Текст книги "Леди Альмина и аббатство Даунтон"

Автор книги: Фиона Карнарвон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

2
Добро пожаловать в Хайклир

Когда Альмина вышла из экипажа около своего нового дома в тот день в начале лета, приготовления к ее прибытию длились уже несколько месяцев. Среди людей, проживавших в Хайклире, ходили самые разные слухи и сплетни, полные всякого рода измышлений о молоденькой невесте эрла.

Жизнь больших особняков в конце девятнадцатого века все еще сохраняла устои и обычаи, не менявшиеся столетиями. Семьи находились там в услужении в течение нескольких поколений. Замок Хайклир являлся семейной резиденцией эрлов Карнарвонов, но был также и обителью челяди, а семья владельцев стала и семьей прислуги. Хайклир представлял собой судно, никогда не дававшее течь, ведомое по курсу капитаном в лице кастеляна Стритфилда. Всем было хорошо известно, что в реальной жизни графини приходят и уходят. Не сказать, чтобы Альмина не имела никакого влияния, но новобрачной следовало уяснить: она лишь деталь машины, которая надолго переживет ее. Ей первым делом требовалось изучить ту историю и то общество, частью которых становилась молодая хозяйка.

Замок Хайклир стоит на перекрестье путей между Винчестером и Оксфордом, Лондоном и Бристолем, он построен на меловом горном кряже, и его огибает старинная дорога между холмами Бикон и Лейдл. К югу от Хайклира возвышается холм Сиддаун, на котором располагается причудливое творение владельца замка восемнадцатого века – искусственные руины «Врата неба». Вид на север простирается за Ньюбери до остроконечных башен Оксфорда.

Этот район славится своей природной красотой. В 1792 году, почти за сто лет до того, как Альмина прибыла в Хайклир, Арчибальд Робертсон писал в своем топографическом обозрении: «Поместье Хайклир-Парк находится в Хэмпшире; и его протяженность, мощь рельефа, смягченная великолепными лужайками, отлого спускающимися в живописные долины, перемежающимися лесной порослью и водой, вызывают восхищение путешественника, оно может считаться одной из красивейших местностей в стране».

Поселение в Хайклире существовало тысячи лет. На холме Бикон сохранилась горная крепость времен железного века, а епископы Винчестерские владели этой землей восемьсот лет, пока она не перешла к светскому хозяину и, наконец, на закате семнадцатого века к семье Гербертов, эрлов Пемброук и предков эрлов Карнарвонов.

Парк представляет собой гармоничное сочетание природных и рукотворных пейзажей, сотворенных для первого эрла Карнарвона в восемнадцатом веке Кэпебилити Брауном [11]11
  Ланселот Браун (известный под прозвищем «Кэпебилити» – умелый) (1716–1783) – английский ландшафтный архитектор, крупнейший представитель системы английского (пейзажного) парка, которая господствовала в Европе до середины ХIХ века.


[Закрыть]. Несколько подъездных дорог петляют по рельефу местности, то пряча от взора, то открывая ему вид на замок. Ближние и дальние панорамы созданы искусной планировкой; куда ни глянь – всюду экзотические деревья, прелестные аллеи и декоративные причудливые строения, направляющие взгляд на особо примечательные пейзажи. Это – свой собственный мир, и даже в наши дни посетителей поражает сильное чувство единого целого, которое составляют земля, замок и люди, живущие и работающие в нем.

Здание в его настоящем виде было построено для третьего эрла сэром Чарлзом Бэрри, архитектором парламентского комплекса. Это была грандиозная затея. Старый кирпичный господский дом елизаветинских времен был переделан в особняк в георгианском стиле в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого века, но все это предстояло полностью преобразовать. Первый камень нового здания был заложен в 1842 году. Для завершения работ потребовалось двенадцать лет, и отныне замок Хайклир, как он теперь именовался, господствовал над окрестностями. Это было величественное строение, исполненное важности и достоинства, не выглядевшее разросшимся со временем за счет пристроек и состряпанных на скорую руку переделок. Оно во всей своей полноте выражало целостность архитектурного видения. Башенки в готическом стиле стали последним криком моды, когда ранневикторианская архитектура подпала под воздействие Средневековья в результате отторжения классицизма восемнадцатого века. Основным намерением при постройке здания было впечатлить посетителей статусом хозяина и хорошим вкусом строителей. Замок источал дух мужественности, демонстрируя эстетический подход, который отдавал предпочтение солидному стилю и взмывающей вверх громадине, а не услаждающей взор приятности.

Альмина и ее мать частенько наносили визиты в загородное поместье Альфреда де Ротшильда, Хэлтон-Хаус в Бакингемшире, постройка которого была закончена в 1888 году. Хэлтон опять-таки имел совершенно другой стиль: настоящая барочная фантазия, причем настолько буйная, что явилась воплощением «le style Rotschild» [12]12
  Стиль Ротшильда ( фр.).


[Закрыть], названного так с некоторым пренебрежением. Теперь, глядя на Хайклир, молодая женщина должна была осознать одно: хотя замок был всего на пятьдесят лет старше Хэлтон-Хауса, его земли и окружение, великолепная башня цвета меда из батского камня представляли собой воплощение английской традиции, совершенно отличной от всего, что ей довелось видеть ранее.

Много лет назад, в октябре 1866 года, один чрезвычайно знаменитый посетитель, проезжавший через парк, пришел в такой восторг, что на подступах к замку воскликнул: «Как живописно, как живописно!»

Бенджамин Дизраэли, который в то время был министром финансов, а позднее дважды дорос до премьер-министра, приехал в Хайклир с Пэддингтонского вокзала на специальном поезде. Его встретили и провезли в экипаже мимо домика привратника Лондон-лодж, арка ворот которого поддерживается классическими колоннами и увенчана гербом Карнарвонов. Дизраэли, закутанный в пледы для защиты от осеннего холода, минуя рододендроновые рощи и развесистые полуторавековые ливанские кедры, смотрел вокруг в полном восхищении. Каждый вид, открывавшийся перед ним, захватывал. Когда путь пролегал мимо храма Дианы над озером Дансмер, башенки замка, находившегося на расстоянии мили, уже выглядывали поверх деревьев. Перед поворотом на подъездную дорогу к зданию Дизраэли обратил внимание на изогнутую средневековую изгородь оленьего заповедника. Кэпебилити Браун приложил немало усилий к созданию последнего участка подъездной дороги. Замок возникал наискосок от приезжего и, таким образом, казался больше, нежели на самом деле, и впечатлял еще сильнее. Пейзаж сам по себе создавал столь романтическое настроение, располагающее к творческой деятельности, что на следующий день Дизраэли и хозяин замка, четвертый лорд Карнарвон, предприняли чрезвычайно приятную прогулку по территории, залитой ослепительным солнечным светом, обсуждая государственные дела.

Четвертый эрл, отец мужа Альмины, пребывал в политике около сорока лет. Ко времени визита Дизраэли он занимал пост министра по делам колоний, должность, которая отвечала его страстной любви к путешествиям и заставила посетить Австралию, Южную Африку, Канаду, Египет и Новую Гвинею. Эрл уделял много времени путешествиям на своей яхте, а также многочисленным кратковременным миссиям по государственным делам в Европе. Он обладал пытливым умом и был одним из выдающихся знатоков классики, переводя как Гомера и Эсхила, так и Данте. В итоге этот политический деятель служил в составе трех правительств консерваторов. Его назначали государственным секретарем по делам колоний сначала лорд Дерби, затем Дизраэли, после чего лорд Солсбери произвел его в лорда-наместника Ирландии. Он приобрел отличную репутацию за свое трудолюбие, дотошность и принципиальность и дважды подавал в отставку со своего поста: один раз – отвергая подход Дизраэли к решению проблем Востока, а в другой – из-за остроты англо-иранской конфронтации.

Четвертый эрл и его супруга-графиня первыми ввели в обиход, – что вскоре стало модной тенденцией, – традицию устраивать приемы в знатных домах по уик-эндам. Они представляли собой не только светские собрания, но и благоприятную возможность для налаживания связей, так что благодаря видной роли эрла в общественной жизни Хайклир стал одним из центров власти.

Четвертому лорду Карнарвону выпала удача жениться на женщине, оказавшейся идеальной женой политика. Леди Эвелин была дочерью эрла Честерфилда, и пара обвенчалась в Вестминстерском аббатстве в сентябре 1861 года – впервые за много веков подобной чести была удостоена некоролевская чета. Искренняя, добрая, наделенная недюжинной сметливостью и чуткостью, леди Эвелин стала ценным приобретением для своего мужа. Приглашения в Хайклир рассылались политикам, государственным служащим, интеллектуалам и путешественникам. Гуляя по дорожкам парка или наслаждаясь отличным бренди и сигарами в курительной комнате, можно было обменяться опытом или найти благоприятные решения с большей легкостью, нежели в промозглой атмосфере Вестминстера.

У супружеской пары родилось четверо детей: Уинифрид, появившаяся на свет в 1864-м, Джордж Эдвард, сын и наследник, который впоследствии женится на Альмине, родившийся за четыре месяца до визита Дизраэли, и еще две дочери. Маргарет увидела свет в 1870 году, а Виктория – 30 декабря 1874-го.

Леди Карнарвон так и не оправилась после четвертых родов. Она прожила несколько дней, в течение которых королева Виктория постоянно справлялась о ее здоровье и состоянии ребенка. После кончины своего возлюбленного принца-консорта Виктория уже четырнадцать лет жила почти в полном затворничестве, но оставалась в курсе жизни друзей, и, услышав, что леди Карнарвон вряд ли выживет, ее величество выразила желание стать крестной матерью младенца.

После кратковременного улучшения Эвелин скончалась 25 января 1875 года. Ее муж был убит горем так же, как и ее мать, не отходившая от постели дочери в течение всей болезни. Дневники ее невестки, леди Портсмут, содержат горестное описание мужества и спокойствия умиравшей Эвелин. «Как болит мое сердце», – писала она. Гроб с телом леди Карнарвон выставили в библиотеке Хайклира, а затем погребли в семейной часовне на окраине парка.

Это стало тяжелой потерей для всей семьи. Рождение детей являлось опасным делом, и никто не был защищен от этого риска, невзирая на доступ к наилучшему лечению. Уинифрид исполнилось десять лет, Джорджу (по традиции известному под кличкой Порчи, производной от его титула сына эрла, лорд Порчестер) – восемь лет, Маргарет – четыре года, а Виктории всего три недели, когда их мать отошла в мир иной. Хотя в аристократических семьях о детях заботилась в первую очередь нянька, леди Карнарвон очень любили, и сердца ее детей были разбиты. После ее смерти их передавали то одной любящей, но престарелой тетушке, то другой. Это несколько хаотическое воспитание создало особенно сильную привязанность между двумя старшими детьми. Потеря матери в столь юном возрасте, возможно, весьма способствовала эмоциональной сдержанности пятого эрла, позже замеченной его сыном.

На некоторое время вечера по уик-эндам прекратились, а Хайклир и семья Карнарвонов облачились в глубокий траур. В Англии девятнадцатого века существовал строгий этикет, регламентировавший траур, особенно в свете решения королевы удалиться от общественной жизни после кончины принца Альберта в декабре 1861 года. Надлежало облачиться в особые наряды и ожидалось, что пережившие утрату отойдут от светской жизни. Вдовец должен был до года носить черный фрак, а дети – траурную одежду по меньшей мере шесть месяцев, чтобы почтить память усопшего родителя. Даже слугам вменялось ношение черных повязок. Ни одна дама или джентльмен не могли посещать – уж не говоря о том, чтобы устраивать, – балы хотя бы год после смерти близкого члена семьи.

Но в конце концов четвертый эрл решил, что пора продолжить полнокровную жизнь. В 1878 году он посетил родственников в замке Грейстоук в Озерном крае и обнаружил дом, звеневший смехом и болтовней. Должно быть, душа его воскресла к новой жизни, и он сделал предложение руки и сердца своей двоюродной сестре Элизабет (Элси) Хауэрд, двадцати двух лет от роду и на четверть века моложе его. За двенадцать лет счастливого брака у них родились два сына, Обри и Мервин. Приятельница лорда Карнарвона, леди Филлимор, писала своему мужу: «Эти двое счастливы вместе и излучают вокруг себя солнечный свет».

Нет никакого сомнения, что детство и отрочество детей значительно облегчило появление мачехи, с которой они были близки до конца ее жизни. Элси обладала явными задатками хорошей матери, и благодаря ее присутствию в Хайклире Порчи, всегда бывший болезненным ребенком, обрел нечто постоянное, что можно было назвать домом. Сам замок также возобновил свою роль как центр политической и общественной жизни.

Если Элси потакала детям, то отец Порчи совершенно недвусмысленно считал, что дисциплина и прилежание первоочередные желательные качества молодого джентльмена, которому суждено унаследовать существенные обязанности. Четвертый эрл любил розыгрыши, но и стремился служить обществу как в Хайклире, так и в министерстве. Он ожидал от своего сына усердной работы. «Хорошее образование является наилучшим наследством, которое мы можем дать своим детям», – заявил он.

Но, проявив любовь к книгам и чтению, его «величайшей утехе», Порчи не унаследовал прилежание отца в учебе. Юноша рано покинул Итон, какое-то время подумывал о военной карьере, но, не пройдя по медицинским показателям, отправился путешествовать по свету. К счастью, отец был щедр, обладал широким взглядом на вещи и понимал его беспокойный дух, поскольку сам был заядлым путешественником. Четвертого эрла временами огорчала бесшабашность сына, но он ценил его природную сообразительность и пытливый ум; в любом случае Порчи продолжал получать какое-то образование, поскольку вместе с ним постоянно находился наставник. Наследник титула неплохо владел французским и немецким языками, так же как и классическими, к тому же изучал математику, музыку и историю.

Двумя годами позже он поступил в колледж Святой Троицы Кембриджского университета и первым делом предложил соскрести краску со стен в своей комнате, чтобы обнажить находящиеся под ней оригинальные деревянные панели. Ему нравились антикварные магазины, он чаще появлялся на бегах в Ньюмаркете, чем в библиотеке. Молодой человек проучился два года, пока не купил стадесятифутовую яхту «Афродита», и отплыл из Виго к островам Зеленого мыса, из Вест-Индии в Рио. Он прослушал итальянскую оперу в Буэнос-Айресе, и его убедили не возвращаться через Магелланов пролив, слишком опасный в это время года. Его следующее путешествие состоялось в Южную Африку, где Порчи охотился на слонов и испытал ужасное потрясение, когда слон, преследуя его, загнал на дерево.

Он много читал о странах, которые посетил и узнал, исходив вдоль и поперек, и воспитал в себе терпение, самостоятельность и выдержку. Особенности жизни в море означали, что он должен быть членом команды, готовым встать у руля, если капитан мечется в горячке, или ассистировать хирургу во время операции на борту. Порчи обычно проводил лето в городе, посещая оперу, затем охотился в Бретби в Ноттингемшире, еще одном поместье Карнарвонов, или Хайклире, где пребывал часть осени перед отъездом в путешествие. Он равным образом коллекционировал книги, картины и знакомых. Невзирая на озабоченность семьи по поводу его нежелания заняться делом, наследник был избалован до мозга костей.

Это восхитительное времяпрепровождение было прервано смертью четвертого эрла в июне 1890 года в его доме на Портман-сквер в Лондоне. Порчи успел вернуться из путешествия в Австралию и Японию как раз вовремя, чтобы побыть у смертного одра отца. Здоровье эрла неуклонно ухудшалось с 1889 года, и друзья из всех слоев общества были тронуты его терпением. Говорили, что он наделен гениальным даром дружбы. Генерал сэр Артур Хардинг, старый приятель и ветеран Крымской войны, писал о нем: «Лорд Карнарвон был одним из величайших джентльменов, которых мне довелось когда-либо встречать, и хотя завоевать его доверие было непросто, если это удавалось, он раскрывал его в полной мере».

Гроб с телом привезли из Лондона и выставили в библиотеке, как это было с его первой женой. Леди Портсмут вспоминала, что «пустили специальный поезд из Лондона, чтобы привезти и увезти королеву [Викторию] и принца [Уэльского] в часовню на отпевание. Каноник Линдон прекрасно провел службу… Мне иногда казалось, что я пребываю во сне, но его последние слова были “очень счастлив”».

После его кончины осталось шестеро детей. Прямой наследник, Джордж, лорд Порчестер, теперь стал пятым эрлом Карнарвоном.

Наследование титула совершенно не означало немедленного изменения в образе жизни сына. После похорон отца и оглашения завещания лорд Карнарвон вновь пустился в путешествия, оставив Элси с Обри, Мервином и двумя младшими сестрами, Маргарет и Викторией (известной также под именем Вера). Они жили, перемещаясь между Хайклиром, Бретби в Ноттингемшире, Лондоне, собственным поместьем Элси Теварсал и виллой в Портофино, в Италии, которую четвертый эрл оставил своей вдове.

Уинифрид, старшая сестра лорда Карнарвона, только что вышла замуж за будущего лорда Бургклира. Леди Портсмут записала в своем дневнике: «Дорогая Уинифрид помолвлена с мистером Гербертом Гарднером – к сожалению – побочным сыном покойного лорда Гарднера, но если он будет заботиться о ней и обладает высокими принципами и добрым нравом, то чего же больше, – она такое милое дитя, и я желаю ей счастья».

Отец лорда Карнарвона был разумным, а также успешным человеком и обеспечил финансовое благополучие семьи. Поместья хорошо управлялись доверенным персоналом; ничто не удерживало нового эрла дома вопреки его вкусам и наклонностям.

Лорд Карнарвон, несомненно, любил своего отца – всю свою жизнь он говорил о нем с теплотой и уважением, – но как только все было улажено, а приличия соблюдены, он без колебаний принял наследство и повысил уровень своего и так роскошного образа жизни: еще больше путешествий, покупок антиквариата и всего прочего. Его поездка в Египет в 1889 году оказалась особенно затратной, ибо зажгла в нем пожизненную страсть, оказавшуюся весьма дорогостоящей.

Три года спустя он если и не разорился, то погряз в долгах. Яхты, редкие книги и сокровища искусства не достаются даром, к тому же расходы на содержание замка Хайклир и особняка в Лондоне на Беркли-сквер были значительными. Он являлся обладателем ста пятидесяти тысяч фунтов: крупная сумма, но не из ряда вон выходящая для молодого человека его класса в то время. Принц Уэльский оказался самым безденежным, но и самым экстравагантным из всех, сделав нормой жизнь совершенно не по средствам. Лорд Карнарвон был беспечным, однако вовсе не бесшабашным. В конце концов, он пошел в отца и знал, что ему вменено в обязанность защищать патриархальный – в основе своей феодальный – образ жизни, все еще существовавший в Хайклире. От него зависели целые семьи; и в любом случае этот аристократ не желал терять родные пенаты. Настало время искать путь для обеспечения своего финансового будущего.

3
Альмина-дебютантка

В августе 1893 года, через три месяца после представления Альмины при королевском дворе, она встретилась с лордом Карнарвоном, когда оба были приглашены Альфредом де Ротшильдом в Хэлтон-хаус на один из вечеров в уик-энд. Сэр Альфред был чрезвычайно привержен склонности принимать гостей самым ослепительным образом. Он, вне всякого сомнения, с удовольствием приветствовал лорда Карнарвона, отличного стрелка и сущий кладезь занимательных историй о путешествиях, а также обладателя одного из высших титулов и крупнейших поместий в стране.

Изнемогая под тяжким бременем долгов, пятый эрл, похоже, пришел к заключению: жениться на бесприданнице – вещь неразумная. И его внимание привлекла Альмина, окруженная слухами о ее связях с Ротшильдами.

Возможно, молодые люди впервые встретились 10 июля в Букингемском дворце на придворном балу, который Альмина посетила со своей теткой, леди Джулией и двоюродным братом. Этим событием открывался сезон дебютанток, и на нем присутствовали девушки, все впервые выходящие в высший свет, так же как, собственно говоря, каждый герцог, маркиз и эрл страны. Если учесть, что Альмине вряд ли улыбалась возможность получить приглашение на любое другое крупное светское празднество, устраиваемое кем-то из знати, это было практически ее единственным шансом привлечь внимание поклонника из сливок общества. Она не потратила его впустую.

Гардероб девушки на этот сезон был тщательно подобран после скрупулезных совещаний с матерью и теткой. Альмина увлекалась модой и, к счастью, располагала средствами на покупку самых изысканных платьев, шляп и драгоценностей. Существовали строгие правила относительно подобающих туалетов для каждого случая, а потому ее бальное платье должно было быть белым и относительно скупо украшенным, с минимальным количеством драгоценностей и перчатками почти до плеч. Консуэло Вандербильт, американская наследница, сочетавшаяся браком с герцогом Мальборо через шесть месяцев после свадьбы Альмины, была шокирована, явившись в Лондон в качестве дебютантки и будучи уже представленной в Париже. Во Франции девушки облачались в скромные платья, в то время как в Англии считалось общепринятым более низкое декольте, дабы сильнее обнажить плечи.

Во дворце присутствовали сотни дебютанток, и все они нервно осознавали, что выставлены напоказ, и жаждали повстречать прекрасного холостого мужчину. Они сидели со своими наперсницами, вооруженные бальными карточками – маленькой записной книжкой, в которую молодой человек мог занести свое имя рядом с вальсом или полькой. Это было мероприятие с высокой, но тонко завуалированной конкуренцией, способное определить судьбу девушки на всю жизнь.

Альмина была чрезвычайно прелестна, с красивой осанкой, – этакая маленькая куколка из дрезденского фарфора. И обладала всем тем грациозным шармом, который придала ей жизнь в Париже, признанной столице утонченной элегантности и роскошного декаданса. Лорд Карнарвон, должно быть, заметил ее, когда она танцевала, и отправился прямо к ней. Альмина же оказалась твердым орешком, совершенно не склонным к восторженным фантазиям, но ее сердце, надо полагать, дрогнуло, когда девушка опустилась в реверансе перед эрлом. За сим, возможно, последовал короткий разговор, приглашение на танец или даже на два, но не более того. Этого хватило, чтобы молодые люди очаровали друг друга. Покинув той ночью Букингемский дворец, Альмина была в восторге от только что встреченного молодого человека. Конечно, ей оставалось лишь ждать, что может из этого выйти. Милая барышня могла больше никогда ничего не услышать о лорде Карнарвоне. Но эрла задела за живое привлекательная девушка, и он наверняка знал, что, кроме шарма, красоты и живости, Альмина имеет друзей в самых состоятельных кругах Лондона.

Если молодой человек с хорошими данными искал значительного приданого, то его внимание, естественно, привлекали сказочно богатые финансисты, нажившие огромные состояния во время спекуляций 1860-х. Викторианский период считается веком строгой нравственности и чопорного поведения во всех сферах жизни, но он был также и эпохой материализма и бешеной самонадеянности. Империя расширялась, и вместе с ней росли британские коммерческие интересы. Головокружительные суммы денег делались в Сити людьми, готовыми предложить займы государству, «Вест-Индской компании» или даже отдельным предпринимателям. Одним из таких людей был сэр Альфред де Ротшильд, происходивший из семьи, которая вела дела в самом сердце финансирования британского имперского проекта в течение жизни двух поколений.

Отец Альфреда, барон Лайонел де Ротшильд, унаследовал состояние, накопленное за чрезвычайно короткое время его отцом, Натаном Майером де Ротшильдом. Натан приехал в Англию из Германии в 1798 году; за последующие тридцать лет он создал Ротшильдам репутацию первейших банкиров – инвесторов Европы. Барон Лайонел продолжил труды отца и в течение своей жизни предоставил британскому правительству займы примерно в сто шестьдесят миллионов фунтов, включая операцию 1876 года, когда он выдал четыре миллиона на покупку сорока процентов акций Суэцкого канала у египетского хедива [13]13
  Правитель Египта, в то время Измаил-паша.


[Закрыть]. Только на этой сделке оборотистый воротила получил чистый доход в размере ста тысяч фунтов. Его наследие отмечено блестящей прозорливостью и огромным влиянием: он стал первым евреем, которого допустили в палату общин в 1858 году, не вынуждая отказаться от собственной веры.

Альфред был вторым из трех сыновей Лайонела. Его старший брат Нэтти был произведен в пэры королевой Викторией в 1885 году, став первым евреем – членом палаты лордов, младший брат Леопольд больше интересовался скачками и состоял видным членом жокей-клуба. Альфред был трудолюбив, но любил и светскую жизнь. Он выступал в роли семейного банкира, хотя редко являлся на службу раньше обеденного часа. Альфред стал директором Банка Англии в двадцать шесть, и этот пост принадлежал ему в течение двадцати последующих лет. Когда в 1892 году британское правительство откомандировало его на международную финансовую конференцию, он был единственным финансистом, прибывшим туда с четырьмя лакеями, огромным количеством багажа и безукоризненной бутоньеркой.

Так что к тому времени, когда лорд Карнарвон в декабре 1892 года впервые отправился в Хэлтон-хаус, возможно, чтобы поохотиться, семья Ротшильдов состояла отнюдь не из изгоев общества. Их желание предоставить огромные деньги на службу короне вкупе с чрезвычайно щедрым участием в благотворительных делах означало, что они свои люди в обществе. Сэр Альфред всячески восхвалял социальную подвижность Викторианской эпохи.

Окончательно утвердила положение Альфреда его дружба с принцем Уэльским. Альфред получил воспитание английского джентльмена и стал близким другом принца в колледже Святой Троицы Кембриджского университета. У них обнаружилось удивительно много общего. Оба были немецкого происхождения [14]14
  И отец, Альберт, принц Саксен-Кобург, и мать принца Уэльского были этническими немцами.


[Закрыть], говорили на этом языке так же хорошо, как и на французском, и тем не менее являлись частью высшего английского общества. Они разделяли любовь к хорошей кухне, вину и жизни, исполненной удовольствий. Разница заключалась только в том, что Альфред в отличие от принца Уэльского мог это себе позволить.

Принца Берти, как его называла мать даже на шестом десятке, набожная и отошедшая от мирских дел королева Виктория держала в черном теле. Он периодически обращался в палату общин с прошением об увеличении денежного содержания, в обмен соглашаясь взять на себя некоторые обязанности, которые Виктория больше не стремилась выполнять. Мать постоянно докучала ему, ибо совершенно не доверяла сыну, невзирая на поддержку различных премьер-министров, включая Гладстона. Так что принц Уэльский не был перегружен работой и не имел достаточно средств для оплаты своих утех. Он постоянно испытывал крайнюю нужду в богатых друзьях, а Альфред был не только богат и чрезвычайно щедр, но и имел репутацию человека знающего, эстета, сибарита, остроумца и любителя элегантной одежды. Эта дружба не прекращалась в течение всей жизни принца Уэльского.

Фактически Альфреда больше недооценивала собственная семья, нежели окружающие, особенно жена старшего брата Эмма, считавшая его фривольным, подвластным прихотям и эксцентричным. Когда Альфред, никогда не состоявший в браке, завел роман с Мари Вумвелл, замужней женщиной, муж которой к тому же крал у ее семьи, ему выразили суровое неодобрение. Тот факт, что он обеспечивал Мари роскошное содержание в самом центре модного района Мейфэр и обожал ее ребенка, Альмину, рассматривался как еще одно доказательство неуважения к собственной семье.

Вопрос об истинном отце Альмины остается под вопросом, ибо когда девочка появилась на свет, Мари уже несколько лет проживала с Фредериком раздельно. Временами он появлялся в ее жизни. Мари и Альфред явно были близкими друзьями и любовниками, но ни в коем случае постоянно сложившейся парой.

Мари происходила из очень респектабельной среды. Ее отец являлся парижским финансистом, а мать родилась в состоятельной испанской семье. Девушка выросла в Париже, но проводила много времени в Англии. Две ее сестры удачно вышли замуж за титулованных английских джентльменов, но Мари повезло меньше. Фредерик Вумвелл был младшим сыном баронета, и на свадьбе присутствовали несколько видных представителей аристократии. Но этот джентльмен оказался дурным человеком, пьяницей и вором; хотя у Вумвелл был сын, также названный Фредом, суд вынес решение о раздельном проживании супругов, когда Мари стало невмоготу переносить проступки мужа. (Бесшабашный Фредерик в конце концов умер за шесть лет до замужества Альмины, таким образом избавив ее от дополнительных помех и дав возможность своему брату, сэру Джорджу Вумвеллу, занять его место в день свадьбы и передать девушку жениху.)

Когда Мари встретилась с Альфредом де Ротшильдом, она была чрезвычайно одинока. Все еще молодая и привлекательная женщина была доведена до крайности тем, что муж покрыл себя позором, а у нее осталось очень мало денег. Мари, должно быть, приводило в восторг общество человека, баловавшего ее с такой щедростью. Похоже, Альфред и Мари поддерживали хорошие отношения всю жизнь, но шанса вступить в брак не возникло даже после кончины Фреда Вумвелла, ибо Альфред не желал ни отказаться от свободы холостяка, ни жениться на католичке. Когда Мари родила дочь, Альфред просто не мог надышаться на нее, и хотя не признал ребенка официально, необычное имя Альмины, представлявшее собой сочетание родительских имен, хотя и зашифрованное, указывало на ее истинное происхождение. Ее мать всегда звали Мина, к этому были просто добавлены первые две буквы имени отца ребенка.

В последние годы девятнадцатого века отношение к амурным связям – по меньшей мере среди высших классов – было толерантным, если соблюдались приличия. Супружеская измена являлась меньшим злом, чем развод. Позор, даже для женщин, состоял не в самом проступке, а в его демонстрации. Хотя некоторые из Ротшильдов были вне себя от гнева (свидетельство, возможно, менее устойчивого положения в обществе), а Мари не принимали в высших слоях общества (не только из-за этой связи, но в основном поскольку ее муж впал в немилость), эти тесные отношения процветали в укромном уголке, на который предпочитали не смотреть и вежливо соглашались не замечать его существования.

Альмина получила домашнее воспитание от гувернантки, как это и было принято для девушек из верхних слоев среднего и высшего классов. Требовалось достичь хорошей начитанности и овладеть светским мастерством, нужным для «гостиной», что означало музыку, танцы, пение и рисование. Обычно туда входили также уроки французского языка, но Альмина уже бойко щебетала по-французски, поскольку выросла во французской семье.