Текст книги "Меридон (др.перевод)"
Автор книги: Филиппа Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
Я смотрела на них и страстно мечтала стать одной из них. Мечта эта была глупой, как и замысел Дэнди понравиться кому-нибудь из молодых сквайров. Но то была часть моей давней тоски о Доле, я мечтала о чистых простынях и тихой комнате. О тиканье хорошо смазанных часов и цветах в вазе. О запахе воска и виде из окна, за которым кто-то другой работал, согнув спину, на моей земле.
Мечты о Доле, ускользнувшие от меня в Уарминстере, вернулись, когда мы снова отправились в путь. Каждый день, пока мы ехали на восток, сперва в Хемпшир, а потом – в сторону Сассекса, мечты эти становились все сильнее. Я каждый вечер закрывала глаза и знала, что увижу на изнанке век высокую линию зеленых холмов, дорогу, белую от меловой грязи, россыпь домов вдоль единственной улицы. Дом священника напротив церкви, поросший папоротником бурый склон выгона, встающий за домами, и синее небо над всем этим.
Мне виделось, что я – такая же девушка, какой я была на самом деле, с буйными медными кудрями и зелеными глазами, со страстью к тому, чем она едва ли могла надеяться обладать. Однажды она приснилась мне лежащей с темноволосым парнем, и я проснулась, охваченная мучительным желанием, какого никогда не испытывала наяву.
Как-то раз я проснулась с криком, потому что мне приснилось, что она приказала убить своего отца и стояла с каменным лицом, открыв большую деревянную дверь, глядя, как его везли мимо на телеге с пробитой головой.
Дэнди потрясла меня за плечо и разбудила, спросила, что случилось, потом обняла и заслонила от Кейти, когда я сказала, что мне приснился Дол и сон был страшный. Что я должна ее остановить, эту девушку, которой была. Должна бежать к ней и сказать, чтобы не убивала отца.
Дэнди укачивала меня в объятиях, словно я младенец, и шептала, что Дола никто из нас не видел, никто о нем даже не слышал. Что та девушка – не я. Что я – Меридон, цыганка Меридон, объезжающая лошадей, девушка из балагана.
Я снова расплакалась и не сказала ей почему. Я плакала, потому что пропасть между мной и девушкой из сна была непреодолима.
Мне снился и другой сон. Не тот, от которого я проснулась с криком, а тот, что заставил меня ощутить одиночество и затосковать о матери, которую мы с Дэнди потеряли совсем маленькими. Она как-то смешалась у меня в голове с историей, которую нам рассказал Джек, историей о том, как он потерял мать – как она звала и звала, пока фургон уезжал от нее по дороге. Я точно знала, что моя мама не бежала за фургоном. Она была слишком больна, бедняжка, чтобы куда-то бежать. Я помнила ее лежащей на койке, по подушке были разбросаны густые черные волосы, такие же густые и черные, как у Дэнди. И она спрашивала па тревожным дрожащим голосом:
– Ты все сожжешь, когда я умру, да? Все. Все мои платья, все вещи? Так принято у моего народа. Скажи, что ты все сожжешь.
Он обещал. Но она знала, да и сам он знал, даже маленькая Дэнди и я знали, что он не совершит обряд, чтобы похоронить ее как женщину-роми. Он увез ее тело на тачке и сбросил в яму, где хоронили бедняков. Потом продал ее одежду, а не сжег ее, как обещал. Он сжег несколько тряпок, неловко, со стыдом на лице – то, что не смог продать. И пытался убедить нас с Дэнди, смотревших на него с ужасом, что он держит обещание, данное нашей умершей матери. Он был лжецом, бессовестным лжецом. Единственное обещание, которое он сдержал, касалось нитки и золотой застежки – он мне их отдал. Да и те отнял бы, если бы сумел.
Но я помнила не ее смерть. Не по той матери я горевала во сне.
Мне снилась гроза, высоко над головой, ночь, когда никто из тех, кто может закрыть ставни, не отважится выйти. Но на ветру под дождем была женщина. Дождь хлестал ее по голове, ноги ее были изрезаны острыми выступами в меловой почве, и она хромала, как нищенка, только вышедшая просить подаяние. Ноги у нее очень болели. Однако плакала она не от боли, а оттого, что под мышкой у нее был ребенок, которого она несла к реке, чтобы выбросить, как ублюдка, которого надо утопить. Но младенец под ее рукой был таким теплым, от грозы его защищал ее плащ. И она так любила ребенка, что не знала, как его бросить в холодную воду, в ревущий поток. Она спотыкалась и всхлипывала, чувствуя, как он тихо и доверчиво сопит у нее под мышкой.
Потом сон поплыл, как бывает, и показался фургон, вроде того, в котором я жила сейчас, похожий на все фургоны, которые я видела в жизни. И женщина, склоняющаяся с сиденья рядом с кучером и берущая младенца без единого слова.
А потом – вот тут-то, думаю, сон и переплелся с историей жены Роберта Гауера, звавшей его на дороге, – потом фургон тронулся, и женщина осталась позади. Часть ее сердца радовалась тому, что ребенка увозят из этих краев, прочь от дома. Но другая часть так тосковала о ребенке, что она невольно бежала, бежала на израненных кровоточащих ногах за качающимся фургоном и кричала, хотя ветер уносил ее слова:
– Ее зовут Сара! Сара…
Она кричала что-то еще, но ветер уносил ее слова, и женщина на козлах не повернулась.
И я проснулась в раннем, холодном сером свете с текущими по щекам слезами, словно горевала о матери, любившей меня и отдавшей чужим людям; отославшей меня, потому что для меня не было безопасного места дома.
15
Сны будили меня по ночам, просыпалась я уставшей. Роберт искоса смотрел на меня поверх черенка трубки и спрашивал, не больна ли я. Я отвечала: «Нет», – но чувствовала, что устала до мозга костей.
Я плохо спала, а мы проезжали графства, где за дичью следят, поэтому ели скудно. Хлеб, сыр и бекон; никакой тушеной дичи. Я тяжело работала. Тяжелее, чем когда-либо работала на па. По крайней мере, па иногда отдыхал, иногда несколько дней подряд ничего вообще не делал, уходил играть и пить, возвращался на неверных ногах, ни на что не годный. С Робертом мы работали в ровном ритме, работали и переезжали, и больше ничего.
Кейти держалась, работала и упражнялась, исполняла свои трюки. Но она чуть не падала после последнего вечернего представления. Особенно если мы работали в амбаре и она давала три представления в день. Она заваливалась в койку, едва сняв костюм. Я часто видела, как она и Дэнди спят голышом под одеялами, а их воздушные костюмы разложены на койках, потому что девушки слишком устали, чтобы сложить костюмы и убрать их в сундук.
А Дэнди вымоталась. Ей приходилось загонять их обоих на стойки, чтобы упражняться, когда трюки получались плохо, ей нужно было следить за номером не только как исполнителю, но и как наставнику. И оттачивать и оттачивать свое собственное мастерство. Еще долго после того, как Кейти и Джек, ругаясь от усталости, валились в сетку, Дэнди крутила наверху сальто в сторону пустой трапеции, падала в сетку и карабкалась – с пятки на носок, с пятки на носок – по лестнице, чтобы еще раз повторить трюк.
Я работала с лошадьми, задавала им корм и наливала воду на ночь, и шла в амбар, где слышалось треньканье сетки, чтобы уговаривать Дэнди прекратить занятия и пойти спать. Иногда я приносила ей кружку горячего эля со специями, она спрыгивала с сетки и пила, сидя на скамье.
– Нельзя ни есть, ни пить на арене, – как-то сказала она, глядя на меня сквозь пар от горячего эля.
– Ругаться тоже нельзя, а мы все ругаемся, – невозмутимо отозвалась я. – Иди-ка ты спать, Дэнди. Завтра опять три представления, ты будешь вымотанная.
Она зевнула и потянулась.
– Буду, – сказала она. – Идешь?
Я покачала головой, хотя засыпала на ходу.
– Надо почистить упряжь, – сказала я. – Слишком она засалилась. Это недолго.
Дэнди ушла, не обернувшись, и, когда я два часа спустя вернулась в фургон, они с Кейти крепко спали; Дэнди лежала на спине, ее волосы спутанной волной покрывали подушку.
Я забралась на свою койку и натянула на плечи одеяло, ощущая уютное тепло. Но как только я закрыла глаза, мне снова стали сниться сны. Я снилась себе рыжеволосой девушкой, против которой восстала земля. Я смотрела на созревающие поля, но меня охватывал бесконечный страх потери. Мне снилось, что я – женщина, которая вышла в грозу, и это я тосковала о потерянной девочке, которую звали Сара. Потом я слышала ее мучительный крик и иногда вскакивала торчком в постели, ударяясь лбом о потолок фургона, словно пыталась ей ответить.
По утрам веки у меня были тяжелые, а лицо мучнисто-бледное. Но все равно нужно было заниматься с лошадьми и работать с пони. Разносить сено и воду, проверять упряжь, мыть и чесать каждую из дюжины лошадей.
Ри помогал. Но Роберт учил его работать гротески, и он был измучен падениями, весь в синяках. Джек тоже помогал. Но он занимался на трапеции и помогал Ри учиться стоять. Большая часть работы оставалась мне. Я не могла просить о помощи Кейти; она боялась Снега и Моря и могла ходить только за маленькими пони. Дэнди я просить не хотела. Я хотела, чтобы она отдохнула.
Самое тихое время у нас наступало около полудня. Мы рано обедали, готовили в основном Кейти и Дэнди. Роберт отсылал Джека и Ри чистить и мыть тарелки. Иногда мы заваливались обратно на койки и спали днем. Иногда, когда стало теплее, ехали к ближайшей реке или озеру – садясь по трое на Морриса и Пролеску – и часок плескались в холодной воде. Как-то раз, когда мы давали представление возле рыбацкой деревушки Селси в западном Сассексе, мы впятером отправились к морю: Джек и Ри на Снеге, Дэнди, Кейти и я на Море. Мы проехали вдоль галечного пляжа до плотного песка в полосе прибоя и велели лошадям зайти в воду. Море пятился и пугался мелких волн, и Кейти закричала, чтобы ее спустили. Мы с Дэнди дали ей слезть, а Дэнди крепко обхватила меня за талию, когда я направляла коня в воду. Волны доходили ему до колен, но я по-прежнему гнала его вперед, пока он не прыгнул глубже и не поплыл волшебными широкими гребками. Мы с Дэнди прижались к его гриве и поплыли следом, позволяя его мерному движению увлекать нас сквозь воду, разбивая волны. Джек и Ри вопили от восторга, стараясь удержаться на спине Снега, а Кейти, забыв про страх, резвилась на мелководье. Мы, пятеро, снова ненадолго стали детьми и играли так, как нам никогда не давали играть в нашем загруженном работой детстве. Потом Джек взглянул на солнце и кивнул мне.
– Пора возвращаться, – сказал он.
Остальные хотели подольше побыть на теплом солнце, искупаться, но мы с Джеком настояли на своем.
– Мне еще этих двоих чистить, – печально сказала я, глядя на потускневшую от соли шкуру Моря и его высыхавшую клочьями гриву.
– Я помогу, – легкомысленно пообещала Дэнди. – Я помогу, а значит, мы можем тут побыть подольше!
– Нет, – сказала я, и Джек кивнул, соглашаясь со мной.
– Поехали, – сказал он, запрыгивая на Снега. – Пора возвращаться.
Кейти ехала домой между Джеком и Ри. Мы с Дэнди медленно двигались следом на Море.
Стояла только середина апреля, но тепло было, как в мае. Солнце пекло нам головы.
– Хорошее ты ему выбрала имя – Море, – сонным голосом произнесла Дэнди. – Почему ты его так назвала, Мэрри?
Она ехала впереди, и мне было так хорошо, так легко ее обнимать.
– Из-за Дола, – сказала я. – Мне показалось, что я его и раньше видела, в Доле, и что имя у него было какое-то морское. Не знаю, какое. Вот я и назвала его – Море.
– Ах, Дол, – лениво отозвалась Дэнди. – Ты все еще о нем думаешь, Мэрри? Я решила, тебе он теперь только в кошмарах снится.
– Думаю, – ответила я.
Старая тоска все еще жила во мне.
– И, наверное, всегда буду, – сказала я.
Дэнди откинулась, прислонившись ко мне, и задремала. Когда я поцеловала ее в голову, тихонько, чтобы не разбудить, волосы у нее оказались солеными.
Она пошевелилась и оглянулась на меня через плечо, ее темные глаза улыбались.
– Я его, наконец-то, поймала, – призналась она.
– Кого? – спросила я.
Я отупела от постоянной усталости и от того, что все кружилось и плясало перед глазами после яркого солнца и бликов на волнах. От плавания у меня болели мышцы, я понимала, что буду сегодня деревянной. Я дремала, как и Дэнди. И не поняла, о чем она говорит.
– Кого поймала? – спросила я.
Дэнди кивнула взъерошенной головой в сторону шедшей впереди лошади. Они уехали совсем недалеко вперед, они уже поворачивали в ворота, где стояли фургоны и паслись стреноженные пони.
– Джека, – сказала она мурчащим довольным голосом. – Поймала, так что он от меня не убежит, и балаган станет наполовину нашим, как я и обещала.
– Дэнди, что ты натворила? – воскликнула я, пытаясь проснуться и понять, о чем она.
Но Море уже вступал за Снегом на луг, и из фургона выбрался Роберт Гауер, красный, с пылающими глазами.
– Где вы, черт возьми, были? – закричал Роберт. – Меридон Кокс, тебе придется вкалывать, как рабу на сахарных плантациях, чтобы подготовить лошадей к вечеру! Ну надо же, именно сегодня, выбрала день! Смотри не оплошай, девочка. То ли на первое, то ли на второе представление придет человек, который нарочно приехал на нас посмотреть! Я получил письмо, когда вы все разбежались. Если бы оно пришло до того, как вы уехали, я бы вас никуда не пустил.
– Что за человек? – спросила Дэнди.
Роберт широко улыбнулся.
– Не твое дело, мисс Длинный Носик, – сказал он. – Просто запомните, что он будет или на первом, или на втором представлении. Если ему понравится то, что он увидит, я заработаю состояние.
Он кивнул нам всем.
– Если он сделает мне предложение, вы все будете с этого кое-что иметь, – сказал он. – Сезон в Лондоне! Настоящая арена. В публике – одни господа. Два представления в день, но только под крышей! Никаких больше разъездов! Бесконечные возможности!
Он прервался и осмотрел нас.
– Господи, вы похожи на цыганский табор! – раздраженно сказал он. – Меридон! Марш заниматься лошадьми! Ри! Поможешь ей. Джек! Проверь оснащение, а потом сходи спроси, чем помочь Меридон.
Он накинулся на Дэнди и Кейти.
– Вы должны быть летающими ангелами! Первыми красавицами! – сердито выкрикнул он. – А похожи на парочку подзаборных потаскушек! Быстро – под насос, помойтесь и заплетите волосы. Проверьте костюмы! Чтобы выглядели сегодня как никогда.
Он взял Дэнди за руку и отвел ее в сторону, я знала, что он велит ей поймать меня после того, как я закончу с лошадьми, и непременно расчесать мне волосы. Я грустно улыбнулась. Роберт всегда хотел всего и сразу.
Безупречные лошади, которых к тому же выводит безупречная маленькая Мисс.
Девушки бросились за водой и гребешками. Я взяла пару тяжелых железных ведер и принялась мыть Море, пока Ри занимался Снегом. Потом предстояло вымыть и вычистить Морриса и Пролеску. Моррис катался в грязи и сочной траве, я почти час смывала пятна от зелени с его ног и белых отметин на крупе.
Потом пришел Джек, закатал рукава и помог мне подготовить пони. Их всех надо было помыть и расчесать. Всем надо были намочить круп и расчесать крест-накрест, чтобы под лампами в амбаре они мерцали. Всем надо было надеть упряжь и уздечки с поводом, всем дать сена и напоить, и на всех надо было проверить медные бубенчики, быстро их почистить и отложить в сторонку, подготовив к выходу.
Когда мы с Джеком заканчивали чесать двух последних пони и готовились надеть на них сбрую, пришла Дэнди.
– Бросайте, – коротко резко сказала она. – Оба. Роберт сказал, чтобы Ри закончил, а вы, двое, готовились.
Я выпрямилась и посмотрела на нее.
Она была такой красивой, что мне не верилось, что мы сестры. Она заплела четыре косички, спадавшие по сторонам ее лица, перевив их золотыми и зелеными лентами. Распущенные черные волосы струились по ее плечам и спине. Губы она подкрасила, щеки нарумянила, глаза обвела жженой пробкой. Она была похожа на какую-то арабскую царевну. Чужая и прекрасная.
– Ох, Дэнди! – сказала я. – Ты такая красавица!
Она улыбнулась. Обезоруживающей ласковой детской улыбкой.
– Правда? – спросила она с невинным тщеславием. – Я красивая, Джек?
Он уронил бубенчик, который натирал, и протянул к ней руки.
– Да, – сказал он, и то был единственный раз, когда голос его, обращенный к Дэнди, прозвучал нежно. – Да, ты прелесть.
Дэнди, вздохнув, подалась к нему, но потом вдруг увидела на его руках грязь и отшатнулась.
– Не трогай меня, ты грязный! – воскликнула она. – Да и времени нет! Роберт велел помочь тебе одеться, Меридон, и вымыть голову. Иди к насосу, а я принесу гребень и полотенце. Джек, ты тоже помойся. У тебя руки черные, а народ уже толпится на дорожке. Твой отец уже у ворот.
Я побежала делать, что велено, но краем глаза заметила мимолетное презрительное выражение, пробежавшее по лицу Джека. Ему не нравилось, что Дэнди ему приказывает. Ему это не нравилось и на трапеции, но на земле не нравилось куда больше. А меньше всего ему это понравилось, когда он впервые раскрыл ей объятия, при свете дня. Он отвернулся, надулся, как балованный ребенок, и пошел в свой фургон. Я смотрела на его ссутуленную спину и думала, как быстро проявление страсти свернулось, став презрением. Думаю, Дэнди вовсе не обратила на Джека внимания.
Вода из насоса лилась ледяная, я продрогла насквозь. Я тряслась в мокрой рубашке, пока Дэнди расчесывала мне волосы, дергая спутавшиеся пряди.
– Если бы ты каждый день их расчесывала, они бы так не путались! – сердито сказала она, когда я дернулась и пожаловалась. – А теперь я их заплету, как себе!
– Оставь, Дэнди, не надо! – взмолилась я. – У тебя на это полдня уйдет, я терпеть не могу, когда вокруг меня вертятся.
– Роберт хотел, чтобы все девочки были причесаны одинаково, – сказала она. – У Кейти в косах голубые и золотые ленты, у меня зеленые и золотые, а у тебя будут красные. Встань на колени, – неумолимо сказала она. – Будешь упираться, больше времени потратим, Мэрри!
Я встала на колени. Трава вокруг насоса была мокрой, колени у меня замерзли. Мокрые волосы свисали на спину, с них по хребту текли ледяные капли. Солнце светило уже не так жарко, и я тряслась от холода, когда Дэнди закончила.
– Что ты хотела мне сказать, когда мы въезжали на луг? – спросила я. – Что-то про Джека?
Лицо у нее снова стало хитрым и таинственным.
– Не сейчас, – сказала она. – Скажу после представления, когда не будет такой спешки.
– Хорошо, – ответила я, не желая ждать. – Но ничего плохого не случилось, да, Дэнди?
Она улыбнулась мне тепло и самодовольно, как женщина, которая знает, что получит все.
– Ничего плохого, – сказала она. – А если этому приезжему понравится наш воздушный номер, будет только лучше и лучше.
Я хотела было порасспросить ее еще, но прибежал Ри сказать, что Роберт открыл ворота и публика уже собралась. Дэнди и Кейти нужно было быстро начинать продавать напитки и сладости.
– И человек из Лондона приехал, – сказал Ри.
– Откуда ты знаешь? – спросила Дэнди, остановившись на бегу. – Как он выглядит?
– В большом рединготе, – почтительно произнес Ри. – Пуговицы такие здоровенные, пелерина огромная, высоченная шляпа. И сапоги так и сверкают.
Дэнди кивнула.
– Побежала я, – сказала она и, подхватив короткую юбку, ринулась к фургону за плащом.
– Тебе идет, Мэрри, – неловко сказал Ри.
Я знала, что это неправда. Дэнди и Кейти выбрали ленты, подходящие к их волосам. Ни одна из них не подумала, как красные ленты будут смотреться в моих медных волосах. Цвета так и кричали. Дэнди кое-как собрала мои кудри в косички и завязала их так туго, что кожа под волосами и на лбу у меня болела. Я морщилась от неудобства.
– Знаю, что не идет, – оборвала я Ри. – Но это неважно.
Ри сочувственно улыбнулся.
– Хочешь, расплету тебе косы и выну ленты? – предложил он.
Я покачала больной головой.
– Не решусь! – сказала я. – Да и собираться пора.
Я побежала к фургону, а Ри побрел к воротам собирать пенни с опоздавших.
Едва успев натянуть голубую амазонку, я вернулась к лошадям, накинув поверх платья рабочую куртку.
То был богатый земледельческий край, хорошая равнина с темной плодородной землей. Амбары здесь были огромные, достаточно большие, чтобы завести в них всех лошадей сразу. Роберт, как только заметил, что в этом богатом зерном краю в амбарах есть место, ввел маленьких пони в парад-алле, и мы выучили их идти парами за Снегом, на котором ехал верхом Джек. Я следовала за ними на Море. Потом выезжали в плащах Дэнди и Кейти, сидевшие без седла боком на спине Морриса. Пролеска замыкала строй ровным надежным галопом, в ее упряжь по обе стороны были воткнуты развевающиеся флаги. Хорошее начало для представления – но для него надо было подготовить сразу всех лошадей.
Джек уже стоял за амбаром с пони, ввинчивая в налобные ремни их уздечек бубенцы. Ри пытался надеть плюмаж на Море, который закидывал голову и шарахался от яркого пера, хотя прежде сто раз его видел. Ри тихим и ласковым голосом ругался на коня, стараясь не пугать его еще сильнее.
– Давай я, – сказала я. – А ты надевай попоны на Морриса и Пролеску.
Каждому из коней для гротесков полагалась попона яркого розового цвета – в тон плащам девушек. Попоны должны были лежать в сундуке, где хранились украшения сбруи, бубенцы и перья.
– Их тут нет! – воскликнул Ри.
Пару мгновений мы шепотом ругались. Джек винил меня, но я точно помнила, как сложила попоны после прошлого представления и убрала их в сундук. Ри клялся, что они там были минуту назад, а Джек выругал его и сказал, что Ри, должно быть, вынул их и куда-то положил. Ри это отрицал, и я велела Джеку прекратить перекидывать вину на кого-то из нас и помочь с поисками. В разгар всей этой путаницы и злости явилась Дэнди, очаровательная, словно ангел, в своем развевающемся плаще, а через руку у нее были перекинуты попоны. Она брала их почистить. Джек ее обругал за то, что не сказала нам, но Дэнди улыбнулась ему, словно ее ничто не могло задеть, словно ей дела не было до его злости, до того, что ему по душе или не по душе. Я ощутила тот же холод, что и тогда, когда по спине у меня текла вода, пока Дэнди мыла мне голову. Меня передернуло.
Роберт открыл большую двойную дверь амбара и высунул голову, чтобы на нас посмотреть. За его спиной я слышала гул толпы, собравшейся в тесном помещении.
– Все готовы? – спросил Роберт.
Он побагровел от сдерживаемого волнения, но старался оставаться спокойным.
– Хорошая сегодня публика. Зал битком. И человек из Лондона здесь, будет смотреть представление.
Роберт владел собой, но я заметила, что его рука, сжимавшая кнут, дрожит.
– Это может стать для нас новым началом, – тихо сказал он. – Я вам и передать не могу, насколько важно, чтобы вы сегодня сделали все наилучшим образом.
Голос у него был почти умоляющий. Он оглянулся.
– Лошади готовы, Меридон?
– Да, Роберт, – сказала я, улыбнувшись ему.
Может, он и заставлял меня работать, пока у меня каждая косточка не начинала ныть от усталости, но он был человеком, видевшим перед собой цель, и я не могла не улыбаться от радости, видя, что он твердо и упорно к ней движется.
– Тогда давайте начнем! – сказал Роберт.
Он зашел обратно в амбар, и я представила, как он выходит на самую середину арены. В то утро мы насыпали свежие опилки, и сапоги Роберта на этой белизне должны были выглядеть черными и сияющими, как у господ. Мы разложили тюки сена, чтобы обозначить круг для лошадей, и детишки сидели сразу за ними, широко раскрыв глаза и глядя поверх тюков. За детьми стояли два ряда скамеек, оставленных для господ и тех, кто пожелал заплатить три пенса за место. Дальше – ряд соломенных тюков для заплативших два пенса. А дальше, до самой двери, и в дверях, почти ничего не видя, стояли те, кто мог заплатить лишь пенни, где дольше и громче всех хлопали лошадям, поскольку эти люди – в отличие от господ на передних скамьях – знали, как долго и тяжело надо работать с лошадью, чтобы она повиновалась шепоту.
– Господа, леди и джентльмены и почетные гости! – гаркнул Роберт.
В амбаре тут же воцарилась тишина. Стало так тихо, что я услышала, как Джек стучит ногтем большого пальца по зубам.
– Прекрати, Джек, из себя выводит, – тихо сказала Дэнди.
– Мы с гордостью представляем вам, сегодня и еще только три вечера, Поразительный Конный и Воздушный Балаган Роберта Гауера!
Это был знак для нас.
Ри налег всем своим небольшим весом на двойные двери и распахнул их. Джек убрал угрюмую мину с лица и выехал на арену, гордо держа голову и улыбаясь. Снег пошел, гарцуя, услышав, как публика ахнула оттого, какой он большой и красивый, и закинул голову так, что новое страусово перо заколыхалось.
Я кивнула Ри, который держал поводья первых пони, он выслал их вперед, и бубенчики на упряжи зазвенели. Послышалось дружное восхищенное «а-а-аа!», которое издали детишки, а потом подхватили взрослые – словно никто из них никогда не забивал лошадь до смерти. Я сунула палец под подпругу Моря, проверить, достаточно ли она затянута, и оглянулась, чтобы убедиться, что с Дэнди все хорошо. Она уже сидела на спине Морриса и улыбалась мне загадочной довольной улыбкой.
– Давай, Мэрри! – поторопил меня Ри, и я отвела глаза от непроницаемого гладкого лица Дэнди, выехала на арену и улыбнулась в ответ на встретившие меня аплодисменты.
Они не кружили мне голову. Мне хлопали, потому что я была стройной и хрупкой, а конь был высоким и двигался, подняв голову, гордо, как гунтер. Гибкая стройность моего тела позволяла мне выглядеть на арене красоткой, а довершала дело голубая амазонка. К тому же, как объяснял мне Роберт, люди платили деньги, чтобы увидеть красивых женщин и отличных лошадей, и потому старались ничего другого не видеть. Я улыбнулась и получила новую порцию аплодисментов.
Если бы я даже и зазналась, мне пришлось бы вернуться на грешную землю при появлении Дэнди и Кейти. Зрители кричали и топали ногами, едва девушки-летуньи появились, сидя на спине огромного коня. Кейти и Дэнди кивали, величественно, как две королевы. Мы сделали два круга по арене, и Джек повел всех на выход.
Ри поймал пони, когда они вышли, и развернул их, чтобы вступила я. Джек забрал у меня Море и повел его и Снега к столбам коновязи. Дэнди отвечала за Морриса и Пролеску, которые сами находили свое место и спокойно становились, где надо. Роберт остался на арене, когда мы совершили круг, и поклонился под грохот аплодисментов, когда мы вышли. Он несколько секунд подождал, чтобы дать мне время спрыгнуть с Моря и встать во главе цепочки пони за закрытой дверью амбара. Потом, когда толпа снова затихла, пережив волнение парада-алле, Роберт щелкнул кнутом и после цветистого вступления объявил:
– Мамзель Меридон и Танцующие Пони!
Номер прошел хорошо. Пони каждый день с тех пор, как мы выехали, работали все лучше, они упражнялись, просто переходя из одной деревни в другую. Они похудели и выглядели лучше, чем когда я училась с ними работать у Роберта на лугу в Уарминстере. Пони внимательно на меня смотрели, и я старалась четко отдавать команды. Шаг вперед, хлыст вверх – стоп. Поворот с хлыстом, отведенным в сторону, был командой бежать по кругу. Если я крутила хлыстом, это означало пируэт. В завершение номера пони медленно попятились к двери амбара и встали на колени для поклона. Я стояла перед ними, улыбаясь толпе, высматривая человека из Лондона.
Его было нетрудно вычислить. Он сидел в первом ряду и курил большую сигару, держа ее толстый, тлеющий янтарем конец в опасной близости от тюка соломы. Он улыбнулся мне, потом зажал сигару в зубах и, стянув с больших рук перчатки, звучно хлопнул – трижды. Я отвесила ему неуклюжий поклон – у меня никак не получалось приседать изящно, как Дэнди – мы с маленькими пони еще раз обошли арену, и я отправила их за дверь, а сама перед уходом еще раз поклонилась.
Ри поймал пони на выходе и отвел привязать. Я натянула куртку поверх амазонки, как только вышла, и отправилась помочь Джеку с Пролеской и Моррисом.
– Она пошла принести еще напитков и булочек, – сказал Ри, увидев, что я оглядываюсь в поисках Дэнди.
Я кивнула. Я подержала дверь амбара для Джека, который шел на арену, потому что отец его объявлял. Потом Ри навалился на двойную дверь, и я от души хлопнула Пролеску и Морриса по задам, чтобы они вышли для номера с ездой без седла.
– Она тебе нужна? – спросил Ри. – Могу сбегать, позвать. Я тебе тут не понадоблюсь.
– Нет, – рассеянно сказала я. – Ничего.
– За ней сегодня тень ходит, – внезапно сказал Ри.
Я испуганно подняла голову и посмотрела на него. Глаза у него были затуманенные и ленивые. Он встретил мой взгляд с улыбкой.
– Не пугайся ты так, Меридон! Так моя бабушка говорила. Когда гадала – будущее предсказывала. Я просто подумал, что у Дэнди такой вид, будто за ней тень ходит.
– Это к несчастью? – спросила я. – Ей сегодня не будет удачи на трапеции?
– Удачи тому не будет, кто ее захочет удержать! – честно сказал Ри. – Нет, у меня Глаза нет, Меридон. Да и у бабушки, если начистоту. Не знаю, с чего я вдруг это сказал.
– Так держи рот на замке, пока не узнаешь, – резко ответила я. – И готовься принимать лошадей, Джек заканчивает.
Я услышала грохот аплодисментов, означавших, что номер Джека окончен, Ри открыл двери амбара и поймал Пролеску и Морриса, когда они ровным шагом вышли наружу. Джек выбежал следом, его лицо блестело от пота, глаза горели.
– Я ему понравился! Он мне хлопал! – сказал он. – Отец доволен!
– Хорошо, – сухо отозвалась я, думая об отмеренных мне трех хлопках.
– Три раза хлопнул! – сказал Джек, словно к его ногам бросили букет цветов.
– Целых три! – издевательски повторила я.
Потом повернулась идти за Снегом и услышала, как Роберт в амбаре объявил:
– Поразительный, читающий мысли, Волшебный Конь, Умеющий Считать!
Снег отправился внутрь, а я вернулась к фургону, снимая по дороге рабочую куртку. Дэнди раскладывала по подносам еду в мужском фургоне, и некому было помочь мне снять амазонку, расстегнув пуговицы на спине. Я встряхнула короткую красную юбку и надела ее. Красный жилет был хорош, сидел как влитой. Миссис Гривз отделала его остатками золотой ленты. Он подходил к золотым и красным ленточкам в моих волосах, пусть все это и не шло к моим медным кудрям. Я накинула куртку, вдела босые ноги в деревянные башмаки и потрусила назад к амбару, потому что услышала, как аплодируют Роберту по окончании номера со Снегом.
Пролеска была готова работать гротеск, она стояла, накрытая теплым одеялом, чтобы не застудиться после номера Джека, ее широкая спина была натерта свежей канифолью.
Я сбросила башмаки, и Ри подставил мне руки, чтобы подсадить на спину лошади. Сперва сев по-мужски, я поднялась на ноги, когда мы услышали, как Роберт начал выкрикивать свою скороговорку, и осторожно стояла, держа равновесие на спине Пролески.
– Грациозная, очаровательная, блистательная Мамзель Меридон!
Из амбара раздался взрыв аплодисментов, я взялась за повод Пролески, чтобы удержаться на месте, кивнула Ри, и он отворил дверь. Я въехала, стоя с прямой спиной на Пролеске, едва не задев макушкой дверной проем, и толпа вздохнула: «О-о-о!» – когда Пролеска, громко топая, вылетела на арену, и Роберт щелкнул кнутом. Я вскинула голову, и волосы взметнулись у меня за спиной. Равновесие я держала и не свалилась, но я устала и не была готова показать все, на что способна, даже для человека из Лондона. Мы трижды обогнули арену, пока я выравнивалась, а Пролеска набирала ход. Потом Ри выскочил из-за приоткрытой двери с маленькой золоченой палочкой. Он встал у края арены и вытянул палочку на уровне плеча, когда Пролеска скакала мимо. Ри слегка опустил палочку, чтобы я ее перепрыгнула, и я, внимательно на нее глядя, подскочила, перелетела ее и надежно, уверенно приземлилась на широкую спину Пролески.
