Текст книги "Синдром"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Он снова протянул руку, теперь – чтобы выключить аппарат.

– Вы не можете отказаться от лечения, – не задумываясь ответил Агопян. – Как я уже говорил, оно обязательное. Вы должны его продолжать, либо снова предстать перед судом, а этого вам лучше не делать. Ничего хорошего от такого суда ждать не приходится, вы уж мне поверьте.

Купертино нажал кнопку, и экран потух.

– А ведь он совершенно прав, – донесся из кухни голос Кэрол. – Он врет, – уверенно сказал Купертино. А затем, не торопясь, тоже прошел на кухню, сел за стол и снова занялся яичницей.

Вернувшись в Беркли[4]4
  Беркли – город, отделенный от Сан-Франциско несколькими километрами Сан-Францисского залива.


[Закрыть], в свою квартиру, Купертино заказал разговор с представительством Шестипланетных образовательных учреждений на Ганимеде. Через полчаса связь была установлена.

– Вы не забыли меня, доктор Грин?

Пухловатое, средних лет лицо, глядевшее с экрана, казалось совершенно незнакомым; Купертино крайне сомневался, что видел когда-нибудь этого человека. Однако хотя бы один фундаментальный факт прошел проверку: в отделе кадров Шестипланетных действительно числился доктор Грин. Тут Кэрол была права.

– Я видел вас когда-то, – сказал доктор Грин, – но должен с сожалением признаться, что не могу вспомнить вашего имени.

– Джон Купертино. Ныне проживающий на Земле. В прошлом – житель Ганимеда. Чуть больше трех лет назад, незадолго до переворота на Ганимеде, я попал в довольно громкое судебное дело. Был обвинен в убийстве собственной жены Кэрол. Может быть, это поможет вам вспомнить?

– Хм-м, – нахмурился доктор Грин и тут же приподнял бровь. – Вы были оправданы, мистер Купертино?

– Я... – чуть запнулся Купертино, – в настоящее время я нахожусь под психиатрическим наблюдением. Здесь, в Калифорнии. Если это о чем-нибудь вам говорит.

– Насколько я могу понять из ваших слов, вас признали психически невменяемым, на чем, собственно, суд и закончился.

Купертино настороженно кивнул.

– Вполне возможно, – продолжал доктор Грин, – я действительно беседовал с вами. Что-то такое вроде бы припоминается. Но я вижу так много самых разных людей... Вы работали у нас?

– Да, – кивнул Купертино.

– А что конкретно потребовалось вам от меня, мистер Купертино? Вам что-то нужно, в этом нет никаких сомнений – иначе зачем бы заказывать такой дорогой дальний разговор? Так вот, из самых практических соображений, в том числе – из интересов вашего бумажника, я предложил бы прямо перейти к делу.

– Я бы хотел, – сказал Купертино, – чтобы вы переслали мне мою историю болезни. Именно мне, а не моему психиатру. Можно это сделать?

– Для чего она вам, мистер Купертино? Вы устраиваетесь на какую-нибудь работу?

– Нет, доктор. – Купертино набрал полные легкие воздуху, словно собираясь броситься в воду. – Я хочу узнать, и узнать с абсолютной точностью, какие ко мне применялись психиатрические методики. Применялись вами и вашим персоналом, вашими подчиненными. Есть основания предполагать, что я был подвергнут радикальной психокоррекции. Ведь я имею право узнать об этом, доктор? Насколько мне известно – имею.

«У меня не больше чем один шанс на тысячу извлечь хоть что-нибудь ценное из этого человека», – сказал он себе. Но попытаться все же стоило.

– Психокоррекция? Вы что-то путаете, мистер Купертино, мы ведь только проводим тесты на профессиональную пригодность, составляем и анализируем психологические профили – мы тут никого не лечим. Организуем психологическую проверку людей, желающих работать в фирме, чтобы впоследствии...

– Доктор Грин, – прервал его Купертино, – а лично вы принимали участие в перевороте, три года назад?

– Да кто же в нем не участвовал? – пожал плечами Грин. – Все, как один, граждане Ганимеда горели патриотизмом.

Пылкую эту фразу врач произнес сухо и бесстрастно.

– А если бы от этого зависела судьба переворота, – спросил Купертино, – согласились бы вы тогда имплантировать мне ложные воспоминания, чтобы...

– Прошу меня извинить, – прервал его Грин. – Вы психотик, это совершенно очевидно. Поэтому нет никакого смысла попусту тратить ваши деньга, продолжая эту беседу. Крайне удивлен, что вам вообще разрешен доступ к линиям дальней видеосвязи.

– Однако, – настаивал Купертино, – такая имплантация возможна. Современная психиатрическая техника делает ее вполне осуществимой, вы должны это признать.

– Да, мистер Купертино, – вздохнул доктор Грин. – Все это вполне осуществимо уже с середины прошлого века. Первоначальные методики были разработаны в московском институте Павлова еще в сороковые годы, а затем, во время корейской войны, их развили и усовершенствовали. После соответствующей обработки человек поверит чему угодно.

«А раз так, Кэрол, возможно, и права».

Купертино не совсем понимал, что он сейчас чувствует – радость или разочарование. Зато он понимал главное: из этого автоматически следует, что он не убийца. Кэрол жива, и нет оснований сомневаться в истинности впечатлений, связанных с Землей, с земными городами, предметами, людьми. И все же...

– А если я сам прилечу на Ганимед... – Эта мысль пришла ему в голову совершенно неожиданно. – Смогу я тогда посмотреть свою историю болезни? Ведь если у меня хватит здоровья для такого путешествия, значит, никакой я не психотик, находящийся под обязательным психиатрическим наблюдением. Возможно, я болен, но только не в такой же, доктор, степени.

Купертино выжидающе смолк; шансы очень малы, но попробовать все же стоило.

– Вообще-то говоря, – задумчиво подергал себя за подбородок доктор Грин, – в правилах нашей компании нет ничего такого, что мешало бы сотруднику – или бывшему сотруднику – ознакомиться со своим личным делом; я мог бы, пожалуй, его и не скрывать. Однако хотелось бы все-таки проконсультироваться сперва с вашим психиатром. Вы не откажетесь сообщить мне его фамилию? Если он согласится, это избавит вас от ненужного путешествия – я передам ваше личное дело на Землю по видеосвязи, его запишут и вручат вам уже сегодня, сегодня по калифорнийскому времени.

Сообщив Грину, что фамилия психиатра Агопян, Купертино прервал связь. И что же скажет теперь этот Агопян? Вопрос очень интересный, а ответ на него далеко не очевиден – кто же знает, что взбредет психиатру в его психиатрическую голову.

К вечеру все станет ясно, уж это – во всяком случае.

Было какое-то внутреннее чувство, что Агопян согласится, согласится из неверных соображений.

Но это мелочи, ерунда, соображения Агопяна не имеют никакого значения, все дело в истории болезни. Добраться до нее, прочитать ее, узнать, права ли Кэрол.

И только через два часа – это время показалось Купертино неописуемо долгим – он неожиданно осознал простое обстоятельство. Шестипланетным образовательным не составит ни малейшего труда подтасовать историю болезни, убрать из нее опасную информацию. Передать на Землю фальсифицированный ничего не значащий документ. Ну и что же делать потом? Это тоже был хороший вопрос, и на него Купертино – в настоящий момент– тоже не имел никакого ответа.

Личное дело из отдела кадров Шестипланетных образовательных учреждений прибыло тем же вечером – его доставил рассыльный Уэстерн Юнион. Дав рассыльному чаевые, Купертино сел в гостиной и открыл папку.

Потребовалось всего несколько секунд, чтобы удостовериться: в личном деле не было, как он и предполагал, ни слова об имплантации ложных воспоминаний. Теперь одно из двух – либо документы фальсифицированы, либо Кэрол ошибается. Ошибается – или лжет. Как бы там ни было, этот номер оказался пустым.

Купертино позвонил в Калифорнийский университет; после многочисленных переключений с номера на номер его связали наконец с человеком, который вроде бы понимал, о чем идет разговор.

– Я хочу провести анализ текста, – объяснил Купертино. – Хочу узнать, как давно он написан. В моем распоряжении только копия, полученная по каналам Уэстерн Юнион, так что придется ограничиться анализом лексических анахронизмов. Мне нужно узнать, составлен этот текст три года назад или позднее.

– За последние три года лексика изменилась очень мало. – Университетский филолог чуть помедлил. – Но попробовать можно. Как скоро хотите вы получить результат?

– Чем скорее, тем лучше.

Вызвав рассыльного, Купертино поручил ему доставить папку в университет, а затем начал обдумывать еще одно обстоятельство. «Хорошо, пусть и Земля и все, что он испытал на ней, – иллюзия; в таком случае среди этих иллюзорных впечатлений наиболее достоверны беседы с доктором Агопяном, тут восприятие ближе всего подходит к грани, отделяющей иллюзию от реальности. Поэтому, если когданибудь и удастся вырваться из иллюзорного мира, скорее всего это будет при одной из встреч с психиатром, именно в эти моменты и нужно прилагать максимум усилий. Ведь не подлежит сомнению, пожалуй, один-единственный факт: доктор Агопян реален».

Купертино подошел к телефону и начал набирать номер Агопяна. Прошли всего сутки после эпизода на шоссе и последующей беседы с психиатром, обычно они не встречались так часто, но за эти сутки ситуация предстала в совершенно ином свете. А стоимость лишнего визита к врачу – ничего, какнибудь бумажник вьщержит; Купертино продолжал набирать номер. И тут его рука замерла.

Арест. Неожиданно вспомнились слова полицейского, тот обвинил Купертино в употреблении ганимедского наркотика, фрогедадрина. И обвинил не без оснований – у него были все симптомы.

Возможно, именно таким образом и поддерживаются эти иллюзии – он регулярно получает малые дозы фрогедадрина; скорее всего, с пищей. Но ведь само такое подозрение – типичная мания преследования, признак паранойи, психоза.

Параноидальная эта мысль или не параноидальная, но звучит она вполне разумно.

В таком случае необходим подробный клинический анализ крови, такой анализ неизбежно выявит наркотик. Нужно только съездить в Окленд[5]5
  Окленд – город в нескольких километрах от Беркли; эти города практически сливаются.


[Закрыть], в клинику своей фирмы, пожаловаться на возможный токсикоз, и через час все будет готово.

Присутствие в крови фрогедадрина докажет, что подозрения верны, что он все еще на Ганимеде и не улетал ни на какую Землю. А все, что он здесь пережил – якобы пережил, – просто иллюзия, за возможным исключением регулярных, обязательных визитов к психиатру.

Было ясно, что анализ крови нужно сделать скорее, однако Купертино медлил, словно чего-то опасаясь. Чего? Появился путь к точному прояснению ситуации, а он медлил.

А так ли хочет он узнать правду?

Нет, анализ, конечно же, нужно сделать; оставив на время мысль о встрече с Агопяном, Купертино пошел в ванную, побрился, надел свежую рубашку, повязал галстук и вышел из квартиры. Тачка стояла рядом с домом, какие-нибудь пятнадцать минут, и он будет в клинике фирмы.

Фирма. Рука Купертино, взявшаяся за дверцу машины, замерла, он остановился, чувствуя себя очень глупо.

В организованной им системе иллюзий произошла какая-то накладка. Он не знал, где работает. Из вымышленного мира выпал большой и существенный сегмент.

Купертино вернулся домой и набрал номер доктора Агопяна.

– Добрый вечер, Джон, – довольно кисло поприветствовал его Агопян. – Уже дома? Как вижу, вы не задержались в Лос-Анджелесе.

– Доктор, – голос Купертино срывался, – я не знаю, где я работаю. Тут что-то не так, ведь раньше я знал – да я еще вчера это знал. Ведь я хожу на работу четыре дня в неделю, как и все остальные, верно?

– Конечно, – невозмутимо согласился психиатр. – Вы работаете в Оклендской фирме Триплан Индастриз, на Сан-Пабло авеню, рядом с двадцать первой стрит. Точный адрес можете узнать в своей телефонной книге. Только я советовал бы вам сперва лечь и отдохнуть, вы не спали всю прошлую ночь, и теперь это начинает сказываться.

– Ну а если, – продолжал Купертино, – начнут пропадать все большие и большие части иллюзорного мира? Ведь я попаду в крайне неприятное положение.

Исчезновение одного лишь элемента – даже этого достаточно, чтобы прийти в ужас. Словно пропала, бесследно растворилась часть собственного твоего организма. Он забыл, где работает, и в одно мгновение непроницаемая стена отделила его от всех остальных людей. А что еще могло исчезнуть из памяти? Возможно, Агопян прав и дело тут просто в усталости. Ведь он, говоря по-честному, совсем не в том возрасте, чтобы проводить ночи без сна, совсем не в такой форме, как десять лет назад, когда подобные вещи не представляли большого труда ни для него, ни для Кэрол.

Он осознал, что цепляется за свой иллюзорный мир, не хочет увидеть, как этот мир расползается в клочья, словно ветхая тряпка. Человек – это его мир, без окружающего мира он ничто.

– Доктор, – спросил Купертино, – а можно увидеть вас сегодня же вечером?

– Но вы и так меня видите, – вразумляюще ответил Агопян. – Я не нахожу никаких причин для столь частых встреч, подождите до конца недели, а тем временем...

– Мне кажется, я понимаю, каким образом поддерживается существование моих иллюзий, – сказал Купертино. – Каждый день я получаю дозу фрогедадрина, перорально, с пищей. Можно даже предположить, почему разрушилась часть иллюзорного мира – поехав в Лос-Анджелес, я пропустил одну дозу. Или, как вы говорите, виновата усталость – и тот и другой вариант доказывают мою правоту: мой мир иллюзорен. Чтобы понять это, не нужны ни анализ крови, ни филологи из Калифорнийского университета. Кэрол мертва, и вы это знаете. Мы на Ганимеде, вы – мой психиатр, я нахожусь в заключении, нахожусь четвертый уже год. Так ведь? Агопян не отвечал, его лицо оставалось бесстрастным.

– И я никогда не был ни в каком Лос-Анджелесе, – прервал затянувшееся молчание Купертино. – Скорее всего, место заключения, весьма невелико по размерам, и вся моя свобода передвижения чистая иллюзия. И с Кэрол я сегодня не встречался, верно?

– А как вы себе это представляете – «анализ крови»? – медленно проговорил Агопян. – Как вам такое и в голову пришло? – По его лицу скользнула улыбка. – Поймите, Джон, если ваш мир иллюзорен, анализ крови тоже будет иллюзорен. Так какой же вам от него толк?

Об этом Купертино не задумывался; он ошеломленно молчал, не в силах ничего ответить.

– И это личное дело, которое вы попросили у доктора Грина, – продолжал Агопян, – которое вы получили, а затем передали в Калифорнийский университет на анализ. Ведь тогда и оно – иллюзия. Так что, каким образом результаты всех этих исследований могут...

– А вот этого вы, доктор, не должны были знать, – сказал Купертино. – Вы вполне могли быть осведомлены, что я звонил доктору Грину, попросил у него документы и получил их, – Грин собирался с вами поговорить. Но мой звонок в университет и просьба провести анализ документов – откуда бы вам об этом знать? Извините, доктор, но присутствие в структуре такого логического противоречия надежно доказывает ее ирреальность. Слишком уж много вы обо мне знаете. Пожалуй, я придумал, каким способом можно проверить справедливость моих рассуждений, проверить с абсолютной точностью.

– И какой же это способ?

Голос Агопяна звучал холодно и отстраненно.

– Вернуться в Лос-Анджелес. И убить Кэрол еще один раз.

– Господи боже, да как вам...

– Женщина, которая мертва уже три года, – усмехнулся Купертино, – не может умереть снова. Скорее всего, окажется, что убить ее невозможно. – Он потянулся к видеофону.

– Подождите, не выключайте, – торопливо остановил его Агопян. – Послушайте, Купертино, теперь я должен связаться с полицией, вы меня просто вынуждаете. Не могу же я сидеть сложа руки и ждать, когда вы поедете и убьете женщину во... – Он оборвал фразу. – Я хотел сказать – совершите второе покушение на ее жизнь. Хорошо, Купертино, я готов признать несколько обстоятельств, скрывавшихся прежде от вас. В некотором смысле вы правы, мы действительно на Ганимеде, а не на Земле.

– Понятно.

Купертино опустил протянутую к аппарату руку.

– Но Кэрол вполне реальна.

Лицо, смотревшее на Купертино с экрана, покрылось каплями пота, Агопян начал заикаться, он явно боялся, что разговор оборвется.

– Она столь же реальна, как вы или я. Вы попытались убить ее, ничего из этого не вышло, и тогда она сообщила гомеогазетам о намеченном восстании – именно поэтому успех восстания оказался лишь частичным. Ганимед, на котором мы находимся, окружен кордоном земных военных кораблей, мы отрезаны от всей остальной Солнечной системы, питаемся по карточкам, подвергаемся непрерывным атакам, но все еще держимся.

– А зачем нужен мой вымышленный мир? – Откуда-то снизу начал подыматься холодный, смертельный ужас; не в силах с ним совладать, Купертино ощущал, как ужас этот заполняет грудь, проникает в сердце. – Кто погрузил меня в эти иллюзии?

– Какие там погружения, у вас аутогенный синдром ухода от реальности, вызванный чувством вины. Ведь это ваша, Купертино, вина, что планы восстания стали известны земным властям, рассказывать о них Кэрол было странной ошибкой – и вы сами этс потом осознали. Попытка самоубийства оказалась неудачной, и тогда вы ушли в свой фантастический, иллюзорный мир...

– Но если Кэрол сообщила все земным властям, она никак не может находиться сейчас на свободе и...

– Совершенно верно, ваша жена сидит в тюрьме, именно там мы ее и навещали – здесь, на Ганимеде, в Нью-Детройте-Джи. Честно говоря, я не знаю, каким образом воздействует все рассказанное мною на ваш иллюзорный мир; возможно, поможет дальнейшему его распаду. Не исключено даже, что вы вернетесь к действительности, ясно увидите тяжелую ситуацию, в которой находимся мы, ганимедцы, вынужденные противостоять всей военной машине Земли. Ведь я завидовал вам, Купертино, завидовал все эти три года; вам не приходилось встречать лицом к лицу наши трудности, безжалостную правду жизни. Ну, а теперь... – Он пожал плечами. – Теперь – посмотрим.

– Спасибо, что рассказали, – выдавил из себя Купертино после долгого молчания.

– А благодарить меня не за что, я сделал это вынужденно, чтобы вы не перевозбудились и не перешли к насилию. Вы – мой пациент, и я должен заботиться о вашем благополучии. Вас никто никогда не наказывал за случившееся, об этом даже не думали – уже само расстройство вашей психики, это полное бегство от действительности, показывало, как глубоко вы раскаиваетесь в своей глупости и в ее ужасных последствиях. – Пепельно-серое лицо Агопяна выражало крайнюю усталость. – А главное – оставьте вы Кэрол в покое, нет у вас права на отмщение, а не верите мне – почитайте Библию. К тому же она уже понесла свое наказание и будет нести его, пока останется в наших руках.

Купертино прервал связь.

«Ну и как, поверил я ему?» – спросил он себя.

Уверенности не было. «Кэрол, – думал он. – Так это ты обрекла наше дело на поражение. Погубила восстание из-за мелочной злобы, домашних дрязг. Обычная женская уязвленность, обида на мужа – и этого оказалось достаточно, чтобы обречь наш спутник на страшную, почти безнадежную войну».

Пройдя в спальню, он достал из комода лазерный излучатель; все эти три года, проведенные Купертино на Земле, оружие хранилось в коробке с «Клинексом». «А вот теперь, – сказал он себе, – самое время им воспользоваться».

Подойдя к видеофону, Купертино вызвал такси; сегодня он полетит ракетным экспрессом, тачка останется дома.

Кэрол в Лос-Анджелесе, нужно добраться туда быстро, как можно быстрее.

«Один раз ты сумела ускользнуть, – думал он, торопливо направляясь к двери, – но теперь все будет иначе. Дважды этот номер не пройдет».

Десять минут спустя ракетный экспресс несся уже в Лос-Анджелес. К Кэрол.

Купертино вторично просмотрел «Лос-Анджелес Тайме», просмотрел от первой до последней страницы. И вторично ничего не нашел.

«Почему нет заметки?» – спросил он себя. Убийство, застрелена молодая привлекательная женщина... Он явился в фирму, где работала Кэрол, нашел ее сидящей за столом, застрелил прямо у всех на глазах, затем повернулся и беспрепятственно ушел – окаменевшие от ужаса и неожиданности люди даже не сдвинулись с места.

А в печати – ничего. Столь примечательное событие, а гомеогазета как воды в рот набрала.

– Напрасно ищете, – сказал из-за своего стола доктор Агопян.

– Но ведь должно быть, обязательно должно, – упрямо возразил Купертино. – Такое серьезное преступление, и... как же это так? В полном недоумении он отодвинул газету. Происходящее не имело смысла, нарушало элементарнейшую логику.

– Во-первых, – устало сказал Агопян, – никакого лазерного излучателя не было, это только иллюзия. Во-вторых, мы не позволили вам навестить вашу бывшую жену, ведь вы совершенно ясно заявили, что планируете насилие. Вы ее не видели, вы ее не убивали, а лежащая перед вами газета – совсем не «Лос-Анджелес Тайме», а «Нью-Детройт-Джи Стар», выходящая всего на четырех страницах, – у нас, на Ганимеде, не хватает сырья для производства бумаги.

Купертино смотрел на психиатра и молчал.

– Да, – кивнул доктор Агопян, – именно так. Это повторилось, Джон. Теперь вы обладаете ложными воспоминаниями о том, как убили ее дважды. И каждый из этих эпизодов столь же иллюзорен, как и любой другой. Мне вас очень жаль – по всей видимости, вы обречены раз за разом повторять такие попытки – и раз за разом терпеть неудачу.

– Наши лидеры ненавидят Кэрол Холт Купертино, ее поступок причинил нам непоправимый ущерб, однако... – Он развел руками. – Мы обязаны ее защищать, этого требует справедливость. Приговор, вынесенный судом, исполняется; она просидит в тюрьме еще двадцать два года или – до того времени, когда Земля победит нас и выпустит ее на свободу. В последнем случае она сразу станет героиней, это само собой разумеется, о ней будет кричать каждая контролируемая землянами гомеогазета Солнечной системы. Купертино молчал.

– И вы позволите им получить Кэрол живой? – спросил он в конце концов.

– А вы считаете, нам бы следовало ее убить?– нахмурился доктор Агопян. – Мы не варвары, Джон, и никакая жажда мести не толкнет нас на преступление. Кэрол уже перенесла три года тюремного заключения, она страдает, и ее наказание вполне достаточно. То же самое касается и вас, – добавил он. – Иногда я даже задумываюсь, кто из вас страдает больше.

– Я знаю, что убил ее, – сделал последнюю попытку Купертино. – Ее фирма, ассоциация «Падающая звезда», которой принадлежат Шестипланетные образовательные учреждения, расположена в Сан-Фернандо[6]6
  Упоминаемый здесь Сан-Фернандо – городок неподалеку от Лос-Анджелеса, в полусотне километров от Пасадены.


[Закрыть], я доехал туда на такси. Работает Кэрол на десятом этаже.

Он помнил, как поднимался на лифте, помнил даже юбку своей попутчицы, женщины средних лет. Помнил худенькую рыжую секретаршу, которая звонила Кэрол по внутреннему телефону, помнил, как проходил через помещение, где сидели занятые чемто люди и как неожиданно оказался с Кэрол лицом к лицу. Она поднялась и какую-то секунду стояла неподвижно, не сводя глаз с лазера. А затем ее лицо изменилось, она все поняла и попыталась убежать, спрятаться... Но он все же убил Кэрол, убил у самого выхода, когда рука ее уже вцепилась в дверную ручку.

– Могу вас заверить, – сказал доктор Агопян, – что Кэрол самым несомненным образом жива. – Повернувшись к стоящему на столе видеофону, он набрал номер. – Сейчас я позвоню, вызову ее, если хотите – можете сами с ней поговорить.

Тупое оцепенение – это все, что чувствовал сейчас Купертино, он смотрел на аппарат и ждал. Наконец на экране появилось лицо. Лицо Кэрол.

– Привет, – сказала она, узнав своего бывшего мужа.

– Привет, – чуть запнувшись, ответил Купертино.

– Как себя чувствуешь? – спросила Кэрол.

– Отлично, – неуверенно ответил он. – А ты?

– Прекрасно, – сказала Кэрол. – Сонная только немного, слишком уж рано я сегодня встала. По твоей милости.

Купертино выключил аппарат.

– Хорошо, – повернулся он к доктору Агопяну.– Вы меня убедили.

Сомневаться не приходилось, его жена жива и невредима – более того, Кэрол, по всей видимости, даже не подозревала об очередном покушении. Агопян не врет: Купертино вообще не приезжал к ней на работу.

Работа? Фирма, рабочее место? Скорее уж – тюремная камера.

Это – если верить Агопяну, а верить приходится.

Купертино встал.

– Теперь мне можно идти? Очень хочется поскорее попасть в свою квартиру, устал я, как собака, нужно хоть немного поспать. – Удивительно, как вас вообще ноги держат, – сказал Агопян. – Это ведь почти пятьдесят часов без сна. Непременно поезжайте домой и ложитесь, поговорить можно и потом. – Он ободряюще улыбнулся.

Согнувшись под грузом оглушительной усталости, Купертино вышел из кабинета врача; он засунул руки в карманы; немного постоял на тротуаре, дрожа от ночного холода, кое-как забрался в свою машину и сказал:

– Домой.

Тачка плавно снялась с места и влилась в поток уличного движения.

«А ведь можно попробовать еще раз, – пришла в голову неожиданная мысль. – А почему бы, собственно, и нет, вдруг получится? Дважды срываюсь – ну и что? Отсюда еще не следует, будто все попытки заранее обречены на неудачу».

– В Лос-Анджелес, – сказал он тачке.

Негромкое пощелкивание, это управляющий тачкой автомат переключился на девяносто девятое шоссе, самый прямой путь к месту назначения.

«А ведь когда я приду, она будет спать, – сообразил Купертино. – Проснется, плохо что-нибудь соображая, вот и впустит меня спросонья. Ну а тогдаВозможно, теперь и восстание удастся».

У Купертино было смутное ощущение, что в такой логике есть некий пробел, слабое место, непонятно только, где именно. Усталая голова отказывалась что-нибудь соображать.

Откинувшись на спинку, он устроился поудобней, доверил управление автомату и закрыл глаза. Дорога неблизкая, а самое необходимое сейчас – это сон. Через несколько часов он будет в Южной Пасадене, около особняка Кэрол. Убьет ее, а затем, возможно, поспит по-настоящему, это будет вполне заслуженный отдых,

«К завтрашнему утру, если все пойдет как следует, она будет мертва». Мысли ворочались в голове медленно, сонно. А потом он снова подумал о гомеогазете и снова удивился, почему на ее страницах не было заметки о преступлении. «Странно это, – думал он. – Почему?»

Со скоростью сто шестьдесят миль в час – ведь Купертино снял ограничитель – тачка мчалась – как он считал – к Лос-Анджелесу и спящей там Кэрол.