Текст книги "Ах, маэстро паяц (СИ)"
Автор книги: Фиоретта Спеццафер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– И все же я звал тебя не для того, чтобы выявлять твое невежество...
–А для того, чтобы опять зазывать меня на свои спектакли, – скучающе ответил Рутгер, – а я опять скажу, что мне скучно.
Рутгер метко бил по самолюбию хозяина, который тут же закинул ногу на ногу и всем своим видом выдавал спокойствие, но перед этим раздраженно дернулся, для незнакомого человека движение совсем незаметное, но не для Рутгера – в чем-то его собеседник до ужаса был предсказуемым.
–А жизнь обычного, непримечательного юриста должно быть поражает воображение фейерверком красок и событий? Провались я пропадом, но как подумаю о тебе в этом тугом галстуке, так у меня сердце холодом обдает, а ты ведь знаешь какой я толстокожий. Да... Твоя жизнь – это мерзость, скучная и опостылевшая картина серого утра, тоскливый день и долгожданный вечер, когда ты самоубийственно бросаешься в сон. Если таким образом мечтаешь убежать от себя, то проиграл еще когда подсчитывал монетки на ставку.
Рутгер всю его речь благожелательно улыбался:
–Мне любопытно новое, но не более, для побега от себя есть более радикальные способы.
–Зачем тогда уехал из своих холодных, северных лесов, зачем бродил по берегу Кельтского моря? Зачем поселился в этом безумном городе похожем на скалу, где каждый камень имеет собственную душу? Зачем если не сбежать? Или же via est vita? Дорога – это жизнь? Чтобы вы, глупые актеры не думали обо мне, но я читаю ваши души насквозь.
"В ход пошла латынь", Рутгер поставил очередную галочку в незримом списке, по которому легко можно было определить в каком сейчас состоянии его собеседник и понимающе ему улыбнулся, чем вызвал у того легкое раздражение:
–Я не от себя бегу, а от твоих скучных и заунывных пьес. Ты себя можешь величать хоть каким великим режиссером и постановщиком, но если выражаться твоим языком, то sine irа et studiо должен сказать, твои художественные приемы устарели лет на двести. Скучно, а если уж мне скучно, то и другим подавно.
Собеседник выглядел недовольным.
–Вот как? Ну, тогда друг мой, прости, но я тебе не помощник, я творец, а не клоун, хочешь развлечений, господин паяц, то развлекай себя сам. В конце концов, твоя жизнь неразрывно связана с пьесами, и жалобы к театру не принимаются. Trahit sua quemque voluptas(1), – обрубил он, – когда разрушены основания, что сделает праведник? (2)
Рутгер долго на него смотрел, а потом сказал:
–Ибо нет в устах их истины: сердце их – пагуба, гортань их – открытый гроб, языком своим льстит.(3)
А он только улыбался. Улыбался широко.
Улица – уныло-серая с бежевыми пятнами домов и бело-розовыми разводами цветущей магнолии. Рутгер обстоятельно поправил галстук и белоснежные манжеты из-под рукавов черного пиджака, достал из внутреннего кармана сигареты и снова закурил, хотя совсем недавно видел здесь знак запрещающий курение. Coma Berenices(4) осталась за его спиной в очаровательном, даже кукольном, если бы не его масштабы домике – светло-бордовые стены, с легкими завитушками на рамах, облицованных светлым камнем и сказочная башенка сбоку. Этакая игривая красавица среди элегантных джентльменов и дам, разодетых в классицизм и неоготику. Улица казалась узкой из-за давящих своими сплошными фасадами домов. На Рутгера смотрела добрая сотня окон – пустые, молчаливей мертвецов. Он даже и не знал, что неприятнее бесконечная стена с пустыми глазницами или капеллы Храма Святого Микулаша. Только некий беспечный режиссер мог согласиться на такое соседство. Рутгер усмехнулся от этой мысли и неспешно пошел в противоположную сторону. Немые до поры до времени дома надвигались с обеих сторон. Вообще затеряться в узком лабиринте однообразности и одинаковых узоров было проще простого, поэтому Рутгер всегда отсчитывал повороты и количество домов – в городах он почти не ориентировался, ибо все они давно мертвы. Этот город был немного другим – жизнь и смерть здесь была так плотно переплетена, что ему все чаще казалось, что эта громада камня, статуй и церквей была невероятным призраком, ускользающим от взора не только людей, но и иных...
Улица упиралась в большой двор, огражденным посольством и астрономическим крылом иезуитской коллегии. Оно соединялось с главной библиотекой через галерею, под которой текла людская масса. Рутгер легко вошел в нее, уклоняясь от локтей и бездумных движений тел; кому-то на рукав он уронил пепел от сигареты и даже вежливо извинился, но человек не видел и не слышал его, а просто пронесся как порыв ветра мимо. Рутгер невзначай прожег дыру в чем-то плаще и подумал, что зря не захватил свой. И бездумно вглядывался в текущую толпу людей в коричневых и бордовых тонах, сливавшихся с серостью, пока где-то вдалеке, как в детской сказке на дне реки не засиял драгоценный камень – танцующие на ветру капельки. Капельки крови? Нет.
Вишенки.
Магнолии, обманутые теплыми и ласковыми днями, жалели о своей доверчивости – день выдался ветреным и холодным. Агнесса проклинала близость зловредной реки, ведь это из-за нее ветер был таким колючим, и тщетно пыталась пригладить волосы. Бывшая коллегия иезуитов, а теперь городская библиотека, прикрывалась цветущими деревьями и чугунными растениями, оплетавшими прутья ограждения. Фасад внушал благоговение своими резными пилястрами и многочисленными статуями апостолов и святых, которые сидели даже на крыше, внимательно изучая бурлящий город с высоты своего благочестия.
Впрочем, Агнесса пришла сюда не любоваться работой скульпторов и архитекторов, ей нужны были знания, спрятанные в глубине библиотеки. Ветер торопил ее побыстрее спрятаться за тяжелыми кованными дверьми, и она, бросая беглые взгляды на прохожих и придерживая юбку, ускорила шаг.
Среди очередной волны людей она приметила молодого мужчину, которого неиссякаемый поток людей нисколько не беспокоил, он стоял, не двигаясь, зажав между пальцами сигарету. И смотрел на нее.
Агнесса едва не врезалась в прохожего так резко она шарахнулась в сторону.
И более того... он смотрел на нее, а под глазами у него залегли знакомые тени, только лунная белизна поблекла, потухла, напоминая, что без отраженного света это всего лишь камень – безжизненный и блеклый. Под тусклыми солнечными лучами, с трудом пробивающимися сквозь серебристо-серые тучи недавний знакомец потерял все свое волшебное очарование, став странным, приземистым созданием под личиной человека. В ночи под сенью своей подруги-Луны он выглядел самим собой – странным созданием, порожденным полыми холмами, другом лешим и водяным, этакая деревянная куколка. А вод солнце выжигало все эти наросты, оставляя его беспомощным... уродцем.
Агнесса поскорее прогнала эту мысль из головы, а ну как он умеет читать мысли?
Вслед за ней исчез и новый знакомый. Агнесса захлопала глазами и безмолвно осматривала людей, плывущих по тротуару, но нет, никого среди них не было. Безымянная толпа неслась мимо коллегии, садоводческого общества с роскошными барельефами в сторону барочного моста или терялись в лабиринте средневековых улиц.
Рутгер конечно никуда не исчез, он был все еще здесь, только скрывшийся в тени. Ему был неприятен чужой взгляд, но тут уж он сам виноват разве нет? Если появился перед глазами, то эти глаза безошибочно найдут его. Правила – важнейший устой жизни, и он больше всех их чтил и соблюдал. В тенях с цветом было еще хуже, но на то они и тени и Рутгер только среди них мог перевести дух, не вглядываясь судорожно в безумную круговерть цветов, пытаясь дознаться не потерял ли он какой.
Девушка с вишенками на платье крутила головой, а Рутгер думал – и что она здесь делает и нужно ли ему это знакомство? Она же тем временем оправила короткую курточку с бантиком на хлястике, еще раз внимательно огляделась вокруг и скривившись отправилась в бывшую коллегию иезуитов.
Рутгер долго не думал, легко будто он был дымком просочился сквозь людей, и последовал за ней по ступеням и за тяжелую поблекше-красную дверь.
"Никогда и не за кем не следил", думал он, рассматривая колонны из розового мрамора, державшие далекие потолки, являвшие собой шедевр то ли барокко то ли рококо (ах, он никогда не был знатоком искусства, его недавний собеседник снова бы зафыркал и осыпал его бы упреками) со всеми этими облаками, ангелами, серафимами, печальными девами.
"А может это вообще не рококо и не барокко", подумал Рутгер, разглядывая золотые завитушки на пилястрах, пока Агнесса карабкалась по бесконечным, широким пролетам.
Бывшая коллегия поражала размахом и масштабами, человек легко мог бы затеряться в блеске сусального золота и холоде мрамора. Но Агнессу кажется не смущала роскошь, солнце на секунду вырвалось из пелены, чтобы золотом лучей заиграть в ее русых волосах. Она вдруг резко обернулась и подозрительно обвела взглядом пролет, но Рутгер успел спрятаться в уголке, куда свет не мог заглянуть. Ему – приятелю Луны тяжело было скрываться под пристальным взглядом Соль и его блеклые очертания выделялись как белый полумесяц на утреннем небе. Лицо Агнессы было круглым, напоминая Рутгеру о зефире. В подозрительности Агнессе нельзя было отказать, она разглядывала каждую ступень, будто охотничий пес, вынюхивающий лису. Недавняя встреча действовала на нее угнетающе, а напоминание о возможных просьбах висело дамокловым мечом, Агнесса горячо молилась, чтобы знакомец провалился пропадом. Но нет, вот он появился, напомнил о себе и исчез. Ну что это неведомое Полешко могло бы попросить у нее?! Впрочем, сюда она и пришла, узнает все, что ей нужно.
Наконец Агнесса и невидимый Рутгер доползли до четвертого этажа (Агнесса, тяжело дыша, проклинала про себя иезуитов и архитекторов). Толкнув тяжеленую дверь с тончайшей резьбой из листиков и цветочков, она зашла внутрь. За дверьми Агнесса, не оборачиваясь на счастье своего невидимого спутника, и помахав рукой одной из библиотекарш, быстрым шагом направилась к ней. А Рутгер забился в угол, ибо в залитом светом зале она могла бы хорошо его различить. Но зал поражал его воображение – он был огромным и в высоту, и в ширину. Окошки казалось, вырезали в маслянистом торте – все стены цвета шампань были расписаны кремовыми цветами и побегами невиданных растений. Около входной двери к удивлению, Рутгера все еще сохранилась высоченная печь, покрытая блестящими черными эрзацами. Стена, у которой притаился Рутгер и противоположная, занимали целые фрески с изображением ученых людей в свободных лазурных и пурпурных одеяниях, склонившихся над глобусами, книгами и свитками. Потолок же охраняли барельефы с античными статуями – Уранией, Миневрой, Гермесом. Старинные шкафы с тяжелыми узорами занимали свое место у стен, а все пространство зала было отведено под потрепанные столы.
Агнесса, перекинувшись парой слов со своей знакомой, подошла к дальнему стеллажу у фрески. Четвертый этаж отводился под гуманитарные науки, а именно этот зал – под этнографию, фольклористику, мифологию, религиоведение. Под фреской с задумчивыми мужчинами стоящими, точнее сидящими на пороге открытия, коих заливал свет Урании со звездной короной, Агнесса и рассчитывала найти то, что она так искала. Девушкой она была с ленцой и нерешительной, больше всего беспокоившейся о своем удовольствии, однако это побуждало ее действовать, понимая, что с этим дамокловым мечом никакого удовольствия от безделья она уже не получит. Первым в своем небольшом (крохотном) списке дел она указала изгнание неведомого создания, поставившего ей глупое условие. Три раза он придет и попросит о помощи. Да как бы не так! В Высочине, да в и других краях только и ходят сказки да легенды о потусторонних существах, коим веры нет, они стремятся облапошить, обмануть и заманить глупого человека к себе в рабство или даже на верную смерть. О чем бы могла просить ее нечисть? И гадать нечего – всеми способами и плутнями доведет ее до того, чтобы она свою душу отписала. Хоть Агнесса и была преисполнена мрачной решимостью, ей было все же страшно. Она безуспешно пыталась представить куда заведет ее эта странная связь – в какой ад и в какие страдания. Но прежде чем изгонять нужно было понять кто он. Она много размышляла над случившимся, пыталась сравнить то, что видела с тем, что знала. А знала она только полевика, когда прабабушка была еще жива, она часто оставляла подношения, читала молитвы и заговоры, чтобы отвадить гороховую бабу и житного мужичка. В детстве Агнесса, конечно, верила во все это, но повзрослев ей нравились больше материальные объяснения. От досады она едва не заскрипела зубами. "Надо же было так вляпаться!", думала она, разглядывая свежую книгу, посвященную культу Осириса с яркими иллюстрациями. Древний Египет и осирион манили куда сильнее, чем толстые тома с фольклором да с преданиями.
Рутгер заглядывал за ее плечо. Он необычайно чутко ощущал запах старых книг, пыли и немного, тоненькую струйку плесени, а еще сильный аромат черемухи, сладкой волной исходившей от шеи девушки. Плохо. Черемуха – дурной знак. С глянцевых страниц на него посматривала Амат(5) – недвижимая до поры, до времени. Она скрылась с легким шелестом, когда девушка захлопнула книгу и с сожалением вернула ее на полку. Ее пальцы заскользили по корешкам, иногда останавливаясь и в задумчивости тарабанили по ним. Набрав целую стопку книг, Агнесса уселась у окна как будто специально назло Рутгеру, который не хотел ей показываться. Он сел за стол в самом углу зала почти у самой фрески и наблюдал за Агнессой, которая, совсем не стесняясь, позевывала и почесывала то бок, то голову.
Рутгеру ничего от ее не надо было, хоть его и позабавили ее стремление провести исследование как кабинетный ученый по книгам. Он не был злобным духом или чертом, которому по своей природе хотелось овладеть чьей-то душой, единственной причиной по какой он стребовал с нее помощь – это следование правилам. Так написано у него на роду, а значит, он будет им подчиняться. Просить ее о чем-то он не собирался. Не о чем, чем она могла помочь? И все же Рутгер задумался. В чем-то его недавний собеседник, который втянул его в разговор был прав. Скучно в последнее время было. Никаких развлечений, а пьесы одни и те же.
Его родственники не верят в случайности, мать его всегда говорила, что их судьба прямая, а души наивны, и что видят, то на веру принимают, звезды не падают случайно, и озеро камышами зарастает неспроста. И корзинки не забываются по рассеянности.
Но что он возьмет ее с собою? Она ведь им всем чужая, не просто незнакомка, а иная. Если говорить на его языке, то все они были воплощением тайн Нефтиды(6), когда она дитя Хатор(7). Подземное царство Аида, набитое чудовищами и Персефона.
Он попробовал ее имя на вкус "Анежка". Особого вкуса не было, но на цвет что-то красное или огненное с полосками желтого и карминового, а в голове – белые, кудрявые барашки.
Но мысли уже бежали вперед. Подчинение правилам означало и принимать свою вторую кровь (впрочем, даже если он бы не хотел, вряд ли он смог бы что-то изменить), а она призывала к развлечениям (тем не менее Рутгер характеризовал это чувство исключительно как риск). Развлечения, шутки, плутни – это все было неотъемлемой частью его, человека, который всеми силами стремился к правилам и строгости, быть вышколенным и неприметным клерком.
Но никакой беды не будет, если игры будут не опасными. Рутгер проскользил в тенях мимо столов и погруженных в книги и размышления людей, к кафедре библиотекарей. Молодая девушка, которая перебросилась с Агнессой парой слов не заметила, как он стянул с ее стола листок бумаги и карандаш. Идея в его голове возникла и оформилась с неприятной для него быстротой. Для начала стоило познакомить ее с другими актерами, а они... довольно эксцентричные особы, Рутгер не удержал ухмылку. К счастью в тенях ее несвойственную ему и портящую ему всю тщательно выстраиваемую личину никто не увидит.
Агнесса бегло пролистывала толстый справочник по мифологии. С чего начинать, искать точку опоры она и не знала. У него ни хвоста, ни копыт, ни полой спины, только одежда наизнанку. Может утопленник какой? Водяной?
«Водяной мелочный, жестокий, хитрый и мстительный черт, живущий в водных источниках. Он заманивает лентами в воду людей, где топит их, похищает молодых девушек и живет с ними как с женами. В его подводном дворце есть горшочки, где хранятся души людей, а сам дворец построен из золота и жемчуга. Водяной забирает на дно только тех людей, которым судьбой предназначено утонуть и спасать людей, когда они тонут в старые времена, было запрещено, ибо можно было навлечь на себя гнев водяника. На теле его жертв всегда можно найти следы его лап. Приходит водяной на сушу только во время ярмарок, но узнать его легко – с его полов течет вода».
Сказки о водяном все знают – нельзя ходить вечером и в полдень у воды, так вот однажды Беатка пошла и вернулась уже его женой. И в день святого Прокопа и на четвертое воскресенье Пасхи тоже нельзя – пропасть можно! Не ставил бы он условия, и жила б сейчас Агнесса на речном дне. Этой мысли она ужаснулась. Черта с два она теперь к воде подойдет.
Знакомец двигался странно – как марионетка, играл на свирели (или как назвать эти попытки?), полноценно разговаривал, подсказал ей и всунул тяжеленую корзинку с зайчиками. Интересно как они сейчас? Зимой все вишни и яблони обдерут наверняка, подумала Агнесса. Никакой он не водяной и не леший. И не черт.
Агнессе вспомнились рассказы о диких людях, которые голые и заросшие волосами обитали в лесу. Еще существуют дикие охотники, что мчатся по лесам и небесам, преследуя добычу, может быть это один из них на привале?
Агнесса перебирала всех невиданных существ и все они казались ей невозможными хотя пару дней назад она воочию убедилась, что мир непознан и познаваем ли в принципе был большим вопросом.
Пока Агнесса задумчиво смотрела в окно, накручивая прядь на палец, Рутгер подкинул ей листок, хоть он и лег бесшумно на раскрытые страницы, она будто что-то почувствовала и обернулась. Перед ее носом лежал рисунок. Агнесса едва не слетела со стула от испуга, он громко стукнулся о позади стоящий стол и все вокруг с недовольным видом уставились на нее. Но есть ей дело до них, когда она видела блеклый, расплывающийся силуэт, плывущий к двери. Без толики сомнения это был он. Он, растворившийся у двери.
Холодный страх своими пальцами сжал сердце, и ему было больно даже биться в этих тисках. Ужас от осознания, что он здесь был, а она не заметила или не могла заметить, едва не лишил ее сознания. А ведь он мог бы быть рядом с ней все это время – с того момента как она перешагнула порог своего дома, он мог следовать за ней неотступно. Эта мысль была отвратительной, тошнотворной, ввергающей в бездну бесконечного, ледяного страха и ужаса. Это не шутка и не сон, это ужасающая правда.
Дрожащими руками Агнесса взяла рисунок и с удивлением обнаружила, что нарисован на листе всего лишь домовой знак. Удивленная девушка покрутила в руках рисунок, но на нем больше ничего и не было.
Домовые знаки, венчающие как драгоценные камни фасады средневековых и барочных домов, постоянно встречались в Старом Городе и Малом Граде, интригуя воображение туристов и любителей оккультизма. На самом деле они играли роль адресов и ориентиров, и этот рисунок – несомненно, такой же адрес. Серыми линиями стелился акант, заключая в овал беспечного юношу в колпаке, ведущего за собой единорога. И куда он должен привести ее? Что таится за этими символами?
Агнесса могла только опустить голову в знак своего отчаяния. С каждой секундой ситуация становилась все хуже и страшнее. И она не была уверена, что в ней есть силы справиться с подобным, вряд ли можно было залезть под одеялко и делать вид, что ничего не происходит, особенно когда тонкая нить на которой висит меч истончается с каждой пройденной минутой.
Рисунок, когда она, наконец подняла глаза лежал на букве "М".
"Mura или muro – душа заколдованной женщины; упырица; ведьма высасывающая кровь и крадущая молоко. Murraue – эльф, more – ведьма, все они связаны со смертью, с нечистой силой, заложные покойники, который блудят по земле вредя живущим, их имя происходит от богини смерти Мораны".
Эльф ли он мертвец ли, но бледность и темные провалы под глазами, странные движения многое объясняли. "Господи Иисусе, да он же покойник!", у Агнессы едва волосы не зашевелились от очередного прилива ужаса. Будь он просто водяным, она бы еще пережила, но мертвец, мертвец! Да в нем наверняка черви шевелятся, а сам он разлагается уже. Она только похолодела от таких мыслей.
"И что ей теперь делать?", думала она, разглядывая единорога и юношу на рисунке. И тут же зашуршала страницами. Может здесь скрыт какой-то смысл, намек?
"Единорог зол к человеку, свиреп нравом и непримерим. Но если в глубь лесов привести деву, то он сразу усмирится и уснет на ее коленях, успокоенный ее чистотой. Тем самым он символизировал победу над греховными мужскими желаниями".
Агнесса побагровела и заскрипела зубами.
А Рутгер тем временем покинул библиотеку и затерялся среди одинаковых улиц с узкими окошками и серыми каменным стенами. На него остановившегося и вновь закурившего взирала печально Богоматерь на углу дома.
Не только у людей были свои ориентиры, этот город ста башен был перепутьем для множества народов и истончившейся границей для тысячи миров. Потому это странное создание из камня казалось спящим гигантом, миром, где застыло время. И каждый здесь мог найти кого-то или что-то. Он выбрал единорога неспроста, он либо приведет ее к нужному месту, либо она никогда не сможет его обнаружить, ибо это знак-напоминание, знак, ведущий на Лунную Дорогу. Знак-ключ отворяющийся только для доброй воли, мудрости и силе. Скоро невнимательность Анежки окончательно растворится, и она взглянет на мир новыми глазами. Но это взгляд может привести ее к безумию.
***
Mare Incognito. Море непознанное
К битве с нечистью Агнесса приготовилась серьезно. Для начала она занялась домом, справедливо полагая, что ей нужна крепость, где она могла бы пребывать в безопасности и спокойно размышлять пока находится в невидимой осаде. Для начала выпросила у бабушки немного святой воды, сославшись на странные сны, а та, будучи страшно верующей и суеверной, с радостью налила ей целую бутылку. Этой же водой Агнесса, дождавшись, когда родители уйдут окропила порог и подоконники, надеясь, что она высохнет до их возвращения. В дверь вбила маленький железный гвоздик, а под коврик у двери насыпала немного соли – все знают, что нечистые духи боятся железа и соли. Для надежности помахала свечкой в каждом углу, а потом сбегала к древней средневековой крепости – Девичьей. От самой крепости остались лишь валы и стены, которые летом поглотят плющ и ипомея, и теперь за ними на высоком холме высилась только базилика Святой Маргариты, а вокруг нее широкий парк, где росли яблони, сливы и магнолии. За ним тщательно ухаживали, но Агнесса ранним утром надеялась найти то, что искала.
Чтобы попасть на холм нужно было изрядно поблудить по дорожкам, подземным переходам, а если свернуть не туда-то можно было бы выбраться совершенно в ином месте. Агнесса уже не раз так попадалась. Есть конечно Вацлавские врата – барочная арка с ангелками и амфорами и решетчатыми створками, через которую пролегала широкая асфальтированная дорога, но до нее Агнессе пришлось бы делать приличный круг, поэтому она поднималась сначала по утрамбованным дорожкам по холму мимо кирпичной стены, а уже потом в холодный туннель, который она пробежала испуганным зайцем. На территории крепости находился музей, посвященный писателю Высочины; из его окон выглядывали тряпичные куколки, сделанные детишками на праздник, но теперь Агнессе, одной среди дорожек и деревьев было не по себе. Искала она полынь, которая как известно было отличным подспорьем против злых чар и нечисти. Только вот среди ровных газонов найти ее было не так уж просто.
Ранние лучи солнца ласково касались шпилей, усыпанных крестоцветами и краббами готической базилики, поглаживали скульптурные изображения святых, посматривающих с фасада. Полынь она нашла за ротондой Святого Марка, и теперь стоя у низкого кирпичного вала смотрела на храм. Первый час уже отслужили и из людей нашелся только отчаянно зевающий собачник вдалеке.
Первое упоминание базилики Святой Маргариты относили к концу XII века, в течении своего долго существования ее не раз сотрясали пожары и разорения, пока наконец в XIV в. она не приняла свой окончательный готический облик. Говаривали, что ее помог воздвигнуть сам дьявол и проложил под землей тысячу ходов и туннелей, где алчный архитектор спрятал украденное золото, но по истечению своей службы дьявол забрал его душу. И потому мертвецы из соседнего кладбища приходят на дни поминовения усопших в церковь и служат мессу, а в подземельях живут Кости и Репушка. Агнесса раньше очень любила слушать подобные рассказы и щекотать себе нервы и воображение. Но теперь это все приобрело полынный вкус – оттенок горечи и страха.
Девушка отвернулась от мрачной громадины храма к низкой стене крепости, защищающей людей от крутого склона высокого холма, упиравшегося в реку. С высоты и под солнечными лучами сквозь тучи она серебрилась и переливалась темными свинцовыми оттенками. Дома на двух берегах навевали мысль о респектабельности своими идеально-белыми стенами и свежайшей терракотовой черепицей; они плавно перетекали в застройку двадцатого века несших на своих фасадах мозаики и статуи – отголоски ар-нуво.
Она много думала о том, что же ей делать. Податься на поиски единорога означало лишь ускорить встречу с неведомым существом, которому у нее не было ни малейшего доверия, а если ничего не делать, кто знает, чем ее бездействие обернется? Она ведь дала слово, что поможет ему три раза, а Агнесса, увы, слышала, что бывает с теми, кто данное иным существам слово нарушал. Может быть этот рисунок с домовым знаком – просьба о помощи? А единорог охраняет его тело, которое надобно похоронить со всеми почестями и прочесть молитву? Она все же надеялась, что это никакая не ловушка, а действительно просьба о помощи. Она знала его имя, и если древняя память не лгала, то это давало ей огромную власть над ним, но ежели он так легко им поделился, то никакой силы эта тайна не имела. Вся история не нравилась Агнессе. Ей не нравилось попадать в дурацкие ситуации, не нравилось ей истории, которые заставляли ее шевелиться, выталкивали из сладкого плена лени и праздности и заставляли чувствовать. Как это было мерзко! Может она и полагала себя умной, но эмоционально и чувственно она уже давно превратилась в деревянную куклу. Ей нравилось радоваться мелочам, но никогда бы она не позволила себе окунутся в океан ярких чувств – ведь это все бесполезно. Неудобные ситуации, ощущение потерянности, неловкости – это было какое-то проклятье! Почему ей так не повезло! Ей же просто хочется лежать в кроватке и читать выученные наизусть книги.
Под ногами зашуршали лепестки роз. Агнесса взглянула на них и отодвинулась подальше. "Не знала, что и в городе справляют майские душечки", подумала она. Обычай был уже многими забыт. Вот в Стара Лиске такое было в порядке вещей, Агнесса и сама ходила в детстве с бабушкой и прабабушкой на кладбище, что у леса и оврага, поросшего черемухой, на праздник, называемый майскими душечками или в глухих местах Розалиями. Они убирали с могил гнилые листья, выдирали сорняки, вылазящие через камень, мыли надгробные плиты – все что осталось от родственников, которых Агнесса никогда и не видела. Прабабушка читала молитву, тихо, но Агнесса была уверена, что в молитвеннике такую не найдешь, а она сама посыпала могильный камень лепестками – периной для мертвецов, чтобы спали они долго и безмятежно до следующей весны.
Но вера в старину возвращается, другие дело, что сторож кладбища и викарий могли быть против.
Снова поднялся ветер. Лепестки роз мотыльками затрепыхались среди свежей травы. Агнесса удивленно смотрела на них на эти шелковые розовые и красные драгоценные камни, которых не было, пока она бродила меж дорожек в поисках полыни, она не видела ни одного лепестка, а теперь ими усеян весь газон. Сердце сжалось от плохого предчувствия.
Налетел еще один порыв ветра и "бабочки" словно слетались из далеких краев на один газон, все больше и больше, и Агнесса стало совсем не по себе. Они словно окружали ее. Их шуршание все больше походило на тихие шепотки, будто пробудившиеся древние духи снова зашептали свои проклятые слова, привязавшие их к этому несчастному существованию.
Вдруг лепестки взмыли в высь огромной волной, похожей на смертоносное цунами, ветер трепал их из стороны в сторону, но они как стая скворцов подстраивались под его дуновения и напоминали огромный розово-красный парус. Шелесты и шепотки зазвучали громче как церковные колокола, они выли на единой ноте, выли на древнем языке, от которого у Агнессы волосы встали дыбом. Она отпрянула назад, больно ударившись поясницей об каменное ограждение. Стая лепестков взмыла и вихрем пролетела над осоловевшей и перепуганной Агнессой, устремляясь к реке.
Агнесса не могла оторвать от неведанного зрелища глаз. "Бабочки" кружили чайками над беспокойной рекой, то разлетаясь по сторонам, то собираясь в единую кучу. Неописуемое зрелище – цветы, крохотные птички, экзотические бабочки, раскрашивающие свинцовое небо яркими росчерками и пятнами, масштабное живое полотно импрессионистов.
А потом раздался жуткий звук будто кто-то трубил в гигантский рог, у Агнессы ноги подкосились, и она вцепилась в камни, не в силах ни убежать, ни отвести взгляда. Пронзительный рев рога вспугнул беспокойные лепестки, их полет сбился, они беспомощно закружились и обессилено опали в воду. Покачивались на ряби они недолго, Агнесса не знала, что или кто это был, но будто бы со дна поднялись рыбы, ловившие своими пастями опавшие лепестки, она только и видела, как они исчезают в толще воде, в пенистом круге.
С крепости она неслась со всех ног, она никогда бы не могла подумать, что может так быстро бежать, буквально не чувствуя земли под ногами. А в голове только одна мысль билась отчаянно в такт сердцу "Нужно кончать со всей этой чертовщиной".
Когда, наконец, тучи ушли на север, а солнце вернуло себе силу, ранним утром вооружившись, Агнесса выбралась на поиски. Эти несколько пасмурных дней, Агнесса старательно накручивала себя, распаляясь гневом и проклятьями. «Подумать только! Что это за помощь такая, если мне теперь еще больше опасностей грозит! Придется рисковать своей жизнью ради слабой надежды, что, в конце концов, все исчезнет». Ворча, она старательно выстраивала маршрут, обложившись книгами, картами и распечатками. Справочники по домовым знакам, коих было в избытке, ведь необычные символы интриговали многих любителей мистики, не могли подсказать ничего толкового. Единороги встречались несколько раз и всех их сопровождали девушки, а сами единороги больше походили на баранов или козлов. Рисунок же, оставленный недавним знакомцем ясно говорил о юноше и лошади с одним рогом. Но ничего похожего Агнесса не могла найти на страницах, полных цветных картинок. В голову закрадывалась неприятная мысль, что искомый домовой знак вообще находится за пределами этого города, а перспектива разъезжать по всей стране была угнетающей. Агнесса пыталась думать более оптимистично и рассуждала, что подобный знак могли и не заметить, в конце концов, почти все человечество не замечало у себя под носом иных созданий, что же говорить о крохотном барельефе. Он мог быть более позднего происхождения, нежели те, что удостоились места в справочниках. В итоге Агнесса купила подробную карту старых районов и старательно выводила фломастером дорогу. Начать первым делом со Старого Города казалось разумным, во-первых, именно на этот район приходилось больше всего домовых знаков, да и искатели паранормального, толпами, съезжавшимися в город, в один голос твердили, что этот район известнейшее место силы, порог для потусторонних сил, именно там алхимики и окультисты проводили свои эксперименты и спрятали свой секреты. Агнесса собиралась пройти по всем улочкам и осмотреть каждой дом в надежде, что он окажется нужным.
