочем, его личность меня не интересует... вернее, интересует очень мало! Мне нужен покойник, и этот подходит.

Рибо находится в двух шагах от апоплексии.

– Тебе понадобился покойник?

– Я тебе это только что сказал.

– Зачем он тебе? – выблеивает он.

– Не затем, чтобы перекинуться с ним в картишки, естественно. От жмурика нельзя требовать многого. От этого я прошу одного: оставаться мертвым. Не могу сказать тебе больше. Как говорит Старик, служебная тайна. Я и так наговорил слишком много.

Рибо, может, и обидчив, но к работе относится с уважением. Когда коллега говорит, что не может распространяться, он не настаивает.

– Ладно... И чем я могу помочь?

– Я нашел в орлеанском морге подходящего типа. Но прежде чем забрать его, я хочу убедиться, что этот жмурик свободен, то есть что никто не придет его требовать. Ты сообщишь мне некоторые подробности о личности и жизни этого малого.

Я говорю ему, какого типа имею в виду, и он берет курс на телефонную кабину.

– Ну вот, – сообщает он по возвращении, – я поручил моим ребятам заняться твоей историей. Через полчаса получишь все детали. Может, пока поедим сырку? В этом заведении он просто чудо...

– Ты роешь себе могилу зубами, – мрачно говорю я. Он пожимает плечами:

– Возможно, но, принимая во внимание мои габариты, работы еще непочатый край.

Дверь в питейное заведение открывается, и входит тип, тощий, как государственная казна Франции. Он подходит к нашему столику и здоровается.

– Это Дюбуа, – говорит мне мой коллега так, словно вся моя предшествующая жизнь была лишь подготовкой к дню, когда я познакомлюсь с Дюбуа.

Рибо обращается к своему подчиненному:

– Садись и расскажи комиссару Сан-Антонио все, что знаешь, а за это время тебе приготовят сандвич.

Жратва для Рибо – это забота номер один. Он думает только о ней – Наверное, у него в брюхе живет солитер длиной с рулон обоев.

Дюбуа принадлежит к типу незаметных трудяг. Он из тех, кто покупает себе один костюм на десять лет, дома мелет кофе и моет посуду, при этом регулярно делая детишек своей благоверной. Должно быть, когда ему приносят пособие на детей, почтальону приходится укладывать деньги в чемодан... В общем, представляете себе, да?

– Ну что? – очень доброжелательно спрашиваю я.

– Значит, так, – приступает он к делу, – фамилия умершего, о котором идет речь, Пантовяк...

– Поляк?

– Да. В Орлеане прожил пару недель. Ни к кому не ходил, гостей не принимал. Если у него есть семья, то она, полагаю, осталась в Польше... Мотивы его жеста отчаяния остаются неизвестными...

В ораторском стиле Дюбуа я узнаю влияние Рибо. Мой приятель научил своих парней говорить газетным стилем: с большим количеством готовых образных выражений и фраз, какие можно найти в любом разговорнике для иностранцев.

Он продолжает:

– Это был человек, мрачный по характеру. Коллеги по работе думали, что он приехал в наш город после любовной неудачи... Он с тоской смотрел на девушек, а иногда плакал...

– О'кей, – бормочу я.

Только что услышанные сведения укрепляют мою уверенность в том, что я нашел идеального мертвеца.

– Твой пшек мне подходит, – говорю я Рибо, – я его усыновляю... За ним приедет катафалк с нашим шофером. Подготовь бумаги для транспортировки. Парень уезжает в Париж; официально по требованию кузена. Понял?

– Ладно.

Рибо смотрит на меня туманным взглядом.

– Ты когда уезжаешь? – спрашивает он меня.

– Немедленно.

– А не можешь задержаться на часок?

– Зачем?

– Я знаю одно местечко, где готовят печеного цыпленка по беррийскому рецепту. Это – шедевр французского кулинарного искусства.

– Вперед, на цыпленка! – кричу я со смехом...

В конце дня труп прибыл по назначению и лежит в маленьком конференц-зале здания, где располагается Секретная служба, в которой я работаю в звании комиссара.

Шеф наклоняется над покойником.

– Вы его измерили? – спрашивает он парня из лаборатории, присутствующего при сеансе.

– Метр восемьдесят три, шеф!

– Подойдет... Теперь вопрос зубов... Вернее, зуба...

– Мы ждем хирурга-дантиста. Он удалит нужный малый коренной и заменит его другим.

– Наверное, на трупе это будет непросто. – замечаю я.

– Ему за это платят, – отрезает шеф, который терпеть не может массу вещей, включая замечания.

– Значит, можно действовать?

– Давайте...

Парень из лаборатории уходит и возвращается несколько минут спустя в сопровождении коллеги с чемоданом. Тот достает из кармана резиновые перчатки, надевает их и открывает чемоданчик.

Внутри лежит мужская одежда: почти неношенный серый костюм хорошего покроя, белая нейлоновая рубашка, черный галстук, черные носки, черные кожаные ботинки.

Парни раздевают поляка и начинают обряжать в шмотки, принесенные с собой, не забыв начать с трусов...

Шеф присутствует при этом стриптизе наоборот.

– Может подойти, – говорит он.

– Все подходит, – отвечает сотрудник лаборатории, – кроме ботинок. Они слишком узкие. У этого парня здоровенные копыта! Носки еще сойдут, но колеса на него не натянуть. Он закостенел, как правосудие... Это тоже усложняет дело.

Шеф ласково поглаживает рукой свою элегантную лысину.

– Это неприятно, – шепчет он. – Очень неприятно... Скажите Блашену, чтобы он принес нам все ботинки, которые в последнее время привез из Германии. Он настолько кокетлив, что можно предположить без риска ошибиться, что он притащит дюжину пар! Поскольку у него сорок шестой размер, черт нас возьми, если мы не найдем ботинки по ноге этого мертвеца...

Что хорошо со Стариком – он думает обо всем. У него, как у брюггских кружевниц, работа делается без сучка без задоринки. Его идея о колесах Блашена – просто чудо.

И как он знает своих людей!

Блашен, говоря совершенно беспристрастно, самый некрасивый тип на всей планете: высокий, жирный, красная толстая морда усеяна бородавками с волосами и без. Прибавьте в качестве последнего штриха совершенно глупый вид, какой можно встретить только у постоянных жильцов дурдома! Его главное достоинство – ум. Тайный порок – кокетство.

Он кокетлив, как смазливая бабенка! Плюс ко всему Блашен убежден, что если Мисс Вселенной одновременно представить его и Мастроянни, девочка без малейшего колебания выберет себе в партнеры для траха именно его.

Все его жалованье уходит на костюмы и тонкое белье. Он чемпион по твиду, трикотину и фланели. Король шелковых рубашек, император галстуков и Зевс ботинок. Из каждой служебной командировки он привозит шмотки одна лучше другой, которыми забивает гардероб с восторгом Гарпагона.

Эта мания имеет и положительные стороны, поскольку благодаря ей мы можем обуть нашего покойника в колеса мейд ин Джермани11
  Сделано в Германии (англ.). Здесь и далее примечания переводчика


[Закрыть].

Через два дня поляк, получивший вставной зуб, готов к выполнению своей миссии.

Шеф вызывает меня.

– Сан-Антонио, я думаю, что теперь операция вступает если не в самую важную, то по крайней мере в самую деликатную свою часть. Ваш черед играть...

– О'кей, я уже давно жду.

– Сегодня вечером военный самолет доставит вас в Страсбур вместе с вашим одеревенелым другом...

Я разражаюсь хохотом.

– Одеревенелый! Отличная кликуха для него! – фыркаю я.

Шеф не изволит разделить мое веселье или показать, что польщен тем, что его вызвал.

– В Страсбуре вас обоих будет ждать машина. Шофер знает способ попасть в Германию, минуя таможенные посты. В километре от места назначения он вас оставит, и вы будете действовать так, как сочтете нужным. Понятно?

– Понятно.

– Вы хорошо усвоили, что должны делать?

– Да, босс.

– Тогда не будем к этому возвращаться. Вот различные мелочи, которые вы должны вложить в карманы Одеревенелому: зажигалку, начатую пачку американских сигарет – в левый карман пиджака, как и связку ключей. Я подчеркиваю: в левый. Не забудьте эту деталь. Наш покойник должен быть левшой... Коробок немецких спичек – в маленький кармашек пиджака. Бумажник со всем необходимым – во внутренний правый пиджака. Именно правый, по той же причине... Карандаш, платок и перочинный нож – в левый карман брюк. В правый ничего не кладите. Я предпочитаю, чтобы вы разложили все эти предметы в последний момент. Боюсь, если их положить сейчас, они могут выпасть во время различных манипуляций.

Он складывает перечисленные предметы в маленький мешочек и перевязывает его красной лентой.

– Вот берите...

Я сую мешочек под мышку.

– Пойдем дальше, – продолжает он.

Он открывает ящик своего стола и вынимает пушку крупного калибра. Эта штуковина заслуживает почетного места в витрине Музея вооруженных сил... Она выплевывает маслины размером с сигару. Композицию утонченно завершает глушитель.

– Возьмите, – говорит Старик. – Это самый совершенный револьвер, какой когда-либо производили немцы. Барабан на шесть патронов, пули разрывные... При стрельбе с близкого расстояния они производят большие разрушения... Слишком большие. Вы меня понимаете?

– Я вас прекрасно понимаю, шеф!

Глава 2

Машина – старый «опель», покрашенный в черный цвет, шофер – эльзасец средних лет, разговорчивый, как нормандский шкаф.

В этом районе Германии стоит чернильно-черная ночь. Дорога вьется по лесу, описывая широкие дуги.

Рядом со мной на сиденье находится Одеревенелый. Он вытянут, тверд, как телеграфный столб, каблуки лежат на полу, черепушка упирается в потолок, остальное тело висит в пустоте. Путешествие с таким попутчиком вызывает странные чувства. Клянусь, что в эти минуты скорее вспоминаются готические романы, чем поэзия Бодлера!

Некоторое время мы едем вдоль реки, пена которой поблескивает в темноте. Я изучил маршрут по карте и поэтому знаю, что это Кипциг, приток Рейна.

Из этого я заключаю, что Фрейденштадт уже недалеко.

Закуриваю сигарету и начинаю обдумывать ситуацию. В общем-то, в моем задании нет ничего сложного, оно просто деликатное... Это ювелирная работа, а я – между нами и улицей Риволи, – я в своем роде ювелир, почему босс и поручил ее исполнение мне...

Тачка въезжает на окраину деревни. Водитель аккуратно останавливает ее на обочине.

– Я сойду здесь, – говорит он и протягивает мне слюдяной чехол: – Бумаги на машину.

– Спасибо.

Он выходит из машины, я делаю то же самое, чтобы занять место за рулем. Он прощается кивком, на мой вкус слишком деревянным, слишком германским, потом затягивает пояс своего зеленого пальто и уходит в сторону деревни не оборачиваясь. Я даю ему время отойти подальше, сажусь за руль и включаю мотор... Я еду медленно. Ночь по-прежнему очень черная, но в ней есть что-то бархатное и волнующее. Она хорошо пахнет свежей землей и влагой... Я без проблем пересекаю спящую деревню. На другом ее конце находится французский военный пост. Проезжая мимо него, я вижу четырех солдат, играющих в карты. Пятый в одиночестве пьет вино, зажав между ног винтовку.

Потом дорога начинает извиваться.

Справа от нее холм, увенчанный развалинами замка, какие рисуют на афишах туристических агентств, приглашающих посетить Шварцвальд.

Шеф сказал: «Когда увидите справа, после выезда из деревни, руины, езжайте дальше, пока не найдете у дороги полуразрушенную стену. Вы можете остановиться возле нее, потому что поместье Бунксов всего в сотне метров... Вы не можете ошибиться – оно находится за занавесом деревьев. Крыша дома украшена двумя металлическими стрелками».

Я подъезжаю к полуразрушенной стене, выключаю двигатель и выхожу, чтобы ознакомиться с местом моих будущих подвигов.

Несколько шагов по дороге приводят меня к занавесу из деревьев; за ним действительно виднеется темная масса дома с двумя стрелками. Я возвращаюсь к «опелю», снова завожу мотор и на первой скорости подъезжаю к деревьям.

Машина раскачивается, и мой малоподвижный пассажир падает. Его черепок стукается о стекло. Звук точь-в-точь как от удара молотком, но ему не грозит заработать шишку. Мертвые – народ выносливый... Колоти сколько, влезет – им хоть бы хны! Как сказал кто-то умный, знал бы он, куда я его повезу, то дрожал бы от страха! Но покойники имеют перед живыми то преимущество, что ничего не знают и никогда не дрожат.

Поскольку у меня глазомер, как у акробата, я въезжаю на моей тачке в большую брешь в заборе и попадаю на заросший травой лужок, на котором колеса начинают буксовать. Не останавливаясь, я описываю круг, чтобы капот находился напротив бреши на случай, если придется срочно рвать когти... Потом отламываю несколько веток и сую часть их под колеса, чтобы сорваться с места без опасения, что колеса увязнут. Остальные ветки служат мне для того, чтобы замаскировать переднюю часть моей машины, никелированные детали которой могли бы привлечь внимание прохожего.

Закончив работу по камуфляжу, достаю из машины Одеревенелого. Хватаю его за середину туловища и взваливаю себе на плечи, как ствол дерева. Чертовски неприятное занятие, потому что пшек начинает разлагаться и от него жутко воняет. В машине я это чувствовал не так сильно. Может, из-за дыма, которым себя окуривал? Но на свежем воздухе он становится чемпионом по вони. Шеф счел, что для успеха дела нужно, чтобы жмурик начал загнивать. Сразу видно, что он не планировал отправляться в это путешествие сам! Конечно, ему легко разрабатывать операции такого рода на бумаге, а осуществлять – милости просим вас!

Я пересекаю луг и выхожу на границу поместья. Оно обнесено крепким решетчатым забором с крупными ячейками. Я прислоняю мой груз к металлической решетке и поднимаю вверх, взяв за лодыжки. Когда половина тела поднялась над забором, я толкаю его, и оно падает по ту сторону. Звук, как при падении мешка гипса со второго этажа... Уф! Кажется, я еще никогда не выполнял такую отвратную работу. Я по-обезьяньи влезаю по решетке и забираюсь в поместье.

Снова взвалив своего вонючего спутника на спину, я, прежде чем опять тронуться в путь, ориентируюсь. Дом передо мной, дорога слева... Иду влево... Пройдя сотню метров под вековыми деревьями, выхожу к дороге. Меня от нее отделяет только решетка забора. Я прислоняю Одеревенелого к стволу дерева и перевожу дух после стольких усилий...

Транспортировка прошла на пять баллов. Теперь главное – не допустить промашку. Все тихо. Я боялся, что мне испортит праздник брех собаки, но ничего такого не произошло. В общем, мне повезло!

Беру маленький мешочек, привязанный к моей руке, вынимаю из него лежащие там мелочи. Зажигалку, сигареты и ключи сую в левый карман пиджака... Так, готово... Спичечный коробок во внутренний кармашек... Бумажник в правый внутренний... Отлично! Оставшееся – платок, карандаш и ножик – в левый карман штанов... Все в ажуре.

Засовывая последние мелочи в штаны поляка, я через ткань касаюсь пальцами его ляжки. Я всегда испытывал отвращение от прикосновения к мужским ляжкам, что доказывает ортодоксальность моих нравов, но то, что я испытываю от прикосновения к ляжке мертвого мужчины, не опишешь никакими словами!

Еле справляюсь с сильным желанием блевануть...

Два-три глубоких вдоха на некотором расстоянии от благоухающего покойничка позволяют мне прийти в себя.

Я вызываю себя для маленькой проповеди, подходящей к данным обстоятельствам. «Сан-Антонио, сокровище мое, если у тебя бабья натура, бросай службу и занимайся вышиванием...»

А вообще было бы забавно виртуозу обращения с автоматом и «кольтом» с подпиленным стволом закончить жизнь за пяльцами! Я критическим взглядом окидываю моего жмурика.

Прислоненный к дереву, он напоминает негритянский тотем. Ладно, все готово... Черт!

Мой взгляд упал на колеса Блашена... Великолепно начищенные, они блестят в лунном свете! Я испытываю маленькое злорадное удовлетворение от мысли, что большой босс, думающий обо всем, не сообразил, что ботинки человека, прошедшего по траве и земле, не могут так блестеть... Я отхожу немного подальше, беру комок земли и пачкаю его колеса. Я мажу подошвы, набиваю немного земли в дырочки для шнурков... Таким образом мой Одеревенелый становится похожим на большого ходока!

Теперь я могу действовать... Отступаю шагов на десять, вытаскиваю пушку с глушителем, тщательно целюсь поляку между глаз и спускаю курок. Шума не больше, чем от пука зайца. Подхожу оценить работу. В темноте никогда нельзя быть уверенным, что все сделал хорошо, но я доволен своим талантом стрелка... Маслина вошла как раз в то место, куда я целился, и снесла половину котелка... Так что мой пшек стал неузнаваемым... Абсолютно неузнаваемым.

Довольный, я награждаю себя комплиментом... Разумеется, кровь из него не идет, но я хочу, чтобы все выглядело так, будто смерть наступила несколько дней назад, а поскольку в последнее время шло много дождей, никто не удивится отсутствию крови.

Я толкаю Одеревенелого на траву... Еще секунду прислушиваюсь. Вокруг полная тишина. Все хорошо...

Проделываю тот же путь в обратном направлении, перелезаю через забор в том же месте и медленно иду к «опелю». Он спокойно стоит, прикрытый ветками. Я их снимаю, влезаю в тачку и тихо уезжаю.

Десять минут спустя я еду в сторону деревни...

Проезжая мимо французского поста, замечаю картежников и любителя вина. Все занимаются тем же.

Если бы не стойкий запах дохлятины, я мог бы подумать, что ничего не было...

Ночь безмятежная, как на Рождество. Затягивавшие небо облака разлетелись, и поблескивают звезды.

Я останавливаюсь перед постом. Тот, кто не играет в карты, подходит к машине. У него на рукаве сержантские нашивки.

Принимаю свой самый сладкий вид.

– Видите ли, – объясняю я, – я еду из Штутгарта во Фрайбург. Между Фрейденштадтом и этой деревней есть большое поместье, обнесенное толстой решетчатой загородкой...

Сержанту хочется спать, и он часто моргает глазами.

– Ну и что? – ворчит он.

– Я остановился возле этого поместья справить малую нужду, и мне показалось... Я...

Мое смятение сыграно превосходно, раз в глазах собеседника появляются интерес и нетерпение.

– Да говорите! – ворчит он. Я понижаю голос:

– Я думаю, там...

– Что?

– Поту сторону решетки лежит труп...

– Труп?

– Да... Я... Там так отвратительно пахло... Запах тления! Я чиркнул спичкой, и мне показалось, что на траве в поместье, возле одного из деревьев, лежит труп...

Сержант скребет голову.

– Вам это показалось? – настаивает он.

– Я просто неудачно выразился. Я в этом уверен... Высокий мужчина... часть головы у него снесена. Сержант начинает свистеть

– Эй, вы! – кричит он оставшимся в караульном помещении. – Слышали, что случилось? Тут один тип утверждает, что видел труп в поместье Бунксов.

Он возвращается в домик, кивком приглашая меня следовать за ним. Я прищуриваю глаза от света. В помещении сильно пахнет табаком, а еще сильнее – красным вином, запах которого является как бы символом Франции.

Четыре солдата смотрят на меня, сжимая в руках карты, колеблясь между интересом и беспокойством, которое им доставляет мое появление.

– Надо известить лейтенанта, – говорит из них. Сержант соглашается и приказывает:

– Жиру, сбегай за ним!

Потом смотрит на меня с осуждающим видом.

– Если вы ошиблись, я вам не завидую. Лейтенант не любит, когда его беспокоят из-за ерунды.

– Я не ошибся.

Приходит лейтенант. Это вовсе не тот молодой элегантный офицер, какого вы себе представляете при слове «лейтенант». Нет, этот уже не юноша. Низенький, толстый, из ушей торчат пучки волос.

– Что тут случилось? – рявкает он.

У сержанта от волнения перехватывает дыхание.

– Этот человек утверждает, что нашел труп...

– Ну да, – фыркает лейтенант. Он меряет меня придирчивым взглядом, чтобы понять, не бухой ли я. Еще немного, и попросит дохнуть.

– Чей труп? – спрашивает он.

– Мужчины, – отвечаю.

– Француза или немца?

Мною овладевает злость, но я с ней справляюсь... Нельзя забывать, что я должен играть роль, а для этого надо не поддаваться эмоциям.

– Мне это неизвестно, – говорю. – Если у убитого снесено полчерепа, то определить его национальность очень трудно, если только он не негр и не китаец.

– Вы немец? – спрашивает офицер.

– Нет, чему очень рад.

Кажется, мои слова доставили ему невыразимое удовольствие. Он улыбается, что, должно быть, происходит с ним не очень часто.

– Француз?

– Нет, швейцарец.

Он немного насупливается.

– Но у меня много друзей во Франции, – торопливо добавляю я.

– Как вас зовут?

– Жан Нико.

– У вас есть документы?

– Разумеется.

Я протягиваю ему липовые бумаги, которые мне дали в Страсбуре, и он их внимательно изучает. – Вы торговый агент? – спрашивает он.

– Да.

– И где вы нашли тот труп?

– В поместье Бунксов, – отвечает за меня сержант.

– Что вы делали в это время в поместье Бунксов?

– Я был не в, а перед поместьем! Справлял нужду, потому что дольше терпеть не мог.

Повторяю то, что рассказал сержанту. Лейтенант слушает и ерошит волосы.

– Странно, странно, – бормочет он. – Что труп может делать у Бунксов?

– Этого я не знаю, – уверяю я. – И кто такие Бунксы – тоже не знаю.

– Вы не знаете, кто такие Бунксы?

– Понятия не имею.

Он смотрит на меня с недоверчивым видом.

– Бунксы, – объясняет он сочувствующим тоном, – крупные промышленники в угледобывающей области... Неужели не слышали?

Поскольку врать мне не привыкать, я совершенно серьезно отвечаю:

– Нет!