355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Филипп Джиан » Трения » Текст книги (страница 7)
Трения
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 04:03

Текст книги "Трения"


Автор книги: Филипп Джиан



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Ах, боже мой, «Диаблос»! – воскликнула она. – Вот поистине терапия молодостью.

Соня, мать Лили и моя покойная супруга, была особой специфической.

– Не то чтобы меня это смущало, – сказал я дочери, когда за окном бесновался ветер, – но, по-моему, это не в твоем стиле. Вот, собственно, и все.

Стоял февраль, вечер был на редкость сырой и темный. Лили рылась в старых чемоданах – я сам был в этом виноват – и примеряла туалеты своей матери. Не знаю, что вдруг на нее нашло, – я побоялся спрашивать. Она сновала между своей комнатой и гостиной, где я сидел в кресле и безуспешно пытался читать газету, и то и дело спрашивала, нравится ли мне ее новый наряд.

– Скажи, тебе это неприятно?

– Да нет. С чего ты взяла, я же тебе сказал.

До этого Лили носила мешковатые штаны и свитера с длинными болтающимися рукавами, не говоря уже о кошмарного вида кроссовках. А тут вдруг предстала передо мной в костюме, капроновых чулках и на шпильках. Потом ушла и вернулась в мини-юбке и полупрозрачной блузке.

– Я похожа на нее? – спросила она наконец.

– Нет. Не очень.

– А чем не похожа?

Я был уже не в том возрасте, чтобы играть в эти игры. С Лили я старался крепко держать руль, но временами на меня точно налетал шквал, подобный тому, который проносился у нас по улице, сотрясая оконные стекла. И тогда у меня опускались руки и хотелось, чтобы кто-нибудь избавил меня от обязанности вникать в ее дела.

– Прежде всего, перестань за ней следить, – посоветовала моя мать.

– Я тебя умоляю, при чем здесь это?

– Да потому что это у нее пройдет.

– Я имею право хотя бы на минимум информации о моей дочери. Не хочу, чтобы в один прекрасный день она преподнесла мне сюрприз. Про такие вещи каждый день слышишь. Ты бы посмотрела на этого Дмитрия, у него такой вид, точно он на свет вообще не выходит.

– Тебе, наверно, больше нравился муж Шарлотты?

– Вот еще. И нечего становиться на их сторону.

Моя личная жизнь не клеилась уже много лет. Я с этим давно смирился, и сетовать мне было не на кого, кроме как на самого себя. Впрочем, это совсем другая история. Только мне все равно не нравилось то, чем собиралась огорошить меня Лили. Не нравилось, что между нами пробежала кошка. И не нравилась позиция, которую заняла моя мать: с тех пор как Лили понесло по течению, она стала выступать против меня. Вдвоем они взяли меня в осаду. Я вдруг осознал, что эстафета перешла от одной к другой. Интересно, откуда я взял бы время еще на одну женщину? Судя по всему, об этом нечего было и думать.

Моя мать считала, что Лили уже взрослая. Но однажды вечером, часов около одиннадцати, Лили позвонила мне в полной панике.

– Я не знаю, что со мной. У меня кровь идет. Отовсюду.

Я слышал, что она плачет. Спросил, откуда именно у нее идет кровь, но она была не в состоянии связать двух слов.

– Приезжай за мной, – прорыдала она.

С трудом мне удалось выяснить, что она неподалеку, у соседнего метро.

Я был совершенно уверен, что ее пырнули ножом. Я бежал по улицам, где свистел ледяной ветер, и перед глазами у меня стояла страшная картина. Мне вдруг вспомнилось: я в машине «скорой помощи» рядом с ее матерью, и она умирает.

Стоял жуткий холод, на улицах почти никого не было. Вдоль тротуаров еще лежали серые, твердые, будто деревянные, кучки снега. Я не сомневался, что на Лили напали, что она при смерти.

Лили зажимала себе подбородок, кровь текла у нее сквозь пальцы.

В кои веки она была рада меня видеть.

Я обхватил ее и стал искать глазами, не убегает ли кто по улице, не прячется ли кто-нибудь поблизости.

Лили казалась совершенно потерянной. Говорила, что поскользнулась, но не могла показать лед, на котором упала. Она качалась, распахивая глаза и удивленно оглядывая дома. Я спросил ее, что она приняла, но она твердила одно: упала.

К часу ночи мы вышли из больницы с шестью швами.

– И никто даже не остановился, – рассказывала она. – От меня все шарахались. Я запросто могла умереть.

– Заметь, – сказал я, – это случилось с тобой только теперь, когда ты возомнила себя взрослой. Раньше такого не бывало. Забавное совпадение.

Мы сидели на кухне и ели чипсы из одного пакета. На ней была одежда ее матери, вся запачканная кровью.

– Городишь сам не знаешь что, – вздохнула она.

– Да, но когда что-то не так, то рядом оказываюсь я, а не кто-нибудь другой. Это дает мне право размышлять вслух.

– Размышлять о чем?

– О чем? –переспросил я, улыбаясь.

Последний снег сошел в марте. Ночи уже не падали на землю, как нож гильотины, и на каштанах с удивительной быстротой появлялись первые листочки. Дни теперь долго не кончались.

Я был несказанно разочарован, встретившись с солистом «Диаблос». Он был почти лысым, желчным и так отвратительно обращался с женой, что я ушел, даже не попросив его подписать мои старые виниловые пластинки.

– Не хочу, чтобы этот козел вошел в нашу семью, – заявил я. – Или пусть свадьбу устраивают без меня.

Но приготовления к свадьбе пошли только быстрее.

Пока все были заняты предсвадебной кутерьмой, я несколько раз спокойно, планомерно напился – все равно ничего изменить я не мог. Силы были неравны. Что бы я ни говорил, на это не обращали внимания, моего недовольства никто не замечал. Я был пассивным зрителем. Они – адской машиной на полном ходу, дорожным катком, слепой и глухой силой, сметавшей все на своем пути. И направляла эту силу моя дочь – точно оседлав ретивого скакуна.

За несколько дней до бракосочетания я был близок к тихому помешательству и никого не хотел видеть. Потом я все же открыл окно, обнаружил зеленые деревья, услышал пение птиц. И позвонил Лили. Я сказал, что подумал и не собираюсь больше с ней ругаться, что на будущее мне наплевать и пусть делает что хочет.

Ведь на улице стояла весна.

Перед свадьбой мы встретились с отцом Дмитрия, чтобы обсудить, как помогать молодоженам материально.

– Какого черта ты приперлась? – рявкнул он на свою жену, когда та вошла в комнату. – Не видишь: мы разговариваем?

Она, казалось, с утра до вечера была занята только тем, что работала в саду или натирала до блеска мебель. Однажды я сказал ей:

– Почему вы позволяете так с собой обращаться?

Это была женщина лет сорока с вечно опущенными глазами.

– Раньше он был другим, – ответила она. В моей памяти еще сохранился образ молодого парня с вытравленными перекисью волосами, разбивающего в куски свою гитару. Мне вдруг сделалось гадко, невыносимо гадко оттого, что он превратился в хамоватого чиновника и домашнего деспота. Возникало ощущение, что «Диаблос» меня предали, а их солист в свитере от Ральфа Лорена втоптал меня в грязь.

Когда-то над моей кроватью висел их постер, я слушал их диски с утра до ночи. Мать затыкала уши, входя в мою комнату. Она входила когда ей вздумается. Я просил стучаться, но она не обращала внимания. «Я твоя мать, – говорила она, – я произвела тебя на свет». Она садилась ко мне и гладила меня по волосам, а «Диаблос» продолжали орать так, что стены дрожали.

– Эвелин, я знаю, это не мое дело, но как вы это выдерживаете? – спросил я.

С тех пор, как я стал не нужен матери и дочери, у меня появилось время для других женщин.

Наш разговор закончился у меня дома, в постели, среди бела дня, и, откровенно говоря, мы сами не поняли, как это произошло. Ни она, ни я.

Она встала, прижимая к груди свою одежду, и попятилась, смущенно улыбаясь.

– Эвелин, простите, мне, право, жаль… – пробормотал я, думая о том, что мы сделали, но ничего поправить уже было нельзя.

Она была вся красная от смущения. Пока она одевалась неловкими, торопливыми движениями, я озадаченно чесал в затылке.

Всякий раз, когда мы спали с Эвелин, она была сама не своя. Падала в мои объятия как пьяная и забывала обо всем. Мы практически не обменивались ни единым словом.

Когда дело было сделано, она еще с минуту лежала неподвижно, глядя в потолок и приходя в себя. Я видел, как меняется выражение ее лица. Эвелин снова становилась кем была: женщиной, считающей, что прелюбодеяние – грех, женщиной, всю жизнь просидевшей дома и вдруг очутившейся в большом страшном мире.

Ей удалось добиться, чтобы наши дети венчались. Одеваясь, она выглядела такой виноватой, что сердце за нее болело.

Однажды вечером я сидел спокойно один на диване и смотрел новости – в пижаме, со стаканом в руке, – как вдруг в комнату влетела Лили и набросилась на меня точно фурия. Ничего не объясняя, она принялась колотить меня сумочкой.

Удары сыпались градом, я даже слова вставить не мог.

– Как ты мог! Как ты мог сделать такое!Негодяй!

Лицо ее было искажено гневом.

На следующее утро я заехал к ней.

Я посмеялся в душе, увидев, в каком бардаке она живет со своим новоиспеченным мужем – а ведь она всегда так старательно вылизывала свою комнату.

Потом я сказал, что понимаю ее реакцию и заслужил это. По-моему, вступление было удачным.

– Впрочем, я не вижу тут ничего плохого. Ну да, она твоя свекровь, ну и что? Это уже другой вопрос. Вообще-то говоря, подобные вещи случаются очень часто.

Она взяла сигарету, я дал ей прикурить. Выйдя замуж, девочки начинают смотреть на своего отца как на тяжкое бремя: Именно как на бремя.

– Ну неужели ты не мог хоть теперь обойтись без этого! –вздохнула она. – Хоть один раз?

Я ответил, что она ко мне чересчур строга, если не сказать несправедлива. Что приключения у меня, конечно, бывали, но не так уж много.

– Ты что, смеешься? Думаешь, я слепая? Ты же перетрахал всех моих нянек, ни одной не пропустил.

– А, вот ты о чем. Видишь ли, я был тогда молод, а твоя мама умерла, я остался один. Для меня это было потрясение. Что же мне оставалось? И разве это повод вести себя со мной как с последним дебилом? Так нельзя.

Судя по всему, я по-прежнему вызывал у нее отвращение, но свои силы она растратила накануне.

– Смотрю я на тебя и думаю: все ли у тебя с мозгами в порядке? – сказала она, озабоченно покачивая головой.

– А у тебя все в порядке?

Она выставила меня за дверь.

Я остался стоять на лестнице. Когда она снова мне открыла, в руке у нее была новая сигарета и облако дыма рассеивалось по комнате.

– Она даже в церковь ходить перестала, – сказала Лили.

–  Что-что?Повтори.

В сущности, я не задумывался всерьез о последствиях моей связи с Эвелин – связи, в реальность которой мне самому с трудом верилось. И уж тем более невозможно было дать этому какое-то название, настолько все, что происходило, было странно, эфемерно и оторвано от действительности. Но когда я узнал, что у Эвелин с мужем окончательно испортились отношения, я не удивился. Я очень хорошо себе это представлял: сидит она в уголке и кусает губы. Или уходит в душ и забывает вернуться. Стонет во сне, а днем ходит напряженная, с отсутствующим видом. А этот монстр все больше злится, потому что жена превратилась в призрак и стала невкусно готовить.

Она пожаловалась Лили в тот день, когда он запустил в нее миской с тушеными овощами.

– Как ты мог так с ней поступить? Она на последнем пределе. Ты же испортил ей жизнь.

– Она сама себе хозяйка. Что я могу сделать?

Меня удостоили гримасы.

– Легкая добыча. Тебя это даже не остановило. Ни на секунду не остановило.

– А ты сама-то что об этом думаешь?

Я вышел, не дожидаясь ответа.

С Дмитрием у меня было мало общего. Он клялся проломить череп мерзавцу, в чьи лапы попала его мать. Страшно переживал из-за этой истории. Еще одна жертва иллюзий: полагал, что его мать – девственница, а потом вдруг узнал жестокую правду. Когда он так говорил, я переводил взгляд на Лили, чтобы показать ей, что я думаю о ее муже, глупость которого отбрасывала тень и на нее: угораздило же ее откопать такой экземпляр, наверняка можно было найти что-нибудь получше, если чуть-чуть поискать. Я смотрел на нее исподлобья, а Дмитрий в это время нес какую-то околесицу, как будто он был не сын, а отец, – и Лили прекрасно меня понимала. Ведь мы прожили вместе восемнадцать лет – под одной крышей, как и полагается отцу с дочерью, и почти все это время провели с глазу на глаз. Нам не нужен был переводчик, чтобы понимать друг друга. И даже если она не хотела со мной соглашаться, то все равно знала, что я прав. Ее глаза метали в меня молнии, но я не мог ответить, потому что в этот момент ее муж разговаривал по телефону со своим отцом и советовал отвести несчастную Эвелин к священнику или запереть на ключ. Однажды утром мы сидели в гостиной бывшего солиста «Диаблос» и подсчитывали, сколько можем истратить на помощь нашим детям, как вдруг он проговорил, не поднимая глаз, бесцветным голосом:

– По-моему, жена мне изменяет. Кажется, эта чокнутая завела любовника. Можешь себе представить?

Мне хотелось сказать ему: «Да ты на себя посмотри. Посмотри, на кого ты стал похож». Но он был свекром Лили, и я должен был уважать родственные связи, в особенности те, которые облегчали нам жизнь.

– Печальная новость, – ответил я.

Эвелин в это время стригла газон, обходя косилкой цветы и деревья. И небо над ее головой было голубым. Он смотрел на жену несколько секунд, потом скривился:

– Черт знает что такое!

Когда некоторое время спустя она появилась в гостиной, то была похожа на призрак или на жертву автокатастрофы, в состоянии шока бредущую по обочине. Без преувеличений.

Дверь кухни захлопнулась за ней. В гостиной остался только запах свежесрезанной травы.

– А может, наркотики, – добавил он. – Кто ее знает. Я ведь за ней не слежу.

Я обещал Лили немедленно прекратить эту историю, но сам встретился с Эвелин на неделе.

Нечего и говорить, что выглядела она неважно: осунулась, помрачнела. Прежде чем наброситься на меня с небывалым неистовством, она сначала тревожно осмотрела улицу. А потом стонала хриплым, неузнаваемым голосом.

Короче говоря, семейка буйнопомешанных.

С сексуальной точки зрения Эвелин оказалась удивительной партнершей: я имею в виду для женщины, которая ходила в церковь и так боялась греха, словно ее уже лизали языки пламени. Должен признаться, мне давно не было ни с кем так хорошо в постели. В наших отношениях мне нравились запретность, сумбурность, привкус опасности: все это обещало неожиданные сюрпризы. Мне нравилось хлопчатобумажное белье Эвелин, устрашающе примитивное. Нравилась ее решимость, ее манера отдаваться целиком, очертя голову, чтобы уж наверняка заслужить адские муки. В общем, у меня хватало причин, чтобы не сдержать обещания, которое я дал Лили, уступив ее напору. Собственно, мне нужно было время подумать. Подумать немного о себе – для разнообразия.

Мы занимались сексом у окна. Эвелин облокотилась на перила решетки и мотала головой из стороны в сторону, а я работал за ее спиной. Под нами шумела улица.

– У меня появилось на лбу красное пятно, – заявила она после. – Это отметина, знак прелюбодеяния.

– Прости, но я ничего не вижу.

– По-моему, в офисе напротив все на нас смотрели.

– Эвелин, но ведь никто на тебя пальцем не показывал.

Три дня спустя она отравилась газом.

Лили не разговаривала со мной месяц.

На похоронах она все время держала Дмитрия под руку, а меня не удостоила даже взглядом. Оба были бледны как смерть – но я ничего не сказал, ведь меня просили не лезть не свое дело. С каждым днем Лили все больше отдалялась от меня, и смерть Эвелин ничего не изменила.

Теперь я ходил в гости всюду, куда меня звали, лишь бы после закрытия магазина не сидеть вечером одному. Мать утверждала, что из нас двоих жалеть надо Лили, но почему – не уточняла.

Город был окутан дымкой первого летнего зноя. Люди просыпались среди ночи, оглядывались и отправлялись по барам до самого рассвета. У меня был тяжелый период, рядом со мной не осталось никого, кем бы я дорожил. Единственная женщина, которая в то время уделяла мне хоть чуточку внимания, – это Кароль, старинная приятельница, с которой у меня были весьма запутанные отношения.

У нее было двое сыновей лет восемнадцати, которым она стала не нужна, и муж, который в свое время от нее ушел, потом вернулся, но возвращение его должного эффекта не произвело.

– Смотрю я на него, и зевать хочется, – вздыхала Кароль, подперев подбородок рукой, опершись на локоть и устремив взгляд в пространство.

Она считала, что от детей ждать нечего, что мир так уж устроен и, отдавая, мы никогда ничего не получаем взамен.

– Короче говоря, тебе не следовало связываться с этой несчастной. Или ты просто ненормальный.

Мы часто ходили вместе на коктейли, вернисажи, литературные вечера. Там я напивался и был рад всему, что происходило, лишь бы как-нибудь пережить это время. На одной вечеринке у Шарлотты Блонски – незадолго до того, как ее ограбили, унеся трех итальянских примитивистов и деньги, – я по-глупому сцепился с одним молодым парнем, фанатом Дмитрия, который твердил, что я ничего не понимаю и что это вполне естественно.

На улице я решил выместить злобу на его машине. Кароль пыталась меня удержать, но она тоже была пьяна, и остаток ночи я провел в полицейском участке. Там мне вывернули карманы и нашли недозволенную травку. К счастью, Ольга, материна подруга, у которой была куча друзей в полиции и, соответственно, доступ в самые высокие инстанции, вызволила меня из этой передряги.

Мне было плевать, как выглядит моя дочь, – я и сам после нескольких месяцев подобной жизни стал выглядеть не лучше. Теперь настал черед моей матери беспокоиться о моем здоровье и сетовать, что же я хожу такой помятый. Когда я вваливался в книжный магазин, качаясь от недосыпа и излишеств, которым предавался накануне, я чувствовал на себе ее скорбный взгляд и еще больше сутулился под его тяжестью. Если б мне не нужно было держать себя в руках, я бы улегся спать прямо среди книг. Несколько часов сна в сутки – маловато для моего возраста. Неожиданно я это понял.

– Это что, из-за угрызений совести ты в таком состоянии? – спросила меня как-то мать.

– Чего? Какой совести? Ты о чем?

Прошло несколько лет с тех пор, как я положил конец ее отношениям с одним типом, и она до сих пор не могла мне простить. Хотела она того или нет, между нами легла тень, и отчужденность не проходила.

Иной раз, когда Кароль исчезала в туалете заведения, где мы проводили вечер, я принимался размышлять, как же мне удалось дойти до такого. Почему две единственные женщины, которые действительно что-то значили в моей жизни, отдалились от меня и я ничего не могу с этим поделать? Что же со мной не так? Когда ночь бывала уже на исходе, я пытался разговаривать об этом с чужими людьми, но вскоре они переставали меня слушать, и я ничего не выносил из этих бесед.

– Даже если бы ты со мной спал, – изрекала Кароль заплетающимся языком, – я не уверена, что это что-нибудь изменило бы.

Слушать ее было совсем не утешительно.

– И как можно самому поставить себя в такое положение? Как можно быть таким глупым?

Мы были не единственные, кто потерял всякую надежду на то, что когда-нибудь что-нибудь изменится. Да просто оглянуться по сторонам, перекинуться парой слов с первым встречным – и сразу ясно, что он тоже мается от непонимания и одиночества. И никто ничего не в силах поделать. И никакая выпивка, никакая травка тут не помогут.

В былые времена, когда я сходил с ума по группе «Диаблос», моя мать пила по-черному. Теперь страсти утихли, напивалась она два-три раза в год, по особым случаям.

Как-то ночью, заехав к ней, я застал ее на четвереньках посреди гостиной. Ее подруга Ольга в это время блевала в ванной.

Мать стала убеждать меня, что ищет сережку, которая куда-то закатилась. Но лицо ее было залито слезами.

Потом наконец пришло время отпуска.

У Кароль был дом на берегу озера. Я в конце концов дал себя убедить и тоже снял дом неподалеку. Кароль твердила, что с ума сойдет от тоски, если я оставлю ее одну со всеми мужиками ее семейства – по ее словам, за последний месяц мы с ней стали так близки, что я просто не имел права бросать ее на произвол судьбы. Я не спорил. Мы действительно во многом друг друга поддерживали. С наступлением вечера мы вместе ныряли в темноту и вместе возвращались утром, растратив последние силы.

Когда я зашел к ней сказать, что мы перебрались и устроились по соседству, она самым натуральным образом бросилась мне на шею. За ее спиной стоял улыбающийся Ришар, ее муж, и крутил пальцем у виска.

– Не давай ей волю, – посоветовал он мне, пока она надевала купальник. – Она бывает иногда ужасно приставучей.

Прошло много лет с тех пор, как наши дети играли вместе на узком пляже у берега. Нам тогда казалось, что жизнь еще только началась и впереди нас ждет много удивительного.

– Благодарю за совет, – ответил я.

В те далекие времена это местечко даже не было обозначено на картах. Потом подул ветер перемен, оно сделалось модным, и теперь там нельзя было рвать цветы и ездить со скоростью больше двадцати километров в час. Подходы к озеру были взяты под охрану, а лесники вели себя как маньяки. Местный торговец газетами продавал теперь «Геральд трибюн» и сигары. Строить было нельзя. Ставить палатки тоже. По вечерам на берегу собирались отдыхающие, чтобы полюбоваться закатом.

Первое, что я услышал от Лили за все утро, был вопрос, сколько стоят помидоры, которые продавались здесь по какой-то немыслимой цене.

Мы оставили Дмитрия и мою мать устраиваться на новом месте. Я не звал Лили ехать со мной, но мне было приятно, когда она сама вышла в тот момент, когда я уже сидел в машине. Я считал, что каникулы на берегу озера всем пойдут на пользу, хотя бы для здоровья, чтобы немного очухаться после изнурительных месяцев, которые мы прожили с ощущением катастрофы.

Потом Лили спросила, натуральные это помидоры или мутанты.

– Ну что, поедем кататься на лодке, как раньше? – предложил я, рассматривая имбирь, которым мне хотелось куда-нибудь запустить.

Она не знала, что ответить. Учебный год на факультете благополучно закончился, со смерти Эвелин прошло уже больше месяца, и Лили ко мне немного подобрела. Она не знала, что ответить, но все же не сказала «нет».

– Все мы стремимся к лучшей жизни, – заметил я. – Не забывай.

Мы бродили между стеллажами универсама. Позвякивая золотыми браслетами, покупательницы тянулись за консервами и низкокалорийными продуктами.

Я спросил, что бы нам купить для Дмитрия.

– Представь себе, если однажды он узнает, что это был ты, – вскинулась она. – Что тогда будет?

– Пусть себе докапывается. Не беспокойся, ничего он не узнает.

– С какой стати ты так уверен? Рано или поздно все тайное становится явным, в том-то и дело.

Я дал ей выговориться. Большого удовольствия мне это не доставило, потому что она была настроена в высшей степени критически, я бы даже сказал, агрессивно. Но я знал, что через это надо пройти и из нас двоих именно я должен вести себя мудро. Поэтому я сжал зубы и молчал, хотя мне тоже было в чем ее упрекнуть. Я слушал ее и думал обо всех ошибках, которые мы совершили и которые давили на нас своей тяжестью, обо всех неправильно понятых поступках и нереализованных порывах. Когда мы подошли к кассе, у меня уже сводило челюсти.

На стоянке Лили попросила меня быть с Дмитрием поласковей.

– Я буду с ним поласковей, если ты будешь поласковей со мной, – сказал я. – Договорились?

Вернулись мы, когда солнце уже садилось. Дмитрия мы застали мрачным и почти больным. Спина у него была красная, как пачка «Уинстона», и моя мать, зажав в зубах сигарету, мазала его кремом.

– Тебе не кажется, что он мог бы сделать это сам? – сказал я спокойно, пока она помогала мне раскладывать продукты. – Ты не обязана за ним ухаживать.

– Прекрати, – отмахнулась она. – Не заводись.

– Каким же надо быть идиотом, чтобы так обгореть в первый день. Просто слов нет.

Ночью он, разумеется, не спал. Я, разумеется, тоже. Он ходил по дому взад-вперед, скрипел половицами на веранде, открывал и закрывал холодильник, включал воду на кухне. Счастье еще, что комаров во всей округе давно извели, иначе бы он гонялся за ними по всему дому. Только спокойней мне от этой мысли не стало. Короче, отдых начался из рук вон плохо.

Я натянул шорты и вышел из комнаты.

Он сидел на диване и писал что-то в тетради. Мы встретились глазами, потом я пошел налить себе стакан воды. Но передумал и взял пиво. Ночь была жаркой, и прохлада алюминиевой банки в руке наполнила меня счастьем. Подумав, я взял еще одно пиво для Дмитрия и вернулся в гостиную.

Я поставил банку перед ним. Ночь была душной, небо – все в звездах. У берега плескалась вода.

Я спросил, не вдохновение ли на него нашло и не новую ли песню он пишет. Он чуть не расхохотался мне в лицо. Потом взял себя в руки и сказал:

– Извини.

– Да ладно, не бери в голову. Проехали.

Лили мне говорила, чем он теперь начал заниматься, но я как-то не запомнил.

– Жаль, твоей матери нет с нами, – вздохнул я, усаживаясь в кресло. – Ей бы здесь понравилось.

Он кивнул без энтузиазма.

– Забудь ты эту историю, – продолжал я. – Теперь уж ничего не поправишь. Расскажи лучше, что вы собираетесь делать. Ты, во всяком случае, что собираешься?

Он смотрел на меня, чуть морщась, возможно, оттого, что спина болела, потом встал и сказал, что я оторвал его от работы и ему хотелось бы продолжить, пока он не потерял нить. Я ответил, что прекрасно его понимаю. Он ушел на веранду, недоумевая, как это ему удалось так легко от меня отделаться.

В считанные дни мои мать и дочь покрылись с ног до головы золотистым загаром. Одно удовольствие было на них смотреть, готовить им еду, болтать с ними о том о сем. Когда мы отправлялись на какую-нибудь вечеринку, нас моментально окружали кавалеры и уже не отходили ни на шаг, таскали нам напитки, даже если мы были в глубине сада.

Иногда мать брала меня под руку, и тогда старые знакомые – порой те самые, с которыми мы общались в городе, – в очередной раз демонстративно изумлялись, что я до сих пор не нашел себе пару, а потом принимались расточать комплименты моей очаровательной дочери и моей матери, которой так и хочется поцеловать пальчики.

– Знаешь, о чем я думаю, – сказал я ей однажды вечером, когда мы возвращались домой при лунном свете.

Мы выпили несколько коктейлей, и она шла босиком по воде, неся босоножки в руках, а я – по берегу. Я остановился.

– Знаешь, о чем я думаю? А почему бы нам снова не жить вместе, как мы жили когда-то?

Она пристально посмотрела на меня, опустила глаза и покачала головой.

– Подумай, – продолжал я. – Мы оба живем в одиночестве. Можно сказать, занимаем лишнее пространство. Ведь ты могла бы поселиться в комнате Лили.

Мать снова пошла по воде, все сильнее качая головой.

– Да в чем же дело? – забеспокоился я, ускоряя шаг, чтобы догнать ее.

Тогда она подошла ко мне и крепко меня обняла. В одно мгновение моя рубашка стала мокрой от слез.

– Прости меня, мой мальчик, – повторяла она сквозь рыдания. – Прости, мой дорогой. Я не хотела. Я не хотела, чтобы было так.

Простить? За что? Разве я на что-нибудь жаловался?

На выходные мы ждали отца Дмитрия, как вдруг перед домом остановился автомобиль с откидным верхом, и оттуда вылезла Ольга. Она бросилась к нам, широко раскрыв объятия. На голове у нее красовался тюрбан, на носу – огромные солнечные очки.

Через ее плечо я видел солиста группы «Диаблос», который вытаскивал из багажника чемоданы, и Дмитрия, быстрым шагом направлявшегося к отцу.

– Ольга, – сказал я. – Вот так сюрприз! Вот сюрприз так сюрприз.

За ее спиной отец и сын вполголоса о чем-то спорили.

– Надеюсь, большого базара не будет? – осведомилась Ольга с царственно равнодушным видом.

– О чем ты? – ответил я, улыбаясь ей во весь рот.

Я ждал реакции Лили, которая должна была вот-вот выйти из душа, но тут за мной зашел Ришар. Мы с ним собирались участвовать в джентльменском турнире по метанию дротиков, который устраивала около причала благотворительная организация, помогающая матерям-одиночкам найти работу.

В траве, под сенью высоких деревьев, группами расселись женщины. И все же мне хотелось побыстрей с этим покончить.

– У тебя, по крайней мере, что-то происходит. Хоть какое-то движение, – говорила мне Кароль, глядя на своего мужа, который стоял в отдалении и с кем-то разговаривал: на нем была рубашка с короткими рукавами, галстук свисал через плечо. – А я загибаюсь на корню. Живу с призраком. С каким-то прозрачным надувным шаром.

Стоял знойный день. Озеро, казалось, сейчас закипит. Свет слепил глаза.

– Ольга никогда меня не предавала, – сказал я с важным видом. – Мы всегда друг друга понимали. Еще с тех пор, как я мальчишкой был.

– А этот Дмитрий, видать, еще тот дурак, – заметила Кароль.

Когда мы вернулись, в доме стояла тишина. Горизонт пылал.

Все сидели под большим зонтом. Лили уткнулась в женский журнал. Мать и Ольга ели оливки. Дмитрий говорил по телефону, а солист «Диаблос» разжигал старый мангал, который нашел в подсобке. Его лицо лоснилось в красных отблесках пылающих углей. Я отправился купаться. Быстро темнело. Вдруг я почувствовал, как чьи-то ноги сплелись с моими.

– Какая чудная вода, – сказала Кароль.

Я осторожно от нее отстранился: не хотелось усложнять ситуацию.

– Нас ожидают кошмарные выходные, – предупредил я, плавая вокруг нее. – Ничего хорошего при таком раскладе не будет, ох не будет, помяни мое слово.

С того места, где мы находились, было легко за ними наблюдать.

– А что, если мне уйти от него? Что ты тогда сделаешь? Или ничего не сделаешь?

– Слушай, Кароль, тебе не кажется, что ты выбрала не очень подходящий момент?

– Да я так, шучу.

– Не смешно.

– Я шучу.

Когда я вылез на берег, Лили, плача, поднималась к себе. Я вытер голову, потом спросил мать, что случилось. Но, судя по всему, у матери были свои проблемы.

Дмитрий качался на полотняном стуле, держа в руке пиво, другая банка торчала у него из кармана. Он хмуро смотрел перед собой.

Я поднялся наверх поглядеть, что происходит. Когда я вошел, Лили лежала на кровати и рыдала.

– Уйди отсюда! – крикнула она мне. – Оставь меня в покое.

Я сел на кровать и некоторое время подавал ей бумажные платки.

– Придется привыкать, – сказал я. – Всякий надеется, что у него обязательно будет по-другому, только это еще никому не удавалось.

Я положил руку ей на плечо, потом добавил:

– Твоя мать никогда не плакала. Ты ведь хочешь знать, какая она была.

Некоторое время спустя мы вернулись вниз.

Еще через некоторое время Дмитрий запустил стаканом в своего отца и убежал, перемахнув через кусты. Ришар рассказал, что один из его сыновей тоже как-то показал ему кулак и что это свидетельствует о вырождении человечества. «Диаблос» только кивал, пока Ольга вытирала ему рубашку.

Кароль встала из-за стола и ушла со страдальческим видом.

Я наклонился к Лили и сказал, что если она хочет покататься со мной на лодке, то сейчас как раз подходящий момент.

Ей не хотелось.

– Займись лучше Кароль, – посоветовала она.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю