Текст книги "Уйди скорей и не спеши обратно"

Автор книги: Фред Варгас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

XII

– К какому полицейскому мы идем? – спросил Жосс, в десять утра поднимаясь по бульвару Араго.

– С этим человеком мне дважды доводилось встречаться в связи с моим…

– Делом, – договорил Жосс.

– Да.

– За два раза человека не узнаешь.

– Зато первое впечатление получить можно, а оно было хорошим. Вначале я его принял за обвиняемого, а это хороший знак. Он уделит нам пять минут. В худшем случае он отправит отчет о нашем визите в текущие дела и забудет о нем. В лучшем случае он заинтересуется и расспросит нас о деталях.

– К тому прилагающихся.

– Вот именно.

– Чем это может его заинтересовать?

– Ему нравятся всякие странные и незначительные дела. По крайней мере, в этом его упрекал начальник, когда я впервые с ним встретился.

– Так он мелкая сошка?

– А вас это не устраивает, капитан?

– Я вам уже сказал, Декамбре, мне плевать на эту историю.

– Он не мелкая сошка. Сейчас он старший комиссар и возглавляет отдел в уголовной полиции. Отдел по расследованию убийств.

– Убийств? Тогда ему точно понравятся наши бумажки.

– Кто знает.

– А с какой стати любителя странных дел назначили старшим комиссаром?

– Потому что, насколько мне известно, в расследовании таких дел ему нет равных. Я сказал «странные», но правильнее было бы сказать «необъяснимые».

– Да ладно, чего к словам-то цепляться.

– Я люблю точные выражения.

– Я это заметил.

Декамбре остановился у высоких ворот.

– Пришли, – сказал он.

Жосс окинул взглядом фасад здания:

– Их посудине не помешал бы хороший ремонт.

Декамбре скрестил руки на груди и прислонился к стене.

– Так что? – спросил Жосс. – Плюнем на это дело?

– Наша встреча через шесть минут. Время нужно соблюдать. Он наверняка очень занят.

Мимо, глядя себе под ноги, прошел мужчина. Держа руки в карманах, он неторопливо вошел в подъезд, не взглянув на двух человек у стены.

– Кажется, это он, – проговорил Декамбре.

– Этот чернявый коротышка? Шутите! Старая серая футболка, мятая куртка, даже нестриженый. Да он больше похож на цветочника с набережной Нарбон, чем на комиссара.

– Говорю вам, это он, – настаивал Декамбре. – Узнаю его походку. Он ходит вразвалку.

Декамбре смотрел на часы, пока не истекли шесть минут, и повел Жосса в здание, где трудились ремонтные рабочие.

– Я вас помню, Дюкуэдик, – сказал Адамберг, приглашая посетителей в кабинет. – То есть я заглянул в дело после вашего звонка и вспомнил. Мы с вами тогда немного поговорили, ваши дела в то время шли неважно. Кажется, я посоветовал вам уйти с работы.

– Я так и сделал, – сказал Декамбре, стараясь говорить громче из-за шума дрелей, которого Адамберг, похоже, не замечал.

– Вы подыскали что-нибудь после выхода из тюрьмы?

– Я стал консультантом, – сказал Декамбре, умалчивая о сдаче комнат и кружевах.

– Налоговым консультантом?

– Консультантом по жизненным вопросам.

– А, ну да, – задумчиво произнес Адамберг. – Это тоже дело. И что, есть клиенты?

– Не жалуюсь.

– И о чем вам люди рассказывают?

Жосс начал подумывать, не ошибся ли Декамбре адресом и занимается ли этот полицейский хоть иногда своей работой. Компьютера у него не было, зато на столе, стульях и на полу были навалены груды бумаг, а сверху лежали разные записи и рисунки. Комиссар стоял, прислонившись спиной к стене, уперев руки в бока, и смотрел на Декамбре исподлобья. Жоссу пришло в голову, что его глаза похожи на коричневые скользкие водоросли, которые наматываются на винт корабля, мягкие и текучие, они еще отливают таким приглушенным матовым блеском. Пучки этих водорослей называют поплавками, и Жосс подумал, что это слово как нельзя лучше подходит для описания глаз Адамберга. Они прятались под густыми спутанными бровями, нависавшими над ними, как две скалы. Нос с горбинкой и угловатые черты придавали его лицу некоторую жесткость.

– Обычно люди приходят поговорить про любовь, – говорил Декамбре, – у кого-то ее слишком много, кому-то, наоборот, не хватает, а у других ее нет совсем. Иной раз все идет не так, как хочется, или человек никак не может решиться из-за разных…

– Сложностей, – вставил Адамберг.

– Из-за разных сложностей, – согласился Декамбре.

– Видите ли, Дюкуэдик, – Адамберг отделился от стены и стал неторопливо расхаживать по кабинету, – здесь уголовный розыск, отдел по расследованию убийств. И если вас что-то беспокоит в связи с вашим старым делом, то я не…

– Нет, – перебил Декамбре. – Дело не во мне. И преступления никакого нет. По крайней мере, пока.

– А что, кому-то угрожают?

– Возможно. Через анонимные послания, предвещающие смерть.

Жосс положил руки на колени, ему было смешно. Нелегко будет грамотею объяснить свои нелепые страхи.

– Это касается кого-то лично? – спросил Адамберг.

– Нет. Это предвещает всеобщее истребление, катастрофу.

– Хорошо, – сказал Адамберг, продолжая шагать взад-вперед. – Какой-нибудь предсказатель третьего тысячелетия? И что он предсказывает? Конец света?

– Чуму.

– Ах вот как. – Адамберг на секунду задумался. – Это меняет дело. И как он ее предсказывает? По почте? Или по телефону?

– Через этого господина, – сказал Декамбре, торжественно указывая на Жосса. – Господин Ле Герн продолжает дело своего прапрадедушки. Он объявляет вслух новости квартала на перекрестке Эдгар-Кине – Деламбр, и он лучше меня вам все объяснит.

Адамберг несколько вяло повернулся к Жоссу.

– Короче говоря, – начал тот, – если людям есть что сказать, они оставляют мне записки, а я их читаю. Вот и вся премудрость. Тут надо хороший голос и постоянство.

– И что дальше? – сказал Адамберг.

– Каждый день, а теперь и по два-три раза в день, – продолжил Декамбре, – господин Ле Герн находит в своей почте записки, предвещающие чуму. Каждое письмо приближает нас к эпидемии.

– Понятно, – сказал Адамберг, подвигая к себе блокнот для записи текущих дел и тем самым давая понять, что беседу пора заканчивать. – И давно это происходит?

– С семнадцатого августа, – сказал Жосс.

Рука Адамберга застыла на полпути, он быстро взглянул на бретонца.

– Это точно? – спросил комиссар.

И Жосс увидел, что ошибся. Нет, не в дате, когда появилось первое странное письмо, а в том, что он подумал о глазах комиссара. В их зыбкой глубине вдруг зажегся ясный огонь, как будто поплавки занялись пламенем. Похоже, эти глаза могли загораться и гаснуть совсем как маяк.

– Семнадцатого августа, утром, – повторил Жосс. – Сразу как я снял посудину с сухого дока.

Адамберг отложил блокнот и снова зашагал по комнате. Семнадцатого августа в Париже появились первые четверки на улице Шайо. По крайней мере, поступил первый сигнал о них. А через два дня был разрисован второй дом на Монмартре.

– А когда пришло следующее письмо? – спросил Адамберг.

– Через два дня, девятнадцатого, – ответил Жосс. – Потом двадцать второго. А потом они так и посыпались. С двадцать четвертого августа были почти каждый день, а недавно стали приходить по нескольку раз в день.

– Можно на них взглянуть?

Декамбре протянул ему последние записки, которые взял с собой, и Адамберг пробежал их глазами.

– Не могу понять, – сказал он, – с чего вы взяли, что здесь говорится о чуме?

– Я нашел источник этих отрывков, – объяснил Декамбре. – Это цитаты из старинных трактатов о чуме, на протяжении веков их было написано сотни. Автор описывает признаки, предвещающие чуму. А скоро заговорит и о ней самой. Он уже совсем близко. В последнем письме текст прерывается как раз перед словом «чума».

Адамберг взглянул на сегодняшнее письмо.

(…) что люди ходят, как серые тени, и видно, как черный пар восходит от земли, как туман (…) когда в людях исчезает доверие, кругом царят зависть, ненависть и распутство (…)

– По правде говоря, – сказал Декамбре, – я думаю, что все произойдет завтра. То есть, по словам нашего предсказателя, этой ночью. Так написано в «Дневнике англичанина».

– Вы говорите про эти беспорядочные отрывки?

– Они в полном порядке. Эти записи датируются 1665 годом, когда в Лондоне разразилась крупная эпидемия чумы. В последующие дни Самуэль Пепис увидит первый труп. Думаю, это случится завтра.

Адамберг отложил бумажки и вздохнул:

– А что, по-вашему, увидим мы?

– Не имею ни малейшего понятия.

– Вероятно, ничего, – сказал Адамберг. – И это действительно неприятно, вы согласны?

– Совершенно согласен.

– Но все это похоже на нелепые бредни.

– Я знаю. Последняя чума во Франции закончилась в 1722 году в Марселе. Воспоминания о ней стали почти легендой.

Адамберг провел пальцами по волосам, – наверное, чтобы причесаться, подумал Жосс, – а потом собрал записки и отдал их Декамбре.

– Спасибо, – сказал он.

– Я могу продолжать их читать? – спросил Жосс.

– Ни в коем случае не прерывайтесь. И зайдите ко мне рассказать, что будет дальше.

– А если ничего не будет? – сказал Жосс.

– Чаще всего такие нелепые, но тщательно спланированные действия всегда чем-то заканчиваются, пусть даже какой-нибудь ерундой. Мне интересно, что этот парень придумает дальше.

Адамберг проводил гостей к выходу и медленно вернулся в кабинет. Эта история была не только неприятной. Она была отвратительной. С четверками она никак не связана, кроме совпадения даты. И все же он был согласен с Дюкуэдиком. Завтра этот англичанин Пепис увидит первого умершего от чумы в Лондоне, и это будет началом большой беды. Адамберг стоя быстро открыл записную книжку и нашел телефон историка Средних веков, который ему дала Камилла, того самого, у которого она видела перевернутую четверку. Он посмотрел на стенные часы, которые недавно повесили у него в кабинете, они показывали пять минут двенадцатого. Если этот парень работает уборщиком, он его вряд ли застанет дома. В трубке послышался торопливый, довольно молодой мужской голос.

– Марк Вандузлер? – спросил Адамберг.

– Его нет. Он в запасном окопе, выполняет задание по чистке-глажке. Могу оставить ему записку в расположении его части, если хотите.

– Будьте добры, – немного удивленно сказал Адамберг.

Послышался стук телефонной трубки и шуршание, человек на том конце искал бумажку и ручку.

– Я слушаю, – снова раздался голос. – С кем имею честь?

– Старший комиссар Жан-Батист Адамберг из уголовного розыска.

– Черт. – Голос сразу стал серьезным. – У Марка неприятности?

– Нет. Камилла Форестье дала мне его телефон.

– А, Камилла, – просто ответил голос, но произнес это имя так, что Адамберг, даже не будучи ревнивцем, почувствовал легкий укол или, скорее, удивление. Камиллу окружало множество людей, с которыми он не был знаком, потому что они были ему безразличны. И когда он случайно сталкивался с кем-то из них, его всегда это удивляло, словно он открывал новый континент. Кто сказал, что Камилла не может царить в других королевствах?

– Я насчет одного рисунка, – сказал Адамберг, – такая довольно загадочная графика. Камилла сказала, что видела такой рисунок в одной книге у Марка Вандузлера.

– Очень возможно, – отозвался голос. – И книга, конечно, была не слишком юной.

– Как вы сказали?

– Марка интересуют только Средние века. – В голосе послышалось едва уловимое презрение, – Самое позднее, что у него может быть, это шестнадцатый век, да и то вряд ли. Разве полиция этим занимается?

– Всякое бывает.

– Ясно, – сказал голос. – Определяете мишень?

– Если ваш друг знает, что означает этот рисунок, нам бы это очень помогло. У вас есть факс?

– Да, по тому же номеру.

– Прекрасно. Я пришлю вам рисунок, и если Вандузлеру что-то известно, попросите его, пожалуйста, связаться со мной.

– Ясно, – отвечал голос. – Отделению приготовиться к выполнению задания.

– Послушайте… – сказал Адамберг, когда его собеседник уже собирался повесить трубку.

– Девернуа, Люсьен Девернуа.

– Дело не терпит отлагательств. Это даже срочно.

– Можете рассчитывать на мое усердие, комиссар.

И Девернуа повесил трубку. Озадаченный Адамберг сделал то же самое. Этот Девернуа просто самолюбивый мозгляк, с полицией он явно не церемонится. Наверное, какой-нибудь военный.

До половины первого Адамберг неподвижно простоял у стены, глядя на факс, который не подавал признаков жизни. Потом ему это надоело, и он вышел пройтись и купить что-нибудь поесть. Не важно что. Возьмет, что попадется на окрестных улицах, с которыми он мало-помалу знакомился. Бутерброд, помидоры, хлеб, фрукты, пирожное. Зависит от настроения и от магазинчика, здравый смысл тут ни при чем. Он не спеша прошелся по улицам с помидором в одной руке и лепешкой с грецким орехом в другой. Ему захотелось весь день провести на улице и вернуться только завтра. Но Вандузлер мог прийти домой на обед, а тогда он, возможно, получит ответ на свой вопрос, и с нелепыми выдумками будет покончено. В три часа он вернулся к себе в кабинет, бросил куртку на стул и повернулся к факсу. На полу лежал листок.

Господин комиссар,

Присланная вами перевернутая четверка является точным изображением цифры, которую в прошлом рисовали жители некоторых мест на дверях домов или оконных рамах во время чумы. Полагают, что этот знак античного происхождения, но он был заимствован христианами, которые считали, что он представляет собой крест, нарисованный без отрыва руки. Этот знак применялся также в торговле и книгопечатании, но больше всего он известен как талисман от чумы. Рисуя этот знак на дверях домов, люди стремились таким образом защитить себя от беды.

Надеюсь, что эти сведения будут вам полезны, господин комиссар. Всегда к вашим услугам,

Марк Вандузлер.

Опустив голову и держа в руке факс, Адамберг склонился над столом. Значит, перевернутая четверка – талисман от чумы. В городе ею помечены уже тридцать домов, а у этого бретонца в ящике куча писем. Завтра англичанин из 1665 года увидит первый труп. Адамберг, нахмурившись, вошел в кабинет Данглара, по дороге давя куски штукатурки.

– Данглар, ваш художник дурака валяет.

Адамберг положил факс Данглару на стол, и тот с настороженным видом прочел его. Потом перечитал заново.

– Да, – сказал он. – Теперь я вспомнил, где видел эту четверку. На балконной решетке торгового суда в Нанси. Их было две, и одна была перевернута.

– Так что будем делать с вашим художником, Данглар?

– Я уже сказал. Забудем о нем.

– Да, но что еще?

– Заменим его другим. Ясновидящим, который боится чумы, как чумы, и оберегает дома своих сограждан.

– Он ее не боится. Он ее предсказывает и готовит. Шаг за шагом. Он готовится к войне и может открыть огонь завтра или сегодня ночью.

Данглар давно изучил лицо Адамберга и знал, что оно могло меняться с бесцветного и тусклого, как остывший очаг, на горящее и пылкое. И тогда под его смуглой кожей словно разливался какой-то загадочный огонь. Данглар знал, что в такие напряженные минуты никакие отговорки и предостережения не помогут, а всякий здравый смысл разобьется в прах. Поэтому он приберегал логику до лучших времен. Вместе с тем в такие минуты с Дангларом происходило что-то необычное – необъяснимая уверенность Адамберга заражала его, он на время забывал о логике, и это приносило ему какое-то странное облегчение. И тогда он слушал коллегу, почти не возражая, против собственной воли увлеченный его мыслями. Обычно Адамберг говорил так медленно, что Данглара это начинало раздражать, теперь же этот тихий неторопливый голос, его мягкость и монотонность окутывали и влекли за собой. И он часто убеждался в том, что туманные рассуждения Адамберга оказывались правдой.

Поэтому сейчас Данглар беспрекословно надел куртку и позволил Адамбергу увести себя на улицу, где тот поведал ему рассказ старого Дюкуэдика.

Незадолго до шести часов оба прибыли на площадь Эдгар-Кине и приготовились слушать вечерние новости. Адамберг сначала прошелся по перекрестку, осматриваясь и привыкая к месту действия, нашел глазами дом Дюкуэдика, синюю урну на платане, спортивный магазин, в окне которого можно было разглядеть торопившегося Ле Герна, а напротив – кафе-ресторан «Викинг», куда Данглар устремился сразу, чтобы не выходить оттуда весь вечер. Адамберг стукнул ему в окошко, предупреждая о приходе Ле Герна. Он знал, что если он послушает объявления, это ничего не даст. Но ему хотелось самому видеть место, где их читают.

Голос бретонца удивил его, громкий и полнозвучный, он, казалось, без всяких усилий долетал до дальнего конца площади. Собрать такую толпу ему наверняка удается во многом благодаря голосу, подумал Адамберг.

– Один, – начал Жосс, от которого не укрылось присутствие комиссара. – Продаю оборудование для пчеловодства и два пчелиных роя. Два: хлорофилл вырабатывается сам по себе, а деревья и не думают этим кичиться. Пусть для хвастунов это послужит примером.

Адамберг оторопел. Он не понял второго объявления, но публику, похоже, оно совсем не смутило, никто не смеялся, и все ждали продолжения. Видимо, здесь к такому привыкли. Как и в любом деле, чтобы тебя послушали, главное увлечь зрителей.

– Три, – невозмутимо продолжал Жосс. – Ищу родственную душу, по возможности привлекательной внешности, если нет – тем хуже. Четыре: Элен, я все еще жду тебя. Я больше никогда не подниму на тебя руку, отчаявшийся Бернар. Пять: сукин сын, который сломал мне звонок, ты об этом пожалеешь. Шесть: продаю мотоцикл «Ямаха» 750 FZX 92, пробег 39000 км, покрышки и тормоза новые, полный техосмотр. Семь: что мы такое, да что же мы такое на самом деле? Восемь: выполняю мелкую портновскую работу, качество гарантировано. Девять: если когда-нибудь придется переехать на Марс, отправляйтесь без меня. Десять: продаю пять ящиков французской стручковой фасоли. Одиннадцать: клонировать человека? По-моему, на этой Земле и без того дураков хватает. Двенадцать…

Адамберга начала убаюкивать монотонная речь бретонца. Он рассматривал людей, одни что-то записывали на клочке бумаги, другие слушали не шевелясь, держа авоськи в руках, эти, казалось, просто пришли отдохнуть после долгого дня в конторе. Поглядев на небо, Ле Герн рассказал о погоде на завтра и перешел к морскому метеопрогнозу, к вечеру ожидалось усиление западного ветра с трех до пяти метров в секунду, и, видимо, это всех устраивало. Затем опять пошли объявления, как практического, так и философского содержания, и Адамберг очнулся, заметив, что Дюкуэдик насторожился после номера шестнадцать.

– Семнадцать, – читал Жосс. – Значит, это бедствие рядом, оно существует, и его присутствие есть плод творения, ибо не создается ничего нового и не существует ничего, что уже не было бы создано.

Он взглянул на комиссара, давая понять, что только что прочел «странное» послание, и перешел к номеру восемнадцать: «Опасно давать расти плющу посередине стены». Адамберг дослушал все до конца, в том числе и неожиданную повесть о кругосветном плавании французского корабля «Луиза-Женни» грузоподъемностью 546 тонн, который вез вино, ликеры, сухофрукты и консервы и, возвращаясь в Бас-о-Зерб, сел на мель у берегов Пан-Браса, экипаж погиб, спаслась только собака. Этот рассказ вызвал довольное бормотание одних и разочарование других. Кое-кто отделился от толпы и направился в «Викинг». А чтец уже спрыгнул на землю и одной рукой поднял эстраду, вечерний выпуск новостей закончился. Адамберг в замешательстве обернулся к Данглару, чтобы спросить, что он обо всем этом думает, но тот, как и следовало ожидать, ушел заканчивать недопитую рюмку. Когда Адамберг вошел в «Викинг», Данглар сидел облокотившись на барную стойку и безмятежно потягивал кальвадос.

– Это какое-то чудо, – сказал Данглар, указывая на рюмку. – Лучшего напитка я нигде не пробовал.

Кто– то коснулся плеча Адамберга. Это оказался Дюкуэдик, который пригласил комиссара присесть с ним за дальний столик.

– Поскольку вы оказались в наших краях, – сказал он, – лучше я скажу вам, что здесь никто не знает моего настоящего имени, кроме глашатая. Понимаете? Здесь все зовут меня Декамбре.

– Секундочку, – сказал Адамберг, записывая фамилию в блокнот.

Чума, Дюкуэдик, седые волосы – Декамбре.

– Я видел, что вы что-то записывали во время оглашения, – сказал Адамберг, убирая блокнот в карман.

– Десятое объявление. Хочу купить стручковую фасоль. Благодаря объявлениям здесь можно купить хорошие продукты, и не так дорого. А что касается «странного» объявления…

– «Странного»?

– Я имею в виду письмо этого психа. Сегодня впервые была упомянута чума, хотя и замаскированная словом «бедствие». Это лишь одно из ее названий, а есть и много других. Смерть, инфекция, зараза, бубонная болезнь, моровая язва… Люди старались избегать ее настоящего имени, такой она вызывала страх. Наш приятель следит за ее приближением. Он уже почти назвал ее, он у цели.

Тут к Декамбре подошла миниатюрная девушка со светлыми вьющимися волосами, собранными в пучок на затылке, и застенчиво коснулась его руки.

– Что случилось, Мари-Бель? – спросил Декамбре.

Девушка поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Я знала, что у вас получится.

– Не стоит, Мари-Бель, – ответил Декамбре, тоже улыбнувшись.

Девушка взяла под руку высокого брюнета с волосами до плеч и, махнув на прощание, удалилась.

– Очень хорошенькая, – заметил Адамберг. – Что вы для нее сделали?

– Я заставил ее брата надеть свитер, и, можете мне поверить, сделать это было нелегко. Следующий этап наступит в ноябре, когда надо будет убедить его надеть куртку. Придется потрудиться.

Адамберг решил не вникать в эти истории, понимая, что все это тонкости местной жизни, которая его совершенно не интересовала.

– Вот еще что, – сказал Декамбре. – Вас заметили. На площади уже были люди, которые знали, что вы из полиции. Кто им рассказал, – добавил он, окинув комиссара беглым взглядом, – понятия не имею.

– Вестник?

– Возможно.

– Это не страшно. Может, оно и к лучшему.

– Это ваш заместитель вон там? – спросил Декамбре, кивнув в сторону Данглара.

– Это капитан Данглар.

– Имейте в виду, Бертен, этот высокий нормандец, хозяин бара, объясняет ему сейчас чудесные омолаживающие свойства своего домашнего кальвадоса. И пока ваш капитан ему внимает, он может за четверть часа помолодеть лет этак на пятнадцать. Я вас просто предупреждаю, потому что этот кальвадос совершенно необычный. Он может сделать вас недееспособным, по крайней мере, на все завтрашнее утро.

– Данглар часто бывает недееспособен целый день.

– Ну что ж, прекрасно. Просто пусть знает, что этот напиток – нечто из ряда вон выходящее. Потому что он делает тебя не просто недееспособным, Он размягчает мозги, и ты уподобляешься улитке, покрытой слизью. Ты просто перерождаешься.

– Это больно?

– Нет, это все равно что уйти в отпуск.

Декамбре попрощался и вышел, предпочитая не пожимать руку полицейскому у всех на виду. Адамберг продолжал наблюдать, как Данглар возвращает себе молодость, а в восемь часов силой усадил его за стол, чтобы заставить поесть.

– Зачем? – с достоинством поинтересовался Данглар, глядя на комиссара остекленевшими глазами.

– Чтобы было чем блевать ночью. А то живот разболится.

– Чудесная мысль, – согласился Данглар. – Давайте поедим.