Текст книги "Альбертина и Дом тысячи чудес"

Автор книги: Франк Райфенберг

Соавторы: Ян Штратманн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Черные планы

Из зеркала над туалетным столиком на тетю Кору смотрела, ухмыляясь, зеленая рожа. Она чувствовала себя здесь так хорошо, как давненько уже не бывало. Королевские покои – это как раз то, что ей подобает. Если кто-то думает иначе, ему придется узнать тетю Кору с весьма неприятной стороны.

– Завтра нам надо выглядеть, как на картинке! – Она еще раз намазала лицо зеленой косметической пастой. Основой этой дурно пахнущей смеси были листья крапивы, растертые в кашицу. Кора собственноручно приготовляла ее каждый вечер. Вряд ли кто-нибудь, кроме Коры Рабеншлаг, стал бы втирать себе в лицо такую смесь. – В конце концов, ведь мы так долго ждали этого момента. – Под этим мы она ни в коей мере не подразумевала своего мужа Руфуса и себя, нет, только себя и больше никого. Ведь в таких покоях было принято говорить о себе только во множественном числе, так, как говорили когда-то князья и короли.

Тетя Кора ненавидела тетю Лиззи и была очень довольна, что ей довелось дожить до этого дня. В течение последних двадцати лет вход на виллу был для нее закрыт – тетя Лиззи запретила ей появляться. А между тем именно Коре Рабеншлаг вилла подобала как никому другому. Причем именно эта вилла.

Представление тети Коры о мире было простым и несокрушимым. Хорошие люди – это те, у кого есть деньги и высокий чин, остальные были просто остальными.

Почему Лиззи, полжизни колесившая по всему свету, тратила деньги на все это барахло и по камешку переносила на другое место целые башни – только потому, что в них, согласно преданию, обреталась душа сгинувшего барона де Флера, – почему эта полоумная старая перечница имела право быть госпожой в Вюншельберге, это для тети Коры всегда оставалось загадкой. И вопиющей несправедливостью. Но теперь-то уж она наконец получит вожделенную виллу. Нужно только уметь ждать.

– Руфус!

Руфус Рабеншлаг уже вставил в уши ватные тампоны, но все равно вскочил с большой готовностью. Пронзительный голос тети Коры стальную стену мог прошибить, а уж вату и подавно. Он отбросил в сторону, на тяжелое стеганое одеяло, толстую старинную книгу, которую обнаружил на ночном столике. «Живопись сновидений как искусство» – было написано на переплетенной в кожу потрепанной книге некоего Цати Зонгора.

– Ну давай расшнуровывай! – приказала Кора мужу.

Руфус терпеливо принялся расстегивать крючочки на розовом корсете. Уже после третьего крючка тело тети Коры вывалилось из корсета, который целый день удерживал его настоящую полноту в приличных пределах.

– С пескоструйным аппаратом в руках надо пройтись по всему этому зверинцу! Сразу же после оглашения завещания, голову даю на отсечение, так я и сделаю. Нет! – поправилась она. – Прежде всего я вышвырну этого зазнавшегося дворецкого. Он у меня полетит вверх тормашками. И эту девчонку пусть с собой забирает.

Банда клетчатых спасается бегством

Альбертина заспешила по ступеням вниз. Что там ей говорил месье Флип про дорогу в ванную? «Налево по коридору» – так он, кажется, сказал. Ну, это не так трудно, потом направо, обратно в тот коридор, где мы шли перевернутым путем. А вот что потом? Альбертина свернула в ближайшую комнату. Через несколько шагов она на что-то наткнулась. Путь перегораживала целая груда рыцарских доспехов. Альбертина перелезла через них. Все здесь слегка напоминало место битвы средневековых рыцарей.

Если на вилле Вюншельберг у растений была душа, то вполне вероятно, что достаточно легкого прикосновения – и вся эта армия возродится к жизни. Почему бы в этом доме не быть призракам? Поскольку ни одного привидения во плоти она пока не видела, решила Альбертина, не стоит рассматривать такую возможность как реальную; это все детские страхи. Но даже Маша и ее подружки не могли избавить Альбертину от неприятного предчувствия.

Коридор уперся в большую картину, на которой была изображена прекрасная дама в белом платье. Плащ, усеянный сверкающими каменьями, придавал даме царственный облик. Альбертина подошла к картине, но в помещении было слишком темно, чтобы все подробно разглядеть. Кончиками пальцев дама придерживала золотую цепочку, на которой висел большой ключ в форме головы дракона. В голову дракона был вставлен сверкающий изумруд, испускающий зеленые лучи. Дама стояла впереди, на краю сцены, а за ее спиной из-за занавеса выглядывали странные существа: ярко размалеванные многоголовые клоуны, кошка во фраке, ростом с человека, толстый страшный великан в кожаном фартуке.

Правее картины обнаружился проход. Альбертина пошла по нему, ступая по тяжелому, мягкому ковру. Ей становилось холодно. Наконец она добралась до третьей двери. Она нажала на ручку и толкнула плечом тяжелую дверь. Слово «ванная» здесь совершенно не годилось: оно не отражало всей грандиозности помещения. Это была не комната, а целый зал – ванный зал с ванной, в которой свободно могли разместиться все дети их приюта одновременно. Ножки ванны были из золота, а вместо кранов из стены торчали две змеиные головы с разинутыми пастями. Слева сияло зеркало во всю стену, а умывальник держали две смеющиеся обезьяны из фарфора. На полке стояли бесчисленные кувшины и восточные глиняные сосуды.

Альбертина взяла с полки одну из бутылей и откупорила пробку. В нос ударил сладкий медовый аромат. Она хотела добавить в ванну немного этой эссенции, но из бутыли капнуло лишь несколько капель. Надо бы еще и горячей воды, подумала Альбертина. Но как здесь вообще включить воду? Она стала вертеть головы змей влево и вправо. Нет, никакая вода не потекла. Зато весь зал наполнился каким-то шипением. Альбертина стала испуганно оглядываться, и поняла, что обезьяны выдувают изо рта воздух – горячий воздух. Их головы представляли собой что-то вроде фена. Она стала искать кнопку-выключатель. Когда она нажала на нос одной из обезьян, поток воздуха прекратился, зато из кранов умывальника полилась вода.

Альбертина стала крутить краны, и тут внезапно раздался грохот. Пол под нею сотрясался, стены дрожали. Она уцепилась за умывальник. Что это? Землетрясение? Или же это дом рушится? Вилла и вправду не казалась такой уж устойчивой и прочной. Смутное подозрение, , что на этой вилле нечисто, перерастало в нечто такое, в чем Альбертина не любила признаваться: в чувство страха. Но она не успела даже задуматься об этом.

Перед глазами у нее все завертелось. Обезьяны и змеи издавали пронзительные крики. Альбертина поскользнулась и упала на черный мраморный пол. Она изо всех сил ухватилась за фарфоровую ногу обезьяны. Внезапно в комнате все снова стихло. Крики и кряхтение постепенно смолкли. Все вновь стало тихо и спокойно. Альбертина встала и, пошатываясь, пошла к двери. Коленки у нее дрожали. Нет, никогда в жизни она не полезет в такую ванну. Потом эта ванна окажется подводной лодкой, и она уплывет на ней куда-нибудь в Индийский океан. Пропадет!

Зловещий скрип у нее за спиной оповестил о начале очередного круга диковинной карусели.

Нет, Альбертина вдоволь насладилась этой ванной комнатой. Она распахнула дверь и выбежала вон. И тут же больно ударилась коленкой обо что-то твердое. – Ой! – ее крик эхом отдавался в просторном помещении. Альбертина на ощупь пошла вперед и поняла, что наткнулась на какой-то стул.

Как ни старалась, она не могла припомнить, чтобы на пути сюда ей встретился стул. Рыцарские доспехи были, но стулья? Значит, она попала в совсем другое помещение. Все-таки с этой ванной комнатой что-то явно неладно.

Глаза Альбертины постепенно привыкали к голубоватому лунному освещению. Луна то и дело пробивалась сквозь черные тучи. Она различила какую-то сцену. Альбертина стояла посреди небольшого домашнего театрального зала.

Сцену обрамляла золотая окантовка, которая ровно посредине сцены завершалась двумя золочеными головками лебедей. Пурпурный бархат занавеса был до того изъеден молью, что при первом же прикосновении он наверняка упал бы вниз, на доски сцены.

Альбертина на ощупь пробиралась по зрительному залу, через ряды старинных кресел с подлокотниками. У каждого кресла была высокая спинка, которая тоже завершалась золоченой лебединой головкой. Сиденья были обиты красным бархатом, а золоченые ножки, те, что сзади, имели форму лебединых крыльев.

Альбертина осторожно опустилась в кресло в последнем ряду. Оп! Стая лебединых кресел была просто восхитительна, правда, пружины в ее кресле давно уж испустили дух и больно укололи девочку. Но страх сразу куда-то делся. Интересно, почему этот зал сразу внушил ей ощущение тепла и уюта?

На сцене что-то сверкнуло в лунном свете. Что бы это могло быть?

Альбертина вскочила с кресла и прямиком направилась к сцене. И вот она, словно танцовщица на канате, уже стоит у края балюстрады, ограждающей маленькую оркестровую яму.

– Перед вами знаменитая артистка цирка Альбертина Шульце! – пробормотала Альбертина, взобравшись на балюстраду, и раскинула руки, чтобы удержать равновесие.

Но когда она глянула в оркестровую яму, ее снова охватил страх. Яма оказалась значительно глубже, чем она себе представляла, и торчащие острые края пюпитров ничего хорошего не предвещали. Но Альбертина все шагала и шагала по балюстраде, а в конце ускорила шаг и одним прыжком перемахнула на сцену.

– Эй, кисейная барышня! Ты что, испугалась? – поддразнила она Машу. – Ну хорошо, в следующий раз, так и быть, поднимемся по лестнице.

Она огляделась. Сцена была вся уставлена всяким хламом: гримерный столик без зеркала, вешалка со старыми костюмами и вечерними платьями, длинный черный сундук с двумя медными замками.

У задника сцены находился столик, на котором валялись остатки забытого кем-то боа из перьев и черный цилиндр, усыпанный сверкающими блестками. Когда на цилиндр падал лунный свет, блестки вспыхивали.

У края рампы стоял стул, спинка которого завершалась не головками лебедей, а двумя изрыгающими пламя драконами. Позади стула виднелся чемодан высотой с человеческий рост, наполовину прикрытый боковым занавесом.

Альбертина отодвинула черную ткань занавеса и принялась рыться во внутренних карманах жилетки. Карманный фонарик, как всегда, куда-то запропастился.

Луч фонарика высветил бесчисленные наклейки, покрывавшие крышку чемодана. Наклейки с тех пароходов, которые давно уже лежат на дне океанов, из блистательных отелей Вальпараисо, Кейптауна, Сан-Франциско, Гонолулу и многих других городов мира. Рука Альбертины поглаживала чемодан. На одной наклейке шрифт выделялся особой изысканностью, выпуклые буквы до сих пор хранили следы позолоты. «Гранд-отель „Риц-Стамбул"» – написано было на ней. Неужели перед нею – чемодан бабушки Лиззи и во всех этих городах она побывала?! Руки Альбертины дрожали от волнения. А вдруг в чемодане хранятся вещи ее старой тетки? Или сувениры со всех концов света?

Соблазн был неодолим, ее рука потянулась к замку.

Гроза на улице совсем распоясалась, казалось, что бог, который заведовал погодой, решил вовсе стереть Вюншельберг с лица земли. Чемодан был надежно закрыт, но из замка торчал ключик, тоже в форме дракона. В свете фонарика глаз дракона отливал изумрудной зеленью. Альбертина долго поворачивала ключик в замке в разные стороны, и наконец он повернулся на целый оборот, вспыхнув зеленым светом. Крышка чемодана приоткрылась.

Прогрохотал гром, и за спиной у Альбертины что-то зазвенело. Волосы у нее встали дыбом. Но оказалось, что это просто-напросто порыв ветра распахнул окно. Легкие белые занавески взвились вверх, словно бороды тумана, и ставни окна заколотились о спинку лебединого стула. Без малейших колебаний Альбертина по хлипкой лесенке перебралась в зрительный зал. Ей не без труда удалось, надавив на раму, закрыть окно.

Хотя окно было теперь надежно закрыто, с улицы стало доноситься множество звуков – гудение машин, звон трамвая. Она удивленно выглянула в окно: куда ни глянь – ни одной машины, никаких фар и уж подавно ни одного трамвая.

– Экстренный выпуск! Банда клетчатых опять сбежала! Экстренный выпуск! – раздался внезапно мальчишеский голос.

От пронзительного свистка у Альбертины едва не лопнули ушные перепонки.

– Сейчас мы ее схватим! – радостно воскликнул мужской голос. – Стой, не двигаться!

Откуда ни возьмись, на сцене вдруг появился мальчишка – года на два старше Альбертины.

Альбертина затаила дыхание. Тихо как мышь она прокралась в укрытие, спрятавшись за одним из лебединых стульев.

На мальчишке все было в клетку: шерстяная рубашка с рукавами, закатанными до локтей, штаны ниже колен, под которыми виднелись клетчатые гетры, широкие подтяжки, шарф с длинной бахромой и фуражка с козырьком, глубоко надвинутая на глаза. Из заднего кармана штанов выглядывал край клетчатого носового платка.

Мальчишка запыхался, он был весь в поту и нервно озирался.

– Пауле, Клара! Сюда, быстро! – шепотом проговорил он, обращаясь куда-то за сцену.

Оттуда внезапно показалась девочка. На ней тоже все было в клетку – вплоть до тяжелых ботинок, которые совершенно не подходили к ее ослепительному мини-платью и к элегантному короткому жакетику, достававшему только до середины спины. Шнурки на левом ботинке оборвались, поэтому зашнурован он был только до пятой дырочки. Черные как смоль волосы Клары, за исключением двух непослушных прядок, были спрятаны под плотно прилегающую к голове шапочку. При сумрачном освещении театрального зала было совершенно незаметно, что Кларе всего-то лет тринадцать – ну, самое большее четырнадцать. Она выглядела как взрослая дама. Но сейчас она совсем не по-дамски запыхалась.

– Если они нас сейчас поймают, то мы больше никогда не увидимся…

– Что-то легавых не видать ни фига, – перебил ее Пауле и, соблюдая полное спокойствие, подошел к рампе.

– Не легавых, Пауле, а полицейских! – Клара, оказывается, могла говорить и таким вот вредным голосом.

– Ладно! От полицейских мы, кажись, оторвались.

Клара пронзила Пауле строгим взором.

– Извини: не «кажись», а «ка-жет-ся»! – поспешил он сам поправиться, стараясь говорить подчеркнуто манерно и в нос. – Да ладно, потом, ну, это, выучусь. – Пиджак на Пауле был размера на три меньше, чем надо, но все равно это был настоящий пиджак, и Пауле им гордился. А то, что на пиджаке клетки были совершенно другие, чем на штанах, и другие, чем на жилете, так это его не волновало. И то, что вся одежда у него была в масляных пятнах, его не волновало тоже. Что поделаешь, ведь Пауле приходилось постоянно что-то чинить, строить, ломать или по крайней мере экспериментировать, пытаясь догадаться, как работает какой-нибудь прибор.

– Немедленно прекратите этот урок немецкого! У нас сейчас другие проблемы. – Отто вскочил на балюстраду перед оркестровой ямой. Уверенно, даже ни разу не пошатнувшись, он пошел по направлению к зрительному залу, как заправский канатоходец.

– Молодец, молодец, как соленый огурец! – не стерпела Альбертина, тем самым обнаруживая себя.

– Тихо! – прошептал Отто свои друзьям и замер на месте. А потом напружинился, прыгнул вперед и приземлился прямо между лебедиными креслами.

Кресла попадали в разные стороны. Какая-то спинка больно ударила Альбертину по плечу. Она хотела было вскочить на ноги, но Отто схватил ее за край жилетки.

– Ты что здесь делаешь?

– Нет, что ты здесь делаешь? – возмутилась Альбертина и, изловчившись, пнула Отто ногой прямо по руке. Так просто ее было не запугать!

– Ой! – вскрикнул Отто.

Оба выпрямились и встали друг напротив друга. Отто оказался почти на голову выше, и руки у него были сильные. Он крепко схватил Альбертину за плечи.

Снова раздался свисток. Неужели где-то здесь шастают полицейские?! Альбертина лихорадочно соображала. Что ей делать? Позвать на помощь? Убежать? Пнуть этого парня еще раз?

Она широко разинула рот.

– Только не кричи! – прошептал Отто. – Я тебе все объясню. Мы совершенно ничего плохого не сделали. – Его темно-зеленые глаза – лягушачьего цвета – умоляюще смотрели на Альбертину. – Нам нужна твоя помощь!

– Отто! – Пауле, застыв от ужаса, стоял на сцене, а перед ним двое полицейских. В своих мундирах они выглядели так, словно сбежали из фильма про глупых толстых полицейских и отважных преступников.

– В чемодан!!! – заорал Отто. И так же молниеносно, как спрыгнул в зал, снова очутился на сцене. Отто толкнул Пауле, тот опрокинулся назад, на полицейских, и те угодили прямо в чемодан. Отто тут же всем телом навалился на крышку. – Ну же, помогите! – простонал он, обращаясь к остальным.

Пауле и Клара тоже бросились к чемодану, но полицейские оказались сильнее. Сантиметр за сантиметром они снова приоткрывали тяжелую крышку чемодана. Тот, что покрупнее, уже выставил в щель плечо и пытался пальцами, длинными, как щупальца осьминога, схватить Клару. Но после нескольких попыток, ему удалось схватить только ее шапочку, которую он сорвал у нее с головы. Гладкие черные волосы рассыпались у Клары по плечам.

– Отдай! – крикнула девочка и принялась вырывать шапочку из противных щупалец.

– Пожалуйста, помоги нам, – попросил Отто Альбертину. Альбертина колебалась лишь долю секунды. Помогать друг другу – дело чести. Уж этому-то ее детский приют научил четко. Кроме того, она была очень рада, что теперь больше не в одиночестве на этой странной вилле.

Она вскочила на сцену и вместе со всеми налегла на крышку чемодана. Общими усилиями они закрыли ее так, что Альбертина смогла повернуть ключ в замке. Чемодан шатался и подпрыгивал.

– Надо срочно уходить. – Балансируя руками, Отто стоял на балюстраде оркестровой ямы.

– Ну дудки, надоело драпать! – воспротивился Пауле.

– А, так у вас тут настоящий боевой отряд! – догадалась Альбертина и сказала тоном месье Флипа: – Милостивые господа, имею честь пригласить вас к дальнейшему бегству. – Она и понятия не имела, куда идти, но все равно смело указала на большие двустворчатые двери.

Через минуту театр вновь замер в пыльных сумерках.

Писмо из мира теней

Сидя в западной башне, из которой хорошо было видно большую часть виллы и сад позади нее, месье Флип размышлял о будущем некогда столь блистательного Дома тысячи чудес.

– Ах, Лиззи! – вздохнул месье Флип, снимая фрак. Он отворил маленькую дверцу в стене и исчез в своей гардеробной. Здесь ровными рядами, в полном порядке, висело более ста костюмов и нарядов. Треуголка соседствовала с огромным коричневым тюрбаном величиной с тележное колесо, соломенная шляпа – с капитанской фуражкой и тропическим шлемом, фартук садовника болтался на вешалке рядом с ночной рубашкой, белым кителем шеф-повара и роскошным, шитым серебром сюртуком.

Месье Флип надел домашний халат, богато украшенный вышивкой. Тяжелая капля упала ему на лоб, скатилась на широкий нос и сбежала по щеке к подбородку. Как всегда, в такие вот дождливые дни крыша сильно протекала – она обветшала, как и сама вилла. Флип отодвинул ведро, которое уже наполовину наполнилось водой, немножко левее, так что следующая капля плюхнулась прямо в его середину.

Дом гниет подо мной, как сук, на котором я сижу, никаких контактов нет между Вюншельбергом и остальным миром, хотя, казалось бы, у нас нет перед государством никаких долгов, а теперь еще явились эта несовершеннолетняя девчонка и ведьма в корсете, подумал Флип. Честно говоря, девчонка, кажется, симпатичное создание! Он уселся за маленький столик, и колода потрепанных карт каскадом полетела из правой руки в левую, потом через левое плечо – и обратно улеглась в правую ладонь. Затем он взял в руки помятое письмо, которое после смерти Лиззи он уже сотни раз читал.

Лиззи просила своего старого друга в точности исполнить ее завещание и не отворачиваться от больших и малых чудес и загадок виллы Вюншельберг. А она сама – никакая не сумасшедшая и не безумная, кому как не Флипу об этом знать.

«Я играла с огнем, – читал месье Флип. – Вам хорошо известно, мой уважаемый друг, что меня всегда потрясали и захватывали фантастические миры, царства мечты и сна. Я бесконечно благодарна Вам за то, что Вы долгие годы были мне в этом опорой, даже тогда, когда мой дом лишился былого блеска, а моя душа нашла приют в царстве теней».

В этом месте месье Флип, как всегда, начал всхлипывать. Глаза его наполнились слезами, и строчки стали расплываться. Он так много лет был верным спутником Лиззи Шульце, объездил с нею все континенты, а потом помог открыть Дом тысячи чудес и был здесь главным распорядителем. Он был ее ассистентом на сцене, ее дворецким, ее шофером и главным доверенным лицом.

«Проявите всяческое участие к моей наследнице. Доверьтесь мне, я совершенно уверена, что сделала правильный выбор. Если и Вы тоже убедитесь, что выбор верен, тогда вручите ей, пожалуйста, мою сценическую мантию и посвятите ее во все тайны этого дома. И только одно-единственное – Вы знаете, милый Флип, о чем я говорю, – не должны ей показывать ни Вы, ни кто-либо другой. Подумайте о последствиях. Ведь проникновение в скрытые миры и вытаскивание всего этого на свет Божий не принесло нам никакого счастья.

Прощайте,

Ваша Лиззи Шульце».

Кому как не месье Флипу знать об этом и понимать, о чем здесь говорится? Одно оставалось для него загадкой – почему этот «правильный выбор» пал именно на Кору? У Флипа волосы начинали шевелиться на голове при одной мысли о том, как он будет вручать Коре мантию Лиззи.

За подписью шел постскриптум, и, читая его, месье Флип лукаво заухмылялся:

«Я, разумеется, никак не могу простить Вам того, что Вы так и не раскрыли мне – мне, лауреату Гран-При-Магик, Большого приза Магии! – тайну Вашего трюка с переодеванием. Я знаю, что все Ваши костюмы висят у Вас в гардеробной, но как, ч… подери (одно слово здесь было перечеркнуто рукой Лиззи), у Вас получается так быстро менять весь костюм?»

Месье Флип неторопливо снял с себя халат и забрался в постель, под тяжелое пуховое одеяло. Он хлопнул в ладоши, и свет погас.

«Вот так, милая Лиззи, что ж поделаешь, и у дворецкого должны быть свои маленькие тайны. А иногда и не такие уж маленькие», – пробормотал он, уже засыпая.