Текст книги "Вишняки"

Автор книги: Филипп Бабанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Похвасталась

Ната и Тата любят иногда друг перед другом похвастаться. А хвастовство, как известно, к добру не приводит.

Девочки-соседки поиграли, попрощались и пошли домой.

– Мама, и я пойду гулять.

– И я, – попросилась Ната.

– Вам надо бы немножко поспать, – сказала мама.

– Я не хочу спать, – в один голос крикнули сестрички.

– Тогда подождите, я управлюсь и пойдём вместе погуляем. А вы пока приготовьте всё, чтоб поскорее одеться.

Тата быстро нашла свои тёплые чулки, валенки, шерстяной костюм и побежала на кухню сказать маме, что у неё все готово.

– Молодец, – похвалила мама.

Она нашла случайно уцелевший мандарин, очистила его, разделила поровну и сказала:

– Одна половинка тебе, а другая – Нате.

Вбежала Тата в комнату. Одну половинку в руке за спиной спрятала, а другую доедает и хвалится:

– Ната, смотри, что у меня!

– А что?

– Мандарин!

Ната видит, что Тата последний кусочек в рот положила и думает: «Мама и мне даст». А сама говорит:

– Пхи, мне мама целый дала, я уже съела!

– А-а, ты съела целый мандарин? Тогда я и твою половинку съем, – обрадовалась Тата и запихнула в рот Натину половинку, только желтоватый сок брызнул на подбородок.

Лишь теперь Ната поняла, что случилось. Да как закричит:

– Ой, отдай, сейчас же отдай!

Но отдавать было уже нечего.

Ната расплакалась, побежала к маме.

Мама выслушала и говорит:

– Вот видишь, как нехорошо хвастаться и говорить неправду.

Возьмём себе Новый год

Мама одела Нату и Тату, и пошли они гулять по городу.

Люди ходят по улицам нарядные, весёлые. Тут молодёжь под баян поёт, там в снежки играет. Знакомые здороваются, поздравляют с Новым годом, расспрашивают Нату и Тату, как они себя чувствуют, угощают их конфетами.

Так они прошли какой-нибудь квартал от своего дома, как вдруг Ната крикнула:

– Мама! Вон тоже ёлка!

– Пойдём туда, – потянула маму за руку и Тата.

Елка стояла в сквере. Была она такая высокая и ветвистая, что ее́ даже ёлкой трудно было назвать. Это было огромное дерево. Не верилось, что эту ёлку привезли откуда-то из лесу. Казалось, что она и выросла тут, на площади.

А как убрана! Кроме всяких украшений, на ёлке было много лампочек, которые горели разноцветными огнями. От этого и волк, и лисица, и зайчики, лежавшие на снегу под ёлкой, и высокий дед Мороз в белой шубе казались такими красивыми и необычайными, какие могут быть только в сказке.

Вдруг откуда-то появились живые дед Мороз, Снегурочка, зайчики. Даже медведь пришёл – большой, лохматый, страшный.

– Я боюсь, – сказала Ната.

– Не надо бояться, – успокоила мама. – Это не настоящие звери. Это мальчики и девочки надели маски.

– Зачем? – спросила Тата.

– Чтобы было интереснее.

Мальчики и девочки начали танцевать, говорить стихи.

– Мама, погляди, Снегурочка танцевает! – в восторге кричит Ната.

– Танцует, – поправляет мама.

А дед Мороз – такой хороший, такой добрый: полный мешок конфет, орехов, пряников принёс и роздал детям.

Возбуждённые, весёлые вернулись девочки с прогулки. Рассказывают о том, что их поразило, расспрашивают о том, чего не поняли.

Тата задаёт вопрос:

– Мама, а когда ещё будет ёлка?

– Пройдёт зима, будет весна, лето, потом подойдёт осень, похолодает, опять наступит зима. Тогда и придёт снова Новый год, и ёлку опять поставят.

– Когда будет ещё ёлка, – восхищённо говорит Тата, – мы пойдём туда и возьмём к себе домой Новый год! Он будет нам петь, танцевать, орехи и конфеты давать. Правда, мама?

А Ната подумала и возразила:

– Мы пойдём и только посмотрим. А брать не надо, тогда у других детей не будет Нового года.

Кто напроказил?

Раздела мама девочек, потом вошла в комнату, взглянула на ёлку и руками всплеснула:

– Ой, горюшко! Кто же это сделал?

Девочки тоже вошли, взглянули и застыли: под ёлкой лежало несколько разбитых стеклянных игрушек.

– Признавайтесь: кто трогал ёлку?

– Не я, – первой опомнилась Тата.

– Не мы, – сказала Ната.

– Они сами разбились, – прибавила Тата.

– Фу, какие вы нехорошие девочки, – пристыдила мама. – Напроказничали да ещё сознаться не хотите. Лучше скажите, кто это сделал, а то обеих накажу.

Девочки молча хлопали глазами, глядя друг на друга.

– Это ты, Тата? – допытывалась мама.

– Нет. Это, должно быть, Ната.

– Ты, Ната?

– Нет. Это, должно быть, Тата.

Мама вздохнула и сказала:

– Ну что ж. Не признаётесь – так и сделаю: накажу обеих. Сегодня за ужином не дам вам торта, а завтра не пойдёте в кино.

Мама собрала разбитые игрушки и пошла кипятить молоко. Девочки побыли немного в комнате и тоже пошли к маме. Но вот молоко вскипело. Мама отставила кастрюлю и пошла в комнату, но, открыв дверь, так и остановилась на пороге: под ёлкой снова лежала разбитая игрушка.

Теперь мама поняла, что она напрасно напала на девочек. Но кто бы мог ещё шалить, если в квартире больше никого нет? Если от ветра, так на дворе никакого ветра нет и форточка закрыта…

Постояла мама, подумала и говорит:

– Пойдёмте на кухню.

Вышли, а двери в комнату оставили открытыми.

Сидят, ждут.

Сначала во всей квартире было только слышно, как в ванной размеренно капала вода из неисправного крана: кап… кап… кап…

Но вот из комнаты долетело какое-то шуршание, потом глухой звон, и вдруг – хлоп! Словно из игрушечного пистолета выстрелили.

Мама тихонько встала со стула и пошла к двери. За ней так же осторожно пошли Ната и Тата. Вот они дошли до двери, заглянули в комнату.

Под ёлкой сидел их пушистый Барсик. Его глаза жадно перебегали с одной игрушки на другую и хищно горели – совсем так, как в сарае, когда он охотился на голубей. И хвостом даже шевелил, хлопая им по полу.

Вот он присел, потом подпрыгнул, ударил лапкой. С ветки сорвался большой розовый шар. Ещё мгновение – и шар хлопнулся об пол, от него остались только мелкие блестящие осколки. В то же мгновение кот одним прыжком спрятался под кроватью.

Ната и Тата облегчённо вздохнули и засмеялись.

Где спят автобусы

Вернулся с работы папа. Ната и Тата бросились к нему и наперегонки стали рассказывать про ёлку около кинотеатра, про живого деда Мороза и Снегурочку, про то, что натворил Барсик…

– Подождите, дайте хоть раздеться, – просит папа.

А девочки всё не отстают от него:

– Папа, а Валерик давал мне голубя!

– И мне.

– Он такой хорошенький! Белый.

– А у меня был… был… зелёный, – сказала Тата.

– Ну что ты, дочка, – возразил папа, – зелёных голубей не бывает.

– Нет, быва-а-ет, – надувшись, упиралась Тата.

– Нет, он не зелёный, – сказала Ната, – а такой… такой, как Барсик.

Тогда Тата вспомнила про то, что наделал Барсик, и попросила:

– Папа, выгони Барсика. А то он все игрушки на ёлке побьёт.

– Хорошо, выгоню.

Ната вступилась за кота:

– Ему же будет холодно.

– Не будет, – заспорила Тата, – у него шубка тёплая!

– Он в подвале пересидит, там не холодно, – сказал папа.

А Барсик беззаботно дремал на паркете под тёплой батареей, словно не о нём шла речь.

Папа разделся и пошёл умываться. Девочки – за ним.

– Я уже сама умываюсь, – хвалится Ната. – И я сама. И совсем не плачу, – говорит Тата.

– Вы уже большие, молодцы, – хвалит их папа. – А ручки с мылом надо мыть…

Потом все сели ужинать. Папа с мамой пили белое шипучее вино из высоких тонких бокалов, а девочки – ситро из чашечек. Все чокались и приговаривали:

– С Новым годом, с новым счастьем!

А ещё через час сестрёнки лежали в постели. Рядом с Татой на подушке была её любимая кукла Зоя, а около Наты из-под одеяла выглядывало чёрное ухо плюшевого медвежонка.

– Папа, а тебе завтра опять на работу? – спросила Ната.

– Нет, завтра у меня выходной.

– Мы пойдём с тобой гулять, правда? – договаривается Тата.

– Пойдём, пойдём. А пока спите!

Несколько минут девочки лежали молча.

Потом Тата беспокойно задвигалась, поднялась.

– Папа!

– Что тебе?

– Папа! А твой автобус тоже спать лёг?

– Нет. На нём сейчас другой шофёр ездит.

Тут и Ната вскочила, спросила:

– А где автобусы спят?

– Автобусы не спят. Но они тоже отдыхают. Целый день автобусы трудятся, бегают с одного конца города на другой, перевозят пассажиров. И только поздно ночью шофёры вводят их в гараж – большой такой сарай. Там их осматривают механики. Видят, у одного автобуса шина очень стёрлась, вот-вот лопнет. Значит, надо заменить шину. У второго щёточка сломалась – та, что ветровое стекло прочищает. Это тоже плохо: пойдёт снег, залепит стекло, и шофёр не увидит, куда ехать. У третьего что-то внутри не ладится – надо отремонтировать. Так оглядят каждую машину и сделают всё, чтоб на другой день автобусы опять были готовы неутомимо бегать по городу.

– А ты нас покатаешь, как раньше?

– Покатаю. Спи.

Ната вздохнула, повернулась на другой бок и затихла.

* * *

Когда папа опять подошёл к постели, чтобы поправить на девочках одеяло, Ната и Тата уже спали. Их личики то слегка хмурились, то улыбались. Что им снится: страшный волк, который догоняет маленького зайчика или зелёная ёлочка, прикрывшая серенького своими ветвями? Санки-кувыркалки или голубой папин автобус, который мчит их по людным улицам города? А может, весёлая Снегурочка или добрый дед Мороз?

Трудно отгадать. Возможно, и то, и другое, и третье… Вот они завтра проснутся, мы их и спросим.

ВОРОБЫШЕК

На охоту

В комнате горел свет. Значит, на улице было ещё темно. Я открыл другой глаз и увидел папу. Он стоял посреди комнаты в своём коротком кожушке и подпоясывался широким охотничьим ремнём с маленькими кармашками для патронов. Этот ремень называется патронташем.

Меня сразу точно подбросило на кровати. Я вскочил и, протирая глаза, спросил:

– Пап, ты на охоту?

– Спи, сынок.

– А ты на охоту? – не отставал я.

– Да так, пойду поброжу немного.

Каждый выходной день папа отправлялся на охоту в лес или в поле, но вставал он так рано, что я видел его лишь тогда, когда он возвращался домой. Я всегда просил, чтобы в следующий раз папа взял меня с собой, а он смеялся и отвечал:

– Хорошо, только с одним уговором: если спать не будешь – пойдёшь, а вовремя не проснёшься – не взыщи, будить не стану.

И вот сегодня, наконец, мне посчастливилось проснуться вовремя.

– Я тоже пойду! – И, не ожидая папиного ответа, я вскочил с кровати.

– Ну куда тебе! На дворе вон как темно и страшно…

– А чего страшно? Волка? Так ведь у тебя ружьё, и я своё возьму.

Босиком я бросился в уголок, где стояло моё двуствольное, как и у отца, ружьё. Только маленькое. Его ещё давно купила мама в день моего рождения.

– А в лесу снегу знаешь сколько? Ты не сможешь идти.

– Так ты пойдёшь впереди, а я – за тобой.

– Ну уж возьми его, раз обещал, – попросила мама. – Побегает за тобой – в другой раз не захочет.

– Ладно, так и быть, – согласился отец. – Одевайся скорее.

Ух, как же я торопился! Я забегал по комнате, кидаясь то к валенкам, то к тёплому свитеру, то к своему ружью.

– Обожди, не суетись, я тёплые рейтузы найду, – смеясь, сказала мама. – Постой, валенки на босу ногу? Носки шерстяные надень.

Наконец с ружьями за плечами вышли мы со двора. Уже в нескольких домах светились огоньки. У соседей запел петух. Вдоль улицы пробежал ветер и донёс музыку из репродуктора, висевшего в центре села. Под музыку дядя физкультурник говорил:

– Ниже, ниже наклоняйтесь. Не сгибайте ноги в коленях. Три-четыре…

Воробышек

Пока мы добирались до леса, уже совсем рассвело. В лесу сначала кажется тихо-тихо. Но, когда прислушаешься, уловишь: где-то хрустнула веточка, а там вспорхнула с дерева пташка – только снег посыпался и словно дым обволок на какое-то время кусты. А издали слышится: «Тук-тук. Тук-тук-тук…»

– Что это?

– Дятел трудится, – сказал папа.

Долго ходили мы по лесу, много видели всяких звериных следов – и маленьких и больших, но ни лисица, ни заяц так нам и не попались.

– Давай отдохнём, – попросил я папу.

Но, когда мы присели на кучу хвороста, я почувствовал, что в валенки откуда-то набралась вода и ноги мои закоченели. Я сказал об этом папе.

– Ну что ж, тогда пошли домой.

Мы уже подходили к дому, только с другой стороны, с огородов, когда из-за кустов выскочил заяц. Папа поднял ружьё и, не целясь, выстрелил. С кустов шумно поднялась стайка воробьёв, а беляк, прижав к спине уши, изо всех сил понёсся через луг к лесу.

Я заметил, что в снегу под кустом что-то трепыхается.

– Папа, гляди: что там? – шепнул я.

Папа запустил руку в снег.

– Э-э, так ты вместо зайца попался, – с жалостью сказал он, и я увидел на его ладони серенького нахохлившегося воробышка.

– Ты… подстрелил его?

– Подстрелил. Видишь, крылышко повредил… Что ж теперь с тобой делать?

– Папа! Раз это мы его подстрелили, давай возьмём домой. Я буду за ним ухаживать, пока крылышко не заживёт.

– Хорошо. На, неси.

Я хотел взять воробышка из папиных рук, но он меня так ущипнул за палец, что я вскрикнул и выпустил его. А он сразу попрыгал в сторону от нас, стараясь убежать.

– Эх, ты, а говоришь: «Я храбрый», – пристыдил меня папа.

Я поймал воробышка. Он меня ещё раз клюнул, однако я уже не выпустил его и не закричал. И палец уже не болел так, как сперва.

Мама против

Дорого мне стоила эта охота: набрал снегу в валенки и простудился. Теперь мама не пускает гулять, всё время в комнате сижу.

Но мне не скучно: ведь у меня есть воробышек!

Первые дни он никого не признавал, даже есть не хотел. Насыплю ему пшена, накрошу хлеба, воды налью в блюдечко. Поймаю его, посажу:

– Ешь.

А он забьётся за шкаф, нахохлится, сунет нос в угол и сидит.

Потом привык. Едва рассветёт – сразу же вылезает из своего тайника и так забавно – прыг-прыг – бочком, бочком – и уже на дощечке, где насыпано пшено и блюдечко с водой стоит.

Поест, воды попьёт и давай разгуливать по всей комнате.

Я радовался, что воробышек поправляется, а ночью мне часто снилось, что он уже летает. И вдруг против воробышка выступила мама. Как-то утром, в выходной день, когда и папа был дома, она убирала комнату и очень сердилась.

– Тьфу, куда ни глянь – всюду твой воробей наследил. Вот возьму и вышвырну его во двор.

– Во дворе же холодно, мороз. Он сразу пропадёт, – испуганно возразил я.

– А до каких пор я буду терпеть от паршивой птахи! – ещё сильнее сердилась мама. – Не успеваешь убирать после него. Весь пол заследил. Выброшу его – и всё.

Я уже представил, как больной воробышек замерзает на снегу, и из глаз моих сами закапали слёзы.

Папа увидел это и вступился за воробышка:

– Ты уж потерпи, пока у него крыло срастётся. Мы же решили его вылечить, значит, надо довести дело до конца.

– А кто говорит, что его сейчас надо выбросить? – сказала мама. – Конечно, когда крыло заживёт.

Я понял, что мама только грозит, и успокоился. Но с тех пор всё же следил за воробышком, не давал ему разгуливать по всей комнате.

Васькино злодейство

У нас есть кот Васька. Летом он был ещё маленьким котёнком, а теперь уже похож на настоящего кота. Он всё время или в чулане мышей ловит, или спит в кухне возле тёплой плиты. В комнату заходит редко.

Но один раз он выкинул такую пакость, что я до сих пор его терпеть не могу.

Я стоял на коленях перед стулом и ножницами вырезал из бумаги домик, в котором, может быть, привыкнет жить мой воробышек. А воробышек в это время прыгал по комнате. Прыгнет, клюнет что-то на полу и весело так:

– Жив-жив! Жив-жив!

Радуется, что живой и что крылышко у него срастается.

Тут, откуда ни возьмись, Васька появился. Сел на пороге и смотрит. Потом прилёг, бьёт хвостом по полу, а глаза так и горят. Я думал, он просто поглядит на воробышка, да и уйдёт. А он сидел-сидел и вдруг ка-ак кинется на воробышка! Тот, не будь дурак, расставил крылья, нахохлился и как клюнет кота в нос.

Васька подскочил, мотнул головой и снова к воробышку. Раз! – и схватил его прямо под крылышки.

– Васька! Васька, отпусти! – изо всех сил закричал я и бросился спасать воробышка.

Кот – в кухню, я – за ним, он – под стол, я его – за хвост.

– Мя-а-ав! – заверещал кот, выпустил воробья и лапой меня по руке – кровь так и брызнула.

Но я не испугался, схватил его за ухо и давай ругать. – Что ж ты, – говорю, – наделал? Мало тебе мышей, ты ещё и воробышка хотел съесть? Ах ты, бессовестный!

А Васька сидит да облизывается. Тогда я наподдал ему и выгнал на мороз.

– Чтоб ноги твоей в хате не было! – сказал я ему.

Вернулся в комнату, посмотрел на воробышка и заплакал. Лежит, бедняга, на боку, не шевелится, только клюв раскрыл и дышит часто-часто.

«Умрёт», – подумал я и заревел уже на весь дом.

Мама что-то во дворе делала. Вошла, спрашивает, что случилось, а я никак рассказать не могу.

– Во… во… робышек. Васька задушил.

– Ну, не плачь, – говорит мама. – Воробей твой всё равно не выжил бы. Крыло у него так и не срослось. А что же это за птица, если она не летает?

А мне ещё больше жаль воробышка.

Тут пришёл с работы папа. Взял воробышка в руки, ощупал его всего, точно доктор, напоил водой, постелил ему в уголке старую шерстяную варежку и говорит мне:

– Не плачь, выживет твой воробышек. Васька только чуть придушил его, а косточки все целы.

Воробышек летает

Постепенно воробышек стал поправляться. А через несколько дней он, как и раньше, бочком прыгал по комнате и ликовал:

– Жив-жив! Жив-жив!

Я теперь всё время следил за Васькой, а вечером сам затворял двери в комнату.

Воробышек веселел с каждым днём. Он уже не был таким нахохленным, как раньше. Перья лежали на нём гладко, даже поблёскивали.

И вот однажды, смотрю, воробышек мой поел, попил, потом – порх! – и взлетел на стул.

– Мама! Мама! – закричал я и стал танцевать.

Мама с крынкой в руках встревоженно выглянула из кухни.

– Смотри, мама, он сам на стул взлетел!

– Вот и хорошо. Значит, скоро мы сможем его выпустить.

– Ну же, воробьюшка, полетай. Ну, ещё! – просил я.

А он поглядывал во все стороны, точно сомневался, сможет ли ещё раз взлететь. Но вот, видимо, отважился.

– Жив-жив! – вспорхнул – и к окну. Но не долетел, ударился о подоконник и упал на пол. Это напугало меня.

– Э, так ты можешь свои крылышки поломать. Лучше обожди ещё немножко, – посоветовал я ему.

Воробышек словно и правда послушался. Несколько дней после этого он не пробовал летать.

Потом как-то взлетел с пола – и прямо на окно. Поклевал стекло и перелетел на другое окно. Дальше на стол, на стул, снова на окно.

На другой день он уже взлетел на шкаф, а оттуда на радиоантенну, которая была натянута в углу под самым потолком.

С этого дня воробей летал по всей комнате, а ночевал всегда на антенне.

Пусть теперь Васька попробует его достать!

Вернулся!

Когда воробышек научился летать по всей комнате, мама снова стала сердиться:

– То хоть по полу ходил, а теперь простыни пачкает, мебель вон поразрисовал. Пожил, поправился и скатертью дорога. А то сама выпущу.

– Пусть у него ещё крылышки окрепнут, – просил я.

– Нет, у меня уже терпение лопнуло.

– Только один денёчек!

– Ну хорошо. Но завтра чтоб выпустил.

Так повторялось несколько раз, а воробышек всё ещё жил в комнате. Я до того привык к нему, что никак не мог расстаться. Да и за его больное крылышко я опасался. Но вот и папа стал говорить, что пора выпустить воробышка.

– Видишь, он уже о стекло бьётся, на волю просится.

Пришлось выпустить.

Рано утром я оделся, накормил воробышка, потом поймал его и долго держал в руках – всё прощался с ним.

– Ты хоть не улетай далеко, ночуй под крышей сарая. Там тепло, – просил я его.

А он молча вырывался из рук. Вздохнул я и вынес воробышка из дома.

– Ну, лети.

Раскрыл ладонь, а он сидит и не хочет лететь. Потом сразу вспорхнул и взлетел на вербу. Посидел там немножко и перелетел на соседский сарай. Тут у меня защипало в носу, я ушёл домой и больше ничего не видел…

Подошёл вечер. Я уж и заводную машину крутил, и рисовать пробовал, и телефон проводил от этажерки к своей кровати, а сам всё думал про своего воробышка: каково-то ему там одному на морозе?

И мне представлялась страшная картина: сидит воробышек на ветке и замерзает. Он хочет слететь с дерева, чтобы поискать укромное место, но его подвело подбитое крыло. Воробышек не полетел, а упал в снег. Я вижу, как к воробышку подбирается хитрая усатая морда, и кричу не своим голосом:

– Васька!

Смотрю, а Васька выходит из кухни. Стал на пороге, посмотрел на меня, точно спросить хотел, что мне от него нужно, и, не дождавшись ответа, лениво потянулся.

И вдруг мне почудилось: «Жив-жив!»

Прислушался… Верно! Это на террасе.

Бросаюсь туда, распахиваю дверь – так и есть. Ур-а-а! Воробышек мой вернулся.

– Жив-жив?

– Живой, живой! А ты как? Лети скорее в комнату.

Воробышек не заставил себя долго ждать, влетел в кухню, оттуда в комнату и уселся на антенне.

Я сразу выгнал Ваську, поискал дощечку, но её не было – наверно, мама уже успела выбросить. Тогда я схватил кусок хлеба и накрошил прямо на полу.

– Ешь, воробьюшка, ешь, мой хороший. Молодец, что вернулся! Значит, тебе хорошо у меня? – допытывался я.

– Жив-жив, – ответил воробышек, слетел со своего насеста и стал клевать хлеб.

Когда в комнату вошла мама, она остановилась у порога и спросила с изумлением:

– Это ещё что? Не успели одного вытурить, как ты снова где-то воробья достал?

– Эх, ты! Не узнала, что ли? Ведь это же наш воробышек! Тот самый. Он вернулся ко мне, сам в дом влетел. Теперь пускай уж до весны будет в доме. Хорошо, мама?

Мама вздохнула и сказала:

– Ну что ж, пусть поживёт у нас, раз ему не нашлось во дворе ночлега.