Текст книги "И снова в бой"

Автор книги: Франсиско Мероньо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Паскуаль понял командира, дал газ и стремительно пошел вперёд. Догнав самолет Башкирова, Хосе поприветствовал капитана, подняв сжатый кулак. Их самолеты теперь шли на одной высоте с врагом – девятью "юнкерсами". Вдруг Хосе Паскуаль бросил свой самолет в крутое пике и через несколько секунд, когда резко возросла скорость, взял ручку управления на себя. "Як" свечой взмыл вверх, прямо под брюхо ведущего "юнкерса". Меткая очередь – и самолет противника превратился в пылающий факел. Другие стервятники, сбросив куда попало бомбы, начали удирать. Так было выполнено еще одно задание.

Когда подлетали к аэродрому, капитан Башкиров показал Паскуалю большой палец: "Отлично, друг!" Хосе поднял сжатый кулак над головой.

Кровопролитные бои велись на всех участках Сталинградского фронта. Повсюду – на земле, в воздухе и на воде – грохотали взрывы, свистели пули. Сверху казалось, будто на земле все перемешалось: и фронт, и тыл превратились в один гигантский костер, извергающий высоко в небо клубы черного дыма.

Капитан Козлов держал связь по радио с летчиками, находившимися в воздухе:

– Внимание!.. Внимание!.. Федоров! Справа – самолеты врага. Атакуй!

Старший лейтенант Федоров направил свой истребитель в сторону "мессеров". Паскуаль и Смирнов повторили его маневр. Командир дал в сторону противника длинную очередь. Немцы не приняли боя и, увеличив скорость, скрылись в дыму в западном направлении. Федоров опять занял свое место в строю прикрытия Пе-2. Когда самолеты оказались над целью, остервенело "залаяли" вражеские зенитки. Но уже туда, где затаился враг, полетели бомбы с пикирующих бомбардировщиков. В это время с южного направления вновь появились истребители противника. На этот раз их было гораздо больше. Соотношение сил оказалось примерно один к десяти в пользу врага.

"Мессеры" нарушили строй, и началась тяжелая, упорная схватка в воздухе. В первый же заход два фашистских самолета не вышли из пике и разбились о высокий берег Волги. Три вражеских истребителя с близкого расстояния атаковали Пе-2, выходивший из пике после бомбометания. Времени для обдумывания маневра не было, и Паскуаль бросил свой самолет наперерез. Быстро возрастала скорость. От перепада давления вот-вот могли лопнуть барабанные перепонки. И все же нужно было успеть!

Один из "мессеров", получив разящую очередь, выбросил хвост огня. Однако два других фашиста продолжали преследовать наш бомбардировщик. Тот пытался отогнать фашистов огнем своего пулемета. Паскуаль поймал в прицел ближайший "мессер" и нажал гашетки. Длинный язык пламени охватил фашистский самолет от кабины до хвоста. Паскуаль резко взял на себя ручку управления, и самолет вышел из пике и низко пронесся над разрушенными зданиями. Пилот довел скорость до нормальной. В разрывах черного дыма было видно, что делалось на земле: везде валялись трупы и покореженное от огня железо, а между ними ползали стальные громады танков, изрыгая огонь из стволов своих длинных пушек.

Один Пе-2 горел на земле рядом с "мессерами". Еще одного фашиста сбил Смирнов. Паскуаль в тот момент еще не знал, что на сбитом Пе-2 погиб пилот – испанец Ансельмо Серульведа, тот самый, который в Испании летал на бомбардировщиках советского производства СБ – на "катюшках", как их ласково звали испанские республиканские летчики. Это был прекрасный пилот, скромный и в то же время очень храбрый человек. Три года он воевал в Испании, сражаясь за Мадрид, Теруэль, Левант и Пальма-де-Майорку. Ансельмо одним из первых закончил летную школу в Кировабаде. Он был влюблен в Клариту переводчицу испанского языка, но у него так и не хватило смелости объясниться...

В этом бою противник потерял пять самолетов. Посла боя "яки" приземлились на поле, изрытом воронками от взрывов. Пилотам пришлось проявить максимум мастерства, чтобы посадить на такое поле самолеты: горючее было на исходе. Все самолеты получили множество повреждений. Эти машины теперь передадут в руки механикам, и те начнут их "штопать".

– Отлично, Паскуаль! Вот так и нужно драться в воздухе! – сказал комиссар Башкиров, положив ему руку на плечо.

– Мы, испанцы, хотим всегда так биться и всегда быть там, где кипит настоящий бой!

– По-моему, на этот раз так оно и было!

В течение нескольких дней на этом участке фронта сложилась тяжелая, тревожная обстановка, Противник безуспешно пытался сломить сопротивление соединений Красной Армии. Бои в воздухе отличались тоже небывалым напряжением. Хосе Паскуаль Сантамария и Доминго Бонилья, крыло к крылу со своими советскими друзьями, продолжали сражаться в сталинградском небе. С каждым разом противник бросал в бой все большее число своих самолетов, и наши потери росли. В эти дни нам пришлось пережить одну из самых тяжелых утрат...

Для пилотов день начался еще задолго до рассвета. Когда над горизонтом появился красный диск солнца, пилоты уже сидели в своих кабинах, подняв очки на лоб. В эскадрилье осталось только пятеро летчиков, и им приходилось сражаться с врагом, во много раз превосходившим их в численности.

– Серов! Посмотри, какое сегодня красивое солнце! – сказал капитан Козлов, обращаясь к Хосе Паскуалю. Серовым он звал его в память советского летчика, защищавшего Мадрид в те трудные ноябрьские дни 1936 года, когда Франко любой ценой хотел взять испанскую столицу. А вот сегодня Хосе Паскуаль вносил свой вклад в защиту Сталинграда.

– Это хороший признак, – ответил Хосе. – Даже солнце с нами. Оно красное, как наше знамя!

Весь этот день пять самолетов почти непрерывно были в воздухе. Приземлялись лишь для того, чтобы заправиться горючим и пополнить боеприпасы. И опять в воздух! И снова тяжелый бой то с истребителями, то с бомбардировщиками противника. Не было времени даже для того, чтобы спокойно поесть.

...Дежурный, внимательно осмотревшись, энергично взмахнул белым флажком, указывая направление взлета. Пилоты подняли руки вверх, докладывая командиру о готовности.

Сегодня в воздухе командовал комиссар Башкиров. В полете были Козлов, Паскуаль, Федоров, Бонилья. Поднялись в воздух в сторону Волги, а затем, набрав высоту две тысячи метров, пошли к цели. На этот раз они прикрывали пехоту. Навстречу самолетам с севера ползли серые низкие облака. Ночью прошел дождь, и теперь над Волгой поднимался легкий туман, будто белым шелком прикрывая воды реки.

Пилоты начали поиск противника. Набрав высоту, капитан Башкиров изменил курс на 180 градусов. Пролетая над вражескими окопами, пилоты заметили, что с земли их начали обстреливать. Изменили курс на 10 градусов к северу, и тут же Федоров начал легонько раскачивать свой самолет. Капитан Башкиров тоже заметил противника и приказал:

– С запада, на той же высоте, идут три эскадрильи "юнкерсов", а выше них – "мессеры". Атакуем бомбардировщики!

Пилоты знали: необходимо избежать того, чтобы бомбы упали на наши позиции. Задача была предельно ясной – атаковать бомбардировщики и самим избежать атаки вражеских истребителей. Оставались считанные секунды. Сорок фашистских самолетов не ожидали такой дерзости, такой отваги от пяти "яков". Однако послышались первые очереди, и трассирующие пули настигли первое звено вражеских машин.

Два "юнкерса" протянули огромные черные хвосты до самого берега Волги. Сверху казалось, что пылают не только самолеты, упавшие на землю, но и вода вокруг них. Остальные фашистские бомбардировщики, сломав строй, начали неприцельно сбрасывать свой груз. Бонилья и Федоров завязали бой с вражескими истребителями, не давая им прийти на помощь своим. Башкиров, Паскуаль и Козлов продолжали отважно атаковать "юнкерсы", преследуя их до самой земли. В небе замелькали раскрытые парашюты, на земле загорелись огромные дымные костры из сбитых самолетов.

Капитан Башкиров сделал глубокий вираж. "Як" послушно выполнил задуманный маневр, но на выходе из него два "мессера" подожгли самолет комиссара. Несколько пуль из перекрестных очередей попало в кабину Башкирова. "Як" Башкирова заметался из стороны в сторону, потерял управление, и через несколько мгновений капитан Башкиров выпрыгнул из самолета с парашютом. Недалеко от земли парашют раскрылся. Хосе с облегчением вздохнул и сделал два виража вокруг парашюта комиссара, отгоняя от него "мессеров", пытавшихся расстрелять спускавшегося на парашюте летчика.

– Канальи! Варвары! – кричал Хосе, ударяя кулаком по борту своего самолета. Увидев, что комиссар благополучно приземлился, Хосе резко набрал высоту, решив отомстить за сбитый самолет комиссара.

На высоте три тысячи метров довольно беспечно летели пять "мессеров". Отважный и дерзкий Паскуаль стал преследовать врага. Немцы сначала не верили, что один "як" попытается атаковать их, пятерых. Однако вскоре им пришлось в этом убедиться, так как первой же очередью Паскуаль послал одного из фашистов на землю. "Двенадцатый на моем счету! – подумал Паскуаль. – Еще одним фашистом стало меньше!"

Теперь было четверо против одного. Паскуаль снова ринулся в атаку и, прежде чем фашисты успели опомниться, сбил еще один самолет противника. Тринадцать на счету!

Оставшиеся трое, намереваясь уйти на свою территорию, построились "каруселью". Окрыленный успехом, Паскуаль принял вызов и включился в горизонтальную "карусель". Паскуалю удалось поразить очередью третий "мессер", и тот в смертельном пике падает к земле. И в этот момент пули настигают "як". Из горящего самолета весь в пламени вываливается Хосе Паскуаль. Его парашют так и не раскрылся.

Невозможно забыть его героизм, невозможно подумать, что Хосе Паскуаль погиб. Трудно поверить в смерть товарища, друга...

Работая на автозаводе в Москве, Хосе Паскуаль был образцовым в труде. Один из первых летчиков в Испании, он погиб героем, сражаясь за Сталинград. И кровь его пролита не даром, она еще больше скрепила узы священной дружбы между нашими народами!

Хосе Паскуаль Сантамария был посмертно награжден орденом Ленина. Свою молодость, свою жизнь, свои высокие чувства патриота и интернационалиста он без колебаний отдал святому делу борьбы с ненавистным фашизмом, за свободу и счастье людей. Он был коммунистом.

К концу дня, когда погиб Хосе, на счету у эскадрильи было 30 сбитых в небе Сталинграда фашистских самолетов!

Паскуаль давно мечтал приехать в СССР. Он был счастлив, когда нас вызволили из лагеря во Франции и направили в СССР.

Из Франции плыли на советском пароходе "Мария Ульянова". За период плавания немного отдохнули, далеко позади остались все ужасы лагеря для интернированных испанских республиканцев во Франции.

В Советском Союзе нас поместили в санаторий. Проходили дни за днями, постепенно отодвигая на второй план войну, воздушные тревоги, голод, болезни и ранения, которые мы получали в воздушных сражениях. Мы начинали новую жизнь среди друзей – советских людей.

Помню, мы, как всегда, вместе вышли из кино, Большинство из нас были авиаторы.

Шедший впереди нас Исидоро повернулся к нам и сказал:

– Слышали, к нам должны приехать представители советских профсоюзов?

– Да, а зачем?

– Кто-то мне говорил, что они привезут списки, в которых указано, где кто из нас будет работать.

– Вот и хорошо! Куда направят, там и будем работать! – заметил Браво.

После месячного прекрасного отдыха в санатории под Харьковом нас группами направляли на работу на различные предприятия Москвы и Харькова, Одессы и Тбилиси.

Через два дня после встречи с представителями профсоюзов мы выехали по месту назначения. Ранним июньским утром 1939 года мы покинули гостеприимный санаторий. Ветерок играл в густой листве белоствольных берез, росших по обе стороны дороги.

Через несколько дней после прибытия нашей группы в Москву начались занятия по русскому языку. Пока на занятиях присутствовали не все. Некоторые надеялись научиться говорить по-русски на практике – на работе, на улице, в магазинах. Однако они глубоко заблуждались. Необходимы были регулярные занятия. Многие звуки в русском языке, например "ж" и "з", нам, особенно андалузцам, давались с большим трудом.

Наша учительница Мария Ивановна стремилась к тому, чтобы мы не просто заучивали слова, а понимали правила спряжения и склонения, больше запоминали синонимов, так как без их знания мы в разговоре часто попадали впросак.

Сначала мы, "москвичи", работали на конвейере автомобильного завода имени Сталина, затем в цехе по ремонту бракованных моторов.

– Послушай, Ривас! У тебя ведь золотые руки авиамеханика! Изобрети что-нибудь для быстрого извлечения этой проклятой шестеренки из коробки передач! – сказали мы как-то своему земляку-рационализатору.

Через неделю Ривас и в самом деле принес свой "извлекатель" шестеренок. С его помощью мы стали ремонтировать в три раза больше моторов, чем раньше.

На четвертый день нашей работы по-новому в цехе появилась делегация: начальник цеха товарищ Твердохлебов, главный механик товарищ Мамедов, представитель местного комитета профсоюза, фотограф, инженер-экономист и девушка из отдела технического контроля.

Товарищ Твердохлебов сказал:

– Поздравляем вас с успехом! – И крепко пожал всем руки.

– Большое спасибо! Большое спасибо!

– Встаньте, пожалуйста, вот сюда, чтобы в глубине были видны моторы...

Нас сфотографировали: несколько раз всю группу и отдельно Риваса с его "извлекателем".

В обеденный перерыв мы гурьбой направились в столовую, довольные своими трудовыми успехами.

– Что будем сегодня есть? Надо же отметить наш успех!

– Возьмем все самое лучшее.

Пока другие готовили столовые приборы, я просмотрел меню. И вот оно наказание за плохую учебу на курсах русского языка!

– Знаете, – сказал я остальным, – что сегодня будем есть? "Голубцы"! Видите? Жареные "голубцы" с подливкой и рисом.

– Давай, иди заказывай жареных голубей по две порции на каждого и пиво.

– В столовой не продают пиво, здесь есть квас.

– А что это?

– Что-то похожее на кока-колу, немного ударяет в голову, если голова, конечно, слабая.

– Давай квас!

Через несколько минут девушка-официантка поставила вам на стол наши голубцы.

– Послушай, девушка, я заказывал в соусе "голубцы" жареные!

– Да, это и есть то самое!

Вся наша компания с удивлением и возмущением взглянула на меня.

– Братцы! Вы уж меня извините! Я ведь не знал, что "голубцы" – это не жареные голуби, а листья капусты с начинкой. Может, внутри там кусочки жареных голубей, а? Давайте попробуем, а?

И все с удовольствием съели по две порции "голубцов". Затем мы вернулись в цех.

Настроение у нас еще больше поднялось, когда мы узнали, что Ривас за свое изобретение получит премию, а фотографии остальных, как передовиков труда, будут вывешены на Доске почета. Работая вместе с советскими людьми, мы старались внести и свой посильный вклад в их созидательный труд и в эти дни почувствовали себя по-настоящему счастливыми.

Вместе с нами в то время работал и Хосе Паскуаль Сантамария.

На Курской дуге

Под лучами апрельского солнца снег стал рыхлым. Подтаивая на крышах землянок, оставленных немцами у границ аэродрома, он превращается в крупные капли. Чистые, прозрачные, как слезы, они стекают на землю, образуя маленькие лужи, и отсюда тысячами ручейков теряются под снегом.

Этих землянок около двадцати, но они пока не могут служить жильем. Ко многим из них опасно даже приближаться – почти на каждой двери висит лаконичная, но грозная табличка: "Заминировано".

Эскадрилья имени Александра Чекалина во главе со своим командиром капитаном Беловым поздно вечером приземлилась на этом аэродроме. Взошедшая луна призрачным светом озаряла местность. На холодное небо временами наплывали тяжелые тучи, и тогда нам за воротники попадали крупные холодные капли дождя, заставляя нас ежиться.

Идем друг за другом, все десять пилотов. Наши самолеты стоят на краю поля под охраной часовых. Пока еще нет горючего. Ночью должны прибыть цистерны, механики, оружейники и повара.

– Осторожнее! Куда буду ставить ноги я, туда ставьте и вы, – говорит нам капитан Белов, – На этом поле могут быть и сюрпризы.

– Да, у немцев много всяких мин, – продолжает комиссар эскадрильи Михайлов. – Например, мины "лягушки". Когда до них дотрагиваешься, они подпрыгивают и взрываются. Любая проволока, торчащая из снега, может вести к взрывному устройству.

И действительно, на поле валяются обрывки колючей проволоки, железные каски и подбитые, опаленные огнем пушки, разбросаны снаряды разных калибров. И множество трупов: одни совсем присыпаны снегом, другие торчат из него в самых невероятных позах.

– Вот, посмотрите на этого фрица, – говорит Михайлов. – Похоже, он хотел что-то схватить руками, когда его настигла смерть.

– А тот, смотри, который рядом с тобой!

– Никто их не звал сюда. Каждый получил по заслугам!

Немного дальше видим немецкий самолет "Хейнкель-111". Он как бы приготовился к взлету. Рядом с ним – целый штабель из авиационных бомб. Неподалеку пятиэтажный дом с той же предупреждающей надписью на двери.

Идем дальше, след в след. Подходим к одной из землянок. Здесь взорвана дверь.

– Кто-то, возможно, пожертвовал своей жизнью, чтобы мы могли здесь укрыться, – говорит капитан Белов. – Здесь и переночуем.

– Вот и хорошо, – пытается пошутить Бельтран, – по крайней мере, не нужно заводить будильник.

Влезаем в землянку, как в нору. В тот же момент начинается снег с дождем, и крыша нас не спасает. Едим сухари, потом собираем свои кожанки и укрываемся ими. Засыпаем быстро – усталость берет свое.

Просыпаемся рано утром. Нас приветствуют золотые лучи солнца. Утренняя прохлада пробирает нас до костей. Мы идем к машинам – длинные тени сопровождают нас.

Сразу же начинаются патрульные полеты. Одни самолеты находятся на земле, другие в воздухе – парами. Двое поднимаются в воздух, двое приземляются, остальные летчики дежурят в кабинах. Приземляясь, приходится быть очень внимательным, чтобы не отклониться от проверенной полосы, иначе можно наскочить на мину.

Саперы весь день обезвреживают мины. Летчики, свободные от полетов, направляются осматривать "Хейнкель-111". В его кабине ничего не повреждено, даже часы на приборной доске. Мы беззаботно взбираемся на крыло, осматривая "неуязвимые" места самолета, и вдруг замечаем, что на одном из пропеллеров висит бумажка с надписью: "Заминирован". Мгновенно спрыгиваем на землю и, затаив дыхание, идем подальше от самолета. Примерно через час раздался сильный взрыв. Взбудораженные птицы поднялись в небо. Волна горячего воздуха ударила нам в лица. Смотрим в сторону взрыва и видим, как на землю падают обломки самолета, который мы только недавно осматривали.

Все пилоты горят желанием поскорее встретиться в воздухе с врагом, особенно теперь, когда в наше распоряжение поступили такие превосходные самолеты. Противник совсем близко. Артиллерийская канонада слышна совершенно отчетливо, хотя на фронте сравнительное затишье. Бои идут под Курском.

Ранним утром, когда мы только заняли места в кабинах самолетов, над высокими соснами, растущими на западном берегу Сейма, появляются четыре "мессершмитта". Утреннее солнце играет лучами на их белых алюминиевых боках.

– Дежурной паре на взлет, – передают по телефону из штаба полка. Тотчас же загудели запущенные моторы двух Ла-5. В их кабинах – лейтенант Висенте Бельтран и сержант Михаил Михайлов. Самолеты взмывают вверх и быстро набирают высоту. Другие летчики остаются на земле в готовности: они ждут сигнала ракеты. При встрече с парой наших истребителей "мессеры" не принимают бой и берут курс на Орел.

– Вот как! – говорю капитану. Белову. Его машина находится рядом с моей. На фюзеляжах наших машин красными буквами написано: "Александр Чекалин". – Смотри, какими осторожными стали фашисты!

– Да, поджали хвост... – отвечает тот. – Они ведь привыкли быть в большинстве: пятеро против одного. А здесь наших – пара. Вот их четверка и сдрейфила – не захотели принять бой.

– Может быть, они ищут более подходящий момент?

– Нет, не похоже. Они уже знакомы с "лавочкиными".

– Неплохо было бы иметь тогда, в Испании, хоть один такой самолет!

Не успеваю докончить фразу, как над летным полем описывает дымную параболу ракета. Взлетаем парами, набираем высоту. Две эскадрильи "юнкерсов" проходят выше нас и сбрасывают бомбы на аэродром. Мы идем за ними в сторону железнодорожной станции Щигры. Противник, обнаружив нас в воздухе, увеличивает скорость.

Мы уже почти набрали высоту и подходили к вражеским бомбардировщикам, когда капитан Белов вдруг передал по радио:

– Восемьдесят восьмой! Слева – пять "мессеров". Задержи их, а мы атакуем "юнкерсы"!

Повинуясь моим действиям, Ла-5 легко взмывает вверх, не теряя при этом скорости. Смотрю назад: идет ли за мной Васин? Да, он повторяет маневр. Для него это первая встреча с врагом в воздухе. Снимаю с 20-миллиметровой пушки и двух 12-миллиметровых пулеметов предохранители. "Мессеры" все еще далеко и выше нас, но вижу, что мы уже обнаружены и что гитлеровцы намереваются зайти со стороны солнца для атаки нашей пары.

"На этот раз просчитаетесь, фашистская сволочь! – мысленно говорю я. Мне ваша тактика давно знакома".

Главное теперь, чтобы Васин не отстал при маневре. Нужно все рассчитать точно и дать ему возможность сохранить нужную дистанцию. У меня нет времени, чтобы подать Васину команду по радио, а впрочем, он может и не услышать меня. Лучше воспользоваться "сигнальной азбукой" летчиков. Делаю ему знак покачиванием крыла! "Внимание, подойди". Даю полный газ и в глубоком вираже иду под "мессера". Ла-5 будто ждал этого. Он быстро и легко повинуется моим приказам. На половине виража с трудом поворачиваю голову. Великолепно! Васин висит у меня на хвосте. Знаю, что он сейчас ничего не видит, даже меня, поэтому жду момента, когда он снова сможет меня видеть, чтобы изменить направление. Начинаю это делать, и "86-й" повторяет мой маневр. Превосходно, Васин! Выходим на расстояние 500-600 метров от фашистов. Пока еще рано вести пулеметный огонь по врагу. Мне нравится открывать огонь, когда уже начинаешь различать голову противника за откидным колпаком. Васин находится рядом со мной и повторяет мои движения. Расстояние до "мессеров" быстро сокращается. Впереди идущий "мессер", кажемся, потерял нас из виду и вертится из стороны в сторону, пытаясь обнаружить "лавочкина" внизу. И тут в нашу сторону несутся трассирующие очереди, но они проходят высоко над нами. Слежу за ними, готовясь к боевому виражу, но вражеские летчики один за другим пикируют вниз, оставляя за собой белый инверсионный след, и пропадают на фоне разноцветных полей. Еще несколько секунд – и преследовать их уже будет поздно. Если же броситься за ними вслед, не исключено, что кто-то из фашистов остался наверху и обрушится на нас, как снег на голову. Этот прием нам тоже знаком. Я резко поворачиваю голову на случай, если Васин тоже пикировал. Но нет, Васин рядом со мной. Он смеется. Как же: пятеро убежали от двоих!

Идем в направлении станции Щигры. Уже все кончено: бомбы немцы сбросили далеко от станции, в цель они не попали. Наша эскадрилья открыла счет: сбит первый "юнкерс". Приземлившись, слушаем Белова и Бельтрана. Они возбужденно рассказывают о том, как сбили вражеский бомбардировщик. Мы с Васиным жалеем, что так и не открыли огонь, но утешаем себя тем, что свою задачу выполнили.

Узнаем печальную весть: одна из бомб, сброшенных с вражеского самолета, попала в грузовик, который водила наша знакомая девушка Катя. Она хотела отогнать машину в более безопасное место и погибла за рулем.

– Бедная девушка! Вот не судьба!..

Наш аэродром понемногу обживается. Снег сошел. Повсеместно уже сняли угрожающие надписи: "Заминировано". Правда, однажды взорвался штабель из немецких бомб, но жертв не было. По шоссейным и особенно железным дорогам учащаются переброски войск и техники к фронту. Мы знаем, что готовятся решающие бои под Курском.

На аэродроме базируются теперь еще три эскадрильи истребителей и одна пикирующих бомбардировщиков Пе-2. Всего около 50 машин. Здесь на одном аэродроме находится столько самолетов, сколько было всего к концу войны на стороне республиканской Испании. Испытываешь огромную радость при виде такого количества самолетов на поле.

Продолжаем патрульные полеты. Пока – небольшие стычки с врагом, серьезных встреч еще нет. Вчера вечером, когда солнце только что скрылось за горизонтом и на небе начали загораться первые звезды, был сбит еще один "Юнкерс-88".

А все было так. В небе послышалось характерное звучание мотора фашистского самолета. С нашего аэродрома сразу же поднялись два самолета. В полете командир эскадрильи и я. Вражеский самолет низко идет в разведывательном полете и, заметив нас, издалека посылает в нашу сторону пулеметную очередь из задней турели. Ясно – чтобы запугать нас.

Фашист забыл, что мы давно излечились от страха.

Мы даем ему понять, что не хотим вступать в бой и, выпустив очередь перед носом самолета противника, покачиваем крыльями, предлагая ему сесть на наш аэродром. Однако фашист не хочет воспользоваться нашим предложением и начинает отстреливаться. "Что за идиот?! Придется отправить его к праотцам!.."

Фашистский самолет прорывается на запад, почти касаясь вершин высоких сосен. Берем его на прицел и посылаем две длинные очереди: самолет повернул нос к земле и рухнул на невспаханное поле.

Приземляемся почти в сумерках. За ужином получаем по двести граммов водки.

– Ты, кажется, испанец? – спрашивает меня командир эскадрильи "яков" капитан Гурбапов.

– Да, друг, испанец!

– Я раньше думал, что ты грузин. Похож на них. В моей эскадрилье тоже есть испанец, но он по-русски говорит лучше меня.

– Как! Испанец? – вскакивает с моста Бельтран. Он все еще надеется встретить своего друга Бласа Паредеса, который тоже летает где-то на этом участке фронта. – А как его зовут?

– Да я вам его сейчас покажу. Он должен быть где-то в столовой... Антонио! Антонио! Иди сюда, здесь тоже испанские летчики!

– Урибе! – говорит подошедший к нам летчик и протягивает руку.

– Подожди, подожди! Ты не брат Висенте Урибе, министра в республиканском правительстве?

– Да, брат.

– А когда же ты стал пилотом? Мы три года воевали в Испании и каждого пилота знаем, как родного брата. Впрочем, сколько тебе лет?

– Девятнадцать!

– А!.. Ты, наверное, из тех ребятишек, которых вывезли из Испании в СССР?

– Да. Я приехал в Ленинград в 1937 году, потом был в детском доме в Ростове, а потом учился на летчика...

– Да? И много среди вас было таких, кто захотел стать летчиком?

– На курсах нас училось девять человек, и среди них был Рубен Руис Ибаррури...

– Разве сын Долорес был летчиком?

– Нет, медицинская комиссия его забраковала, и он стал артиллеристом. Может, слышали, он погиб под Сталинградом?

– Да, читали в газетах.

– А кто были остальные?

– Игнасио Агиррегоикоа, Хосе Луис Ларраньяга, Эухенио Прието, Луис Лавин, Рамон Сианка, Томас Суарес, Антонио Лекумберри и я.

– А где вы учились на курсах?

– Сначала в Москве. Все лето 1940-го и зиму 1941-го учились в аэроклубе Пролетарского района. Там мы изучали У-2, а затем по приказу Ворошилова были направлены в летное училище в Борисоглебск...

– А на каких самолетах летали потом?

– До начала войны летали на У-2, затем нас готовили к полетам на И-15. Когда приблизился фронт – это было в августе, – мы на И-16 совершали боевые вылеты. Затем школу эвакуировали в Троицк, около Челябинска. В ноябре, когда окончили курсы, мы уже летали на "яках" и Ла-5, и нас группами по два-три человека распределили по частям. В этом полку вместе со мной летает Эухенио Прието. Мы входили в состав 36-й авиационно-истребительной дивизии.

Мы с Висенте Бельтраном хотели еще о многом поговорить с Антонио Урибе, но время уже было позднее.

– Ну что ж, друг, удачи тебе в бою! – сказал ему на прощанье Бельтран.

На следующее утро небо затянули плотные серые тучи. Дул порывистый ветер. Временами налетал дождь. Крупные тяжелые капли громко барабанили по плоскостям самолета, взлетной полосе и крышам землянок. Кусты по краям взлетного поля за одну ночь из темных стали светло-зелеными.

На этот раз мы сверху прикрываем "летающие танки" – штурмовики Ил-2. Затем сопровождаем экипаж Пе-2, который летит на разведку в оперативный тыл противника. Вечером патрулируем над железнодорожными переездами.

Вражеская авиация действует все активнее и с каждым днем наглеет. Над нами все время летают "мессеры", и, кажется, одни и те же. Однако, когда дежурная пара самолетов устремляется в их сторону, они исчезают в западном направлении. Видимо, хотят держать нас в постоянном напряжении. И эти пятьдесят минут дежурства на земле кажутся самыми худшими. Ты сидишь в кабине с надетым парашютом, рука лежит на секторе газа, а нервы натянуты как струны. Все время ждешь, не вспыхнет ли сигнальная ракета, не послышится ли гул моторов вражеских самолетов или свист бомб...

– Дай мне твой самолет. Я слетаю в Воронеж за резиной, – сказал мне капитан Белов, когда мы приземлились после очередного патрульного полета.

– Мой самолет? Разве ты не можешь лететь на своем?

– Пока я слетаю, ты подежуришь на моем. В эти часы фашисты не летают обедают, а я скоро вернусь.

– Помни, что этот самолет мне передали комсомольцы Тулы. Не поломай! Ясно?

Когда капитан Белов поднимается в воздух на моем самолете, мне становится как-то не по себе. Со смешанным чувством угрызений совести и досады слежу за взлетом и набором высоты – до тех пор, пока не теряю его из виду за далеким горизонтом. Смотрю на часы, чтобы запомнить время расставания со своим самолетом.

Сейчас мы вдвоем с Васиным дежурим на земле. Бельтран и Михайлов находятся в воздухе. Подгоняю привязные ремни на самолете командира эскадрильи, пробую мотор.

– Еще час, – сказал я Васину, – и все пойдут обедать. Потом и мы спокойно поедим, а к тому времени вернется капитан Белов. Откровенно говоря, я не люблю летать на чужом самолете.

В это время на горизонте появляется множество черных точек. Они быстро растут в размерах и скоро приобретают знакомые очертания, наполняя гулом окрестности.

Смолкает щебет птиц: они поспешно улетают в лес. Настойчиво звонит полевой телефон, стоящий на земле, под правой плоскостью самолета. Однако у меня нет времени взять трубку. Запускаем моторы. Даю рукой сигнал Васину, и мы почти одновременно взлетаем в сторону, противоположную той, откуда приближается противник.

Между нами и фашистами – железнодорожная станция Курск. Наша задача прикрыть эту станцию. Включаю радио, снимаю пулеметы и пушки с предохранителя. Смотрю на своего ведомого: он находится сзади и немного ниже.

– Ближе, Васин! Еще ближе!.. Наблюдай за небом справа!.. Сверху идут пять "мессеров" – прикрытие, а впереди – множество "юнкерсов"... Атакуем бомбардировщики!..