Текст книги "Мудрая кровь"

Автор книги: Фланнери О'Коннор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

ГЛАВА 2

Хейз попал в Толкинхем только на следующий день, в шесть вечера. Утром он вышел из вагона на какой-то платформе подышать свежим воздухом, на что-то загляделся, и тут поезд тронулся. Он погнался за ним, но шляпу сдуло ветром, и пришлось бежать за ней. К счастью, он взял с собой рюкзак, опасаясь, что в него залезут и что-нибудь стащат. Пришлось прождать шесть часов на этой платформе, пока не подошел нужный поезд.

Сойдя в Толкинхеме, он сразу увидел вывески и рекламы: «АРАХИС», «ВЕСТЕРН ЮНИОН», «АЯКС», «ТАКСИ», «ОТЕЛЬ», «КОНДИТЕРСКАЯ». Большинство были электрическими – загорались и гасли или залихватски подмигивали. Хейз шел очень медленно, держа рюкзак за лямку. Он смотрел по сторонам, вглядываясь то в одну вывеску, то в другую. Прошел всю платформу, потом вернулся, словно снова собирался сесть в поезд. Под тяжелой шляпой его лицо было строгим и решительным. Никто из прохожих не догадался бы, что ему некуда идти. Несколько раз он обошел забитый народом зал ожидания, но ему не хотелось сидеть там на скамейке. Надо было найти укромное место.

Наконец он толкнул дверь со скромной черно-белой табличкой: «МУЖСКОЙ ТУАЛЕТ. ТОЛЬКО ДЛЯ БЕЛЫХ».

Он вошел в тесное помещение: с одной стороны тянулся ряд умывальников, с другой – деревянные кабинки. Стены, некогда выкрашенные в жизнерадостный ярко-желтый цвет, теперь позеленели и были покрыты надписями и детальными изображениями частей как мужского, так и женского тела. Некоторые кабинки запирались, на одной дверце чем-то вроде цветного мелка было крупно написано: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» – и три восклицательных знака, а также рисунок, похожий на змею. Сюда Хейз и вошел.

Некоторое время он просидел в тесной кабинке, изучая надписи на стенах и двери, пока слева от рулона туалетной бумаги не заметил одну любопытную. Кто-то вывел явно нетрезвой рукой:

Миссис Леора Уоттс!

Проезд Бакли, 60.

Самая гостеприимная постель в этом городе!

Брат.

Поразмыслив, он вынул из кармана карандаш и записал адрес на конверте.

На улице Хейз поймал желтое такси и назвал шоферу адрес. Шофер был низкорослый, в большой кожаной кепке; изо рта, точно посередине, торчал окурок сигары. Они проехали несколько кварталов, пока Хейз не заметил, что шофер наблюдает за ним в зеркальце.

– Вы ведь не из ее друзей, а? – спросил шофер.

– Никогда ее раньше не видел.

– А откуда про нее знаете? Обычно она не водит компанию с проповедниками. – Когда он говорил, сигара не шевелилась; слова вылетали изо рта, огибая ее с двух сторон.

– Я не проповедник, – нахмурился Хейз. – Увидел ее имя в туалете.

– А смахиваете на проповедника,– сказал шофер,– У вас шляпа, как у проповедника…

– Неправда. – Хейз наклонился вперед и крепко стиснул спинку переднего сиденья. – Шляпа как шляпа.

Они остановились возле небольшого домика между заправочной станцией и пустырем. Хейз вышел и сунул деньги в окно такси.

– Не только шляпа, – сказал шофер. – И в лице у вас что-то такое…

– Слушай,– сказал Хейз, сдвигая шляпу набок. – Я не проповедник.

– Я понял, – сказал шофер. – Ничего нет совершенного на Господней земле – ни проповедников, ни кого бы то ни было. Можете рассказывать людям о мерзости греха на собственном примере.

Хейз просунул голову в окошко, ударившись шляпой, которая от этого опять села ровно. Казалось, он и лицом ударился, потому что оно потеряло всякое выражение.

– Запомни, – сказал он, – я ни во что не верю. Шофер вынул изо рта окурок.

– Совсем ни во что? – Задав вопрос, он так и не закрыл рот.

– Не люблю повторять дважды, тем более невесть кому, – ответил Хейз.

Шофер закрыл рот и секунду спустя снова вставил в него сигару.

– Вот в чем беда с вами, проповедниками,– сказал он. – Слишком вы праведные, чтобы во что-нибудь верить.– И укатил с выражением справедливого негодования на физиономии.

Хейз повернулся к дому, в который ему предстояло войти. То была, скорее, лачуга, но в одном окне приветливо горел свет. Он поднялся на крыльцо и заглянул в удобную щель между шторами: прямо перед ним торчало большое белое колено. Посмотрев немного, он отошел от окна и дернул дверь. Она оказалась не заперта, и Хейз очутился в маленькой темной прихожей с двумя дверьми по бокам. Та, что слева, была приоткрыта, выбивалась полоска света. Он заглянул в комнату.

Миссис Уоттс в одиночестве сидела на белой железной кровати и большими ножницами стригла ногти на ноге. Это была крупная женщина с ярко-рыжими волосами и ослепительно белой кожей, лоснящейся от крема. На ней была розовая ночная рубашка, которая скорее подошла бы для более скромной фигуры.

Хейз щелкнул дверной ручкой, и женщина, подняв голову, оглядела его, стоящего у приоткрытой двери. Взгляд ее был смелым и проницательным. Через минуту она отвернулась и снова принялась стричь ногти.

Он вошел и огляделся. В комнате были только кровать, бюро и заваленное грязным бельем кресло-качалка. Он подошел к бюро, покрутил в руках пилку для ногтей и пустую вазочку от желе, разглядывая в мутном зеркале слегка искаженное отражение миссис Уоттс, ухмылявшейся ему. Его нервы были напряжены до предела. Он быстро повернулся, подошел к кровати, сел в дальнем углу. Втянул воздух одной ноздрей и стал осторожно продвигать руку по простыне.

Розовый кончик языка миссис Уоттс прошелся по нижней губе. Казалось, она рада видеть Хейза, словно они давно знакомы. Но она не произнесла ни слова.

Он взял ее за ногу, оказавшуюся тяжелой и теплой, сдвинул примерно на дюйм, и рука его замерла.

Рот миссис Уоттс расплылся в широкой улыбке, показались зубы – мелкие, острые, нечистые, очень редкие. Она протянула руку, схватив его повыше локтя.

– Ищешь чего-то? – протянула она.

Если бы она не держала его так крепко, он бы выпрыгнул в окно. Его губы пытались произнести: «Да, мэм», – но ему не удалось издать ни звука.

– Что у тебя на уме? – спросила миссис Уоттс, притягивая к себе его неподвижную фигуру.

– Слушайте, – сказал он, пытаясь управлять своим голосом, – я пришел за обычным делом.

Рот миссис Уоттс округлился еще больше, словно ее смущала лишняя трата слов.

– Чувствуй себя как дома, – просто ответила она. Они глядели друг на друга с минуту, не двигаясь. Потом он произнес неожиданно высоким голосом:

– Я вот что хочу сказать: я не какой-нибудь там чертов проповедник.

Миссис Уоттс продолжала пристально смотреть на него с легкой ухмылкой. Потом по-матерински погладила по щеке.

– Ладно, сынок. Мамочка не против, коли ты не проповедник.

ГЛАВА 3

Второй свой вечер в Толкинхеме Хейз провел, гуляя по центру города. Он шел мимо магазинов, не глядя на витрины. Черное небо подбивали длинные серебристые полоски облаков, похожие на строительные леса, а за ними скрывались бездны с тысячами звезд, двигавшимися медленно, точно они выполняли кропотливую строительную работу, в которой участвовала вся вселенная и для завершения которой требовалось все время на свете. Но никто не обращал ни малейшего внимания на небо. По четвергам магазины в Толкинхеме открыты допоздна, и люди используют лишнюю возможность, чтобы сделать покупки. Тонкая тень Хейза на асфальте то отставала, то опережала его и поминутно прерывалась тенями других людей, но, когда она, невредимая, тянулась за ним следом, это была тонкая нервная тень, шагавшая задом наперед. Он вытянул шею, словно принюхиваясь к чему-то, постоянно ускользавшему из-под носа. В ярких огнях витрин голубой костюм казался багровым.

Вскоре Хейз остановился у столика рядом с большим магазином. Человек с тощим лицом демонстрировал картофелечистки. На торговце была маленькая соломенная шляпа и рубашка, разрисованная гроздьями висящих вверх ногами фазанов, перепелок и бронзовых индюшек. Его высокий голос, перекрывая уличный шум, долетал до слуха всех, кто шел мимо. Собралось несколько человек. На столике стояли два ведерка: одно пустое, другое – полное картошки. Между ними высилась пирамида зеленых коробок – верхняя открыта, чтобы можно было рассмотреть машинку. Продавец стоял перед этим алтарем, тыча пальцем в зевак.

– Эй, – указал торговец на прыщавого паренька с зализанными волосами, – смотри, ты ведь не хочешь упустить такую штуку? – Он засунул коричневую картофелину в машинку – жестяную квадратную коробку с красным рычагом. Едва он нажал на рычаг, картофелина заскочила в коробку и тут же вылезла с другой стороны, уже белая. – Нет, ты не можешь упустить такую штуку.

Паренек грубо расхохотался и посмотрел на других зрителей. У него были рыжие волосы, а лицо походило на лисью мордочку.

– Как тебя звать? – спросил торговец.

– Звать меня Енох Эмери, – ответил парень, шмыгнув носом.

– Молодой человек с таким очаровательным именем просто обязан иметь такую штуку.– Продавец закатил глаза, пытаясь развеселить публику.

Никто, кроме парня, не рассмеялся. Но тут раздался смех человека, стоявшего наискосок от Хейзела Моутса, но то был не радостный, а едкий, колючий смех. Человек походил на мертвеца – высокий, в черном костюме и черной шляпе. Он был в черных очках, а по щекам тянулись странные полосы, словно их провели краской, и кожа обесцветилась. Из-за этих полос его улыбка казалась обезьяньим оскалом. Не переставая смеяться, он неторопливо пошел вперед, позвякивая железной кружкой и постукивая перед собой белой палочкой. За ним шла и раздавала брошюры девочка в черном платье и низко надвинутой на глаза черной вязаной шапочке, из-под которой выбивалась прядь каштановых волос; у нее были вытянутое лицо и короткий острый нос. Торговца взбесило, что внимание публики переключилось на эту пару.

– А вот вы,– обратился он к Хейзу.– Вам ни в одном магазине не купить эту штуку так дешево.

Хейз смотрел на слепого и девочку.

– Эй! – Енох Эмери обогнул женщину и дернул Хейза за руку. – Он к тебе обращается! Он к тебе обращается! – Еноху пришлось снова толкнуть Хейза, прежде чем тот перевел взгляд на торговца.

– Почему бы вам не купить эту штуку для своей жены? – поинтересовался торговец.

– Нет у меня жены, – пробормотал Хейз, снова переводя взгляд на слепого.

– Ну а дорогая старая мамочка наверняка есть?

– Нету.

– Ну, тогда, – сказал торговец, простирая руку к толпе, – ему просто не обойтись без этой штуки. Она составит ему компанию.

Еноху Эмери это замечание показалось настолько забавным, что он скорчился от смеха и шлепнул себя по колену, но Хейзел Моутс даже не посмотрел на торговца, словно уже слышал такую шутку прежде.

– Отдам бесплатно шесть очищенных картошек первому, кто купит у меня эту машинку, – объявил торговец. – Ну, кто первый? Всего полтора доллара за машинку, которая в любом магазине обойдется вам в три доллара! – Енох Эмери стал шарить по карманам. – Вы возблагодарите день, когда здесь остановились, – продолжал торговец, – вы никогда его не забудете. Каждый, кто купит такую машинку, навсегда запомнит этот день!

Слепой медленно продвигался вперед, приговаривая на ходу:

– Помогите слепому проповеднику. Если не хотите покаяться, дайте мне монетку. Я найду ей применение не хуже, чем вы. Помогите слепому безработному проповеднику. Вы ведь хотите, чтобы я побирался, а не проповедовал. Дайте мне монетку, если не хотите покаяться.

Публика, которой и так было немного, стала расходиться. Заметив это, торговец перегнулся через столик.

– Эй, ты! – крикнул он слепому. – Ты чего это делаешь? Какого хрена разгоняешь моих покупателей?

Слепой не обратил на него ни малейшего внимания. Он шел, гремя кружкой, а девочка продолжала раздавать брошюры. Слепой обошел Еноха Эмери и направился к Хейзу, постукивая перед собой палочкой. Хейз присмотрелся к нему и понял, что линии на его лице не нарисованы – это были шрамы.

– Какого черта ты тут делаешь? – вопил торговец.– Я собрал людей, а ты чего суешься?

Девочка протянула брошюру Хейзу, и он схватил ее. На обложке значилось: «ИИСУС ПРИЗЫВАЕТ ТЕБЯ».

– Да кто вы такие, черт подери? – не унимался торговец.

Девочка подошла к нему и протянула брошюру. Он посмотрел на нее с отвращением, а потом обежал столик, опрокинув ведерко с картошкой.

– Чертовы христианские фанатики, – закричал он, выискивая глазами слепого. Вокруг, надеясь на скандал, уже собрались зеваки. – Чертовы коммунисты, иностранцы! – надрывался торговец. – Это я тут собрал людей! – Он остановился, только сейчас заметив, что окружен толпой.

– Подходите по одному, всем достанется, не напирайте, шесть очищенных картошек первому, кто ее купит. – Он спокойно вернулся за столик и стал показывать коробки с картофелечистками. – Подходите, всем достанется. Не надо толпиться.

Хейз не стал открывать брошюру. Он еще раз посмотрел на обложку и разорвал брошюру пополам. Потом сложил куски вместе и снова разорвал. Он складывал обрывки и рвал до тех пор, пока брошюра не превратилась в пригоршню конфетти. Он разжал кулак, бумажки посыпались на

землю. Затем, поднял голову: девочка стояла неподалеку и наблюдала за ним. Ее рот был приоткрыт, глаза впились в него, точно два осколка зеленого стекла: Через плечо у нее висел белый джутовый мешок. Хейз нахмурился и принялся вытирать влажные ладони о брюки.

– Я все видела,– сказала она, быстро подошла к слепому, опять остановившемуся возле столика, повернулась и уставилась на Хейза. Толпа уже почти разошлась.

Торговец перегнулся через стол и сказал слепому:

– Эй, опять ты тут. Снова хочешь втереться?

– Послушайте, – заныл Енох Эмери, – у меня только доллар и шестнадцать центов, но я…

– Да, – сказал торговец. – Но меня не проведешь. Продал восемь машинок, продал…

– Дайте мне одну,– девочка показала на картофелечистку. Торговец хмыкнул.

Она развернула носовой платок и из завязанного уголка достала две пятидесятицентовые монеты.

– Дайте мне машинку. – Она протянула деньги. Торговец скривился, взглянув на монеты.

– Полтора доллара, сестренка.

Она быстро отдернула руку и бросила взгляд на Хейзела Моутса, словно опасаясь, что тот кинется на нее. Слепой двинулся прочь. Девочка еще раз взглянула на Хейза и пошла за слепым. Хейз тоже тронулся с места.

– Послушайте, – сказал Енох Эмери, – у меня только доллар шестнадцать центов, но я хочу купить эту штуку…

– Оставь их себе, – сказал торговец, снимая ведерко со столика. – У меня тут не распродажа.

Слепой уходил по улице. Хейз смотрел ему вслед, то вытаскивая руки из карманов, то засовывая, словно они двигались сами по себе. Затем внезапно сунул торговцу два доллара, схватил со столика коробку и бросился по улице. И тут же заметил, что сбоку пыхтит Енох Эмери.

– Да у тебя никак куча денег, – сказал Енох. Девочка поравнялась со слепым и взяла его под руку.

Они опередили Хейза на квартал. Хейз убавил шаг и обернулся к Еноху Эмери. Енох был в изжелта-белом костюме, белой рубашке с розовым отливом и ярко-зеленом галстуке. Он улыбался. Он был похож на верного охотничьего пса, страдающего чесоткой.

– Давно ты здесь? – поинтересовался он.

– Второй день, – буркнул Хейз.

– А я уже два месяца, – сообщил Енох. – Я на муниципальной службе. А ты?

– Не работаю, – ответил Хейз.

– Это очень плохо, – сказал Енох. – Я-то на муниципальной службе. – Он прибавил шагу, чтобы не отставать от Хейза. – Мне восемнадцать лет, в этом городе я всего два месяца, а уже на муниципальной службе.

– Вот и чудно. – Хейз сдвинул шляпу набок, на ту сторону, где шел Енох, и зашагал быстрее. Слепой впереди стал потешно кланяться направо и налево.

– Я не расслышал, как тебя зовут, – сказал Енох. Хейз ответил.

– Ты их будто преследуешь, эту деревенщину, – заметил Енох. – Занимаешься божьими делами?

– Нет.

– И я тоже не особенно, – согласился Енох. – Я ходил в Родмилскую Библейскую Академию для мальчиков – целый месяц ходил. Меня туда эта баба послала, она выцыганила меня у папаши. Баба из социальной службы. Целый месяц – сплошной Иисус, я чуть не свихнулся.

Хейз дошел до конца квартала, Енох не отставал от него, пыхтя и болтая. Когда Хейз стал переходить улицу, Енох заорал:

– Не видишь, какой горит свет? Это значит, что ты должен подождать!

Засвистел полицейский, машина загудела и резко остановилась. Хейз перешел улицу, не спуская глаз со слепого. Полицейский продолжал свистеть. Он догнал Хейза и остановил. У полицейского было худое лицо и овальные желтоватые глаза.

– Ты не знаешь, зачем висит вон та маленькая штучка? – Он показал на светофор над перекрестком.

– Я не заметил, – сказал Хейз.

Полицейский молча оглядел его. Остановились несколько прохожих.

– Может, ты думал, что красный свет – для белых, а зеленый – для черномазых?

– Да, так я и думал, – сказал Хейз. – Уберите руку. Полицейский отошел на шаг:

– Расскажи всем своим друзья про эти огни. Красный – чтобы стоять, зеленый – идти; мужчины и женщины, белые и черномазые – все идут по одному сигналу. Расскажи это всем своим друзьям, чтоб они знали, что делать, когда приедут в город.

Прохожие смеялись.

– Я буду за ним присматривать.– К полицейскому протиснулся Енох Эмери. – Он здесь всего второй день, я буду за ним присматривать.

– А сам-то ты давно здесь? – спросил полицейский.

– Я здесь родился и вырос, – сказал Енох. – Это моя родина. Так что я за ним присмотрю. Эй, – обратился он к Хейзу, – подожди меня. – Он протащил Хейза через толпу. – Кажется, мне удалось тебя спасти.

– Очень благодарен, – ответил Хейз.

– Пустяки, – сказал Енох. – Пошли в «Уоллгринз», выпьем содовой? Жаль, ночные клубы еще закрыты.

– Не люблю такие заведения, – сказал Хейз. – Всего хорошего.

– Ничего, – сказал Енох, – я пройдусь еще, составлю тебе компанию. – Он посмотрел на слепого с девочкой впереди. – Неохота на ночь глядя общаться со всякой деревенщиной, особенно со святошами. Я их много повидал на своем веку. Эта баба из социальной помощи, что выцыганила меня у папаши, только и знала, что молиться. Мы с папашей ездили, пилили дрова, остановились раз у Бунвиля, тут эта баба и подвалила. – Он поймал полу пиджака Хейза. – Единственное, что мне не нравится в Толкинхеме – здесь слишком много людей на улицах. И все будто так и норовят сшибить тебя с ног; да, так вот она заявилась, и я понял, что ей приглянулся. Мне было двенадцать, и я умел неплохо петь всякие гимны – выучился у черномазого. Так вот, она заявилась, я ей приглянулся, она выцыганила меня у папаши и забрала в Бунвиль. У нее был кирпичный дом, но она только и трындела про Иисуса. – Тут его толкнул прохожий, коротышка в мешковатом выцветшем комбинезоне.

– Гляди, куда прешь! – рявкнул Енох. Коротышка остановился, возмущенно воздел руки, гадкая гримаса исказила его лицо.

– Да как ты смеешь?.. – зарычал он.

– Вот видишь,– сказал Енох, догоняя Хейза,– все только и мечтают сшибить тебя с ног. Никогда не бывал в таком диком месте. Даже у этой бабы. Я прожил у нее два месяца, – продолжал он, – а осенью она послала меня в Родмилскую Библейскую Академию для мальчиков, и я поначалу решил, что там будет полегче. С этой бабой жить было невозможно – не такая уж старая, думаю, лет сорок или около того, – но рожа жуть какая. Носила такие коричневые очки, а волосенки редкие, точно ей плеснули говяжьей подливкой на череп. Я думал, в этой академии будет полегче. Я сбежал от нее раз, но она меня поймала, и вышло, что у нее были на меня бумаги, и она могла послать меня в исправительный дом, если я не буду с ней жить, – так что я даже обрадовался, что попал в эту академию. Ты был когда-нибудь в академии?

Казалось, Хейз не расслышал вопроса.

– Ну, черта с два там было лучше, – продолжал Енох.– Боже мой, как мне там было худо. Я сбежал оттуда через месяц, но она меня все равно поймала. И все-таки я от нее свалил. – Он выдержал паузу. – Хочешь знать как? – Он подождал чуть-чуть и продолжил: – Я напугал ее до чертиков, вот как! Я уж все перепробовал. Даже молился. Просил: Иисус, подскажи, как избавиться от этой бабы, но так, чтобы не убивать ее и не попасть в исправительный дом; но хрена с два он мне помог. И вот однажды я встал с утра пораньше и вошел в ее комнату без штанов, содрал с нее простыню – и тут ее кондрашка хватила. После этого я вернулся к папаше, и мы больше никогда эту бабу не видели. Ну у тебя и челюсть, ходуном ходит, – заметил он, глядя сбоку на Хейза. – И не засмеялся ни разу. Может, у тебя и денег никаких нету?

Хейз свернул в переулок. Слепой с девочкой шли впереди, в квартале от них.

– Глядишь, мы их и догоним, – сказал Енох. – Ты много народу знаешь в этом городе?

– Нет,– ответил Хейз.

– И вряд ли с кем познакомишься. Ни хрена никто дружить не хочет. Я тут уже два месяца, а еще никого не знаю. Все так и норовят сшибить тебя с ног. А у тебя, похоже, куча денег. У меня-то ни гроша нет. Были б деньги, уж я бы нашел, на что потратить. – Слепой и девочка остановились на углу и перешли на другую сторону улицы. – Мы их догоним, – сказал Енох. – Боюсь, сейчас окажемся на каком-нибудь собрании и будем распевать гимны с девчонкой и ее папашей, если не смоемся, пока не поздно.

В конце следующего квартала высилось огромное здание с куполом и колоннами. Туда и направлялись слепой с девочкой. Всюду – вокруг здания, напротив него и на соседних улицах – стояли автомобили.

– Это не киношка, – сказал Енох. Слепой и девочка повернули к зданию. По бокам длинных ступеней на пьедесталах сидели каменные львы. – И не церковь.

Хейз остановился у подножия лестницы. Казалось, он безрезультатно пытается придать лицу какое-нибудь выражение. Он сдвинул шляпу под острым углом и начал взбираться к паре, усевшейся возле одного из львов. Подошел к слепому и, ни слова не говоря, наклонился к нему, точно пытаясь рассмотреть, что таится за черными очками. Девочка уставилась на него. Рот слепого слегка скривился.

– Чувствую греховный смрад в твоем дыхании, – сказал он.

Хейз отшатнулся.

– Зачем ты преследуешь меня?

– Я тебя не преследовал, – сказал Хейз.

– Она сказала, что ты шел за нами. – Слепой махнул в сторону девочки.

– Я не преследовал вас.

Хейз вспомнил, что у него в руке коробка, и посмотрел на девочку. От черной вязаной шапочки у нее на лбу отпечаталась ровная линия. Внезапно она хихикнула, но улыбка тут же исчезла, словно девочка почувствовала неприятный запах.

– Я не думал тебя преследовать, – сказал Хейз. – Я шел за ней. – Он пихнул девочке в руку коробку.

Казалось, девочка хотела схватить коробку, но не решилась.

– Мне не нужна эта штука, – сказала она. – С чего вы взяли, что она мне нужна? Заберите ее. Она не моя. Я не хочу!

– Давай, бери, – сказал слепой. – Бери, положи в мешок и заткнись, пока по шее не получила.

Хейз снова пихнул ей коробку.

– Мне она не нужна, – пробормотала девочка.

– Возьми и не спорь, – сказал слепой. – Он не тебя преследовал.

Она взяла машинку и засунула в мешок с брошюрами.

– Это не мое. Я взяла, но это не мое.

– Я шел за ней, чтобы сказать, что нечего было на меня так пялиться. – Хейз смотрел на слепого.

– Это вы о чем? – воскликнула девочка. – Я совсем и не пялилась. Я только смотрела, как вы разорвали брошюру. Он разорвал ее на кусочки. – Она схватила слепого за плечо. – Разорвал и рассыпал по земле, как соль, а потом вытер руки о штаны.

– Он преследовал меня, – сказал слепой. – Никто не будет гнаться за тобой. Я слышу призыв к Иисусу в его голосе.

– Иисусе, – пробормотал Хейз. – Боже ж ты мой. – Он сел на ступеньку, и рука его едва не коснулась ног стоящей девочки. На ней были теннисные туфли и черные хлопчатобумажные чулки.

– Слышишь, как он ругается, – сказала она тихо. – Он не тебя преследовал.

Слепой неприятно рассмеялся:

– Слушай, сынок. От Иисуса все равно никуда не денешься. Иисус – это факт.

– Я все знаю про Иисуса, – сказал Енох, – я уж был в Родмилской Библейской Академии, меня туда заслала эта баба. Если что-нибудь неясно насчет Иисуса, спросите у меня. – Он залез льву на спину и уселся там по-турецки.

– Я слишком много всего видел, – сказал Хейз, – чтоб хоть во что-то верить. Я полсвета обошел.

– Вот и я тоже, – добавил Енох Эмери.

– Не так уж далеко ты забрался, раз пошел за мной. – Слепой неожиданно встал и принялся ощупывать лицо Хейза. Тот не шелохнулся. Слепой убрал руки.

– Ладно, – сказал он вяло. – Ты ничего обо мне не знаешь.

– Мой папаша был похож на Иисуса, – сообщил Енох со спины льва. – У него были волосы до плеч. Правда, у него был шрам на подбородке. А мать я никогда не видел.

– Какой-то проповедник оставил на тебе отпечаток,– произнес слепой со сдавленным смешком. – Ты шел за мной,

чтобы избавиться от него, или хочешь получить от меня еще один?

– Послушай, все твои муки не сравнятся с муками Иисуса. – Девочка внезапно дотронулась до плеча Хейза. Он сел, черная шляпа сползла на лицо. – Слушай, – повторила она громче,– жили на свете мужчина и женщина: они убили маленького ребенка. Это был ее ребенок, но он был урод, и женщина его не любила. Но у ребенка был Иисус, а у нее – только красота и мужчина, с которым она жила во грехе. Она прогнала ребенка, но тот вернулся, она снова его прогнала, но он снова вернулся, всякий раз он возвращался к ней и к мужчине, с которым она жила во грехе. Тогда они задушили его шелковым чулком и повесили в печной трубе. Но и после этого он не давал ей покоя. Куда б она ни смотрела – везде был ребенок. Стоило ей лечь с этим мужчиной, как она видела ребенка. Он смотрел на них из трубы и светился сквозь кирпичи среди ночи.

– Боже мой, – пробормотал Хейз.

– У нее не было ничего, кроме красоты, – громко и быстро проговорила девочка. – Но этого недостаточно. Совсем.

– Я слышу, как они там шаркают ногами, – сказал слепой. – Доставай брошюры, они сейчас выйдут.

– Но этого недостаточно, – повторила девочка.

– Что мы собираемся делать? – спросил Енох. – Что там, в этом доме?

– Программа закончилась, – сказал слепой. – Там моя паства.

Девочка достала из мешка брошюры и протянула слепому две пачки, перевязанные тесемкой.

– Вы с тем мальчиком идите на ту сторону и раздавайте там, – сказал он ей. – А мы с моим преследователем останемся здесь.

– Лучше ему ничего не давать, – сказала девочка. – А то возьмет и все порвет.

– Делай, что велено, – прикрикнул на нее слепой. Она недовольно застыла на месте.

– Ну, ты идешь или нет? – наконец спросила она Еноха Эмери. Тот спрыгнул со льва и пошел за ней на другую сторону.

Хейз хотел было спуститься вниз, но слепой схватил его за руку и принялся быстро шептать:

– Покайся! Ступай наверх, отрекись от своих грехов и раздавай людям трактаты. – Он сунул Хейзу в руки пачку брошюр.

Хейз дернулся, пытаясь высвободиться, но только притянул слепого ближе.

– Послушай, – сказал он слепому, – я так же чист, как и ты.

– Прелюбодеяние, богохульство и что еще? – спросил слепой.

– Это все слова, – сказал Хейз. – Если я и грешен, то погряз в грехе еще до того, как согрешил. Во мне ничего не изменилось. – Он пытался освободиться от пальцев слепого, но тот вцепился мертвой хваткой. – Я не верю в грех, – сказал Хейз. – Убери руки.

– Иисус любит тебя, – начал слепой ерническим тоном. – Иисус любит тебя, любит тебя…

– Главное – что Иисуса не существует! – Хейз скинул руку слепого.

– Ступай наверх, раздай трактаты и…

– Я их возьму и вышвырну в кусты! – крикнул Хейз.– А ты смотри, если сможешь увидеть.

– Я вижу больше, чем ты! – засмеялся слепой. – У тебя есть глаза, но ты не видишь, есть уши, но ты не слышишь, но настанет время, и ты прозреешь.

– Ну так смотри, если можешь! – крикнул Хейз и кинулся вверх по ступеням. Двери зала открылись, толпа уже спускалась по ступеням. Он расталкивал их локтями, острыми, точно крылья, но, когда пробрался наверх, вышла новая группа, и его спихнули почти на прежнее место. Он снова стал пробиваться, наконец кто-то крикнул: «Да пропустите вы этого идиота», – и ему дали пройти. Он добрался до самого верха и встал там, задыхаясь.

– Я никогда не шел за ним, – крикнул он. – Я бы не стал идти за таким слепым кретином. Боже мой. – Он прижался к стене здания, держа пачку брошюр за тесемку. Толстый мужчина остановился рядом с ним зажечь сигару, и Хейз схватил его за плечо. – Посмотрите вниз, – сказал он. – Видите вон там слепого? Он раздает брошюры и попрошайничает. Господи Иисусе. Вон он, а вон его мерзкая девчонка, одетая, как женщина, она тоже раздает брошюры. Господи Иисусе.

– Фанатиков всюду хватает. – Толстяк пошел вниз. Хейз наклонился к пожилой даме с синими волосами

и красными деревянными бусами.

– Вам лучше спуститься с другой стороны, леди, – сказал он.– А то там один кретин раздает брошюры.– Толпа увлекала за собой женщину, но она успела испуганно оглянуться на Хейза. Он попытался догнать ее, но толпа оттеснила его и снова прижала к стене. – Иисус Христос Распятый, – сказал он, – я хочу кое-что объяснить вам, люди. Может быть, вы считаете себя нечистыми, потому что не верите. Да нет, вы чисты, я знаю. Все чисты, а если вы думаете, что это из-за Иисуса Христа Распятого, то это неправда. Я не говорю, что Христа не распяли, но это сделали вовсе не из-за вас. Слушайте меня, я тоже проповедник, и я проповедую правду. – Толпа быстро двигалась, казалось, расползается большая скатерть, и нитки исчезают в темных переулках. – Мне ли не знать, что есть, а чего нет? – кричал он. – Разве у меня нет глаз? Разве я слеп? Слушайте, – воззвал он. – Я буду проповедовать новую церковь – церковь правды без Христа Распятого. Ее еще нет, но скоро она будет. – Несколько человек остановились и смотрели на него. Внизу на тротуаре и проезжей части валялись брошюры. Слепой сидел на нижней ступеньке. Енох Эмери балансировал на голове льна с другой стороны, девочка стояла неподалеку, глядя на Хейза. – Мне не нужен Иисус,– крикнул Хейз. На кой он мне сдался? У меня есть Леора Уоттс.

Хейз медленно спустился и подошел к слепому. Он остановился, и тут слепой рассмеялся. Хейз отошел и стал переходить улицу. Он уже был на другой стороне, когда его настиг голос слепого. Хейз оглянулся и увидел, что слепой стоит посреди улицы и кричит:

– Хокс, меня зовут Аза Хокс, запомни, если захочешь снова за мной погнаться! – Машина вильнула, чтобы не сбить его. – Покайся! – крикнул слепой и, смеясь, бросился вперед, делая вид, что хочет поймать Хейза.

Хейз втянул голову в плечи и поспешил прочь. Он не оборачивался, пока не услышал, что кто-то его догоняет.

– Наконец-то мы от них отделались, – задыхаясь, произнес Енох Эмери. – Ну что, пойдем куда-нибудь развлечемся?

– Слушай-ка, – оборвал его Хейз, – я занят. Я на тебя достаточно насмотрелся. – И прибавил шагу.

Енох догнал его.

– Я здесь уже два месяца, и ни с кем не познакомился. Люди здесь очень неприветливые. У меня есть комната, и там никого, я один. Мой папаша велел мне сюда приехать. Я бы сам не поехал, да он заставил. Кажется, я видел тебя раньше. Ты случайно не из Стоквила?