Текст книги "Миры Филипа Фармера. Т. 22. Пир потаенный. Повелитель деревьев"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Редко случается, чтобы кто-либо из Девяти говорил публично так долго. Я подумал о том, куда она хотела привести нас в своих рассуждениях, но поостерегся раньше времени открыть рот.

Аи-не-на наклонилась вперед, протянула к нам свои высохшие руки, покрытые густой сетью набухших вен, и приказала: «Приблизьтесь!»

Зная, что от нас требуется, мы сделали несколько шагов, пока не коснулись края стола бедрами. Мошонка и все остальное легли на поверхность стола. К тому времени я уже согрелся, но, когда Аи-не-на взяла мои тестикулы в свою ладонь, я почувствовал, как внутри меня все вновь заледенело. Ее кровь текла так медленно, что невольно наводила на мысль, что ей не так уж долго осталось жить.

Я не шевельнулся, хотя прекрасно знал, что за этим последует.

Потом я понял, что в этот раз все идет совершенно отлично от обычной процедуры. Так как было совершенно ясно, что она не может воспользоваться своим кремневым ножом, потому что ее вторая рука была занята мошонкой Калибана.

Она приподняла руками обе наши мошонки, сравнивая их вес, будто какие-нибудь овощи на рынке, и сказала:

– Как они благородны. Живые и горячие. Сколько…

Ее голос затух. Аи-не-на подняла на нас глаза и улыбнулась. Рот ее был полон темных, почти черных от старости зубов. Кроме того, она, вероятно, продолжала жевать или табак, или еще какую-нибудь траву. Что это был не бетель, я был уверен, но не мог точно определить запах, исходящий от нее. Я подозревал, что она сохранила обычай своего народа, который когда-то жевал растение, давно исчезнувшее с лица земли, за исключением нескольких тайных садов, очень секретных и хорошо охраняемых.

– Сегодня, – сказала она, – вы не принесете в жертву моему ножу часть вашей плоти. Вы разделите с нами еду, что прибавит вам сил перед вашим соревнованием. Но в следующий раз, когда мы соберемся для обеда, лишь один из вас будет сидеть с нами за этим столом… или за другим.

Судя по всему, разбор жалоб и причин нашей ссоры был закончен. Девять обычно мало беспокоило, кто был не прав и кто был пострадавшим. Вполне вероятно, что для них понятие правоты или неправоты было совершенно абстрактным и существующим лишь в человеческом сознании. Я говорю это, поскольку уверен, что они не считают себя частью человечества.

Они, вероятнее всего, давно уже отождествляют себя с богами, пусть и смертными. Но какой человек, прожив так долго и будучи наделен столь огромной властью, не стал бы думать о себе, в конце концов, как о боге?

А я, если буду принят в число Девяти, неужели и я приду к тому, что начну думать так же?

Я мало участвую в обычной жизни людей, или если и принимаю участие, то издалека, стараясь делать это незаметно. Но все же у меня остаются общие с ними интересы. Сверхчеловеческая часть моего «я» не подавляет полностью мою истинно человеческую суть. Я испытываю к людям, по крайней мере к нескольким из них, некоторую симпатию. У меня не было никакого желания стать еще дальше от них, потому что я знал, что значит видеть, как на твоих глазах исчезает еще один вид, с которым ты чувствуешь самое близкое сродство: насколько мне было известно, в мире сейчас остался всего лишь один антропоид. Правда, они никогда и не были слишком многочисленными.

– Две тысячи лет прошло с тех пор, когда мы в последний раз проводили подобную церемонию, – снова заговорила Аи-не-на.

Она подала знак человеку с маской барана на голове. Он казался худым до истощения, с черной бородой на лице и изогнутым, подобно кривой турецкой сабле, носом. Во времена моего глашатайства я слышал от него анекдоты по поводу Цезаря Августа, Тиберия и Ирода Антипы.

– В те времена, Грандрит, остров ваших предков был заселен пиктами и бретонцами. Англы, ваши предки, еще жили в стране, которую сейчас называют Дания. А что касается Америки, доктор Калибан, то никто еще не знал о ее существовании, кроме нас, Девяти, и наших служителей. Мы предотвратили намерения финикийцев, римлян и сарацин отправиться в плавание в просторы Атлантики, где они могли открыть этот материк. Мы сделали все, чтобы провалить экспедицию викингов к ее берегам, создав условия, чтобы их первые поселения на побережье зачахли сами по себе. В то время мы думали над проектом создания могущественной Чероки-ирокезской империи. Тогда европейские первооткрыватели столкнулись бы лицом к лицу с великой нацией, уже знакомой с огнестрельным оружием и лошадьми. Но, подумав, мы решили все же не вмешиваться в естественный ход истории.

Я все это говорю вам, потому, что в то время, когда в последний раз за столом освободилось вакантное место после смерти Тритджаза…

Мне показалось, что я узнаю слово, которое должно было означать «третий» на древнегерманском.

– …еще не существовали ни англичане, ни американцы в виде тех народов, которыми мы их знаем теперь. Но времена меняются, даже для нас. А мы-то уж видели рождение и смерть стольких языков и стольких наций!

Она подняла палец к Глашатаю. Тот приказал мне встать справа, рядом с морщинистым, коренастым негром с маской гиены, а Калибану отвел место слева, рядом с человеком, носящим маску барана. После этого Глашатай вновь стукнул посохом об пол и приступил к выкрикиванию имен по списку.

Далее церемония потекла, как обычно, как все, в которых я участвовал в качестве очередного «блюда», или как те, которыми я сам руководил, исполняя обязанности Глашатая. За исключением нескольких деталей: в прошлом Аи-не-на всегда первой приносила себя в жертву в качестве «блюда», и в этот раз мы с Калибаном участвовали в обеде в качестве почетных гостей.

Аи-не-на взяла в руку мошонку высокого усатого мужчины, явившегося по вызову Глашатая, и сделала сбоку ее глубокий надрез своим кремневым ножом с длинным узким лезвием. Мужчина смотрел, что она делает, и не отвел глаз даже тогда, когда розоватый шарик, похожий на небольшое яйцо, выкатился из мошонки на стол. Его смуглая кожа побледнела, затем стала серого цвета. Все тело покрылось обильным потом. Мужчина изо всех сил вцепился в край стола, будто желая, чтобы столешница навсегда запечатлела отпечатки его пальцев.

Я уже однажды видел, как он проходил подобное испытание, когда я был Глашатаем, поэтому не думал, что он ослабнет и рухнет с высоты трибуны в ледяную воду озера. Я видел людей, теряющих в этой ситуации сознание. Никто не имел права прийти к ним на помощь. Обычно вода приводила их в чувство, и они вновь поднимались вверх, несмотря на всю боль и слабость, которые испытывали в тот момент. Лишь несколько человек не смогли или не захотели вновь подняться к столу. Их уводили стражники, и после этого я больше никогда не слышал о них.

Истоки этого варварского ритуала восходили к временам палеолита, за триста тысяч лет до нашей эры. Он был древним уже в то время, когда Аи-не-на только родилась.

Старуха подобрала яичко, понюхала его и положила перед собой на столе. Глашатай приблизился к жертве и смазал свежую рану мазью, которую зачерпнул из небольшого бокала. Аи-не-на протянула каменный кубок Глашатаю. Тот передал его мужчине, который большим глотком выпил жидкость, содержащуюся в нем. Своим вкусом эта жидкость мне всегда сильно напоминала крепкий медовый напиток, хотя это был совсем не мед. Через несколько минут боль должна была полностью исчезнуть. А через месяц, при условии, что жертводаритель будет хорошо отдыхать и питаться, недостающее яичко вновь восстановится. Так как эликсир дарил не только продленную молодость, не только защищал от всевозможных болезней, но и наделял клетки организма способностью к быстрой регенерации.

Аи-не-на разделила шарик на двенадцать равных долек. Глашатай взял и поднес нам с Калибаном по одной такой дольке. Одна из них была брошена в воду, другую положили на стол перед пустым креслом. Каждый из Девяти взял по кусочку и проглотил. Я пожевал свой и проглотил его с наслаждением, достойным деликатеса, так как тестикулы являются одной из немногих частей человеческого тела, которые стоит есть.

Когда Глашатай подал знак, усатый мужчина повернулся и, подойдя к краю платформы, стал медленно спускаться вниз. Было видно, что боль еще не полностью отпустила его. Следующая жертва появилась перед столом еще раньше, чем он успел пересечь воды ледяного озера.

Глава 26

Мне достаточно было чуть-чуть повернуть голову, чтобы видеть Калибана, стоящего на противоположном конце воображаемого диаметра стола, почти напротив меня. Его лицо в данный момент было спокойно и невозмутимо, лишенное всякого выражения. Я не смог прочесть на нем ни единого признака, говорящего об отвращении, которое вполне естественно было ожидать со стороны столь цивилизованного человека. Или он настолько хорошо научился контролировать свои эмоции, что вполне совпадало с тем, что оба его старых приятеля и Клара говорили о нем, или ему действительно было все до фени. Я думаю, может быть, он, как и я, наслаждался вкусом этого лакомого кусочка.

Я чувствовал себя несколько разочарованным. Я бы предпочел увидеть его смущенным, а может, даже уронившим себя в глазах Девяти тошнотой и рвотой, или другими аналогичными проявлениями отвращения.

Второй жертвой была очень красивая мулатка. У нее были черные курчавые волосы, постриженные по африканской моде, кожа того же теплого шоколадного оттенка, как глаза антилопы. Ее же собственные глаза удивительно контрастировали с цветом ее кожи своим бледно-голубым, почти прозрачным оттенком. Это была жена Глашатая, которая исчезла одновременно с ним во время взрыва их яхты. Я хорошо знал ее, так как мы часто встречались с ней во время предшествующих церемоний. Она много раз спала со мной, и мой язык помнил малейшие изгибы ее великолепного тела.

Думаю, что Аи-не-на знала об этом. Создавалось впечатление, что она знает о нас все, как Бог, которому все известно о его созданиях. Таким образом, Аи-не-на вправе была предполагать, что у меня не возникнет никакого внутреннего протеста против исполнения ритуала с этой женщиной. Другое дело Калибан. Он был американец, белый, родившийся в состоятельной семье в 1903 году. Поэтому было вполне возможно ожидать с его стороны реакций, обычных для людей его круга по отношению к цветным. Может быть, именно поэтому Аи-не-на сделала знак Мире направиться к Доку. Но если Калибан и испытывал что-то, он оставил это в себе, не позволив дрогнуть ни единой черточке своего бесстрастного лица.

Он протянул руку Мире и помог ей подняться на стол, подняв ее столь легко, будто она весила не более чем шарик для пинг-понга. Женщина легла на спину. Он взял ее ноги и положил себе на плечи. После этого надолго застыл, спрятав лицо в густом жестком хохолке, так хорошо мне знакомом, прижавшись к горячей влажной щели, источающей терпкий возбуждающий медвяный запах.

Мира пыталась продемонстрировать, как ей приятно. Она извивалась всем телом, заламывала руки и громко стонала, но я не сомневался, что она просто играет на публику. Мира должна была чувствовать себя слишком напряженной, чтобы у нее действительно все пошло как надо. Я знал только одну женщину, способную добиться оргазма в условиях подобного ритуала: это была графиня Клара. Финальный акт заставил бы ее страдать не менее чем и всех остальных, но она умела жить настоящим моментом, на что способно не так уж много людей.

В конце ритуала Калибан укусил ее. Мира, напрягшись, как струна, вытянулась на столе, так сильно сжав кулаки, что ногти впились в ее ладони. (Когда она встала, я увидел, что пальцы ее рук окрашены кровью.) Ее ноги конвульсивно сжались, и она скрипнула зубами, чтобы сдержать готовый вырваться крик, хотя Девять никогда не запрещали кричать испытуемым.

Калибан отодвинулся и помог ей подняться. Его губы и подбородок были испачканы кровью, и он продолжал жевать откушенный клитор Миры. Глашатай, не моргнув глазом, смазал мазью рану своей жены. Мира, побледневшая до серо-пепельного оттенка кожи, неуклюже слезла со стола на негнущихся ногах и с явным трудом стала спускаться с трибуны.

Я впервые видел семейную пару, одновременно участвующую в ритуальной церемонии, и подумал о том, как несладко, должно быть, чувствовал себя человек, жена которого должна была изображать восторг от действий Калибана. Мне кажется, я не смог бы сдержать приступа ревности, увидя Клио за подобным занятием с ним или с кем-нибудь другим. Я все равно попытался бы убить его. Может быть. Я знал, что Клио такая же женщина, как и все остальные. Будь вы мужчиной или женщиной, все равно невозможно прожить бесконечную молодость, не испытав желания немного разнообразить свои сексуальные отношения. Поэтому я не рассчитывал, что она всю жизнь будет вести себя как святая. Однако я предпочел бы ничего не знать о том, что она делает с другими мужчинами, и не хотел бы, чтобы кто-нибудь даже словом заикнулся мне об этом и уж тем более присутствовать при сем.

Быть может, Девять таким образом наказали Глашатая за какую-то допущенную им ошибку или просто испытывали его. Кто знает мысли Девяти?!

Честь вкусить плоти следующей женщины, красавицы из Пенджаба, была предоставлена мне. Мне никогда еще не приходилось откусывать клитор зубами, но я легко справился с отсутствием опыта в подобном деле. Вкус его во многом напоминал вкус мужских тестикул, только с более тонким, восхитительным ароматом, который источает влагалище здоровой женщины.

Затем наступила очередь второго мужчины. Процедура была та же: мошонка взрезана, яичко выпущено, отрезано и разделено на части. В этот раз мы довольствовались тем, что лишь один проглотил кусочек, а остальное было брошено за спины на пол. Было очевидно, что мы не смогли бы попробовать плоти всех оставшихся сорока семи персон. Девять держали в своих личных покоях домашних животных, которые затем позаботятся об оставшейся части.

Следующей была Клара. Аи-не-на довела ее до оргазма, потом одним движением зубов вырвала ей клитор.

После этого ритм ритуала убыстрился. Женщинам пришлось обойтись без предшествующих любовных игр. Было слишком много народа, и процедура вскоре приняла характер конвейера.

Наконец все сорок семь жертв вновь оказались стоящими на своих местах по другую сторону озера. Некоторые стонали. Многие теряли сознание, добравшись до своего, берега, но быстро приходили в себя. И когда Глашатай приказал очистить пещеру, все ушли самостоятельно, не прибегая к помощи друг друга. Теперь они могли считать себя свободными и покинуть убежище Девяти. Большинство из них больше не услышат о Великих вплоть до того дня, пока вновь не будут призваны заплатить ежегодную дань частью своей свежей плоти, или для того, чтобы исполнять обязанности очередного Глашатая.

За исключением этого обязательного ежегодного ритуала и тех трех месяцев, когда я жил рядом с ними в качестве Глашатая, я имел дело с Девятью всего семь раз в течение последних сорока восьми лет. Это было вызвано необходимостью выполнить их поручения, которые забрасывали меня поочередно то в Таиланд, в Родезию или в Бразилию, то в Чехословакию, затем в США, в Иерусалим и наконец в Берлин. Выполнение одного из этих заданий заняло целый год, который мне пришлось провести вдали от моей дорогой Клио. За это время я раз двенадцать едва не был убит, но всегда с честью справлялся с порученным мне делом, к полному удовлетворению Девяти. Любая из моих миссий могла бы дать прекрасный материал моему биографу для нового ошеломляющего романа. Но он, естественно, ничего о них не слышал. В противном случае ему пришлось бы возложить на себя тяжелую обязанность цензора, ибо он пришел бы в ужас от некоторых действий, к которым я был вынужден прибегнуть, чтобы справиться с моими заданиями.

В пещере вновь установилась тишина, когда ее покинули все, кроме тех, кто сидел за столом на вершине конусоподобного сооружения. Тишину нарушали лишь легкое потрескивание огня в горящих факелах да порой шуршащий звук сухого языка, слизывающего остатки крови с губ или подбородка. В пещере, несмотря на ее огромные размеры, стоял сильный смрадный запах, в котором смешались вонь горящей смолы и чад факелов с запахом крови, слюны, пота, клиторов и тестикул. Калибан не сводил с меня ненавидящего взгляда. Я коротко взглянул на него и отвел глаза: у меня не было никакого желания играть в «кто-кого-пересмотрит».

Наконец Аи-не-на решила прервать молчание:

– Последнее время у вас обоих появилось ощущение, которое очень смущает вас и которое вы оба расцениваете как проявление патологии, не так ли?

– Да, – ответили мы хором.

– Калибан, – сказала она, – доктор Калибан, как бы вы объяснили появившиеся изменения?

Калибан слегка улыбнулся, давая понять, что заметил сарказм, явно прозвучавший в вопросе старухи.

– У меня еще не сложилось определенного мнения на этот счет. Если только это не…

– Продолжайте.

– Вполне возможно, что это побочное действие эликсира.

Док указал на кубки, которые Глашатай в это время наполнял напитком, черпая его из скульптурной каменной вазы. Этим жестом он хотел дать понять, что, по его мнению, эликсир входил в состав ингредиентов жидкости с приятным медовым привкусом, которую давали пить всем во время этой церемонии. Но он не был в этом абсолютно уверен. Никто из служителей не знал, каким способом ему назначался эликсир. У меня были такие же сомнения, что и у Дока, так как им больше не давали пить ничего необычного, за исключением этой жидкости. Девять никогда не говорили, в какой момент и в какой форме каждый из нас получал свою порцию эликсира.

– Я не знаю, каким образом подобный психологический механизм мог бы внезапно проявиться во мне, учитывая мой возраст, если только это не следствие длительного приема эликсира, Я понимаю, конечно, что данный необычный рефлекс был всегда интегрирован во мне, но так глубоко, что я даже не подозревал о его существовании. Судя по всему, Грандрит стал жертвой такой же альтерации, что и я. Он так же, как и я, регулярно принимал эликсир, и это единственное, что у нас есть общего с ним.

Должен признать, я не разобрался еще в сути данного механизма. Я использую термин «механизм», хотя с таким же успехом мог бы сказать «психологический травматизм» или «патологический рефлекс».

Его великолепный глубокий голос обладал поистине гипнотическим воздействием, и я едва не поддался ему. На какое-то мгновение моя душа будто подверглась анестезии и освободилась от ненависти, переполнявшей меня.

Из ступора меня вывел голос Аи-не-ны, которая в этот раз обращалась ко мне:

– Грандрит. Доктор Грандрит! Каково ваше мнение по этому вопросу?

Глаза Калибана едва заметно расширились. Я думаю, он не знал, что я тоже являюсь доктором медицины.

– В противоположность Калибану, – сказал я, – я не являюсь лучшим врачом в мире. Я – даже не лучший врач в Кении. Но я способен думать и размышлять и в этом вижу мое главное отличие от большинства врачей, с которыми мне приходилось сталкиваться. Я согласен с Калибаном в том смысле, что эликсир пробудил в нас патологические наклонности, которые уже были заключены в нас в патентном состоянии. Судя по всему, я потерял способность к обычной нормальной эрекции при сексуальном общении с женщиной, если только я не заставлю ее испытывать мучения. Не знаю, смогли ли вы заметить, но у меня началась эрекция, когда я откусил клитор у той женщины. Меня возбудила сама мысль доставить ей боль, а не сексуальный аспект этого действия. Если бы я подумал, что сейчас убью ее, думаю, вы увидели бы меня в состоянии полного оргазма.

Я действительно весьма встревожен. Но последнее время я настолько был вынужден защищать свою шкуру, что у меня почти не было времени подумать над этим вопросом. Если вы знаете ответ, умоляю вас сказать его мне.

Эта просьба, почти мольба, ясно давала понять всю степень моего отчаяния. У Девяти нельзя просить ничего, в особенности у Аи-не-ны, не подвергая свою жизнь серьезной опасности.

Она промолчала. Тогда я добавил:

– Может быть, действие эликсира тут ни при чем. Первое проявление этого извращения у меня совпало с шоком, вызванным близким взрывом снаряда. Калибан, быть может, тоже был жертвой какого-нибудь шока. Но, в общем-то, это довольно странно, что лишь мы двое пострадали, причем это выразилось у нас в одинаковой форме.

И я подумал о шоке, который он испытал при известии о смерти его кузины.

– Красавица Патриция Вайлд, – задумчиво протянула Аи-не-на. – Итак, мы больше не увидим ее в наших рядах. Как цветы, она… Нет, не обращайте внимания. Это очень старая история. Обычно нам нет дела до того, в каких взаимоотношениях находятся между собой наши служители, если это не касается их безоговорочного повиновения и не мешает осуществлению наших планов. Я говорю это, Калибан, поскольку вы только что подрядили одного человека выкрасть жену Грандрита и тем самым отомстить ему за якобы совершенное им насилие над вашей кузиной и за ее смерть. Это совсем не похоже на вас. Ведь вы всю вашу жизнь боролись со Злом во всех его проявлениях, доблестный рыцарь Добра.

Сарказм ее слов был едва ощутим, и я скорее догадался, чем почувствовал его.

– Мне это показалось вполне справедливым, – ответил Калибан. – Грандрит должен заплатить за свое гнусное преступление.

– Разве за преступление платят преступлением?

– Я не считаю, что мои действия – это преступление! – воскликнул он.

Я никогда не слышал столько горячности в его голосе.

– Итак, вы решили, что стали жертвой нарушения нервной корреляции.

– Это нарушение состоит только в одном и ни в чем больше: у меня не будет эрекции, все время пока я не заставлю кого-нибудь страдать или умереть. Или, по крайней мере, не представлю себе, как кто-то страдает или умирает от моей руки.

Очко в его пользу. Ах, если бы у меня «вставал» лишь от мысли о причинении страданий! Но в таком случае, чем бы я занимался? Настоящей любовью или только выглядел бы занимающимся ею? Я ласкал бы ее, но на самом деле мысленно был бы за тысячи миль от моей Клио. Голова моя была бы полна ужаса смерти и агонии, в то время как она думала бы, что я сливаюсь с ней в любовном экстазе.

Аи-не-на немного помолчала. Остальные члены Девятки сидели столь неподвижно, что можно было подумать, что все они спят. Факелы прогорели почти до конца. И по мере того как слабело их пламя, мрак, затаившийся под сводом пещеры, стал спускаться все ниже и ниже. Темнота сгущалась и плотнела, становясь почти осязаемой. Воздух тоже изменился, стал густым и тягучим. Его почти можно было пить. Став более плотной, окружающая нас атмосфера, вместо того чтобы нагреться, потихоньку становилась все более и более холодной.

Аи-не-на прочистила горло и сказала:

– Грандрит, у вас было два дяди. Один, как вы знаете, умер в Африке. Другой был вынужден эмигрировать в Америку в юношеском возрасте, после того как он, находясь в состоянии приступа бешенства, набросился на одного из своих учителей и едва не убил его. Ваша семья вскоре потеряла все его следы и никогда больше не слышала о нем. Тем не менее он стал врачом и взял себе другую фамилию… Вайлд.

Этого не смогло выдержать даже хваленое самообладание Калибана. Он подпрыгнул как ужаленный и круглыми от изумления глазами уставился на Аи-не-ну.

– Вы знаете, Грандрит, кто был вашим отцом, – меж тем невозмутимо продолжала та. – Ваш дядя так и умер, ничего не зная о его дальнейшей судьбе. Последний раз когда он слышал о нем, ваш отец бродил где-то в окрестностях Уайтчепела. В обществе ходило множество слухов о его делах, но никто так и не узнал его настоящего имени. Никому не известно, что сталось с ним после того, как прекратились преступления, связывавшиеся с именем Джека Потрошителя. Никому, кроме нас. Мы знаем это, потому что он был одним из наших. Он тоже эмигрировал, но в Соединенные Штаты, где также выбрал профессию врача. В то время сумасшествие полностью покинуло его. Итак, он стал медиком, как и его младший брат, с которым он совершенно случайно встретился многие годы спустя. У младшего была дочь, у старшего – сын, родившиеся и одна, и другой на американской земле.

Аи-не-на сделала очередную паузу. Со сжавшимся от неясной тревоги сердцем я нетерпеливо ждал продолжения. Меня слегка подташнивало, потому что я догадывался, что именно она сейчас скажет.

– Все – мужчины с необычайной физической силой, со склонностью к сумасшествию и убийствам. Все – врачи, будто нож был вашей эмблемой, вашим тотемом, вашим желанием, вашим удовольствием. Все – охваченные страстью к насилиям.

И вновь замолчала старуха. Упавшая тишина была подобна той, что разделяет два последних удара сердца умирающего.

Калибан странно захрипел, глухо и протяжно, и на фоне этого хрипения тихо, но явственно прозвучало его: «Невероятно!»

– ВЫ ОБА – СЫНОВЬЯ ОДНОГО И ТОГО ЖЕ ОТЦА.