Текст книги "Леди Альмина и аббатство Даунтон"

Автор книги: Фиона Карнарвон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

7
Египет времен Эдуарда VII

1901 год начался изъявлением всенародного горя, но к концу весны черные флаги убрали, и возникло ощущение, что стране пришла пора устремить свой взгляд в будущее.

У Карнарвона выдался год, полный хлопот. Рождения и погребения играли важную роль, но столь же важна была его всепоглощающая любовь к своему автомобилю. В июле, за месяц до рождения Эвелин, он вывел из себя полицейского в Эппинге. Тот описал его поведение так: «Стремительно летевший вниз по склону холма на ужасающей скорости не меньше двадцати пяти миль в час». Дело осложнялось тем, что ни эрл, ни следовавший за ним во втором автомобиле его механик не остановились, когда полицейский, отчаянно сигналя свистком, поднял руку. Нам трудно представить себе мир, в котором скорость двадцать пять миль в час считалась бесшабашным вождением, но лорда Карнарвона вновь вызвали в суд за нарушения, становившиеся практически повседневными. К счастью для эрла, у него был адвокат, специализировавшийся на защите автомобилистов и сумевший уладить дело. Но несколькими месяцами позже счастье изменило лорду Карнарвону, и он пострадал от первой и самой серьезной из своих автомобильных аварий.

Дело было в конце сентября, лорд и леди Карнарвон находились на континенте. Они раздельно путешествовали по Германии, и предполагалось, что их воссоединение состоится в Бад-Швальбахе. Эрл и его шофер Эдвард Тротмэн наслаждались вождением и скоростью автомобиля и вдруг на подъеме дороги наткнулись на непредвиденную выбоину и две телеги, запряженные быками и преградившие путь. Карнарвон вывернул руль, чтобы объехать препятствие, но заросли на обочине скрывали каменистую осыпь, водитель не справился с управлением, автомобиль подпрыгнул, перевернулся в воздухе и упал поперек грязной канавы. Выброшенный из машины Тротмэн поспешил на помощь Карнарвону и ухитрился вытащить его, без сознания, недвижимого, но живого. Несколько работников с соседнего поля услышали отчаянные призывы о помощи и побежали в поисках лошади и телеги, дабы отвезти пострадавшего в ближайший дом до прибытия местного доктора. У покрытого грязью Карнарвона отекло лицо, было сотрясение мозга, сломаны запястье и челюсть, обгорели ноги. Ему повезло, что он остался жив.

Немедленно послали за Альминой, и она поспешила к мужу. Лорд выглядел ужасно, но Альмина, не теряя времени, организовала его возвращение в Англию, чтобы обеспечить Карнарвону долговременное лечение, в котором тот нуждался. По пути на родину Альмина проявила талант, развившийся в ее сильнейшее увлечение: уход за больными. Она нежно заботилась о муже и пришла к выводу, что может выносить потрясение и волнение со спокойствием и без ущерба для своих жизненных сил. Возвратившись в Лондон, Альмина призвала наилучших хирургов, и Карнарвон перенес ряд операций, но его здоровье, всегда хрупкое, так никогда и не восстановилось полностью. Этому несчастному случаю было суждено, с одной стороны, оказать длительное воздействие на характер отношений супругов, с другой же, изменить жизни обоих таким образом, который никто из них не мог предсказать.

Первым и наиболее заметным изменением стало то, что эрл в свои тридцать пять лет уже не был пышущим здоровьем мужчиной. При ходьбе ему пришлось пользоваться тростью, он стал более чувствителен к любой инфлюэнце или вирусу, свирепствовавшим вокруг. Последующие пять лет вследствие травм головы лорд страдал мигренями, превращавшими его в калеку. Альмина настояла, что ему требуется личный медик, и доктор Маркус Джонсон присоединился к окружению Карнарвонов в качестве семейного врача. Со временем он превратился в близкого друга, настоящего члена семьи, и стал известен под именем доктора Джонни.

Доктор Джонни начал с того, что посоветовал эрлу вести более степенный образ жизни, но у лорда Карнарвона имелось на этот счет свое мнение. Он не желал терять присутствия духа после аварии и вновь уселся за руль, как только оказался в состоянии сделать это. Верховая езда была ему теперь не по силам, так что эрл увлекся новым модным времяпрепровождением – игрой в гольф и решил оборудовать в поместье площадку с девятью лунками. Он также принадлежал к числу заядлых фотографов. Не покидавшая его в течение жизни страсть к техническим новинкам и всяческим штучкам подобного рода выражалась в том, что Карнарвон немедленно принимал последние достижения техники. Он проявил недюжинный талант и дотошность, приобретя репутацию одного из наиболее уважаемых фотографов своего времени. Но именно путешествия, в частности, его поездки в Египет, обеспечили ему хобби, превратившееся в маниакальное увлечение, которое и обеспечило его долгосрочную славу.

С наступлением холодов доктор Джонни порекомендовал эрлу – с учетом состояния его легких – избегать холодных промозглых английских зим и отправиться в более теплые края. На сей раз лорд Карнарвон полностью согласился со своим врачом. Очевидным выбором стал Египет, где фактически нет влаги, а воздух всегда чистый и сухой. Эрл впервые навестил эту страну в 1889-м и полюбил ее. Затем в 1898 году он отдыхал там с Альминой, когда его жена забеременела. Теперь Египту суждено было занять постоянное место в жизни четы Карнарвонов.

К концу девятнадцатого века Египет прочно утвердился на туристической тропе. Уже в семнадцатом и восемнадцатом веках путешественники возвращались в родные пенаты, нагруженные древностями, и интерес ко всему восточному породил повальную египтоманию по всей Европе. Этот поток возрастал в течение всего девятнадцатого века, и состоятельные британские туристы поражали близких друзей на родине акварельными изображениями пирамид и историями о еще больших чудесах, только и ждущих, когда их обнаружат под песками. Однако по современным стандартам количество путешественников было невелико. Такие странствия все еще оставались привилегией очень богатых людей и были не только дорогостоящими, но и изнурительными. Путешественники из Англии отправлялись поездом в Саутгемптон, затем пересекали Ла-Манш, отделяющий остров от Франции, совершали еще одну железнодорожную поездку на Ривьеру и отплывали пароходом из Марселя в Александрию. Последним этапом этого путешествия являлся поезд до Каира. Но даже в своем ослабленном состоянии лорд Карнарвон стремился к странствиям, желая отвлечься и развлечься.

Собственно говоря, каждый год начиная с 1902-го, сразу после рождественских праздников, которые после рождения детей супруги проводили в Хайклире, лорд и леди Карнарвон отправлялись в Египет. Впрочем, бывали и исключения: в 1903 году они посетили Соединенные Штаты, но, хотя «Нью-Йорк таймс» описала Альмину как «очень красивую молодую женщину, миниатюрную и пикантную», графиня не ответила Америке взаимностью, считая ее слишком дерзкой и стремительной. Зимой 1906 года они выбрали Коломбо и Сингапур. Порчи и Эвелин оставили под опекой их бабушки Мари к вящему удовольствию детей, поскольку та безмерно их баловала. Во время летнего семейного отдыха в Кроумере, в Норфолке, Альмина присоединялась к детям и няне Мосс на пляже. Но все же Карнарвоны предпочитали Египет.

Иногда по пути чета останавливалась в Париже. У Альмины там было множество друзей, и, возможно, ее супруг считал, что несколько дней в роскошной обстановке «Ритца» станут восхитительной интерлюдией перед неудобствами, поджидавшими ее на раскопках.

Вначале, однако же, эти путешествия в Каир носили праздный характер. Лорд и леди Карнарвон останавливались в «Шепердс отель» на берегу Нила в Каире, великолепном здании в классическом французском стиле, пронизанном духом военной кампании Наполеона 1798 года. Оно имело репутацию модного места и всегда было полно художников, государственных деятелей и спортсменов, а также аристократических инвалидов и коллекционеров. Альмина, обожавшая хорошую великосветскую обстановку, купалась в наслаждении, здоровье же лорда Карнарвона пошло на поправку.

Этот первый сезон в Египте оказался столь благотворным, что по возвращении в Хайклир лорд Карнарвон решил осуществить давно лелеемую мечту и в 1902 году основал конный завод, с тех пор ставший жизненно важной частью Хайклира. Эрл всю жизнь увлекался скачками и скаковыми лошадьми, преуспел он и в качестве коннозаводчика.

Альмина же потакала своей страсти к нарядам. Газеты ее времени, как и глянцевые журналы сегодняшнего дня, были падки на подробности гардероба законодателей моды, и вкус Альмины неоднократно восхвалялся в прессе. От описания ее туалетов начинают течь слюнки. По одному случаю «большое восхищение вызвало ее платье, все из белых орхидей». На приеме в саду Кенсингтонского дворца она была «чрезвычайно элегантна в белом муслине со вставками из тончайшего кружева». После другого мероприятия сообщалось, что «леди Карнарвон была великолепна в атласном платье цвета терракоты и колье из бриллиантов и жемчуга». Сочетание миниатюрной красоты и безупречного вкуса в туалетах много раз превращало ее в звезду обложек. 8 ноября 1902 года, немногим более года после рождения Евы, ее фотография появилась на обложке журнала «Сельская жизнь». Альмина просто излучала сияние, ее фигура полностью восстановилась, а талия была затянута в рюмочку.

Постоянное пребывание летом – дома, зимой – в Египте неизмеримо улучшило здоровье эрла, настолько, что через пару лет Карнарвон собрался обратиться за концессией и предпринять некоторые раскопки лично. Он с детских лет читал о культуре Древнего Египта и, как писал своей сестре Уинифрид еще в 1889 году, был «охвачен желанием и намерением начать раскопки». Теперь, проводя там больше времени, лорд завязал прочную и длительную дружбу с сэром Уильямом Гарстином, директором министерства общественных работ. Одним из подразделений министерства являлся Департамент древностей. Им управлял обаятельный французский египтолог профессор Гастон Масперо [31]31
  Масперо, Гастон (1846–1916) – французский профессор, впоследствии директор Каирского музея, уделявший особое внимание работе по сохранению древностей.


[Закрыть].

Кампания Наполеона в Египте возобновила интерес ко всему древнему и курьезному, а также способствовала большей осведомленности об этом, ибо его армию сопровождала сотня ученых, обязанных все записывать, зарисовывать и изучать потерянную культуру. Впоследствии за исследования принялись многие ученые, авантюристы и истинные египтологи, возвращавшиеся с описаниями архитектуры и предметами искусства для общественных и частных коллекций.

Удачное обнаружение французами Розеттского камня и его последующее приобретение англичанами привело к расшифровке иероглифов. На плите был высечен указ, повторенный в трех различных вариантах – в демотике [32]32
  Демотика – иероглифическая скоропись.


[Закрыть], на древнегреческом языке и в виде древнеегипетских иероглифов [33]33
  Иероглифы, самые древние египетские письмена, жрецы называли «священными, высеченными на камне письменами».


[Закрыть]. Это позволило Томасу Юнгу [34]34
  Юнг, Томас (1773–1829) – был не ученым, а всего лишь образованным человеком с широким кругом интересов. Он сделал открытие, что иероглифы и демотика не являются различными видами письменности.


[Закрыть]и Жану-Франсуа Шампольону [35]35
  Шампольон, Жан-Франсуа (1790–1832) – французский ученый-египтолог.


[Закрыть]найти ключ к древнему языку.

Только в конце девятнадцатого века возникла потребность в системном подходе к раскопкам. Египетские исследовательские общества, университеты и частные лица – все могли обратиться за разрешением на раскопки. Ученые только начинали ценить, сколь важно увековечить окружение любого открытия, а британский археолог Флиндерс Петри установил стандарт дотошной записи и изучения памятников материальной культуры.

Конкуренция в получении концессий была напряженной, и частные лица, такие как лорд Карнарвон, понимали, что выделенные им участки окажутся наименее интересными. Предположительно, эрл не ощущал особой уверенности в степени собственной увлеченности этой затеей, ибо затраты по организации серьезных раскопок были совершенно бездонными. Как написал Карнарвон в предисловии к своей изданной в 1911 году книге «Пять лет исследования в Фивах», в бригаде, работавшей на раскопках, могло состоять до двухсот семидесяти пяти мужчин и подростков, а в течение одного сезона он набирал до пяти бригад. Предстояло также нанимать надсмотрщиков, арендовать мулов и лодки, закупать оборудование для копки и хранения. В 1901 году лорд Карнарвон продал два своих поместья в Сомерсете, Пикстон и Теттон, своей мачехе Элси, которая должна была передать их его братьям, Обри и Мервину. Теперь археолог-любитель мог профинансировать работы по раскопкам, в то время как состояние Альмины использовалось для оплаты содержания Хайклира.

В 1906 году, когда эрл Карнарвон начал свои раскопки, первым выделенным ему участком был невзрачный холм из мусора близ Луксора. Он провел там в облаках пыли шесть недель. Лорд Карнарвон сообщал в письме своей сестре Уинифрид: «Каждый день я отправляюсь на мои раскопки и командую там небольшой армией из ста мужчин и подростков». Был сконструирован обширный шатер, дабы обеспечить хоть какую-то тень от солнца и защиту от мух. Карнарвон собирался составлять перечень находок и чертить планы участка.

Альмина старательно навещала работы каждый день. Фотографии запечатлели Карнарвона в твидовом костюме-тройке, широкополой шляпе с белой лентой и прочных английских башмаках. Альмина же одета для вечеринки в саду прекрасным английским летним днем – в воздушное платье для чаепития и лакированные туфли на высоких каблуках, дополненные драгоценностями, поблескивающими в ослепительном солнечном свете.

Раскопки оказались изнурительным и довольно скучным занятием. Супружеская чета на обед делила сандвич и изо всех сил старалась поддерживать обоюдную бодрость духа при малейшем успехе. Альмина всегда помогала своему мужу в Египте, причем самым конкретным образом – своими деньгами и присутствием, – но скорее была просто заинтересована, нежели страстно увлечена его работой.

После пыльных дневных трудов Карнарвоны удалялись в «Винтер палас отель», как раз вовремя, чтобы полюбоваться заходом солнца над скалистыми кручами и храмами на западном берегу Нила. Этот отель был наилучшим местом для проживания в городе: элегантное темно-розовое здание с широкими изгибающимися лестницами, ведущими к входу, и великолепными садами. В нем имелась прохладная мраморная гостиная, затененная белыми занавесями и украшенная акварелями древних мест. Снаружи его окружали любовно орошаемые лужайки, кусты гибискуса и пальмы.

Отель был чрезвычайно роскошным, но, естественно, Карнарвоны дополняли свое пребывание еще более экстравагантными удовольствиями. Они занимали центральные номера с окнами, выходящими на реку и утесы вокруг храма царицы Хатшепсут. Из Хайклира открывался вид на покрытые буйной растительностью холмы – пейзаж, олицетворяющий постоянство власти. Из окна в Луксоре супруги видели долину, усыпанную дворцами царей.

Если муж и жена, наслаждаясь аперитивами на балконе, и тревожились о бренности земного, их всегда мог отвлечь отличный ужин. Трапеза сервировалась для них в отдельной комнате, они привозили с собой запасы провизии и вина, а также бренди и мадеры из погребов Ротшильда. Как обычно, чета щедро делилась всем этим изобилием с другими. Альмина наслаждалась светской жизнью больше, нежели повседневными работами, а отель был полон интересных людей, которых они приглашали присоединиться к своему обществу.

Домашние заботы и мелкие невзгоды семейной жизни отходили на задний план. Карнарвона радовали сообщения из Хайклира, что Генри (Порчи) обрел нового воспитателя, который «чрезвычайно доволен им, отмечает его исключительную сообразительность и замечательную память». Отцовская гордость трогает, особенно у человека, которому с трудом удавалось вести себя непринужденно по отношению к сыну или выказывать отеческую привязанность. «Я хотел бы, чтобы он добился успеха в играх», – прокомментировал Карнарвон. Возможно, это было пожелание несостоявшегося спортсмена в хиреющем теле.

Его также тревожило, что Альмина скучала и страдала от некоторых проблем со здоровьем. Она несколько нервничала, но муж извещал Уинифрид, что Луксор, похоже, пришелся ей по вкусу. «Рад сообщить, что Альмина выглядит лучше… воздух холмов так чист и подобен шампанскому. Боюсь, по возвращении домой ей придется перенести небольшую операцию – выскабливание матки. Полагаю, причиной этого в основном являются нервы, но я сам не особо нервный человек, так что, возможно, не могу хорошо судить об этом».

Эти первые раскопки, должно быть, представлялись чрезвычайно утомительными для любого постороннего наблюдателя. После шести недель тяжких трудов и рухнувших надежд Карнарвон прекратил работы. Итогом обнаруженных памятников материальной культуры стал один-единственный саркофаг для мумифицированной кошки, который лорд Карнарвон подарил Каирскому музею. Он не пал духом. Как уверил Уинифрид археолог-любитель: «Этот сокрушительный провал не обескуражил меня, а только углубил мою страсть».

В 1907 году Карнарвоны возвратились, и теперь эрл прекрасно понимал, что в прошлый раз власти сознательно подсунули ему никчемный участок. При содействии Гастона Масперо Карнарвон выбрал площадку возле мечети на пути к храмам в Дейр-эль-Бахри. Он подхватил в местных кофейнях слухи о находящемся там захоронении, и после двух недель трудных раскопок его партия нашла искомое. Находка оказалась важным захоронением Восемнадцатой династии – царского сына Тета-Ку. Там была обнаружена главная украшенная гробница, более или менее нетронутая, ниши во дворике содержали фигуры «шабти» (небольшие фигурки слуг), а еще восемь раскрашенных «шабти» стояли по сторонам коридоров, ведущих в подземный склеп. Карнарвон был невероятно возбужден и захвачен. Он целыми днями снимал обнаруженное. Лорд также подарил Британскому музею стол из известняка для жертвоприношений. Карнарвон знал, что для продолжения работ в Египте ему потребуются профессиональная помощь и перевод. Принесение в дар древностей было отличным способом привлечь внимание. В конце концов доктор Уоллис Бадж из Британского музея стал его близким другом и частым гостем Карнарвонов в Лондоне и Хайклире.

Гастон Масперо все еще получал уничижительные письма касательно раскопок Карнарвона от своего инспектора Артура Уайголла в Луксоре. Пытаясь увеличить шансы Карнарвона на успех, Масперо дипломатично предложил ему нанять Говарда Картера для надзора и консультаций по раскопкам. С учетом последующего хода раскопок наиболее значительное событие данного сезона создало предпосылки для будущей дружбы между Говардом Картером и лордом Карнарвоном. Прошло еще два года, прежде чем они начали сотрудничество, продлившееся четырнадцать лет и в конечном итоге с открытием гробницы Тутанхамона увековечившее их имена для истинных ценителей Древнего Египта.

Говард Картер родился в 1874 году в Лондоне в семье художника-анималиста. В 1891 году не по летам одаренный семнадцатилетний рисовальщик прибыл в Египет и с тех пор почти не выезжал оттуда. Картер стал одним из наиболее выдающихся экспертов в данной области, но в 1905 году для него наступили тяжелые времена. В начале года он ушел в отставку с поста инспектора по Нижнему Египту Департамента древностей. Произошла шумная ссора между французскими туристами и египтянами из охраны участков, в которой он поддержал египтян, после чего его пребывание в данной должности стало невозможным.

В 1909 году лорд Карнарвон нанял Картера своим представителем в Луксоре и платил ему жалованье; на следующий год покровитель построил ему дом, приобретший известность под названием «Замок Картера». Он прекрасно обеспечивал Картера для продолжения работы. Карнарвон оборудовал затемненную комнату, чрезвычайно помогавшую в фотографировании. «Замок Картера» также крайне пригодился в качестве места для обеда. Картер был в восторге от обретения щедрого, целеустремленного и серьезно настроенного коллеги. Несмотря на разницу в социальном происхождении, мужчины создали великолепный союз и стали большими друзьями.

После того как фортуна повернулась к нему лицом, Карнарвон пребывал в состоянии исступленного наслаждения. Он обожал найденные им изысканные вещи, и его острый глаз коллекционера вскоре создал ему солидную репутацию. «Моя главная цель… состоит не в том, чтобы просто приобретать, потому что предмет является раритетом, но учитывать прежде всего красоту вещи, нежели ее чисто историческую ценность». Однако лорд был не просто эстетом. Книга, написанная им совместно с Говардом Картером о пяти годах раскопок в Фивах, – серьезный труд, опубликованный издательством «Оксфорд юниверсити пресс» и проиллюстрированный его собственными фотографиями. Хотя многие считали его светлость белой вороной, местные жители любили этого англичанина, называя его «Лорди». Карнарвон был неизменно учтив, представляя собой одного из последних археологов-джентльменов.

Леди Карнарвон разделяла эстетические оценки мужа и была потрясена изобилием роскошных вещей. Но Альмина не была бы Альминой, если бы не искала выхода своей неуемной энергии. Вскоре графиня нашла способ проявить свою гениальность по части организации приемов в местном обществе.

Как-то вечером она устроила незабываемый ужин в храме Карнака. Она позаимствовала персонал из «Винтер палас отель» и одела их в костюмы, вдохновленные «Тысячью и одной ночью». Чета Карнарвонов принимала гостей в храме Рамзеса. Длинные столы, накрытые накрахмаленными белыми скатертями и сервированные стеклом и серебром, протянулись во всю длину помещения. Угощение и вино, естественно, были самого высокого качества. Масперо сидел во главе одного стола египтологов, Карнарвоны – другого. Сцена была залита лунным светом, а также сиянием свечей и ламп, расставленных Альминой, чтобы выгоднее подчеркнуть величие колонн гиппостильного зала. Когда ужин завершился, перед возвращением в «Винтер палас отель» все отправились к Священному озеру полюбоваться в безмолвии захватывающим дух видом. Затем бесшумно появилась прислуга и ликвидировала все следы этого приема. Казалось, вечер был видением, созданным одним из джинов в «Арабских ночах» Шахерезады.