сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)
– Но это убийства, доктор. А у меня складывается впечатление, что вы относитесь к ним как к интеллектуальному развлечению.
– Чтобы увести меня в сторону, нужен мощный ум, – заявил Ньютон, слегка покраснев.
– Тем не менее ему это удалось, – сказал я.
– О чем вы?
– Что способно сильнее овладеть разумом математика, чем некий код? Что может быть более завлекательным для человека, интересующегося философскими аспектами алхимии, чем те таинственные алхимические знаки, которые сопутствовали убийствам мистера Кеннеди и мистера Мерсера?
– Верно, – согласился Ньютон.– Если бы у меня имелось больше информации, я бы решил проблему за одну ночь. Так, как я решил проблему с брахистохроной.
– Возможно, дело именно в этом, доктор, – сказал я.– Возможно, шифр не нужно разгадывать. Возможно, он не несет в себе ни малейшего смысла. Или Бог против того, чтобы вы его раскрыли.
Я упомянул Бога, чтобы выяснить, способен ли я вообще произносить его имя вслух. Кроме того, мне хотелось спровоцировать Ньютона, поскольку наш разговор начинал все сильнее меня раздражать: сказывались недостаток сна и боль разбитого сердца.
Ньютон неожиданно вскочил на ноги, словно ощутил воздействие клистира.
– Бог не хочет, чтобы я раскрыл шифр, – возбужденно проговорил он.– Или же роль Бога играет кто-то другой, тот, кто стоит за всеми этими убийствами.– Сорвав парик, он принялся расхаживать по кабинету, бормоча себе под нос: – Это заставит котелок закипеть, мистер Эллис. Обязательно заставит.
– Какой котелок, сэр?
Ньютон постучал указательным пальцем себя по виску.
– Ну, этот котелок, естественно. О, каким глупцом я был! Слишком велико мое тщеславие, вот в чем дело. Это должно было случиться со мной. Мне бы стоило почаще вспоминать о бритве Оккама.
– Следует учитывать только те вещи, которые являются совершенно необходимыми? – сформулировал я.
– Именно так. Это принцип Уильяма Оккама, нашего блестящего и мятежного соотечественника, который энергично выступал против Папы и пустой метафизики. Он обладал удивительно свободным мышлением, Эллис, он умел отделять вопросы разума от вопросов веры и положил основы современного научного метода. При помощи его острого, как бритва, афоризма мы разрежем наше дело на две равные части. Принесите мне еще сидра. Моей голове вдруг потребовались яблоки.
Я налил сидра для моего наставника, и он тут же все выпил, словно рассчитывал, что напиток окажет стимулирующее действие на его мозг. Затем он уселся за стол, взял перо и бумагу и записал, как он сам выразился, голый скелет всего дела. После этого вновь посыпал себе голову метафорическим пеплом и объявил, что полностью раскаялся и теперь не свернет с правильного пути. И все же его признание в собственном непонимании не могло сравниться с моим – во всяком случае, до тех пор, пока он вновь не заговорил.
– Сегодня я уже второй раз ловлю себя на ошибке, – сообщил он.– И я очень рад, что вы тому свидетель, Эллис, а не этот проклятый немец или ужасный карлик Хук. Они были бы счастливы, что я так легко попался.
– Попались? Но как?
– Именно так, как вы сказали. Меня увели в сторону. Давайте мысленно вернемся на несколько месяцев назад, Эллис. Что мы расследовали, когда был убит мистер Кеннеди?
– Золотые гинеи, произведенные с помощью процесса d'orure moulu, – ответил я.– Расследование так и не закончено.
– Вот видите, вы оказались правы. Меня отвлекли. кто-то очень этого хотел. Человек, который хорошо меня знал. Все улики, связанные с алхимией, подброшены специально для меня. И теперь я начинаю верить, что послания – те, что зашифрованы, – предназначались для кого-то другого.
– Тогда почему мы впервые обнаружили шифр после убийства мистера Кеннеди, вместе с алхимическими уликами? – спросил я.
– Потому, как мне кажется, что человек, убивший Кеннеди, не знал этого шифра, – объяснил Ньютон.– Между первым зашифрованным посланием и вторым очень много противоречий, хотя основа у них общая.
– Вы предполагаете, что убийца майора Морнея не имеет отношения к трем остальным убийствам?
– Я лишь хочу сказать, что он не убивал Кеннеди и Мерсера. Только эти два убийства имели завораживающие алхимические приманки, которые должны были меня заинтриговать. А убийца майора Морнея хотел лишь одного: убрать его со сцены.
– Но почему?
– Для того чтобы узнать ответ, необходимо разгадать шифр, – ответил Ньютон.
– Значит, вы полагаете, что тот, кто убил Кеннеди и Мерсера, хотел увести вас в сторону от дела золотых гиней?
– Кеннеди убили из-за того, что он следил за Мерсером. Мерсера убили из-за того, что за ним следили. И по той причине, что он мог выдать имена своих сообщников-чеканщиков.
– Очень запутанно, – вздохнул я.
– Напротив, – возразил Ньютон.– Моя теория не противоречит обстоятельствам, и, признаюсь, я начинаю видеть свет.– Он решительно кивнул.– Да, я думаю, моя гипотеза истинна, поскольку большая часть того, что мы наблюдали и что казалось нам непонятным, благодаря ей легко находит себе объяснение.
– Если вы считаете, что убийца майора Морнея не виновен в смертях Кеннеди и Мерсера, – сказал я, – то какое отношение он имеет к убийству Джорджа Мейси?
– Полагаю, самое непосредственное. Но у нас нет улик, поэтому я не стану строить гипотез. По правде говоря, я очень небрежно отнесся к тому, что нам известно о Джордже Мейси.
Ньютон встал и подошел к книжной полке, где хранились документы Монетного двора, а также книги по нумизматике, бухгалтерские книги, постановления суда, отчет мистера Вайолета за 1651 год и небольшая библиотека Джорджа Мейси, состоявшая из учебников латыни, математики, французского языка и стенографии.
– Сейчас о нем трудно что-либо узнать, – посетовал я.
– Если не считать того, что он занимался самообразованием, – сказал Ньютон.– Всегда хорошо, когда человек пытается работать над собой. Настоящее образование приходит только в результате самостоятельных занятий. Вот я, к примеру, самостоятельно изучал математику. И все же я не совсем понимаю, зачем мистер Мейси учил французский. Мой собственный французский далек от совершенства, поскольку я не люблю французов.
– Мы все еще воюем с ними, – заметил я, – так что я не могу вас за это винить, доктор.
Не обращая внимания на Мельхиора, который умудрился обвить хвостом руки хозяина, Ньютон взял учебник французской грамматики, принадлежавший Мейси, сдул с него пыль – в нашем кабинете ее всегда было много из-за постоянной вибрации, вызванной работой прессов, не говоря уже о стрельбе из пушки, – и принялся листать страницы. К моему удивлению – я знал, что Ньютон однажды уже просматривал эти книги, – он обнаружил в книге листок.
– Это счет из книжного магазина, – сказал Ньютон.– Сэмюэль Лаундес, «Савой».
«Савой» был огромным особняком на южной стороне Стрэнда, с удобным спуском к реке. Большую его часть занимала больница для раненых матросов и солдат, вернувшихся с войны во Фландрии. Некоторые из них были изувечены картечью, у других были еще более серьезные травмы:
я видел людей, которые лишились конечностей или даже части лица.
Остальная часть здания сдавалась в аренду французской церкви, королевской типографии, а также там имелись меблированные комнаты и несколько магазинов, в том числе и книжная лавка Сэмюэля Лаундеса.
Мистер Лаундес оказался невысоким худощавым человеком с лицом уличного мальчишки и подобострастными манерами. Как только мы с Ньютоном вошли в лавку, он сразу же снял фартук, надел парик и низко поклонился.
– Мне нужен продавец книг, а не гофмейстер, – пробормотал Ньютон.
– О, доктор Ньютон, – воскликнул мистер Лаундес.– Сэр, вы оказали мне огромную честь, посетив мою лавку. Вы ищете что-нибудь определенное, сэр?
– Меня интересует информация, связанная с одним вашим прошлогодним клиентом, мистер Лаундес. Речь идет о мистере Джордже Мейси, который работал на Монетном дворе в Тауэре. Как и я сам.
– Да, припоминаю мистера Мейси. Действительно, прошел почти год после нашей последней встречи. Как поживает мистер Мейси?
– Он мертв, – прямо ответил Ньютон.
– Весьма сожалею.
– Некоторые обстоятельства смерти мистера Мейси указывают на то, что его убили, – пояснил Ньютон.– А поскольку его смерть имеет отношение к делам Монетного двора, мы обращаемся ко всем, кто сможет рассказать нам о привычках мистера Мейси. Недавно мы обнаружили, что он являлся вашим клиентом, мистер Лаундес. Поэтому я был бы вам весьма благодарен, если бы вы вспомнили, с кем вы видели мистера Мейси. Возможно, в разговорах с вами он упоминал какие-то имена, и я также хотел бы знать, какие книги он у вас покупал.
Известие об убийстве мистера Мейси привело мистера Лаундеса в замешательство. Однако он быстро выполнил просьбу Ньютона, обратившись к бухгалтерской книге, в которой фиксировал счета клиентов.
– Он был приятным человеком, – сказал мистер Лаундес, переворачивая толстые страницы книги.– Не такой образованный, как вы, доктор, но честный и добросовестный; им всегда руководило христианское чувство долга.
– Весьма похвально, – пробормотал Ньютон. Мистер Лаундес нашел страницу, которую искал.
– Вот, – сказал он.– Да, он купил несколько книг для самообразования, как вы и сами видите. И еще одну книгу – эта покупка очень меня удивила, поскольку сильно отличалась от остальных. К тому же книга была дорогой, слишком дорогой для человека с его доходами.
Ньютон проследил за указательным пальцем мистера Лаундеса и прочитал вслух название книги, которую приобрел мистер Мейси:
– «Polygraphia» Тритемиса. Мне известно, что вы прекрасно знаете латынь, мистер Эллис. А как у вас с греческим, сэр?
– «Polygraphia»? Полагаю, это означает «много написанного», – ответил я, хотя должен признаться, что с греческим у меня были проблемы.
– Совершенно верно, – согласился мистер Лаундес.– Но сама книга написана на латыни.
– Однако Мейси не знал латыни, – возразил Ньютон.– И учебник латыни для начинающих, который он приобрел у мистера Лаундеса, только подтверждает сей факт.– Ньютон немного помолчал, постукивая костлявыми пальцами по странице бухгалтерской книги.– Он объяснил, почему его заинтересовала именно эта книга?
– Припоминаю, что он собирался ее кому-то подарить. Но кому, мистер Мейси не сказал.
– А вы не могли бы предоставить мне другой экземпляр этой книги, мистер Лаундес?
– Потребуется никак не меньше нескольких недель, – признался мистер Лаундес.– Мне пришлось заказывать ее в Германии. Впрочем, вы можете попытаться отыскать ее на площади Святого Павла. В расположенном там латинском кафе часто устраивают аукционы редких дорогих книг вроде той, о которой идет речь.
Ньютона такая перспектива не слишком порадовала.
– Однако я знаю, у кого вы могли бы увидеть другой экземпляр книги.– Мистер Лаундес перевернул несколько страниц назад и нашел то, что искал.– А вот и она, доктор. Я заказывал такую же книгу для доктора Уоллиса.
– Для доктора Джона Уоллиса? – уточнил Ньютон.– Вы хотите сказать, что речь идет о профессоре геометрии из Оксфордского университета, сэр?
– Да, сэр, о нем самом. Кажется, я даже упомянул об этом мистеру Мейси. Его заинтересовали мои слова.
– Как и меня, сэр, – признался Ньютон.– Как и меня.
Рано утром на следующий день мы сели в карету, которая направлялась в Оксфорд. Путешествие оказалось мучительным: из-за недавно прошедшего ливня дорога была залита водой. Несколько раз наш экипаж едва не перевернулся, однако мы добрались до Оксфорда через тринадцать часов, как и планировали.
Здесь у Ньютона имелось много друзей. Одним из самых близких был молодой шотландец Дэвид Грегори, профессор астрономии, устроивший для нас роскошный обед в Мертоне. Чудесное, место, я сам когда-то здесь учился, и на меня нахлынули воспоминания.
Когда я познакомился с Грегори, ему было тридцать восемь лет. Типичный шотландец, невысокого роста, с бледным, бескровным лицом, он больше всего на свете любил свою трубку. Вся его квартира пропахла табаком, и казалось, будто жизнь в его тщедушном теле может поддерживать лишь дым сладкого виргинского табака. Грегори получил свою должность во многом благодаря Ньютону. Во время обеда они заговорили о докторе Уоллисе.
– Вы знакомы с Уоллисом? – спросил Грегори.– Он ведь раньше работал в Кембридже, не так ли?
– Да, мы встречались. Но гораздо чаще обменивались письмами. Он постоянно требует, чтобы я что-нибудь напечатал в его «Opera mathematica» 32 . He сомневаюсь, что сейчас он читает мое письмо, написанное вчера, а мое появление в Оксфорде воспримет как согласие на публикацию.
– Почему вы хотите с ним встретиться?
– В Оксфорд меня привели дела Монетного двора. Я надеюсь, что Уоллис поможет мне кое в чем разобраться. Больше я ничего не могу сказать, поскольку речь идет о весьма деликатных вещах.
– Разумеется, – ответил Грегори, выпуская облако дыма, точно голландский боцман.– Но доктор Уоллис и сам любит тайны. Я слышал, что он выполняет какие-то тайные задания для милорда Сандерленда. Мне кажется, это как-то связано с войной, хотя я не очень понимаю, как восьмидесятилетний человек способен помочь разбить Францию. Возможно, он предложил им сделать какие-то вычисления, рассчитывая, что они предпочтут сдаться.
– Он все так же любит математику? – воскликнул Ньютон.
– Конечно, сэр. Он настоящий математик. Однажды я видел, как доктор Уоллис без пера и бумаги извлекал квадратный корень из семизначного числа.
– Я видел лошадь, которая семь раз ударила копытом о землю, – сухо заметил Ньютон.– Но не думаю, что ее можно назвать математиком.
– Ему далеко до вас, – сказал Грегори.– Вы внесли огромный вклад в математику.
– А на мой взгляд, – возразил Ньютон, – я лишь скользил по безбрежному океану знаний. От нас скрыто еще множество удивительных тайн. Главная задача нашего времени состоит в том, чтобы построить логичную картину мира. И до тех пор, пока мы не сможем отличать законы природы от проявлений божественной воли, я не вижу причин не верить в то, что сам Бог дает прямые указания природе и что Вселенная – лишь следствие этих приказов.
Тут Ньютон посмотрел мне в глаза, и у меня возникло ощущение, что мисс Бартон все-таки пересказала ему наш последний разговор.
На следующий день после завтрака мы получили приглашение от Уоллиса навестить его в одиннадцать часов и в назначенный час вошли в Эксетер-колледж. Эксетер мне нравился гораздо меньше Мертона, Магдален или колледжа Христианской Церкви: его здание уродовали отвратительные трубы, не говоря уже о страшном шуме из-за строительных работ, которые велись перед зданием, и я не понимал, как Уоллис может здесь работать. Но как только мы вошли в профессорский зал и встретились с Уоллисом, все разъяснилось. Доктор Уоллис был немного глуховат, что вполне естественно для человека его возраста. Кроме того, он был невысокого роста, с маленькой головой и неуверенной походкой, и ему приходилось опираться на палку и на плечо мальчика лет четырнадцати, коего он представил как своего внука Уильяма.
– Это Уильям, – сказал любящий дедушка.– Настанет день, и он скажет, что однажды видел великого Исаака Ньютона, чьи математические работы встречались громким одобрением.
Ньютон низко поклонился.
– Доктор Уоллис, – ответил он, – я не мог найти общих закономерностей в квадратурах до тех пор, пока не понял вашу работу о бесконечно малых.
Уоллис кивком принял комплимент, после чего отпустил мальчика, пригласил нас сесть и объявил, что визит Ньютона для него большая честь.
– Прошу вас, сэр, скажите, вы согласны напечатать вашу «Оптику» в моей книге? – спросил Уоллис.– Именно этим вызван ваш визит?
– Нет, сэр, – жестко сказал Ньютон.– Я не изменил свою точку зрения. Я приехал сюда по делам Королевского Монетного двора.
– Но еще не поздно, вы же знаете. Мистер Флемстид прислал мне отчет о своих наблюдениях, и они также будут напечатаны. Быть может, вы еще подумаете, доктор Ньютон?
– Нет, сэр, поскольку я не хочу вступать в бессмысленные споры с отъявленными невеждами.
– Вы должны понимать, что другие могут воспользоваться вашими работами и напечатать их, выдав за свои, – сказал Уоллис– И тогда они будут принадлежать им, а не вам, хотя эти люди располагают лишь одной десятой ваших знаний. Подумать только, вот уже тридцать лет, как вы овладели производными…
– Я полагаю, – перебил его Ньютон, – что вы уже присылали мне письмо по данному вопросу.
Уоллис громко фыркнул.
– Мне известно, что скромность достойна похвалы, – заявил он.– Однако излишняя застенчивость вредна. Как люди нашего времени или будущего узнают о ваших открытиях, если вы не будете публиковать свои работы, сэр?
– Я опубликую их тогда, и только тогда, сэр, когда посчитаю нужным.
Уоллис с трудом сдержал возмущение.
