Текст книги "Синдром"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Филип Киндред Дик
Синдром

Обнаружив на экране своего радара быстро движущуюся наземную машину, констебль Калеб Майерс сразу понял, что ее пользователь каким-то образом исхитрился снять ограничитель – его скорость, сто шестьдесят миль в час, далеко превосходила законный предел. Естественный вывод: водитель принадлежит к Голубому классу, к инженерам и техникам, кто же еще может копаться в потрохах своей тачки. Арест превращался в заковыристую проблему.

Майерс связался с полицейской тачкой, патрулировавшей шоссе десятью милями дальше.

– Когда будет проезжать мимо, отключи ему энергию, – посоветовал он своему коллеге. – Шпарит слишком быстро, чтобы ставить заслон. Согласен?

В три десять ночи тачка никуда больше не шпарила; лишившись подачи энергии, она притормозила на об"чине шоссе. Майерс потыкал пальцем кнопки приборной панели, его машина развернулась и неспешно полетела на север. К беспомощно замершей тачке нарушителя уже приближался, пробираясь через плотный поток движения, красный мигающий огонек. Майерс приземлился в тот самый момент, когда второй полицейский нажал на тормоз. Сойдясь вместе, два служителя закона осторожно направились к задержанной тачке; под их сапогами негромко похрустывала щебенка.

Нарушителем оказался худощавый мужчина в белой рубашке и галстуке; с выражением на лице, какое бывает у внезапно разбуженного человека, он смотрел прямо перед собой, абсолютно не замечая, что рядом появились полицейские, в серой форме и при полном боевом снаряжении – в руках лазерные винтовки, тело от горла до бедер прикрыто противопулевыми защитными пузырьками. Майерс открыл дверь тачки и заглянул внутрь; прикрывая его, второй полицейский взял оружие на изготовку – как знать, может, это – очередная ловушка, за одну только последнюю неделю полиция Сан-Франциско потеряла пять человек.

– Вы должны знать, – сказал Майерс все еще молчавшему водителю, – что залезать в ограничитель скорости нельзя, за это полагается лишение прав на два года. Неужели оно того стоит?

После долгой паузы водитель повернул голову и сказал:

– Я болен.

– Психически? Или физически?

Тронув кнопку закрепленной на горле рации, Майерс подключился к третьему каналу, связался с Центральной больницей Сан-Франциско; при необходимости машина скорой помощи прибудет сюда через пять минут.

– Мне показалось, – хрипло сказал водитель, – что все вокруг какое-то нереальное. И я подумал, если ехать достаточно быстро, можно попасть в такое место, где предметы настоящие.

Он положил руку на приборную панель и осторожно ощупал обтянутую толстым слоем амортизирующего пластика поверхность, словно и вправду не доверяя ее реальности.

– Разрешите посмотреть ваше горло, сэр.

Приподняв водителю подбородок, Майерс осветил его лицо фонариком; сверкнули белизной хорошо ухоженные зубы и полицейский заглянул в глубь рефлекторно раскрывшегося рта.

– Есть там эта штука?– спросил Майерса напарник.

– Да.

Металлической искрой сверкнул установленный в горле крохотный противораковый приборчик; подобно большинству внеземных, этот человек панически боится рака. Фобия вполне естественная для того, кто провел большую часть своей жизни в какой-нибудь из колоний, привык дышать чистым воздухом искусственной атмосферы. Эту атмосферу создают автоматические установки, готовящие планету к приему поселенцев.

– У меня есть постоянный врач.

Водитель сунул руку в карман, вытащил бумажник, нашел в нем визитную карточку; его пальцы заметно дрожали.

– Специалист по психосоматической медицине, живет в Сан-Хосе[1]1
  Упоминаемый здесь Сан-Хосе – город километрах в шестидесяти к северу от Сан-Франциско.


[Закрыть]. Вы не могли бы меня туда доставить?

– Вы не настолько больны, – возразил Майерс. – Просто не совсем акклиматизировались на Земле, не привыкли к ее гравитации, атмосфере, прочим факторам окружающей среды. Сейчас три пятнадцать ночи, вряд ли этот врач – Агопян или как его там, – сможет принять вас в такое время.

Печатный текст карточки сообщал:

Этот человек находится под врачебным наблюдением; в случае необычного поведения он должен незамедлительно получить медицинскую помощь.

– Земные врачи, – вмешался второй полицейский, – принимают пациентов только в свое рабочее время, вам нужно привыкнуть к этому, мистер... – Он протянул руку. – Дайте мне, пожалуйста, ваши водительские права.

Вместо того чтобы разбираться в документах, водитель передал ему весь бумажник.

– Отправляйтесь-ка вы домой, – покачал головой Майерс. Судя по водительским правам, нарушителя звали Джон Купертино. – У вас есть, наверное, жена? В город мы вас доставим, а там уж пускай она подъедет... Тачку свою оставьте лучше здесь и не садитесь больше сегодня за руль. А что касается скорости....

– Я не привык к принудительному ограничению, – сказал Купертино. – На Ганимеде нет большого движения, у нас там двести, даже двести пятьдесят миль в час – самое обычное дело.

Его голос звучал до странности плоско, невыразительно; Майерсу сразу пришли в голову наркотики, в частности – стимуляторы таламуса. Все, казалось бы, легко объяснимо: в Купертино чувствуется еле сдерживаемое нетерпение, потому он и снял ограничитель скорости, для человека, привычного к работе с механизмами, дело совсем не хитрое. И в то же время...

Интуиция, накопленная за двадцать лет службы, подсказывала Майерсу, что тут есть что-то еще.

Протянув руку внутрь машины, он открыл ящик для перчаток и посветил туда фонариком. Письма, проспект мотелей, одобренных AAA[2]2
  AAA – Американская автомобильная ассоциация.


[Закрыть]...

– А ведь вы, мистер Купертино, не верите, что и вправду находитесь на Земле, верно?– сказал Майерс, внимательно изучая лицо водителя. Никакого эффекта его слова не произвели. – Вы – один из этих свихнутых наркоманов и считаете все окружающее наркотической галлюцинацией, связанной с подсознательным ощущением вины. А что в действительности вы сидите у себя дома, на Ганимеде, в гостиной своего двадцатикомнатного жилища – и окружены к тому же вашими слугами-роботами, так ведь?

Резко рассмеявшись, он повернулся к напарнику.

– На Ганимеде она растет просто так, вроде сорняка. Штука, которой они пользуются. Экстракт из нее называется фрогедадрин. Они перетирают сушеные стебли, делают из них такую кашицу, кипятят ее, сливают жидкость, фильтруют, а затем – в самокрутки и курят. А как накурятся до чертиков...

– В жизни своей не пробовал фрогедадрина, – все тем же отсутствующим голосом сказал Джон Купертино. Он опять смотрел прямо перед собой. – И я знаю, что нахожусь на Земле. Но только со мной чтото не так. Посмотрите.

Протянув руку, он погрузил ее в обшивку приборной панели; прямо на глазах у Майерса кисть руки исчезла по самое запястье.

– Видите? Все, окружающее меня, нереально, не предметы, а тени. И вы двое – тоже, я могу устранить вас, просто переключив свое внимание на чтонибудь другое. Во всяком случае – я думаю, что могу. Но – я не хочу – Его голос дрожал и срывался. – Я хочу, чтобы вы были реальны, чтобы все это было реальным, в том числе и доктор Агопян.

Майерс переключил рацию на второй канал.

– Соедините меня с Сан-Хосе, с доктором Агопяном, – сказал он. – Ситуация чрезвычайная, так что не тратьте попусту время на его ночную секретарскую службу.

Гудки и пощелкивание в наушниках говорили, что связь устанавливается.

– Ты видел сам, – взглянул на коллегу Майерс. – Ты видел, как он просунул руку сквозь приборную панель. А вдруг он и вправду может нас устранить?

Проверять как-то не очень хотелось; Майерс был в некотором замешательстве и уже искренне жалел, что помешал Купертино гнать машину по шоссе – хотя бы и к смерти. Да вообще – куда угодно.

– Я знаю, отчего это. Купертино говорил скорее сам с собой, чем с полицейскими. Нашарив сигареты, он закурил, руки его дрожали уже поменьше.

– Это все из-за смерти Кэрол, моей жены.

Никто с ним не спорил, никто не задавал вопросов; Майерс с напарником стояли и молча ждали, когда же доктор Агопян подойдет к телефону.

Готлиб Агопян едва успел натянуть поверх пижамы брюки и куртку. Кабинет, где он принял Джона Купертино, располагался в центральной части СанХосе и был открыт в такое неурочное время только благодаря звонку из полиции. Агопян включил свет, отопление, поправил стоящее перед столом кресло и покосился на пациента. «Хорош же у меня небось видочек, – невесело подумал он. – Причесаться и то не успел».

– Крайне сожалею, что поднял вас, – сказал Купертино, но сожаления в его голосе как-то не чувствовалось. Какой бы то ни было сонливости в нем тоже не замечалось, и это в четыре-то часа ночи; он сидел, закинув ногу на ногу, и курил, а доктор Агопян, стеная про себя и ругаясь, вышел в примыкающую к кабинету комнату, чтобы включить кофеварку. Уж хотя бы на это-то он имеет право.

– Сотрудники полиции, – сказал вернувшийся в кабинет врач, решили по вашему поведению, что вы – возможно – приняли какой-либо стимулянт. Но мы-то с вами понимаем, что дело совсем не в этом. Он хорошо знал – Купертино всегда такой, в этом человеке какая-то врожденная маниакальность.

– Не нужно было мне убивать Кэрол, – вздохнул Купертино. – Теперь все стало не так, все изменилось.

– Вам что, прямо вот сейчас ее не хватает?– удивился Агопян. – Ведь только вчера вы говорили...

– Так это днем; после восхода солнца я всегда чувствую себя уверенней. Кстати, у меня теперь есть адвокат. По имени Фил Вульфсон.

– Зачем?

Никто не собирался возбуждать против Купертино дело, и оба они это знали.

– Мне необходимы советы профессионала. В дополнение к вашим. Не примите, пожалуйста, это за оскорбление, у меня и в мыслях нет вас критиковать. Однако некоторые аспекты моего положения имеют скорее юридическую, чем медицинскую природу. Совесть – крайне интересный феномен, она лежит в области, отчасти описываемой психологией, а отчасти...

– Кофе?

– Господи, конечно нет. Эта отрава просто взрывает блуждающий нерв, и на много часов.

– А вы сказали полицейским про Кэрол?– спросил Агопян. – Что вы ее убили.

– Я сказал только, что она мертва. Вел себя осторожно.

А вот когда вы гнали на ста шестидесяти, там осторожностью и не пахло. Сегодня вот в «Кроникл» описано происшествие, как раз на участке шоссе между Сан-Хосе и Сан-Франциско. Автодорожный патруль штата, не задумываясь, дезинтегрировал машину, которая шла на ста пятидесяти. И все вполне законно – безопасность общества, риск для жизни многих...

– Они предупредили водителя, – возразил Купертино. Упоминание об этой истории нисколько его не взволновало, скорее – даже больше успокоило. – А тот не захотел остановиться. Пьяный.

– Конечно же, вы понимаете, – сменил тему Агопян, – что Кэрол жива. Что в действительности она живет, живет здесь, на Земле, в Лос-Анджелесе.

– Само собой, – раздраженно кивнул Купертино.

Ну зачем Агопяну так хочется говорить очевидные вещи? Они обсуждали все это тысячу уже, наверное, раз; вот сейчас психиатр снова задаст все тот же самый вопрос на засыпку – как могли вы ее убить, если вы знаете, что она жива? Раздражение, усталость и раздражение – вот и весь результат этих бесконечных бесед.

Агопян пододвинул к себе блокнот, что-то быстро написал на верхнем листе, оторвал его и протянул пациенту.

– Рецепт какой-нибудь?– насторожился Купертино.

– Нет, всего лишь адрес.

Какое-то место в южной части Пасадены[3]3
  Пасадена – город к северо-востоку от Лос-Анджелеса, фактически – его окраина.


[Закрыть], несомненно – адрес Кэрол.

Лицо Купертино вспыхнуло гневом.

– Попробуем, может, что и выйдет, – сказал доктор Агопян. – Я хочу, чтобы вы пошли туда и встретились с ней лицом к лицу. Тогда мы сможем...

– Пусть с ней встречается совет управляющих Шестипланетных образовательных учреждений, я здесь ни при чем. – Купертино попытался вернуть листок врачу. – Я действовал вынужденно, вся ответственность за трагедию лежит на них. И не надо так на меня смотреть, вам и самому все это прекрасно известно. Ведь нужно было уберечь их план от разглашения, разве нет?

– В четыре часа ночи трудно в чем-нибудь разобраться, – вздохнул Агопян. – Весь мир кажется зловещим и враждебным. Я знаю, мистер Купертино, что тогда, на Ганимеде, вы работали на Шестипланетные, однако моральная ответственность... – Несколько секунд он молчал. – Поверьте, мистер Купертино, мне трудно говорить то, что я сейчас скажу. Именно вы нажали на спуск лазерного излучателя, так что вы и несете конечную моральную ответственность.

– Кэрол хотела сообщить местным гомеогазетам о намеченном восстании за свободу Ганимеда, о причастности к подготовке восстания буржуазных властей Ганимеда, состоявших в основном из сотрудников Шестипланетных. Я сказал, что мы никак не можем позволить ей этого, но она все равно сделала по-своему – из мелких, ничтожных побуждений, из ненависти ко мне, ровно никак не связанной с целями восстания. Как и все женщины, она руководствовалась тщеславием и уязвленным самолюбием. Вы бы съездили в Пасадену, по этому адресу, – посоветовал доктор Агопян. – Повстречаетесь с Кэрол, убедите себя, что никогда ее не убивали, что все случившееся на Ганимеде в тот день три года назад было просто... – Он взмахнул рукой, тщетно пытаясь подобрать нужное выражение.

– Да, доктор?– перебил врача Купертино. – Так что же это было такое? Потому, что в тот день, а если уж точнее – в ту ночь, лазерный луч попал Кэрол чуть повыше глаз, прямо в лобные доли мозга; она была абсолютно, бесповоротно мертва еще до того, как я покинул квартиру, отправился в космопорт и нашел там корабль, который доставил меня на Землю.

Он смолк, выжидая; Агопяну не позавидуешь, не так-то легко подобрать нужные слова в такой ситуации.

– Да, – согласился после некоторой паузы Агопян, – у вас очень подробные и устойчивые воспоминания. Только передо мной лежит ваша история болезни, там все это подробно записано, и я не вижу никакого смысла в повторениях – откровенно говоря, выслушивать ваш рассказ ночью, в такое время, даже неприятно. Я не знаю, откуда у вас эти воспоминания, зато я знаю, что они – ложные, ведь я встречался с вашей женой, говорил с ней, переписывался с ней, и все это после того дня, в который, если верить вашим воспоминаниям, вы убили ее на Ганимеде. Уж это-то я знаю точно.

– Назовите мне хотя бы одну вескую причину, почему я должен с ней встречаться. – Купертино сделал движение, собираясь разорвать листок с адресом.

– Одну?– Доктор Агопян задумался, его лицо было серым и усталым. – Да, я могу назвать вам вполне, как минимум, одну причину, вот только найдете ли вы ее достаточно веской.

– А вы попробуйте.

– Кэрол ведь тоже присутствовала тогда на Ганимеде – в ту ночь, когда, согласно вашим воспоминаниям, вы ее убили. Возможно, она сумеет объяснить, откуда взялись у вас ложные воспоминания; думаю, ей что-то про это известно – по крайней мере, такой вывод можно было сделать из нашей переписки. – Он внимательно посмотрел на Купертино. – Однако ничего более определенного она мне так и не сообщила.

– Хорошо, я съезжу, – сказал Купертино и быстро вышел из кабинета Агопяна. «Странная все-таки идея, – думал он, – узнавать обстоятельства смерти некоей личности у этой самой личности. Однако тут Агопян прав, кроме Кэрол в ту ночь там никого не было. Можно было и самому понять, что придется в конце концов с ней встретиться».

Что-то тут было не так, логика была какой-то извращенной, и радости ему это не доставляло.

В шесть утра он уже стоял перед маленьким, но зато отдельным домиком Кэрол Холт Купертино. Пришлось долго, многократно нажимать кнопку звонка, и только тогда дверь открылась, на пороге показалась заспанная Кэрол, одетая в голубую полупрозрачную ночную рубашку и белые пушистые шлепанцы. Мимо ее ног торопливо проскользнула кошка.

– Еще помнишь меня?

Купертино посторонился, пропуская кошку.

– О господи, – Кэрол откинула с лица белокурую прядь и кивнула. – Сколько же это сейчас времени? – Пустынную улицу заливал серый, холодный свет. Зябко поежившись, она сложила руки на груди. – С чего это ты встал так рано? Прежде тебя из кровати было не вытащить до восьми часов.

– Я еще не ложился.

Ступив через порог, Купертино оказался в гостиной. Темно, окна задернуты шторами.

– А кофе можно у тебя попросить?

– Конечно. .

Она сонно прошлепала на кухню, подошла к плите и нажала кнопку «Горячий кофе»; появилась чашка, а за ней другая. От кофе подним&чся ароматный пар.

– Мне – со сливками, тебе – сливки и сахар. Ты всегда был малость инфантилен.

Кэрол передала ему чашку; ее собственный запах – запах теплоты, мягкости и сна – мешался с запахом кофе.

– Ты и на день не постарела, – сказал Купертино, – а ведь прошло уже больше трех лет.

Не то что не постарела, она стала за это время еще более худощавой, стройной.

– А это что, наводит на какие-то подозрения? Кэрол села за кухонный стол; щеки ее раскраснелись, глаза блестели, сложенные руки все так же целомудренно прикрывали грудь.

– Нет, просто комплимент. – Купертино тоже сел. – Меня послал Агопян; он считает, что мне нужно с тобой встретиться. По-видимому...

– Да, – прервала его Кэрол, – я с ним знакома. Я несколько раз ездила в Северную Калифорнию по делам, по дороге заходила и к нему. Он попросил меня в одном из писем. Мне Агопян понравился. Вообще-то, за это время тебе пора бы и вылечиться.

– Вылечиться?– пожал плечами Купертино. – Я чувствую себя отлично. Вот только...

– Вот только у тебя сохранилась эта самая idee fixe. Твоя главная бредовая навязчивая идея, с которой не может справиться никакой психоанализ. Верно?

– Если ты имеешь в виду мои воспоминания о том, как я тебя убил, то да. Они у меня сохранились, – согласился Купертино. – Я знаю, что так и было. По мнению доктора Агопяна, ты могла бы рассказать мне нечто о происшедшем; в конце концов, как он верно заметил...

– Да, – кивнула Кэрол, – но только есть ли какой-нибудь смысл обсуждать с тобой всю эту историю. Это неприятно, скучно, и вообще – какие разговоры в шесть утра? Давай лучше я вернусь сейчас в постель, а встретиться и поговорить можно потом, ну хотя бы сегодня же вечером. Нет?– Она вздохнула. – Ладно. Так, значит, ты пытался меня убить. У тебя был лазер. Дело происходило в нашей квартире, в Нью-Детройте-Джи, на Ганимеде, двенадцатого марта две тысячи четырнадцатого года.

– Почему я хотел тебя убить?

– Ты сам знаешь. – В голосе Кэрол звучала горечь, ее грудь дрожала от негодования.

– Да, знаю.

Самая большая ошибка за все три с половиной десятка лет его жизни. Они обсуждали условия развода; зная о предстоящем восстании, Кэрол имела в этих переговорах совершенно неуязвимую позицию, она могла выдвигать буквально любые требования. В конце концов, когда финансовая часть условий стала совсем невыносимой, Купертино пришел к Кэрол на квартиру – раньше они жили здесь вместе, но теперь он съехал, подыскал себе жилье поменьше, в другом конце города – и сказал, прямо и откровенно, что не сможет выполнить ее требования. Вот тут-то Кэрол и пригрозила, что обратится к гомеогазетам – «Нью-Йорк Тайме» и «Дейли Ныос» имели на Ганимеде свои датчики новостей.

– У тебя был при себе этот твой маленький излучатель, – продолжала Кэрол, – и ты сидел и крутил его в руках. И почти ничего не говорил. Но мне и без слов стало понятно – либо я приму несправедливые условия, по которым...

– Ия выстрелил? —Да.

– И луч попал в тебя?

– Ты промахнулся, – сказала Кэрол. – Я выскочила из квартиры, по коридору добежала до лифта. Спустилась на первый этаж, пошла в помещение охраны и позвонила оттуда в полицию. Затем приехал наряд. Ты так и сидел в квартире". – Сейчас в ее голосе звучало испепеляющее презрение. – Ты плакал.

– Господи, – пробормотал Купертино. Некоторое время ни один из них не говорил, они сидели и пили кофе. Бледная рука Кэрол заметно дрожала, ее чашка позвякивала о блюдце.

– Естественно, я продолжила дело о разводе. – Теперь она говорила спокойно, как о чем-то самом обыденном. – При сложившихся обстоятельствах...

– По мысли доктора Агопяна, ты можешь знать, почему я помню, как убил тебя той ночью. Он говорит, ты намекала ему на это в своем письме.

Голубые глаза вспыхнули злым огоньком.

– Той ночью у тебя не было никаких ложных воспоминаний, ты просто знал, что промахнулся. Прокурор округа, Амбойнтон, предоставил выбор – либо ты соглашаешься на обязательную психиатрическую помощь, либо идешь под суд за попытку предумышленного убийства; ты, естественно, выбрал первое и начал посещать доктора Агопяна. А ложные воспоминания – я могу только сказать, когда они появились. Ты ходил к своим работодателям, в Шестипланетные образовательные учреждения, и встречался там с их психологом, доктором Эдгаром Грином, он приписан к отделу кадров. Это было незадолго до того, как ты покинул Ганимед и прилетел сюда, на Землю.

Она встала, чтобы налить себе еще чашку кофе.

– Думаю, именно доктор Грин и озаботился тем, чтобы имплантировать тебе ложные воспоминания, будто ты и вправду меня убил. Но зачем?– удивился Купертино.

– Ты сообщил мне об их планах поднять восстание, и они об этом знали. Ожидалось, очевидно, что ты покончишь с собой – от горя и раскаяния, а ты вдруг взял и купил билет на Землю, как было уговорено с Амбойнтоном. Вообще-то говоря, ты сделал попытку самоубийства, уже потом, во время полета... но об этом ты и сам должен помнить.

– Ну-ка, расскажи поподробнее.

У Купертино не было ни малейших воспоминаний о попытке самоубийства.

– Можешь посмотреть вырезку из гомеогазеты; я ее, естественно, сохранила.

Кэрол вышла, теперь ее голос доносился из спальни.

– Сохранила из этакой ложной сентиментальности. «Пассажира межпланетного корабля остановили в последнюю секунду...» – Фраза оборвалась, наступило молчание.

Купертино пил кофе, пил кофе и ждал – он знал, что Кэрол не найдет никакой вырезки. Потому что не было никакой попытки самоубийства.

– Не могу найти. – Лицо вернувшейся на кухню Кэрол выражало полное удивление. – Но ведь я знаю, где она была, в первом томе «Войны и мира», я пользовалась ею как закладкой.

Теперь к ее удивлению примешивались растерянность и смущение.

– Так что не у меня одного есть ложные воспоминания, – подытожил Купертино. – Если эти воспоминания действительно ложные. Он чувствовал, что сдвинулся наконец с мертвой точки, чувствовал впервые за все эти три с лишним года.

Но вот в какую сторону сдвинулся – это еще не совсем ясно. Во всяком случае – пока.

– Я ничего не понимаю, – сказала Кэрол. – Здесь что-то не так.

Оставив бывшего своего мужа на кухне, Кэрол вернулась в спальню, чтобы одеться. Через несколько минут она появилась снова, на этот раз в юбке, зеленом свитере и туфлях на высоком каблуке; продолжая расчесывать волосы, она подошла к плите и потыкала пальцем в кнопки, заказала тосты и два яйца всмятку. Было уже семь, сочившийся в окно свет из серого стал золотистым, с улицы все чаще долетали мирные, возвращающие к действительности звуки проезжающих машин – и личных и больших, общественных.

– И как это тебе удалось ухватить отдельный домик? – поинтересовался Купертино. – Я-то думал, что в районе Лос-Анджелеса – ровно как и в районе Сан-Франциско – просто невозможно найти что-нибудь, кроме квартиры в высотном здании.

– Милостью моих работодателей.

– А где ты сейчас работаешь? – насторожился Купертино. – Судя по всему, фирма пользовалась большим влиянием. За эти три года Кэрол заметно поднялась по социальной лестнице.

– Ассоциация «Падающая Звезда». Купертино никогда о такой не слыхал. Они что, действуют за пределами Земли? – недоуменно спросил он. «Ну, конечно, если это межпланетная...»

– Это холдинговая компания, я у них референтом при председателе совета директоров. Занимаюсь маркетинговыми исследованиями. Нам, кстати, принадлежат и твои бывшие хозяева, Шестипланетные образовательные, у нас их контрольный пакет... Но это так, между прочим, просто совпадение.

Кэрол не предложила своему бывшему мужу позавтракать – надо думать, такое не пришло ей и в голову. Купертино хмуро наблюдал, как изящно управляется она с ножом и вилкой. Мелкобуржуазное «хорошее воспитание», тут она ничуть не изменилась. А может, даже стала еще элегантнее, женственней.

– Думаю, – сказал Купертино, – я начинаю коечто понимать.

– Извини? – вскинула голову Кэрол. – Понимать? Что понимать, Джонни?

– Тебя, – криво усмехнулся Купертино. – Твое здесь присутствие. Нет никаких сомнений, что ты вполне реальна – реальна в той же степени, как и все остальное. Как город Пасадена, как этот стол. – Он резко, с силой ударил по пластиковой поверхности кухонного стола. – Реальна, как доктор Агопян, как полицейские, остановившие меня на шоссе этой ночью.

– Только насколько реально все это, – добавил он. – Вот тут, как мне кажется, и лежит основной вопрос. Ответ на него мог бы объяснить, каким образом я погружал свои руки в предметы, например – в приборную панель машины. Он мог бы объяснить крайне неприятное ощущение, что все, окружающее меня, лишено плотности, телесности, словно я обитаю в мире теней.

Все это время Кэрол внимательно на него смотрела; теперь она рассмеялась и вернулась к своему завтраку.

– Возможно, – продолжал Купертино, – я так и остался на Ганимеде, сижу в тюрьме или психиатрической лечебнице, за совершенное мной преступление. И за годы, прошедшие после твоей смерти, я постепенно переселился в иллюзорный мир.

– Господи, – безнадежно покачала головой Кэрол. – Даже не знаю, смеяться мне или сочувствовать, все это настолько... – Она запнулась, подыскивая нужное слово. – Настолько жалко. И поверь, Джонни, я искренне тебе сочувствую. Не желая расставаться со своими иллюзиями, ты предпочел объявить иллюзией, порождением твоего мозга, всю Землю и всех, кто на ней живет. Послушай, а не кажется ли тебе более экономным отказаться от этой навязчивой идеи? Отбросить одну-единственную идею, что ты меня убил...

Зазвонил телефон.

– Извини, пожалуйста.

Торопливо промокнув салфеткой губы, Кэрол поднялась и вышла. Оставшийся на кухне Купертино мрачно крутил в руках кусочек тоста, упавший с ее тарелки; измазав палец маслом, он машинально облизал его и тут же почувствовал сосущую пустоту в желудке – подошло привычное время завтрака. Кэрол все еще говорила по телефону; Купертино подошел к плите, заказал яичницу с беконом, кофе и тосты, получил их и снова сел за стол.

«Ну а как же я тогда живу? – спросил он себя. – Чем я питаюсь в этом воображаемом мире?»

«По всей видимости, – решил Купертино, – я ем самую настоящую пищу, приготавливаемую в этой тюрьме – или там в больнице. Пища действительно существует, и я действительно ее ем. И комната тоже существует, со стенами и полом ...только не эта комната. Не эти стены и не этот пол. Люди – они тоже существуют. Только не эта женщина, не Кэрол Холт Купертино. Существует некто другой. Какой-нибудь там тюремщик или санитар. А еще существует доктор. Вполне возможно, что его фамилия Агопян.

Скорее всего, так оно и есть, – сказал себе Купертино. – Доктор Агопян – действительно мой психиатр».

Вернувшаяся на кухню Кэрол села перед остывшими остатками завтрака.

– Поговори с ним ты, – сказала она. – Это доктор Агопян.

Купертино сорвался с места. С маленького экрана смотрело напряженное и какое-то измученное лицо доктора Агопяна.

– Так, значит, вы все-таки приехали сюда, Джон. Ну и как? Что там у вас?

– Где мы находимся, доктор Агопян? – спросил Купертино.

Психиатр нахмурился.

– Что-то я вас... Ведь мы на Ганимеде, и вы и я, правда?

– Я нахожусь в Сан-Хосе, – еще больше нахмурился Агопян, – а вы – в Лос-Анджелесе.

– Пожалуй, я знаю, как проверить свою теорию, – сказал Купертино. – Я откажусь от дальнейшего у вас лечения. Если я – заключенный на Ганимеде, мне это не удастся, но если я – свободный гражданин, находящийся на Земле, как вы это утверждаете...

– Вы действительно на Земле, – прервал его Агопян, – но вас нельзя назвать свободным гражданином. Из-за предпринятого вами покушения на жизнь своей жены вы обязаны проходить у меня регулярное психиатрическое лечение. И вы сами это знаете. Так что же сказала вам Кэрол? Она пролила какойнибудь свет на события той ночи?

Купертино слегка задумался.

– Пожалуй, да. Я выяснил, что Кэрол работает на компанию, которой принадлежат Шестипланетные образовательные учреждения, уже одно это оправдывает поездку. Жаль, что я не выяснил это раньше – что она работает на Шестипланетные и что ее обязанность – присматривать за мной.

– П-простите? – недоуменно моргнул Агопян.

Она была сторожевой собакой. Присматривала за моей лояльностью; судя по всему, они боялись, как бы я не выдал подробности планируемого восстания земным властям. Вот они и поручили Кэрол следить за мной. Рассказав ей о планах восстания, я продемонстрировал свою ненадежность. Кэрол, как мне это представляется, получила указание меня убить. По-видимому, она сделала такую попытку, но безуспешно. Все люди, связанные с планировавшимся восстанием, были схвачены земными властями и получили свои приговоры, но Кэрол избежала наказания, так как она не была – официально – сотрудницей Шестипланетных.

– Подождите секунду, – остановил его доктор Агопян. – Все это звучит вроде бы достаточно разумно, однако... – Он поднял руку. – Мистер Купертино, восстание было, и оно увенчалось успехом, это – исторический факт. Три года тому назад Ганимед, Ио и Каллисто одновременно сбросили с себя земное иго и стали независимыми самоуправляющимися спутниками. Об этом знает любой третьеклассник, так называемая трехлунная война две тысячи четырнадцатого года. Мы с вами никогда не обсуждали таких вопросов, но я считал само собой разумеющимся, что вы знаете это не хуже, чем... – он взмахнул рукой, тщательно пытаясь подобрать сравнение, – ну, чем любой другой исторический факт.

Отвернувшись от экрана, Джон Купертино посмотрел на свою бывшую жену.

– Это что, правда?

– Конечно, – уверенно кивнула Кэрол. – А что, в твоем иллюзорном мире ваша мини-революция провалилась? – Она улыбнулась. – Восемь лет ты работал на переворот, работал по заданию мощного экономического картеля, который и задумал его и финансировал, а затем, когда этот переворот совершился, ты – по какой-то совершенно непонятной причине – решил не замечать своего же успеха. Мне действительно жаль тебя, Джонни, все это очень печально.

– Но ведь должна быть какая-то причина, – сказал Купертино, – почему я этого не знал. Почему они решили, что я не должен этого знать. – В полной растерянности он протянул вперед дрожащую руку.

Легко, словно в пустоту, рука погрузилась в экран и пропала. Купертино испуганно отдернулся, и рука появилась снова. Но ведь он видел, как она исчезла И он все понял.

Иллюзия действительно хорошая, но не совсем. Она не идеальна, имеет свои ограничения.

– Доктор Агопян, – обратился Купертино к миниатюрному изображению психиатра. – Пожалуй, я перестану с вами встречаться. Начиная с этого утра я отказываюсь от ваших услуг. Пришлите мне счет, весьма вам признателен, и всего хорошего.