Текст книги "Неестественные причины. Тайна Найтингейла"

Автор книги: Филлис Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

На ковер легла полоска света из прихожей. Элизабет Марли молча вошла в комнату – босая, в мерцающем в полутьме красном халате. Сев в кресло напротив тетки, она вытянула ноги к камину, пряча лицо в тени.

– Я слышала, как вы вошли. Принести вам что-нибудь? Может, теплого молока?

Тон племянницы был нелюбезный, неуклюжий, как она сама, но предложение прозвучало неожиданно, и мисс Колтроп была тронута.

– Нет, спасибо, милая. Пойди ляг, а то простудишься. Я сама принесу тебе наверх попить.

Элизабет не шелохнулась. Мисс Колтроп снова бросилась на камин с кочергой наперевес, и на сей раз из пепла вырвался язык пламени, руки и лицо лизнуло желанное тепло.

– Ты благополучно довезла Сильвию до дому? Как она?

– Не очень хорошо, в общем, как всегда.

– После вашего отъезда я подумала, не лучше было бы настоять, чтобы она заночевала здесь. У нее был совсем больной вид. Напрасно мы оставили ее одну.

Элизабет пожала плечами.

– Я говорила ей, что до приезда новой компаньонки у нас есть свободная кровать и мы будем рады оказать ей гостеприимство, но она отказалась. Когда я попробовала настоять, Сильвия разнервничалась, и я от нее отстала. Ей ведь уже тридцать лет, верно? Не ребенок. Не могла же я ее заставить?

– Разумеется, нет. – Селия Колтроп склонялась к мнению, что племяннице не хотелось оставлять Сильвию в доме. По ее наблюдениям, большинство женщин проявляло к бедняжке меньше сочувствия, чем мужчины. Элизабет не делала из своей неприязни секрета.

– Что было после нашего отъезда?

– Ничего особенного. Кажется, Джейн Дэлглиш решила, что его могли убить ее топориком, который пропал три месяца назад.

– Инспектор Реклесс объяснил вам, что убийство совершено именно этим способом?

– Нет, но…

– Значит, мы по-прежнему не знаем, как он умер. Его могли умертвить дюжиной разных способов, а кисти отсечь позднее. По-моему, так оно и было. А то как же это сделать, пока жертва жива и в сознании? Инспектор Реклесс наверняка знает, так все произошло или как-то иначе. Верный признак – количество вытекшей крови. Кроме того, он должен даже без судмедэксперта знать время наступления смерти с точностью до часа.

– Он, должно быть, умер вечером во вторник, – произнесла Селия. – Во вторник с ним что-то стряслось. Морис ни за что не ушел бы из клуба просто так, никому ничего не сказав, чтобы переночевать неизвестно где. Он погиб вечером во вторник, когда мы с Сильвией находились в кино.

Она говорила уверенно. Раз ей хотелось, чтобы так было, значит, так должно быть. Мориса не стало вечером во вторник, а у нее на это время имелось твердое алиби.

– Надо же было Джастину и Оливеру оказаться в тот вечер в городе! Какая неудача! – продолжила Селия. – У них есть, конечно, алиби. Но все равно, как неудачно!

– Я во вторник вечером тоже была в Лондоне, – тихо промолвила Элизабет. – Я знаю, что вы хотите сказать: мне полагалось находиться в Кембридже, болеть и соблюдать постельный режим. Но меня подняли раньше, чем я вам рассказывала. Утром во вторник я первым скорым поездом доехала до станции «Ливерпуль-стрит». У меня был назначен ленч кое с кем, вы этого человека не знаете. Он из Кембриджа, но переселился в Лондон. На встречу он не пришел. Оставил сообщение – очень вежливое, что, мол, сожалеет и прочее… Жаль, ведь в том месте, где мы должны были встретиться, нас знают, и мне не доставило никакого удовольствия соболезнование метрдотеля. Я не удивилась. Все это не стоит выеденного яйца, просто не хочу, чтобы Оливер и Джастин сплетничали о моих делах. Реклессу я тоже не вижу причин все выкладывать, пусть сам выясняет.

«А мне ты все выложила!» – подумала Селия, испытав прилив счастья. Хорошо, что они сидели в полутьме и племянница не могла разглядеть выражение ее лица. Впервые Элизабет была с ней по-настоящему откровенна. Счастью сопутствовала мудрость. Справившись как с первым побуждением – утешить, так и со вторым – засыпать вопросами, она сказала:

– Не уверена, дорогая, что ты поступила разумно, проведя в Лондоне целый день. Ты пока недостаточно окрепла. Правда, тебе это не навредило. Чем ты занималась после ленча?

– Работала до вечера в Лондонской библиотеке, а потом отправилась в кино на сеанс хроники. Было уже поздно, и я решила переночевать в городе. Поела в «Лайонс» на Ковентри-стрит и сняла номер в отеле «Вальтер Скотт» в Блумсбери. Часть вечера я посвятила прогулке по Лондону. Забрала ключи и поднялась к себе в номер около одиннадцати часов.

– Значит, тебя опознает портье! И в «Лайонсе» тебя скорее всего запомнили. Но ты правильно сделала, что пока умолчала об этом. Это твое личное дело. Теперь надо подождать, пока не станет известно время смерти. Потом разберемся, что делать дальше.

Селии трудно было скрыть свое счастливое настроение. Именно этого ей всегда хотелось: беседовать с Элизабет, строить совместные планы. Ее просили, пусть окольным путем, нехотя, о поддержке и совете. Странно, что для их сближения потребовалась смерть Мориса…

– Я рада, что неудача со свиданием тебя не огорчила! – выпалила она. – Нынешние молодые люди понятия не имеют о хороших манерах. Не смог позвонить хотя бы накануне – изволь исхитриться и быть на месте вовремя. Теперь ты по крайней мере знаешь, с кем имеешь дело.

Племянница молча встала и направилась к двери.

– Я тебе чего-нибудь принесу! – крикнула Селия. – Попьем вместе у тебя в комнате. Я мигом! А ты ступай наверх и ложись.

– Мне ничего не нужно, благодарю.

– Ты же сказала, что хочешь чего-нибудь горячего. Нельзя ложиться на пустой желудок. Позволь, я что-нибудь тебе принесу, хотя бы теплого молока!

– Я иду спать. Хочу, чтобы меня не беспокоили.

Дверь закрылась. Не было слышно больше ни звука, даже шагов на лестнице, только шипение огня, тишина и одиночество ночи.

10

Утром Дэлглиша разбудил телефонный звонок. Видимо, тетя быстро сняла трубку, потому что звонки почти сразу прекратились, и он провел еще какое-то время в счастливом забытьи между сном и бодрствованием, таком приятном после хорошей ночи. Через полчаса телефон зазвонил опять, на сей раз громче и настойчивее. Адам широко распахнул глаза и увидел в прямоугольной раме окна голубизну с едва заметным горизонтальным разделением на море и небо. Все предвещало еще один чудесный осенний день. Он удивился времени на часах – 10.15. Надев халат и тапочки, Адам поспешил вниз – как раз вовремя, чтобы услышать, как тетя отвечает на телефонный звонок.

– Я скажу ему, инспектор, когда он проснется. Это срочно? Нет, просто у него отпуск… Уверена, он с радостью приедет к вам, как только позавтракает. До свидания.

Дэлглиш на мгновение прижался щекой к ее щеке – как всегда, гладкой и натянутой, как замшевая перчатка.

– Это Реклесс?

– Да. Говорит, что он в доме Сетона и будет рад, если ты составишь ему там компанию.

– А он не сообщил, в каком качестве? Предполагается, что я буду работать или любоваться его работой? А может, я подозреваемый?

– Подозреваемая – я, Адам. Это наверняка был мой топорик.

– Это не прошло мимо их внимания. Но все равно ты котируешься ниже большинства соседей. И уж конечно, уступаешь Дигби Сетону. Мы, полицейские, в душе простые люди. Мы бы предпочли сначала выяснить мотив, а потом произвести арест. Никакой мотив так не греет нам сердце, как ожидание наживы. Насколько я понимаю, Дигби – наследник своего сводного брата?

– Так принято считать. Два яйца или одно, Адам?

– Два, пожалуйста. Я сам послежу, а ты лучше сядь и расскажи. Я слышал два звонка. Кто звонил первым?

Тетя объяснила, что это был Р. Б. Синклер с приглашением их обоих на ужин воскресным вечером. Она обещала перезвонить. Дэлглиш, не сводивший взгляда со сковородки с яичницей, был заинтригован. Это было что-то новенькое! Он догадывался, что его тетка – частая гостья в «Прайори-Хаусе», но только не тогда, когда он отдыхает в «Пентландс». Предполагалось, что Р. Б. Синклер не наносит и не принимает визитов. Исключение делалось лишь для тети Джейн. Впрочем, о причине новшества было нетрудно догадаться. Синклеру хотелось поболтать об убийстве с единственным, от кого можно было ожидать профессионального суждения. То, что даже великий человек не чужд банального любопытства, бодрило и одновременно разочаровывало. Насильственная смерть оказывала хоть и мрачное, но завораживающее действие даже на этого убежденного беглеца от людской возни. Что ж, Дэлглиш непременно посетит этот ужин. Соблазн был слишком велик, чтобы ему воспротивиться. Он прожил достаточно, чтобы знать, что ничто так не освобождает от иллюзий, как знакомство со знаменитостью. Но встретиться с Р. Б. Синклером пожелал бы всякий, кто не чужд изящной словесности.

После завтрака Адам умылся, надел поверх свитера твидовый пиджак и застрял у двери, где находился внушительный выбор тростей, оставленных прежними гостями в качестве заложниц на случай счастливого возвращения. Трость у него в руках стала бы удачным дополнением в арсенале энергичного отдыхающего. Он выбрал прочное изделие из ясеня, взвесил его на руке и вернул в стойку, решив, что это будет, пожалуй, перебор. Крикнув тете «пока!», Адам зашагал поперек мыса. Быстрее всего было бы добраться до места на машине: свернуть на перекрестке направо, проехать примерно полмили по дороге на Саутуолд, а потом еще немного по удобному проселку до самого дома. Но Дэлглиш поступил вопреки разуму – пошел пешком. Все-таки он находился в отпуске, да и в зове инспектора не было срочности. Он заранее сочувствовал Реклессу: ничто так не раздражает и не удручает детектива, как неясность со степенью ответственности. Хотя какая, собственно, неясность? Расследование вел Реклесс, и точка. Даже если бы главный констебль графства решил просить о помощи Скотланд-Ярд, вероятность того, что обратились бы именно к Дэлглишу, была очень мала: слишком велика была его личная вовлеченность. Да и Реклессу не понравилось бы работать под постоянным надзором, особенно если надзирающий имеет репутацию Дэлглиша. Что ж, Реклессу не повезло; но Адаму повезло еще меньше. Конец его надеждам на простой отдых в приятном одиночестве, на неделю блаженства в нетребовательном покое, который почти без усилий с его стороны подлечил бы ему нервы и решил его личные проблемы. Похоже, этот план изначально был непродуманным, покоился на его усталости, потребности в бегстве. Однако было обидно, что план рухнул так быстро. Вмешиваться в расследование он был склонен так же мало, как Реклесс – просить его помощи. Без тактичных телефонных переговоров со Скотланд-Ярдом, конечно, не обойтись. Всем будет понятно, что знакомство Дэлглиша с Монксмиром и с вовлеченными в дело людьми инспектору очень пригодится. В этих рамках содействие полиции – долг всякого гражданина. Но если Реклесс воображает, будто Дэлглиш мечтает принять участие в расследовании, то его быстро постигнет разочарование.

Не наслаждаться прелестью дня было невозможно, и раздражение Дэлглиша исчезло. Весь мыс был залит желтым теплом осеннего солнца. Дул свежий, бодрящий бриз. Дэлглиш упруго шагал по плотному песку тропинки, то петлявшей среди утесника и вереска, то уходившей под толстые корявые ветви боярышника, образовывавшего череду маленьких тоннелей, куда не проникал свет и где тропинка сужалась до полоски песка. Перед глазами почти непрерывно простиралось море, пока его не заслонили серые стены «Прайори-Хауса». На юг квадратный дом в ста ярдах от края скалы был обращен высокой стеной, с севера его прикрывал еловый заслон. В темноте дом выглядел мрачновато, негостеприимно, еще более уединенно. Дэлглиш подумал, что если Синклер жаждал изоляции, то лучшего места ему было не найти при всем старании. Много ли времени пройдет, прежде чем инспектор Реклесс нарушит его уединение своими вопросами? Вряд ли надолго останется тайной частная лестница, связывающая его владения с пляжем. Если считать, что тело отнесли в лодку, а не лодка плыла немалое расстояние за телом, то его должны были нести вниз одним из трех путей. Другой возможности не существовало. Самый очевидный путь – улочка Таннерс-лейн перед коттеджем Сильвии Кедж. Поскольку шлюпку нашли именно внизу Таннерс-лейн, этот путь был наиболее прямым. Второй возможностью являлся крутой песчаный склон от коттеджа «Пентландс» до кромки моря. Воспользоваться ею даже при свете дня было бы затруднительно, а ночью опасно даже для опытных и ничем не отягощенных людей. Дэлглиш не мог представить, чтобы убийца так рисковал. Его тетка, даже не слыша шума двигателя вдали, все равно знала бы, что кто-то проходит мимо ее коттеджа. Люди, живущие в одиночестве, в уединенном месте, быстро различают непривычные ночные звуки. Тетя Джейн никогда не отличалась любопытством, птичьи привычки всегда интересовали ее больше, чем людские. Но даже она вряд ли осталась бы безучастной к проносу мимо ее дверей мертвого тела. И еще одна проблема: как пронести труп еще полмили по берегу? Разве что убийца присыпал его песочком, сходил за лодкой и вернулся в ней… Но это увеличило бы риск, да и избавиться от следов от трупа на песке нелегко. А главное, тогда на шлюпке должны быть весла и уключины. Оставалось проверить, учел ли это Реклесс.

Имелся и третий путь на пляж – по лестнице от дома Синклера. От места, где ее ступеньки достигали пляжа, до Таннерс-лейн оставалась полусотня ярдов. Лестница упиралась в закрытую бухточку. Скалы, выщербленные волнами, образовывали там мягкую дугу и были выше, чем в других местах. Это была единственная точка на всем пляже, где убийца – если таковой существовал – мог кромсать труп, не опасаясь, что его увидят с севера или с юга. Только при том маловероятном условии, что кто-нибудь из местных жителей вздумал бы пройтись по берегу, существовала опасность быть замеченным; но обитатели этих мест не гуляли в одиночку вдоль моря после наступления темноты.

Дэлглиш миновал «Прайори-Хаус» и очутился в буковой рощице, через которую тянулась дорожка к Таннерс-лейн. Земля была усеяна опавшими листьями, сквозь решетку голых ветвей проглядывала голубизна – то ли морская, то ли небесная. Рощу огораживал низкий забор, за ним стоял приземистый коттедж из красного кирпича, в котором Сильвия Кедж жила после смерти матери. Строение было уродливое – примитивный, как кукольный домик, квадрат с четырьмя плотно занавешенными оконцами. Калитку и входную дверь расширили – предположительно, чтобы проходило инвалидное кресло, но это не облагородило пропорции дома. Попыток как-то украсить его не наблюдалось. Крохотный садик перед фасадом представлял собой клочок голой земли, разделенный надвое гравийной дорожкой; двери и оконные рамы были густо выкрашены казенной бурой краской. Дэлглиш предполагал, что здесь из поколения в поколение проживали дубильщики, каждый строил себе жилище выше дома предшественника, но и оно сползало вниз по склону или сметалось штормовым ветром. Прочный красный куб сложили уже в двадцатом веке, и ему были не страшны самые жестокие шторма. Дэлглиш распахнул калитку и зашагал к дому. Раздались чьи-то шаги: он находился здесь не один. Из-за угла дома показалась Элизабет Марли. Без смущения окинув Дэлглиша холодным взглядом, она произнесла:

– Ах, это вы! То-то я слышу, кто-то рыщет. Что вы хотите?

– Ничего. Такая уж у меня рыскающая натура. А вы, полагаю, искали мисс Кедж?

– Сильвии нет дома. Я думала, она в своей темной комнатенке сзади, но ее и там не оказалось. Меня прислала тетка. Ей понадобилось выяснить, в порядке ли Сильвия после вчерашней встряски. Она хочет, чтобы Сильвия пришла для диктовки, прежде чем ее перехватит Оливер Лэтэм или Джастин. На мисс Кедж будет большой спрос, и я не сомневаюсь, что она не подкачает. Им всем нравится иметь личного секретаря, берущего по два шиллинга за тысячу слов, при их копирке.

– Сетон тоже платил ей так мало? Почему же она не ушла?

– Сильвия была предана ему – или делала вид. Полагаю, у нее имелись свои причины не уходить. Все-таки ей было бы нелегко найти квартиру в городе. Любопытно, что ей причитается по завещанию? Так или иначе, ей нравилось слыть преданной работящей помощницей, которая с радостью перешла бы к моей тетушке, но вот беда, это оставило бы бедного мистера Сетона безутешным… Моя тетушка ничего этого не замечает. Где ей, при ее умишке…

– Как я погляжу, у вас есть четкое мнение о каждом из нас. Не хотите же вы сказать, что кто-то убил Мориса Сетона, чтобы заполучить его машинистку-стенографистку?

Ее тяжелое лицо пошло пятнами от злости.

– Мне наплевать, кто его убил и почему! Знаю только, что это не Дигби Сетон. Я же встречала его в среду вечером на станции. Если вас интересует, где он находился вечером во вторник, то я вам отвечу. Он рассказал мне об этом, пока я его везла. С одиннадцати часов Дигби сидел взаперти в полицейском участке. Его арестовали за пьяный вид и утром в среду повели к мировому судье. Значит, он счастливчик: с одиннадцати вечера вторника почти до полудня среды находился под арестом. Разрушьте это алиби, если сумеете, старший инспектор.

Дэлглиш ограничился указанием на то, что разрушать алиби – обязанность Реклесса, а не его. Элизабет молча пожала плечами, спрятала кулаки в карманы жакета и пинком распахнула калитку коттеджа «Дубильщик». Они молча шли вверх по тропинке, потом она неожиданно произнесла:

– Думаю, тело тащили вниз, к морю, прямо здесь. Это самый простой спуск к тому месту, к которому прибило шлюпку «Пеганка». Правда, последние сто ярдов убийце все равно пришлось тащить труп на себе: тут слишком узко для машины, даже для мотоцикла. Наверное, он довез его в автомобиле до луга Коулза и оставил машину там. Теперь там копаются сыщики в штатском: проходя мимо, я видела, как они ищут следы шин. Им не позавидуешь: вчера вечером кто-то оставил ворота нараспашку, утром овцы разбрелись и все загадили.

Дэлглиш знал, что удивляться этому не приходится. Бен Коулз, возделывавший две сотни акров бесплодной земли к востоку от дороги на Данвич, все никак не мог собраться починить ворота, и его овцы часто паслись на Таннерс-лейн, как на собственном лугу. В туристический сезон там царил хаос: блеющее стадо не давало проехать автомобилистам, и те отчаянно гудели, прокладывая себе дорогу. Впрочем, распахнутые ворота многим были только на руку; овцы Коулза в своей счастливой беззаботности продолжали давнюю традицию. Было известно, что во времена контрабанды табуны каждую ночь гоняли по овечьим тропам, пересекавшим Уэстлтонские болота, но к моменту утреннего осмотра акцизными чиновниками все следы конских копыт оказывались стертыми.

Вместе они дошли до изгороди, за которой находилась северная часть мыса Монксмир. Дэлглиш открыл рот, чтобы попрощаться, как вдруг Элизабет выпалила:

– Вы, наверное, считаете меня неблагодарной стервой? Конечно, она меня содержит: дает четыреста фунтов в год вдобавок к стипендии. Полагаю, вам это известно, как большинству здесь.

Спрашивать, о ком это она, было излишне. Дэлглиш мог бы ответить, что Селия Колтроп не из тех, кто позволяет своей щедрости остаться незамеченной. Но его удивила сумма. Мисс Колтроп не делала секрета из отсутствия у нее частного дохода. «Я такая бедная! – любила повторять она. – Рабочая лошадка! Из сил выбиваюсь, чтобы заработать каждое пенни…» Никто не считал, правда, что ей не хватает денег. Ее книги хорошо расходились, и работала она много, даже очень, по стандартам Лэтэма или Брайса, склонных предположить, что дорогой Селии достаточно устроиться в удобном кресле с магнитофоном – и ее кошмарный вымысел хлынет рекой, принося незаслуженно высокий доход. К книгам Селии легко было относиться с пренебрежением. Но если покупаешь чужую приязнь, а цена даже неохотного терпения – кембриджское образование и четыреста фунтов стерлингов в год, то трудиться приходится не поднимая головы. Каждые полгода по роману, раз в неделю – отрывок для журнала «Дом и очаг»; непременное участие, лишь только ее агенту удастся ей это устроить, в нескончаемых скучных толковищах по телевизору; рассказики под псевдонимами в женских журнальчиках; любезные появления на церковных базарах – бесплатная реклама с платным чаем. Дэлглиш не мог не пожалеть Селию. Ее тщеславие и показное хвастовство, вызывавшие у Лэтэма и Брайса презрительный смех, вдруг предстали жалкой необходимостью одинокой жизни, в которой не на кого опереться. Он не знал, действительно ли Морис Сетон был ей небезразличен. Упомянул ли о ней Сетон в своем завещании, тоже пока оставалось загадкой.

Элизабет Марли как будто не торопилась расставаться с ним, а расстаться с ней самому было бы невежливо, да и нелегко при ее упорстве. Ему было привычно выслушивать признания, это являлось неотъемлемой частью его ремесла. Но сейчас Дэлглиш был не на службе, к тому же знал, что те, кто сыплет признаниями, очень скоро начинают об этом жалеть. А главное, у него не было желания обсуждать Селию Колтроп с ее племянницей. Он надеялся, что Элизабет не станет провожать его до дома Сетона. По ее виду нетрудно было понять, на что идет хотя бы часть теткиных щедрот – целых четырехсот фунтов. Элизабет была в жакете из натуральной кожи с меховой оторочкой, плиссированной юбке из тонкого твида, прочных, но изящных туфлях. Он припомнил слова Оливера Лэтэма: «У Элизабет Марли страсть к деньгам. Как это обаятельно для возраста, когда все мы изо всех сил притворяемся, будто выше презренного металла!»

Она оперлась на изгородь, преградив Адаму путь.

– Да, благодаря ей я попала в Кембридж. Если у вас есть ум, но ни денег, ни влияния, как у меня, вам это не по плечу. Там место для отличников, их встречают с распростертыми объятиями. Остальным надо учиться в правильной школе, нанять правильных репетиторов, иметь право написать в заявлении на прием правильное имя. Тетя обеспечила мне даже это. У нее настоящий талант использовать людей. Ей не страшно предстать вульгарной занудой, и это, конечно, все упрощает.

– Почему вы ее не любите? – спросил Дэлглиш.

– О, ничего личного! Хотя между нами мало общего, не правда ли? Дело в ее сочинениях: романы из рук вон плохи. Слава богу, у нас с тетей разные фамилии. Для Кембриджа характерна терпимость. Даже если бы она скупала краденое, притворяясь содержательницей борделя, там бровью бы не повели. Как и я. Но эта ее колонка! Вот что унизительно! Хуже даже ее книг. Знаете, что это за дрянь? – Она перешла на противный фальцет. – «Не поддавайся ему, милочка! Всем мужчинам подавай одно!»

На взгляд Дэлглиша, мужчины, включая его самого, нередко и вправду заслуживали подобного обвинения, но он решил промолчать. Почему-то вдруг почувствовал себя немолодым, уставшим, раздраженным. Адам не хотел и не ждал компании, и если его одиночество должно быть нарушено, предпочел бы более приятное сопровождение, чем эта сварливая, всем на свете недовольная юная особа. Дальнейшее ее нытье он не расслышал: Элизабет понизила голос, и слова унесло свежим ветерком. Адам уловил только завершение:

– … полная аморальность в истинном смысле слова: девственность как тщательно сберегаемая приманка для подходящих самцов. В наше-то время!

– Сам я тоже не слишком разделяю подобную точку зрения, – произнес Дэлглиш. – Но ваша тетка назвала бы меня, мужчину, заинтересованным лицом. Ее подход по крайней мере реалистичен. Вряд ли можно осуждать мисс Колтроп за то, что каждую неделю она разражается одним и тем же советом: читательницы ведь заваливают ее письмами, требуя именно его!

Она пожала плечами.

– Понятно, что ей приходится рассуждать традиционно. За честность ей указали бы на дверь. Но она, по-моему, уже забыла, что такое быть честной. Эта колонка нужна ей позарез. У нее нет денег, кроме тех, которые зарабатывает, а романы не могут продаваться бесконечно.

Дэлглиш уловил в ее голосе тревогу и заявил:

– Я бы на вашем месте не волновался. Продажи не упадут. Мисс Колтроп пишет о сексе. Вам не нравится упаковка, но сам продукт всегда будет пользоваться спросом. Полагаю, вашим четыремстам фунтам в ближайшие три года ничего не угрожает.

Ему показалось, будто Элизабет отвесит ему пощечину. Но она, как ни удивительно, всего лишь рассмеялась и отошла от изгороди.

– Я это заслужила. Нельзя относиться к себе чересчур серьезно. Простите за то, что утомила вас. Вы, наверное, направляетесь в «Сетон-Хаус»?

Дэлглиш кивнул и изъявил готовность передать что-нибудь на словах Сильвии Кедж, если она окажется там.

– Сильвии – ничего: зачем вам оказывать услугу моей тетушке? А Дигби передайте, что у нас для него всегда накрыт стол, пока все не уляжется, если он, конечно, захочет прийти. Сегодня это лишь холодное мясо и салат, так что он немного потеряет, если не придет. Вряд ли Дигби захочет зависеть от Сильвии, они ненавидят друг друга. Сразу предупреждаю, старший инспектор: не выдумывайте лишнего. Я не прочь подвезти Дигби до дому и покормить его денек-другой, но не более. Меня не привлекают гомосексуалисты.

– Я и не думал, что они вас привлекают, – отозвался Дэлглиш. Она покраснела и поспешно отвернулась. Побуждаемый всего лишь любопытством, он продолжил: – Но кое-что меня озадачивает. Когда Дигби позвонил вам, чтобы попросить встретить его в Саксмундхэме, откуда он знал, что вы не в Кембридже?

Элизабет оглянулась и без страха и смущения выдержала его взгляд. Вопрос ее даже не рассердил, наоборот, вызвал смех.

– Я как раз гадала, когда кто-нибудь сообразит спросить об этом. Надо было предвидеть, что это будете вы. Ответ прост: случайно я встретила Дигби во вторник утром в Лондоне, на станции подземки «Пиккадилли». Я ночевала в Лондоне одна, а значит, у меня, похоже, нет алиби… Вы скажете об этом инспектору Реклессу. Конечно, скажете!

– Нет, – ответил Дэлглиш. – Вы сообщите ему сами.

11

Морису Сетону повезло с архитектором, и его дом обладал всеми достоинствами хорошего жилища: на этом месте нельзя было представить ничего другого. Серые каменные стены высились над вереском в самом высоком месте мыса Монксмир, из окон открывался вид на север, на бухту Соул, и на юг, на болота, на птичий заповедник и дальше, до мыса Сейзуэлла. Сам дом был непритязательным и приятным, в форме буквы L, двухэтажным. До обрыва над морем от него оставалось всего полсотни ярдов. Вероятно, этим изящным стенам, как и бастиону Синклера, предстояло рано или поздно обрушиться в Северное море, но пока что они стояли. Скалы здесь были такими мощными и высокими, что создавали впечатление надежности. Длинная сторона буквы L была обращена на юго-восток и почти полностью состояла из окон с двойным остеклением, открывавшихся на мощенную камнем террасу. В этом месте Сетон приложил руку к планировке. Дэлглиш удивился бы, если бы архитектор сам установил на краях террасы резные вазы, в которых теперь чахли какие-то кустики, сломленные холодными ветрами суффолкского побережья, а над террасой подвесил опирающийся на низкие столбы козырек с выгравированной готическим шрифтом надписью «Seton House».

Даже без автомобиля на краю террасы Дэлглиш определил бы, что Реклесс в доме. Казалось, высокие окна от пола до потолка полны глаз. Дэлглиш потянул одну из створок и шагнул в гостиную.

Это было сродни выходу на сцену. Во всех углах длинного узкого помещения горели светильники, заменявшие рампу. Здесь царил современный стиль. Из центра комнаты на второй этаж вела винтовая лестница. Мебель – ультрамодная, функциональная, с виду дорогая – дополняла ощущение непостоянства и нереальности. Почти все пространство перед окнами занимало рабочее место хозяина – изощренный комплекс ящиков, полок и шкафов по бокам от письменного стола. Скорее всего Сетон дал здесь волю воображению, придумав этот символ своего статуса из светлого полированного дуба. На бледно-серых стенах висели две репродукции популярных картин Моне в простых рамах.

На появление Дэлглиша, вошедшего в заменяющее дверь окно, повернулись без тени улыбки четверо, сохранявшие неподвижность в разных ключевых точках, как актеры на сцене, принявшие заученные позы и ждущие подъема занавеса. Дигби Сетон лежал на диване посередине комнаты в розовато-лиловом халате из искусственного шелка поверх красной пижамы. Он сошел бы за героя-любовника, если бы не противоречащий этому амплуа серый эластичный бинт на голове, похожий на натянутую до бровей шапочку. Современный способ перевязки был эффективен, но никому не шел. Дэлглиш не удивился бы, если бы у Сетона был жар. Впрочем, его не выписали бы из больницы, а Реклесс, опытный сыщик и отнюдь не дурак, позвонил бы врачу с вопросом о допустимости допроса. Глаза Сетона были противоестественно ярки, щеки пламенели, как у клоуна на цирковой арене, сильно выделяясь на фоне серого дивана.

Инспектор Реклесс сидел за столом вместе с сержантом Кортни. При утреннем солнечном свете Дэлглиш впервые рассмотрел молодого человека и был приятно удивлен его обликом. У сержанта была честная открытая физиономия – такие смотрят с рекламных плакатов, убеждающих в достоинствах банковской карьеры для умных и целеустремленных молодых людей. Сержант Кортни сделал собственный выбор: поступил служить в полицию. При том настроении, которое было в тот момент у Дэлглиша, он был склонен счесть это просчетом.

Четвертый персонаж принадлежал сцене условно. Через открытую дверь в гостиную Дэлглиш увидел Сильвию Кедж, сидевшую у стола в инвалидном кресле. Перед ней располагался серебряный поднос, и она занималась натиранием вилок, проявляя мало энтузиазма, как статистка, знающая, что внимание публики привлечено не к ней. Сильвия подняла голову, и Дэлглиш заметил ее безрадостное лицо. Она продолжила полировать вилку. Дигби Сетон спустил с дивана ноги, подошел к двери и бесшумно закрыл. Никто из полицейских ничего не сказал.

– Извините, – буркнул Сетон. – Не хочу казаться грубияном, но от нее меня бросает в дрожь. Черт возьми, я же сказал, что заплачу ей те триста фунтов, которые ей оставил Морис! Слава богу, вы здесь, старший инспектор! Вы будете вести дело?

Худшее начало трудно было придумать.

– Ничего подобного, – ответил Дэлглиш. – Скотланд-Ярд совершенно ни при чем. Уверен, инспектор Реклесс уже объяснил вам, что главный – он.

Он чувствовал, что Реклесс заслужил этот фальшивый комплимент.

– Я думал, сложные убийства всегда расследует Скотланд-Ярд, – не унимался Сетон.

– Откуда у вас уверенность, что это убийство? – произнес Реклесс, медленно перебиравший бумаги на столе.

– А разве нет? Вот вы и скажите, раз вы специалисты. Что-то я не пойму, как бы Морис умудрился сам оттяпать себе руки. Одну еще ладно, но две? Если это не убийство, то что? Черт возьми, у вас тут знаток из Скотланд-Ярда!