Текст книги "Жизнь-в-сновидении"

Автор книги: Флоринда Доннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Это моя работа, – сказала женщина, сидящая слева от Мариано Аурелиано.

Она выглядела старой, с растрепанными седыми волосами, которые скрывали ее лицо. Несмотря на жару, на ней были длинное платье, блузка и свитер.

– Это настоящие бельгийские кружева, – объяснила она мне вежливым, мечтательным голосом. Ее длинные, тонкие руки, мерцающие от украшенных драгоценными камнями колец, любовно задержались на широкой отделке. Очень подробно она рассказала мне о своем рукоделии, показывая виды петель и ниток, которые она использовала для отделки. Иногда я на мгновение улавливала выражение ее лица сквозь массу волос, но не смогла бы сказать, как она выглядела.

– Это настоящее бельгийское кружево, – повторила она. – Часть моего приданого. – Она подняла хрустальный бокал, сделала глоток воды и добавила:

– Они тоже часть моего приданого. Это – хрусталь Баккара.

У меня не было сомнений, что это так. Восхитительные тарелки – каждая из них отличалась от другой – были из тончайшего фарфора. Я сомневалась, остались ли замеченными мои взгляды, бросаемые украдкой, когда женщина, сидевшая справа от Мариано Аурелиано, приободрила меня.

– Не пугайся. Возьми посмотреть, – убеждала она меня. – Ты среди друзей. – Усмехаясь, она подняла свою тарелку. – Лимож, – произнесла она, потом быстро подняла мою и отметила, что эта была марки Розенталь.

У женщины были детские, тонкие черты лица. Она была небольшого роста, с круглыми черными глазами, обрамленными густыми ресницами. У нее были черные волосы, переходящие на макушке в белые. Они были зачесаны назад и собраны в виде тугого маленького шиньона. В том, как она осаждала меня прямыми, личными вопросами, ощущалась сила, граничащая у нее с холодностью.

Я ничего не имела против ее инквизиторского тона. Я привыкла переносить бомбардировку вопросами, которые задавали мне мой отец и братья, когда я шла на свидание или начинала какое-нибудь дело по своему усмотрению. Я возмущалась этим, но для нашего дома это были нормальные взаимоотношения. Таким образом, я никогда не училась, как нужно беседовать. Беседа для меня заключалась в парировании словесных атак и своей защите любой ценой.

Я была удивлена, что принудительный опрос, которому подвергла меня эта женщина, не заставил меня почувствовать себя обороняющейся стороной.

– Ты замужем? – спросила женщина.

– Нет, – ответила я мягко, но решительно, желая, чтобы она сменила тему.

– У тебя есть мужчина? – настаивала она.

– Нет у меня никого, – возразила я, начиная чувствовать, как во мне стала просыпаться моя старая обороняющаяся личность.

– Есть ли тип мужчины, к которому ты неравнодушна? – продолжала она. – Есть ли какие-то черты личности, которые ты предпочитаешь в мужчине?

На мгновение мне показалось, что она смеется надо мной, но она, как и ее подруги, выглядела искренне заинтересованной. Их лица, выражавшие любопытство и ожидание, успокоили меня. Забыв о своем воинственном характере и том, что, возможно, эти женщины настолько стары, что годятся мне в бабушки, я говорила с ними как с подругами моего возраста, и мы обсуждали мужчин.

– Он должен быть высоким и красивым, – начала я. – У него должно быть чувство юмора. Он должен быть чувствительным, но не бессильным. Он должен быть умным, но не интеллектуалом.

Я понизила голос и доверительным тоном добавила:

– Мой отец обычно говорил, что интеллектуальные мужчины насквозь слабы и к тому же предатели, все до одного. Мне кажется, я согласна с моим отцом.

– Это все, чего бы ты хотела от мужчины? – спросила женщина.

– Нет, – поторопилась я сказать. – Прежде всего, мужчина моей мечты должен быть атлетом.

– Как твой отец, – подсказала одна из женщин.

– Естественно, – сказала я, обороняясь. – Мой отец был великим атлетом, легендарным лыжником и пловцом. – Ты ладила с ним? – спросила она.

– Прекрасно, – восторженно ответила я. – Я обожаю его. Даже обыкновенные мысли о нем вызывают у меня слезы.

– Почему же ты не с ним?

– Я слишком похожа на него, – объяснила я. – Во мне есть что-то такое, что я совсем не могу объяснить или контролировать и что гонит меня прочь.

– А что ты скажешь о своей матери?

– Моя мать. – Я вздохнула и сделала на мгновение паузу, чтобы подобрать наилучшие слова для ее описания. – Она очень сильная. Она сформировала рассудительную сторону моей души. Ту часть, которая молчалива и не нуждается в усилении.

– Ты была очень близка со своими родителями?

– В душе, – да, – ответила я тихо. – На деле же я одинока. У меня мало привязанностей.

Затем, как если бы что-то внутри меня прорвалось и вышло наружу, я раскрыла пороки своей личности, чего я не допускала даже для себя самой в наиболее интроспективные моменты.

– Я скорее использую людей, чем накормлю или обласкаю их, – сказала я, но сразу же добавила. – Но я вполне способна чувствовать любовь.

Со смесью облегчения и разочарования я переводила взгляд с одного на другого. Казалось, никто из них не придал какого-либо значения моей исповеди. Женщины продолжали наше общение, спросив, как бы я охарактеризовала себя – как храброе существо или трусливое.

– Подтверждено, что я труслива, – заявила я. – Но, к несчастью, моя трусость никогда не останавливает меня.

– Не останавливает от чего? – допытывалась женщина, задававшая вопросы. Ее черные глаза были серьезны, а широкий разлет ее бровей, подобных линии, нарисованной кусочком угля, выражал хмурое внимание.

– От того, чтобы делать опасные вещи, – ответила я. С удовольствием отметив, что они, как оказалось, ждут каждого моего слова, я объяснила, что еще одним из моих серьезных недостатков является моя замечательная способность попадать в неприятности.

– О какой неприятности, в которую ты попала, ты можешь нам рассказать? – спросила она. Ее лицо, которое все это время оставалось мрачным, внезапно осветилось сверкающей, почти злобной улыбкой.

– А как насчет неприятности, в которую я попала сейчас?

Я сказала это полушутя, но все же опасаясь, что они могут неправильно понять мое замечание. К моему удивлению и облегчению, все они засмеялись и стали выкрикивать возгласы на манер сельских жителей, которые делают так, когда что-то дерзкое или смешное поражает их.

– Как же ты оказалась в Соединенных Штатах? – задала вопрос одна из женщин, когда они все затихли. Я пожала плечами, действительно не зная, что сказать.

– Я хотела ходить здесь в школу, – наконец пробормотала я. – В Англии я была первой, но мне там не очень нравилось, за исключением возможности хорошо проводить время. Я действительно не знаю, что я хочу узнать. Думаю, что я сейчас в поиске чего-то, хотя и не знаю точно, чего.

– Это возвращает нас к моему первому вопросу, – сказала женщина. Ее тонкое, дерзкое лицо и ее темные глаза оживились и выглядели по-звериному. – Ты ищешь мужчину?

– Думаю, что да, – согласилась я, раздраженно затем добавив: – А какая женщина не делает этого? И почему вы меня спрашиваете так настойчиво об этом? Вы что-то имеете в виду? Это что, какой-то тест?

– Конечно, кое-кого мы имеем в виду, – вставила Делия Флорес. – Но это не мужчина. – Она и остальные заулыбались и стали взвизгивать от смеха с таким весельем, что я не смогла сдержаться и тоже захихикала.

– В каком-то смысле это тест, – заверила меня допытывающаяся женщина, как только все успокоились. Она помолчала мгновение, ее глаза выражали бдительность и раздумья. – Из того, что ты рассказала мне, я могу сделать вывод, что ты вполне принадлежишь к среднему классу, – продолжила она и быстрым движением широко расставила руки в жесте вынужденного принятия. – Но чем же еще может быть немецкая женщина, рожденная в Новом Свете? – Она гневно смотрела на меня и с едва скрываемой ухмылкой на губах добавила: – У людей среднего класса и мечты среднего класса.

Видя, что я на грани взрыва, Мариано Аурелиано объяснил, что она задала все эти вопросы потому, что присутствующие просто интересовались мной. Лишь очень редко у них бывают гости и едва ли когда-нибудь были среди них молодые.

– Это не означает, что я должна выносить оскорбления, – пожаловалась я.

Не обращая внимания на мои слова, Мариано Аурелиано продолжал оправдывать женщин. Его вежливый тон и успокаивающие похлопывания по спине расплавили мой гнев точно так, как было до этого. Его улыбка была такой ангельски трогательной, что у меня ни на мгновение не возникло сомнений в его искренности, когда он начал льстить мне. Он сказал, что я являюсь одной из самых экстраординарных, самых замечательных личностей, которую они когда-либо встречали. Я была так растрогана, что предложила ему спросить о чем угодно, что он хотел бы знать обо мне.

– Ты чувствуешь себя значительной? – был его вопрос.

Я кивнула.

– Каждый из нас является очень значительным для самого себя, – заявила я. – Да, я думаю, что я значительна, не в общем смысле, а по-особенному, для себя.

И я подробно высказалась о позитивном самопонимании, самоуважении и о том, как жизненно важно укреплять наше ощущение значительности для того, чтобы быть физически здоровыми личностями.

– А что ты думаешь о женщинах? – спросил он. – Как ты думаешь, они более, или менее значительны, чем мужчины?

– Совершенно очевидно, что мужчины более значительны, – сказала я. – У женщин нет выбора. Они должны быть менее значительными для того, чтобы семейная жизнь катилась, так сказать, по гладкой дороге.

– Но правильно ли это? – настаивал Мариано Аурелиано.

– Ну, конечно, это правильно, – заявила я. – Мужчины по своей природе являются высшими существами. Именно поэтому они движут миром. Я была выращена авторитарным отцом, который, несмотря на то, что воспитывал меня так же свободно, как и моих братьев, дал мне понять, что определенные вещи не являются особенно важными для женщины. Вот почему я не знаю, чем я занимаюсь в школе или чего я хочу от жизни. – Я посмотрела на Мариано Аурелиано и беспомощным расстроенным тоном добавила:

– Я думаю, что я ищу мужчину, который был бы так же уверен в себе, как мой отец.

– Она – простушка! – вставила реплику одна из женщин.

– Нет, нет, это не так, – успокоил всех Мариано Аурелиано. – Она просто смущена и так же упряма, как ее отец.

– Ее немецкий отец, – подчеркнуто дополнил его м-р Флорес, выделяя слово немецкий. Он спустился с дерева, как листок, мягко и бесшумно, и положил себе совершенно немыслимое количество пищи.

– Как ты прав, – согласился и усмехнулся Мариано Аурелиано. – Будучи такой же упрямой, как ее немецкий отец, она просто повторяет то, что слышала всю свою жизнь.

Гнев, нарастающий во мне и ощущаемый как некая таинственная лихорадка, был вызван не только тем, что они говорили обо мне, но и тем, что они обсуждали меня так, как будто я отсутствовала.

– Она безнадежна, – сказала другая женщина.

– Она превосходна для своей роли, – убежденно защищал меня Мариано Аурелиано.

М-р Флорес поддержал Мариано Аурелиано. И лишь одна из женщин, молчавшая до сих пор, глубоким охрипшим голосом сказала, что я прекрасно подхожу для своей роли.

Она была высокой и стройной. Ее бледное лицо, изможденное и суровое, обрамлялось заплетенными в косы белыми волосами и освещалось большими светлыми глазами. Несмотря на ее поношенную, серого цвета одежду, в ней была какая-то врожденная элегантность.

– Как вы все обращаетесь со мной? – закричала я, не в силах дальше сдерживать себя. – Вы что, не понимаете, как это оскорбительно – слушать разговоры о себе, как будто меня здесь нет?

Мариано Аурелиано остановил на мне свой разъяренный взгляд.

– Тебя здесь нет, – сказал он тоном, лишенным каких-либо эмоций. – По крайней мере, еще нет. И самое важное, что ты не идешь в счет. Ни сейчас, ни когда-либо еще.

Я чуть не упала в обморок от гнева. Никто никогда не говорил со мной так грубо и с таким безразличием к моим чувствам.

– Да плевать я на вас всех хотела, проклятые старые пердуны! – завопила я.

– Подумать только! Немецкая провинциалка! – воскликнул Мариано Аурелиано, и они все засмеялись.

Я собиралась вскочить и убежать, но Мариано Аурелиано несколько раз легонько похлопал меня по спине.

– Ну, ну, – мурлыкал он, как если бы баюкал малютку

И так же как в прошлый раз, вместо того, чтобы оскорбиться, что со мной обращаются как с ребенком, я почувствовала, как мой гнев исчез. Я ощущала счастливую легкость. Непонимающе покачивая головой, я смотрела на чих и хихикала.

– Я училась говорить по-испански на улицах Каракаса, – сказала я, – общаясь с подонками. Я умею отвратительно ругаться.

– Кажется, тебе только что понравились сладкие тамалес? – спросила Делия, закрывая глаза в знак вежливого понимания. Ее вопрос стал как бы паролем. Допрос прекратился.

– Конечно, ей понравились! – ответил за меня м-р Флорес. – Только она хочет, чтобы ей положили побольше. У нее просто ненасытный аппетит. – Он подошел, чтобы сесть рядом со мной. – Мариано Аурелиано превзошел сам себя и приготовил настоящее чудо.

– Вы имеете в виду, что еду готовил он? – недоверчиво спросила я. – У него есть все эти женщины – и он готовит?

Огорчившись, что мои слова могут быть не так расценены, я поспешила оправдаться и объяснила, что меня бесконечно удивляет то, что мексиканец должен готовить, когда в доме есть женщины. В их смехе звучало понимание и того, о чем я не собиралась говорить.

– Особенно, если эти женщины его. Не это ли ты имела в виду? – спросил м-р Флорес. Его слова сопровождались общим смехом.

– Ты совершенно права, они женщины Мариано. Или, чтобы быть точнее, Мариано принадлежит им.

Он весело хлопнул себя по колену, затем повернулся к самой высокой из женщин – той, которая высказалась лишь однажды, – и спросил:

– Почему бы тебе не рассказать ей о нас?

– Само собой разумеется, у м-ра Аурелиано не может быть так много жен, – начала оправдываться я, все еще огорченная своей оплошностью.

– Почему бы и нет? – парировала женщина, и все засмеялись опять. Это был радостный молодой смех, однако он не принес мне облегчения. – Все мы здесь связаны вместе нашей борьбой, нашей глубокой привязанностью друг к другу и осознанием того, что друг без друга ничего не возможно, – сказала она.

– Не являетесь ли вы частью религиозной группы? – спросила я голосом, выдававшим возрастающие во мне тревожные предчувствия. – Или не принадлежите ли к одному из видов коммуны?

– Мы принадлежим силе, — ответила женщина. – Мои компаньоны и я являемся наследниками древней традиции. Мы – часть мифа.

Не понимая, что она говорит, я быстро взглянула на других: их взгляды были направлены на меня. Они наблюдали за мной со смешанным чувством ожидания и веселья.

Я переключила свое внимание на высокую женщину. Она тоже наблюдала за мной с тем же смущающим меня выражением. Ее глаза сияли и искрились. Она наклонила свой хрустальный бокал и изящно отпила воды.

– Мы все по существу являемся сновидящими, — объясняла она тихим голосом. – Мы все сейчас сновидим, и тот факт, что ты была приведена к нам, означает, что ты тоже сновидишь с нами.

Она сказала это настолько спокойно, что я не осознала, что именно было сказано.

– Вы имеете в виду, что я сплю и вижу сон вместе с вами? – спросила я с насмешливой недоверчивостью и сжала губы, чтобы сдержать смех, душивший меня.

– Это не совсем то, что ты делаешь, но довольно близко, – подтвердила она.

Не обращая внимания на мое нервное хихиканье, она продолжала объяснять, что случившееся со мной больше походит на экстраординарный сон, в котором все они помогают мне сновидением моего сна.

– Но это же идио... – начала говорить, но она взмахом руки заставила меня замолчать.

– Мы все сновидим один и тот же сон, – убеждала она меня.

Она, казалось, не помнила себя от радости из-за того, что я с трудом что-либо понимаю.

– А как насчет той восхитительной пищи, которую я только что съела? – спросила я, поглядывая на пятна, оставшиеся на моей блузке от капель соуса из перца. Я показала ей эти пятна. – Это не может быть сном. Я съела эту пищу! – настаивала я громким возбужденным тоном. – Да! Я сама ее съела.

Она оставалась хладнокровной и спокойной, как будто ожидала именно такого взрыва эмоций. – А как насчет того, что мистер Флорес поднял тебя на вершину эвкалипта? – спокойно спросила она.

Я собиралась ответить, что он поднял меня не на верхушку дерева, а лишь на ветку, когда она прошептала:

– Ты думала об этом?

– Нет. Я не думала, – раздраженно сказала я.

– Конечно, ты не думала, – согласилась она, понимающе кивая головой, как если бы она была осведомлена, что я постоянно помнила о том, что даже самая низкая ветка любого из окружающих нас деревьев была недоступна с земли. Тогда она объяснила, что причина, по которой я не думала об этом, заключена в том, что во сне мы не рациональны.

– В сновидении мы можем только действовать, – подчеркнула она.

– Подождите минутку, – прервала я ее. —Я, возможно, несколько ошеломлена, я допускаю это. В конце концов, вы и ваши друзья – самые странные люди, которых я когда-либо встречала. Но сейчас я бодрствую, как только могу.

Видя, что она смеется надо мной, я завопила:

– Это не сон!

Незаметным кивком головы она дала знак м-ру Флоресу, который одним быстрым движением взял меня за руку и оказался со мной на макушке ближайшего эвкалипта. Мы сидели там мгновение, и прежде чем я смогла что-нибудь сказать, он перенес меня назад на землю, на то же самое место, где я сидела раньше.

– Ты видишь, что я имела в виду? – задала вопрос высокая женщина.

– Нет, не вижу, – завопила я, считая, что у меня была галлюцинация. Страх перешел в ярость, и я выпустила поток самых отвратительных проклятий. Моя ярость поутихла, и, охваченная волной жалости к себе, я начала плакать.

– Как вы обращаетесь со мной, люди? – спрашивала я в промежутках между всхлипываниями. – Вы подложили что-то в еду? В воду?

– Мы ничего подобного не делали, – доброжелательно сказала высокая женщина. – Ты ни в чем таком не нуждается...

Я едва слышала ее. Мои слезы были как некая темная тонкая вуаль. Они затуманивали ее лицо и делали неясными ее слова.

– Держись, – я услышала произнесенное ею слово, хотя не могла больше видеть ни ее, ни ее друзей. – Держись, не просыпайся пока.

В ее тоне было что-то столь неотразимое, что я знала: сама моя жизнь зависит от возможности увидеть ее опять. С помощью некоей неизвестной и совершенно неожиданной силы я прорвалась сквозь вуаль своих слез.

Я услышала тихий хлопающий звук, а потом увидела их. Они улыбались, а их глаза сияли так сильно, что, казалось, зрачки горят каким-то внутренним огнем. Я сперва извинилась перед женщинами, а потом перед обоими мужчинами за дурацкую вспышку. Но они будто бы и не слышали о ней. Они сказали, что я выполняла все исключительно хорошо.

– Мы являемся живыми частями мифа, – сказал Мариано Аурелиано, затем вытянул свои губы и подул в воздух. – Ветром я пригоню тебя к тому, кто сейчас держит миф в своих руках. Он поможет тебе уяснить все это.

– И кто же это может быть? – дерзко спросила я.

Я собиралась спросить, не окажется ли он таким же упрямым, как мой отец, но меня отвлек Мариано Аурелиано. Он все еще дул в воздух. Его белые волосы стояли дыбом. Щеки надулись и покраснели.

Как бы в ответ на его усилия, слабое дуновение ветерка вызвало шелест эвкалиптов. Он кивнул, явно начиная осознавать мое смущение и невысказанные мысли. Он нежно повернул меня, пока я не оказались лицом к горам Бакатете.

Бриз превратился в ветер, настолько резкий и холодный, что стало больно дышать. С невероятной гибкостью и раскованностью в движениях высокая женщина встала, схватила меня за руку и потянула за собой вдоль вспаханной борозды. Внезапно мы остановились в центре поля. Я могла бы поклясться, что своими вытянутыми руками она привлекала вихри сухих опавших листьев, вращающиеся вдалеке.

– Во сне все возможно, – прошептала она.

Смеясь, я широко раскрыла руки, чтобы привлечь ветер. Листья танцевали вокруг нас с такой силой, что все расплывалось перед глазами. Высокая женщина внезапно исчезла. Ее тело, казалось, растворялось в красноватом свете, пока совсем не исчезло из моего поля зрения. А потом чернота заполнила мою голову.

Глава 3

В то время я была абсолютно неспособна определить, происходил этот пикник на самом деле или это было только во сне. Я не могла восстановить последовательность событий с того момента, когда заснула в комнате целительницы. Следующим моим ясным воспоминанием была моя беседа с Делией у стола в той же комнате.

Привыкшая к тому, что такого рода провалы в памяти случались со мной с самого детства, я сразу не придала большого значения всем этим несоответствиям. Ребенком, страстно желая заняться игрой, я часто полусонной вставала с постели и выскальзывала из дома через оконную решетку. Часто я окончательно просыпалась лишь на рыночной площади, играя с другими детьми, которых отправляли спать не так рано.

У меня не было ни малейшего сомнения в том, что этот пикник был в действительности, хотя я и не знала, как поместить его в последовательность временных событий. Я попыталась сосредоточиться и восстановить эти события, но меня испугала сама возможность возобновления моих детских провалов памяти. Я осторожно спросила Делию о ее друзьях, но она не захотела об этом говорить. Тогда я спросила ее о сеансе лечения, который по-прежнему считала сновидением.

– У меня был такой сложный сон о целительнице, – осторожно начала я. – Она не назвала своего имени, но убедила меня в том, что она вылечит меня от ночных кошмаров.

– Это был не сон, – сказала Делия, и в ее тоне ясно прозвучало неудовольствие.

Она посмотрела на меня так пристально, что я стала нервничать и у меня даже возникло желание уйти.

– Целительница не назвала тебе своего имени, – продолжала она. – Но она безусловно излечила тебя от расстройств сна.

– Но это был сон, – продолжала настаивать я. – В моем сновидении целительница была размером с ребенка. Она просто не могла быть настоящей.

Делия взяла со стола стакан воды, но пить не стала. Она начала вращать его, вращала его снова и снова, но не пролила ни капли. Она смотрела на меня, ее глаза сверкали.

– Целительница передала тебе впечатление, что она маленькая, – только и всего, – сказала она, кивнув самой себе, словно эти слова только что возникли внутри нее и она сочла их убедительными. Она выпила воду небольшими глотками, издавая негромкие звуки, и ее глаза стали добрыми и задумчивыми. – Ей пришлось стать маленькой, чтобы исцелить тебя.

– Ей пришлось стать маленькой? Ты имеешь в виду, что я просто видела ее как маленькую?

Делия кивнула еще раз и, наклонившись ко мне, прошептала:

– Видишь ли, ты сновидела. Хотя это был не сон. Целительница на самом деле пришла и исцелила тебя, но ты находилась не там, где сейчас.

– Перестань, Делия, – возразила я. – О чем ты говоришь? Я знаю, что это был сон. Я всегда осознаю, что сплю, даже если сновидения кажутся мне совершенно реальными. Разве ты не помнишь, что именно в этом и состояла моя проблема?

– Может быть, теперь, когда она исцелила тебя, это уже не расстройство, а твой талант, – предположила Делия, улыбаясь. – Но вернемся к твоему вопросу: целительнице пришлось сделаться маленькой, подобной ребенку, потому что когда впервые начались твои кошмары, ты была еще совсем маленькая.

Ее утверждение было таким необычным, что я не смогла даже рассмеяться.

– И сейчас я уже здорова? – спросила я в шутку.

– Конечно, – уверила она меня. – В сновидениях исцеление происходит очень легко, почти без усилий. Но очень трудно заставить людей сновидеть.

— Трудно? – спросила я, и мой голос прозвучал резко, чего я сама не ожидала. – У каждого есть сновидения. Мы все должны спать, разве не так?

Делия подняла глаза к потолку, затем снова посмотрела на меня и произнесла:

– Я говорю не об этих снах. Это обычные сны. У сновидения есть цель; в то время как обычные сны не имеют никакой цели.

– У них есть цель! – горячо возразила я, после чего стала долго объяснять ей психологическое значение сновидений. Я начала цитировать труды по психологии, философии и искусству.

Делия ничуть не была поражена моими познаниями. Она была вполне согласна с тем, что обычные сны необходимы, чтобы поддерживать умственное здоровье, но настаивала на том, что она имеет в виду совсем другое.

– У сновидений есть цель; у обычных снов ее нет, – снова повторила она.

– Какова же эта цель, Делия? – спросила я, уступая.

Она отвернула свое лицо в сторону, как если бы хотела спрятать его от меня. Мгновение спустя она снова смотрела на меня. Что-то холодное и отстраненное появилось в ее глазах, и такое изменение настроения было настолько безжалостным, что я испугалась.

– Сновидение всегда имеет практическую цель, – провозгласила она. – Оно может служить сновидящему непосредственно или для каких-то более сложных целей. Тебе оно понадобилось, чтобы избавиться от расстройств сна. Ведьмам на пикнике оно позволило узнать твою сущность. Мне оно помогло спрятаться от сознания патрульного иммиграционной службы, когда тебя попросили показать твою маршрутную карту туриста.

– Пытаюсь понять, о чем ты говоришь Делия, – нерешительно произнесла я. – Означает ли это, что одни люди могут загипнотизировать других вопреки их воле?

– Называй это как хочешь, – сказала она.

В ее лице появилось спокойное безразличие, которое почему-то понравилось мне.

– Вот что ты так и не смогла понять до сих пор: ты совершенно без усилий можешь войти в то, что ты назвала гипнотическим состоянием. Я называю это «сновидением» – сновидение, которое не является сном, сновидение, в котором ты можешь сделать все, что твоя душа пожелает.

Делия почти передала мне это ощущение, но у меня не было слов, чтобы сформулировать свои мысли и чувства. Ошеломленная, я смотрела на нее. Неожиданно мне вспомнилось одно событие из моей юности. Когда меня наконец допустили к занятиям по вождению на отцовском джипе, я изрядно удивила собственную семью, продемонстрировав, что уже хорошо умею водить машину. Годами л проделывала это в своих снах. С удивившей меня уверенностью я взялась вести машину по старой дороге из Каракаса в Ла Гуэйру, портовый город. Я обдумывала, следует ли мне рассказать об этом эпизоде Делии, но вместо этого задала ей вопрос о росте целительницы.

– Она – женщина невысокая. Хотя и не такая маленькая, какой ты ее видела. В своем целительном сновидении она предположила, что для твоей пользы ей надо стать маленькой, и сделала себя маленькой. В этом сущность магии. Чтобы передать впечатление о чем-то, ты должна стать этим.

– Разве она волшебница? – спросила я, ожидая ответа.

Мысль о том, что все они работают в цирке, принимая участие в каком-то магическом представлении, неоднократно приходила мне в голову. Я считала, что это объяснило бы многое относительно них.

– Нет. Не волшебница, – сказала Делия. – Она маг.

Делия посмотрела на меня так насмешливо, что мне стало стыдно за свой вопрос.

– Волшебники участвуют в своем шоу, – пояснила она, многозначительно глядя на меня. – Маги находятся в мире, не являясь частью этого мира. Долгое время она молчала, затем с ее уст сорвался вздох.

– Тебе бы хотелось сейчас увидеть Эсперансу? – спросила она.

– Да, – ответила я нетерпеливо. – Я бы очень этого хотела.

У меня закружилась голова от самой возможности того, что целительница была реальностью, а не сном. Я не очень-то доверяла Делии. Мои мысли как обезумели: неожиданно я вспомнила, что целительница в моем сновидении назвала свое имя – Эсперанса.

Я так углубилась в собственные мысли, что не заметила, как Делия заговорила.

– Извини, что ты сказала?

– Единственный способ, с помощью которого ты можешь все это осознать, – это позвать сновидение назад, – продолжала она.

Мягко смеясь, она повела рукой так, словно кого-то приглашала войти.

Ее слова не имели для меня никакого смысла. ? уже стала обдумывать еще одну мысль. Эсперанса была реальной. И я была уверена, что она собирается все мне объяснить. Кроме того, ее не было на пикнике; она не считала меня противной, как другие женщины. Я питала смутную надежду на то, что Эсперанса понравится мне, и это восстановило бы мое доверие. Чтобы скрыть свои чувства от Делии, я сказала ей, что мне очень хочется увидеть целительницу.

– Мне хотелось бы поблагодарить ее и, конечно, заплатить за то, что она сделала для меня.

– Все уже оплачено, – сказала Делия.

Насмешливый блеск ее глаз ясно показывал, что она была посвящена в мои мысли.

– Что значит оплачено? – спросила я ее невольно резким тоном. – Кто заплатил за все это?

– Это трудно объяснить. – Делия начала говорить с какой-то отстраненной мягкостью, что меня мгновенно успокоило.

– Все началось на вечеринке у твоего друга в Ногалесе. Я сразу же заметила тебя.

– В самом деле? – удивленно спросила я, страстно ожидая услышать комплименты о моем тщательно и со вкусом подобранном туалете.

Наступила неприятная тишина. Я не могла видеть глаза Делии, скрытые за полуприкрытыми веками. Было нечто совершенно спокойное, хотя и странным образом тревожащее в ее голосе, когда она заговорила о том, что всякий раз, когда я собиралась поговорить с бабушкой моего друга, я выглядела отсутствующей и рассеянной, как если бы спала.

– Отсутствующей и рассеянной – это слабо сказано, – сказала я. – Тебе не понять, через что я прошла, как пыталась убедить эту старую леди в том, что не являюсь воплощением дьявола.

Делия, казалось, совсем не слышала меня.

– В мгновение ока я поняла, что у тебя есть огромные способности к сновидению,— продолжала она. – Поэтому я следовала за тобой по всему дому и смотрела, как ты действуешь. Ты совершенно не осознавала того, что делаешь и что говоришь. И хотя ты все делала отлично: говорила, и смеялась, и лгала, у тебя крыша ехала от того, что ты всем хотела нравиться.

– Ты называешь меня лгуньей? – спросила я шутя, но была не в силах скрыть свою обиду.

Я начинала сердиться. Чтобы скрыть это, я стала смотреть на стоявший на столе кувшин с водой, пока это грозное настроение не прошло.

– Я не осмелилась бы назвать тебя лгуньей, – достаточно помпезно произнесла Делия. – Я назвала тебя сновидящей.

В ее голосе ощущалась торжественность, но глаза светились радостью и, вместе с тем, добродушным злорадством, когда она произнесла:

– Маги, которые воспитали меня, говорили, что не имеет значения, что ты говоришь, если у тебя есть сила сказать это.

Ее голос выражал такой энтузиазм и одобрение, что я была уверена в том, что кто-то за дверью слушает наш разговор.

– И способ получить эту силу – сновидение. Ты не знала об этом, потому что делала это естественно, но когда ты в трудном положении, твой ум немедленно попадает в сновидение.