355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Фиона Макинтош » Возвращение в Прованс » Текст книги (страница 2)
Возвращение в Прованс
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 01:33

Текст книги "Возвращение в Прованс"


Автор книги: Фиона Макинтош



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Меня зовут Агнес, а тебя? – нерешительно спросила незнакомая девушка.

Ракель ободряюще улыбнулась и назвала свое имя.

– Когда тебя привезли? – продолжила она, заметив, что лагерь не наложил свой отпечаток на Агнес.

– Вчера. Нас всех разделили, я так больше и не видела родителей. У меня хроническая астма, а лекарство осталось у мамы, и теперь я не знаю, как… – Агнес запнулась, с трудом сдерживая слезы.

– Не волнуйся, – оборвала ее Ракель, понимая, что лекарство девушке больше не понадобится.

– Куда нас ведут? – спросила Агнес у надзирателя.

– В душевую, – ответил капо с натянутой улыбкой и кивнул на плакат, прибитый к стене: «Соблюдайте чистоту».

Ракель обняла Агнес за плечи, стараясь поделиться с девушкой самообладанием.

– Поторапливайся! – крикнул надзиратель.

Женщин вывели из раздевалки и направили к двери с надписью «Desinfi zierte Wasche».

– Это комната для дезинфекции, – пояснила Ракель своей спутнице и солгала: – Чтобы мы не завшивели.

Вместе с сотнями женщин Агнес шагнула в пустое помещение с цементным полом. Они стояли, плотно прижавшись друг к другу, дрожа от страха и холода.

Ракель обняла спутницу и шепнула:

– Не бойся, скоро все кончится. Мы будем свободны.

Часть первая
1951 год

Глава 1

Истбурн, апрель 1951 года

Люк любил ранние предрассветные часы, когда бодрствовали только рыбаки. С гряды холмов Саут-Даунс открывался вид на меловой утес Бичи-Хед. У галечного пляжа раскинулся небольшой городок. К пристани возвращались рыбацкие лодки, над которыми кружили шумные, драчливые чайки, стремительно пикируя к волнам за поживой: рыбаки, разбирая улов, выбрасывали за борт рыбью мелочь.

Запах рыбы долетал до берега. Люк всегда различал тончайшие оттенки разнообразных ароматов, и с годами эта способность развилась. Рыба пахла солью и йодом, примешивался запах очагов, каменного угля и почвы. Если принюхаться, можно было учуять даже дикого кролика, шныряющего по холмам.

Порывы холодного ветра доносили до пляжа резкие крики чаек. Люк раздраженно отвел золотистую прядь со лба, вспомнив о недавней ссоре с женой. Лизетта ни в чем не виновата. Она окунулась в новую жизнь, забыла о горестных утратах, а он все еще цеплялся за прошлое, хотя больше не за что было бороться. В тяжелые минуты он нервно ощупывал шрам на запястье – память о ране, полученной на плато Мон-Муше. Он выжил под бомбежкой и градом пуль там, где полегло столько боевых соратников. Люк часто вспоминал одного из бойцов, отца четверых детей, который до последнего вздоха думал о родных и близких. Имени его Люк не помнил, да и не хотел вспоминать: слишком сильно было чувство самоуничижения, как будто, покинув Францию, он переложил на чужие плечи страдания и горечь утрат.

Однако Франция пережила войну, восстала из руин. Нацистских преступников схватили, отправили под суд и приговорили к смерти. Солдаты вернулись домой, семьи воссоединились, послевоенная жизнь в Европе налаживалась. Тем не менее, Люка не покидало чувство вины.

Почти семь лет прошло с тех пор, как освободили Париж, и Люк с Лизеттой на борту рыболовецкого судна отплыли из Кале в Гастингс, на южный берег Великобритании. Люку не хотелось покидать родину, но признаться в этом он не мог. Вдобавок, в 1944 году военное командование отозвало Лизетту из Франции, ведь агентам британской разведки по-прежнему грозила опасность попасть в руки нацистов, разъяренных бесконечными поражениями.

Война причинила неизбывные страдания миллионам людей; не избежали этого и Люк с Лизеттой. Смерть Маркуса Килиана – нацистского полковника, завербованного Лизеттой, который, в свою очередь, пленил ее сердце, – тяжелым грузом лежала на совести обоих. Впрочем, Люк с Лизеттой предпочитали об этом не говорить.

Несколько месяцев, до самой капитуляции нацистской Германии, они провели на Оркнейских островах, вдали от шума городов, чтобы время залечило раны военного времени, но Люк тосковал по родине. Ему не хватало жаркого и сухого климата Прованса, горячего летнего ветра, пахнущего лавандой и тимьяном, осеннего аромата оливкового масла и гроздей винограда, бело-розовой кипени весенних садов в родном Сеньоне и запаха свежего хлеба по утрам. Люк мечтал о суровых альпийских хребтах Люберона, о снежной зиме и разноцветном лете, о живописных деревеньках, рассеянных по крутым склонам.

Впрочем, ради своей новой семьи он старался привыкнуть к жизни на побережье, к галечным пляжам, усеянным грудами водорослей, к высоким изысканным домам на набережной. Люку недоставало Прованса, с его буйством красок, разномастных домиков с ярко-синими и канареечно-желтыми ставнями. На юге Великобритании преобладали дома сдержанных пастельных тонов, с черными чугунными оградами. Теперь Люк с Лизеттой жили в Истбурне, среди строгих элегантных особняков, где люди говорили негромко, а размытый пейзаж покрывала легкая дымка тумана.

Поэтому Люк предпочитал взбираться на уединенные утесы, откуда в хорошую погоду открывался вид через пролив Ла-Манш, на берег Франции.

Над истбурнской пристанью занимался рассвет. Люк поморщился: с приставшей к берегу лодки тянуло чем-то прокисшим. В розовеющем небе темнели тени облаков, а золотисто-оранжевый луч на горизонте указывал на Францию, словно заявляя: «Твое место там».

И все же вернуться на родину Люк не мог, пока не зажили раны в измученной душе. Под бомбами, от пуль врагов и по навету нацистских осведомителей погибли друзья, немцы уничтожили целые деревни и селения, да и родные Люка пропали бесследно. Остался только подарок любимой бабушки – мешочек с семенами лаванды, который Люк берег, как талисман, напоминавший ему об утраченной жизни. Сморщенные, высохшие соцветья до сих пор хранили тонкий аромат Сеньона.

Когда-нибудь, но не сейчас, Люк возвратится в родные места…

Несколько лет назад он узнал о существовании Международной службы розыска, основанной на территории Германии в 1946 году для того, чтобы помочь родственникам выяснить судьбу жертв нацистского режима. Люк связался с этой организацией, получил от них два письма, но вот уже год не слышал больше никаких вестей. Как ни странно, такое молчание утешало и вселяло надежду.

Люк старался не отравлять себе жизнь воспоминаниями о пропавшей семье. Жизнь продолжалась, надо было заботиться о Лизетте и о трехлетнем Гарри. Люк мечтал научить сына французскому, но в послевоенной Великобритании на иностранцев смотрели с подозрением. Лизетта говорила как коренная жительница южной Англии, а Люку пришлось работать над своим произношением, и полностью избавиться от акцента он не смог. Правды о храбром участнике движения французского Сопротивления не знал никто, кроме Лизетты и горстки сотрудников недавно упраздненного британского военного ведомства.

В Министерстве обороны Люку предложили сменить его настоящую фамилию Равенсбург – она звучала слишком по-немецки. Называть себя Боне он больше не хотел, хотя двадцать пять лет с гордостью носил фамилию приемных родителей. Усыновившая его еврейская семья радушно приняла его, делила с ним кров, щедро награждала любовью и лаской, но теперь Люк стремился вернуться к своим истинным корням. Он не считал себя вправе принять фамилию Лизетты, и жена предложила ему назваться сокращенным именем Рэйвенс, которое выглядело вполне по-английски.

Лизетта не отрицала и не оправдывала своих действий по заданию британских разведывательных служб: ей, английской шпионке во Франции, пришлось соблазнить высокопоставленного нацистского военного и вступить с ним в интимную связь. Она согласилась на полтора года переехать в заброшенную деревушку на Оркнейских островах, дожидаясь, пока отрастут ее волосы, обритые толпой разъяренных парижан. По окончании войны Лизетта и Люк вернулись в Суссекс и сыграли свадьбу в местной церкви. Лизетта не хотела уезжать из южной Англии, но Люк не любил больших городов, поэтому ему решили подыскать подходящее занятие на побережье. Однако работать почтальоном в Уортинге или подмастерьем плотника в Рае Люк отказывался, напоминая жене, что у него уже есть специальность: он умеет обрабатывать землю и выращивать лаванду. Лизетта не жаловалась, относилась к этому с пониманием и терпеливо выслушивала отказы мужа. Семья продолжала существовать на средства жены, и это очень угнетало Люка. Он хотел быть добытчиком, своими руками зарабатывать на хлеб; невозможность заниматься любимым делом тяготила Люка.

В один прекрасный день он узнал о позиции смотрителя маяка на мысе Бичи-Хед, и на душе полегчало: безлюдная местность, уединенная работа, рядом с Истбурном, куда когда-то собирались переехать родители Лизетты.

Смотрителю маяка полагалось жилье, но находилось оно на острове Уайт, что Лизетте совсем не нравилось. Она сама готова была по два месяца жить без мужа, но, чтобы не лишать Гарри отцовского присутствия, решено было снять небольшой домик в Мидсе, на западной окраине Истбурна.

– Если прищуриться, то можно представить себе, что мы живем в Провансе, – сказала она мужу, гуляя вдоль утесов. Гарри, вцепившись ладошками в руки родителей, восторженно пинал кустики травы.

Вместо того чтобы согласиться и обнять жену, Люк пробормотал по-французски то, что думал:

– Местность крепко связана с чувствами. Родные места любишь не за красоту, а потому, что прикипел к ним сердцем.

– Ну сколько можно! – обиженно воскликнула Лизетта. – Прекрати, пожалуйста! Ради меня, ради сына… Пойми, ведь теперь это – наш дом.

Справедливое замечание жены внесло еще большее смятение в душу Люка.

На самом деле его недовольство возникло из-за неспособности выполнить данные себе обещания: выяснить судьбу своей приемной семьи, вернуться во Францию, отыскать мальчика Робера и его бабушку, которые спасли Люку жизнь и выходили его после ранения. Сейчас Роберу исполнилось двенадцать. Хотелось верить, что Мари еще жива, иначе мальчик остался бы круглым сиротой. Да, Люк обещал вернуться, но с тех пор прошло уже четыре года.

А еще он обещал расправиться с гестаповцем, заставившим его убить Вольфа Дресслера, человека, которого Люк любил как родного отца.

Самым мучительным невыполненным обещанием оставалось слово, данное бабушке: растить лаванду, пестовать ее волшебные заросли.

– Лаванда спасает жизни, дарует счастье, – напевно говорила Ида.

Возможно, лаванда и спасла им жизнь, однако ее чудодейственная сила исчезла, растворилась в бедствиях войны.

Из всего обещанного Люк исполнил лишь одно: обещание, данное заклятому врагу. Маркус Килиан всегда был для Люка загадкой. Прославленный полковник немецкой армии одновременно воплощал в себе все то, что ненавидел и чем восхищался Люк. Килиан отдал жизнь, защищая Люка, хотя оба мужчины прекрасно понимали, что на эту жертву полковник пошел ради Лизетты. Килиан ненавидел фашизм, но любил Германию. Он умер как истинный патриот, с именем Лизетты на устах. В судьбоносную ночь освобождения Парижа Люк вполне мог оказаться на месте Килиана.

Перед смертью полковник попросил Люка отправить письмо в Швейцарию, Ильзе Фогель. После войны, в конце 1945 года, дождавшись ослабления цензуры, Люк запечатал окровавленное послание в чистый конверт, добавил от себя короткую записку на французском и наклеил британскую марку. Ответа от Ильзы он не получил.

Иногда Люк задумывался, вспоминает ли Лизетта своего немецкого возлюбленного. Чтобы отогнать от себя ревнивые мысли, он приходил к высокому обрыву, смотрел в морскую даль и давал себе слово непременно сдержать обещания… но не сейчас.

Люк встал, потянулся и облизал губы, соленые от влажного ветра. Солнце уже поднялось из-за горизонта, осветило вершину утеса и заброшенный маяк Бель-Ту – частые туманы и неудачное расположение делали его бесполезным для мореходов. Новый красно-белый маяк построили на островке в океане. Люк работал посменно еще с двумя смотрителями, обеспечивая бесперебойную подачу световых сигналов с интервалом в двадцать секунд. Свет маяка был виден за двадцать пять миль. Сегодня Люк заступил на очередную восьминедельную вахту и с большой неохотой расстался с Лизеттой и Гарри. Он и так пропустил много важных вех в развитии сына: его первую улыбку, первый зуб, первое слово. Лизетта утверждала, что мальчуган четко произнес «папа».

Больше всего Люку нравилась смена с полуночи до четырех утра, когда было темно, тихо и уединенно. На маяке пахло составом для чистки меди, керосином, смазочным маслом и краской. Три смотрителя жили в стесненных условиях, поэтому к ароматам химикатов добавлялся ядреный запах мужского пота. Смена пролетала незаметно: требовалось заводить часовой механизм, вращающий линзы, проверять состояние горелок и наличие топлива в баках, не давать огню погаснуть. Люк с радостью выполнял любую работу, а раз в три дня, когда ему полагался выходной, спускался с утеса и выходил на галечный пляж, где собирал красивые камешки для Гарри.

Если позволяло время, он переправлялся на лодке к берегу и взбегал по крутой тропинке к дому, где его встречали жена и сын, обрадованные неожиданным приездом. Люк сжимал Лизетту в объятиях, тискал и щекотал Гарри, рассказывал ему сказки. Они проводили вместе восемь часов, а потом Люк бегом мчался на пристань, чтобы вовремя вернуться на маяк.

Лизетте нравилось жить в Истбурне. Она перезнакомилась с соседями, обзавелась подругами, проявляла интерес к любительскому театру, но центром ее жизни оставались муж и сын.

Люк изо всех сил старался превозмочь ностальгию, выбраться из пропасти тоски по родине.

– Давай вернемся во Францию, – предложила однажды Лизетта. – Может, там тебе станет легче.

– Нет, – ответил он. – Гарри привык к Англии.

– Ничего страшного, дети легко адаптируются. Он и так наполовину француз.

– И немец, – резко напомнил Люк.

– Прекрати! – сказала Лизетта, укоризненно глядя на мужа.

Он сокрушенно кивнул, не в силах сдержать обуревающие его чувства.

– Послушай, сейчас есть хорошие психологи, – начала Лизетта. – Тебе не помешает совет специалиста…

– У меня с головой все в порядке, посторонним там делать нечего.

– Согласна, – кивнула Лизетта. – Но тебе же плохо!

– А кому сейчас хорошо? – огрызнулся Люк. – Вой на только что окончилась, столько горя…

– Видишь ли, все стараются с оптимизмом смотреть в будущее, а ты как будто упиваешься своими несчастьями.

– По-твоему, я упиваюсь?

– С утра до вечера, – печально, с укоризной улыбнулась Лизетта. – И с вечера до утра. Ты запрещаешь себе радоваться жизни.

«Запрещаю себе радоваться жизни…» – повторил Люк про себя и внезапно понял, что жена права. Его тоска, его невыполненные обещания тяжким гнетом давили на близких ему людей. Так дальше жить нельзя. Гарри растет, ему нужен отцовский пример. Что ж, переживания переживаниями, но надо что-то предпринять. Люк еще раз взглянул на солнце, встающее над морем. Вдали, у края утеса, на фоне безбрежного водного простора, виднелся чей-то силуэт. Незнакомый мужчина, без пальто и без шарфа, склонился над обрывом, словно высматривая что-то на берегу. Зачем он холодным апрельским утром отправился на прогулку так легко одетым?

«Замерзнет до смерти», – подумал Люк и неожиданно сообразил, что незнакомец и впрямь собирается прыгнуть с обрыва. Люк резко свистнул, стараясь привлечь внимание мужчины, замахал руками и со всех ног бросился ему наперерез. Психологи вряд ли одобрили бы его поступок, но Люк слишком часто боролся с желанием покончить с жизнью и догадывался, что сейчас происходило в душе неизвестного.

– Не подходи! – крикнул незнакомец.

– Погоди! – воскликнул Люк, остановился в нескольких шагах от края обрыва, согнулся пополам и тяжело задышал, словно обессилев. На самом деле он старался выиграть время и украдкой рассматривал неизвестного: невысокий, лет тридцати, смуглолицый, с аккуратной короткой стрижкой, в отглаженной белой рубашке и с тщательно повязанным галстуком. На земле неподалеку валялась трость. В глазах мужчины стояли слезы, кончик носа покраснел от холода.

– Оставь меня в покое! – сказал незнакомец.

– Меня зовут Люк.

– Ну и что?

– А тебя как?

– Не скажу.

– Это ты зря. Тебе не помешает представиться.

– Это еще зачем?

– Чтобы я мог назвать твое имя полицейским, когда они приедут выяснять, чьи мозги размазаны внизу по скалам.

– Заткнись! – испуганно воскликнул незнакомец.

Люк скорчил презрительную гримасу и замахал руками, осторожно приближаясь к мужчине.

– Ну, попробуй меня заткнуть! – предложил он.

– Тебя заткнешь, ты вон какой здоровый.

– А ты еще и калека, – заметил Люк, кивая на трость.

– Сволочь! – выкрикнул мужчина.

– Ага, сволочь. Французская сволочь, если на то пошло, – издевательски уточнил Люк.

– Я так и знал, что ты иностранец.

– Неужели? А что, англичанин бы прошел мимо? Из вежливости?

– Да!

– Ошибаешься, не из вежливости, а потому, что струсил бы и решил не вмешиваться. Все вы трусы, – язвительно произнес Люк и незаметно сделал еще один шаг к мужчине.

– Трусы, говоришь? – разгневанно переспросил незнакомец. – Мы фашистам ключи от Лондона не вручали.

Это вы, лягушатники, с распахнутыми объятьями встретили Гитлера, а потом сидели и ждали, пока англичане вас спасут.

Люк, не обращая внимания на оскорбление, внезапно опустился на землю, будто в изнеможении. Он вздохнул и полез в карман за сигаретами. Сам он не курил, но, на всякий случай, носил пачку с собой – так было легче общаться.

– Закурим?

Незнакомец неуверенно кивнул. Люк бросил ему пачку и коробок спичек, одновременно придвинувшись чуть поближе. Мужчина медленно затянулся, дрожа от холода, и произнес:

– Меня зовут Эдди. Ну, Эдвард.

– Почему?

– Потому что так мама назвала, – удивленно пояснил Эдди.

– Нет, почему ты решил покончить с жизнью? – улыбнулся Люк.

Эдди ошарашенно взглянул на собеседника и промолчал.

– Ну, ты же собирался? – уточнил Люк, старательно упирая на прошедшее время.

Эдди кивнул и снова затянулся сигаретой.

– Понимаешь, жена и сын погибли во время бомбежки. Мы жили в Ист-Энде, Вера служила секретаршей в военном ведомстве. Очень ответственная была, моя Вера, ни дня не пропускала. Теща с нами жила, за внуком присматривала. Мы его Гарольдом назвали, в честь моего отца, который погиб на фронте в Первую мировую.

Люк вздрогнул, услышав имя сына. Запахи моря внезапно стали едкими и раздражительными, дымок сигареты завонял мерзкой горечью.

– У Веры был выходной, – задумчиво продолжил Эдди, не замечая напряженного взгляда Люка. – Сосед рассказывал, что они всей семьей в зоопарк собирались, но Гарри приболел, и они остались дома… И погибли. Все трое. Прямое попадание. Соседская семья тоже… – Эдди безрадостно рассмеялся. – А меня на фронте ранило, вот, нога теперь ни к черту. – Он схватил трость и с силой швырнул ее с обрыва. Трость гулко ударилась о валуны на берегу. – Я как домой вернулся, места себе не находил, без Веры-то. А сына я и не видел, ему всего шесть месяцев было. Их всех разорвало на куски, хоронить нечего. Даже на могилку не прийти. Сгинули все, словно их и не было никогда. – Эдди сдавленно всхлипнул.

Люк придвинулся к нему, обнял за плечи и дождался, пока рыдания стихнут.

– Как мне без них жить? – горестно спросил Эдди.

– Думаешь, Вера похвалила бы тебя за такой поступок? Ну, если бы ты с обрыва сиганул? Ты же сам говорил, она была ответственная, работу свою любила, ни дня не пропускала, несмотря на бомбежки. А знаешь почему? Она верила, что помогает тебе воевать, пусть даже самую малость, но помогает. Хотела, чтобы ты с фронта вернулся цел и невредим.

– Цел и невредим? Мне в госпиталь телеграмму прислали, налили стакан бренди и комиссовали по состоянию здоровья, вот и все.

– Но ты вернулся. Остался в живых. Вера только об этом и мечтала. А ты вон что задумал… Ты ведь на фронте выжил, под бомбами, под пулями!

– Ну, одна пуля меня все-таки нашла… – грустно заметил Эдди.

– Подумаешь, нога! Зато ты героем вернулся. Вы с Верой вместе за мир сражались, ради нее ты обязан жить. Работы кругом хватает. Главное – прости себя за то, что выжил, и прости Веру с Гарри за то, что они погибли, – рассудительно произнес Люк, внутренне укоряя себя за лицемерие.

– У меня сил нет, – всхлипнул Эдди.

– Не переживай, силы найдутся. Вспомни о тех, кто не вернулся с войны. Живи за них. Они свою жизнь ради этого отдали. – Совет прозвучал резонно, но сам Люк не мог ему последовать.

– Тебя послушать, так и впрямь выходит, что с жизнью расставаться – трусливый поступок, – заметил Эдди.

– Трусливый и есть. Для того чтобы жить, нужна смелость.

– Да? А я думал, ты сюда за тем же пришел.

– Правда? – ошеломленно спросил Люк.

Эдди пожал плечами.

– Нет, – твердо ответил Люк, чувствуя, как кожа покрывается мурашками. Неужели со стороны он выглядит таким же подавленным, как Эдди? – Нет, что ты! Просто я люблю одиночество.

– Ты не женат?

– Женат, – смущенно признал Люк. – И сын есть.

– Так какого черта ты здесь сидишь? Шел бы домой!

– Ну, я как раз собирался… – потупился Люк.

– Иди уже, – сказал Эдди. – Не волнуйся, я ничего такого не сделаю. – Он неловко поднялся на ноги и протянул Люку руку. – Пойду в паб, выпью рюмочку, согреюсь.

Люк встал и пожал протянутую ладонь.

– Как же ты пойдешь, без трости?

– Ничего, как-нибудь доковыляю. Честное слово, с обрыва прыгать не стану.

– Слушай, а пошли к нам! Что тебе в пабе делать?

Эдди недоуменно взглянул на собеседника.

– Пойдем, накормим тебя вкусным обедом, у меня виски неплохой, жена тебе обрадуется, с моим сыном познакомишься…

– Да? Чтоб я о своих вспомнил? Еще больше расстроюсь, – горько заметил Эдди.

– Что ты! Наоборот, узнаешь, что тебя ждет. Вдобавок, от приглашения француза нельзя отказываться – примета плохая.

– Правда?

– Нет, конечно.

По губам Эдди скользнула тень улыбки.

– А жена не заругает?

– Лизетта? Наоборот, обрадуется, что я приятеля в гости привел.

– Ты ей не говори, как мы познакомились.

– Да уж не скажу.

– Только без трости я до вечера буду отсюда спускаться.

– Лезь ко мне на закорки, – предложил Люк, подставляя спину.

– Ты с ума сошел!

– Ничего подобного, я всю войну по горам раненых таскал. Давай, лезь! А то холодно, да и жена не любит, когда я задерживаюсь.

Эдди нерешительно поглядел на него, потом обхватил Люка за шею, и они направились вниз по склону. Люк шагал уверенно и быстро, радуясь напоминанию о том, как ему повезло в жизни.

На противоположной стороне пролива виднелся далекий берег Франции, и порыв ветра внезапно донес не запах водорослей и рыбы, а тонкий аромат дикой лаванды.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю