Текст книги "Дед Егор (СИ)"

Автор книги: Фил Шрайбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Рассказ третий: Деревня

Наступила зима. Дед Егор грелся в бане, а после его ухода полуденница и мавка тащили мыться туда упирающуюся Фиму. Вместо мытья получался полнейший бардак с брызганьем водой, войной на вениках, ныряньем в сугробы и вся эта «помывка» затягивалась на час, а то и два. Так что приходилось дров подкидывать. Дед к этому времени успевал покемарить и встречал отмытых добела и розовых девок уже с готовым самоваром. Старик и Фима лакомились пирогами с зайчатиной и кулебяками с рыбой, а нечисть предпочитала с икрой водяниц.

В остальное время дед учил Фиму бегать на лыжах, мастерить корзины из заготовленного летом лыка, бересты и лозы. Вместе с нечистью они лепили снеговиков, а когда заглядывал Кащей, всё ещё пытавшийся выманить у старика волотов меч, то устраивали снежные замки и закидывали друг друга снежками и снежной магией. Дед Егор и Кощей исподволь учили Серафиму пользоваться своими силами, тренируя контроль и умение сдерживать детские порывы. К концу зимы девочка могла лепить снежки без участия рук и метать их в своих противников. Шкодливая часть её заставляла ребенка прятаться на деревьях около двора и пулять снежками как в обитателей двора, так и в лесных жителей.

Особенно страдал овинник, который любил поспать на крыше овина или хлева, находившихся недалеко от леса. Бывали дни, когда Фима устраивала на него охоту и засыпала ленивца снегом с ног до головы. Тот от нервов даже похудел и прятался в курятнике, предварительно задобрив местного самодержца каким-то особо вкусным зерном.

Иногда девочка находила способ утащить меч и тренировалась на сваленных у сарая чурках в рубке. Она совершенно не думала, что может затупить оружие, а оружие не думало тупиться о какое-то дерево. Затем её находили, конфисковывали меч, демонстративно шлёпали по попе и отпускали гулять дальше – дед придерживался классической теории воспитания, что чем бы дитя не тешилось, лишь бы не маялось.

Для социализации они ходили за полтора десятка километров в соседнюю деревню, где дед познакомил ребенка с местными ребятишками, но запретил пользоваться магией в играх. А что бы запрет не было желания обойти, повязал на руку шамбалу, сплетенную полуденницей. Знакомство так заладилось, что к концу дня за девчонкой носилась целая орава деревенских детей от пяти до пятнадцати, с желанием её окунуть как следует в снег, и так – раз сто! Сам дед отлучался по делам и возвращался к вечеру, вытаскивал Фиму из снега или кучи малы, где пыхтящие детишки старались добраться до обидчицы.

В один из таких дней дед сидел в кабаке, ведя неспешную беседу с местным целовальником. В процессе в беседу включился сначала жареный гусь и штоф крепкой медовухи. Когда обсудили прошлый урожай и сборы налогов, в беседу вклинился полуштоф зелена вина и молочный поросёнок, а кабак начал заполняться народом. В основном в кабак шло местное купеческое сословие, да приезжие. Народ попроще пил да смотрел дальновидение в шинке, что на другом конце деревни. Там и питье подешевле, да закуски попроще. К вечеру поросенка сменила кабанятина да дичь всякая, а народу за столом поприбавилось – подсели голова с кумом, да приезжий дьяк, что гостил у головы. Вместе они уговорили еще полведра медовухи да пару штофов водки.

И тут деду Егору показалось, что он о чём-то забыл. Забив трубку табаком, он вышел на крыльцо покурить, да так и обомлел. На площади около кабака собралась вся детвора, в центре крутился снежный вихрь, поднявший над землей сцепившуюся пару. Две девочки одного возраста увлеченно пытались вырвать друг у друга как можно больше волос и неумело, но активно отдубасить друг друга. У деда трубка изо рта выпала, когда в одной из участниц безобразной драки он узнал Фиму, а в другой – черноволосой, дочь головы.

Конец безобразию положил прохожий в богатой соболевой шубе с норковой шапкой набекрень. Он оглушительно свистнул и сложил рукой в белой кожаной перчатке «козу» в сторону драки.

Смерч стих и опустил двух противниц на утоптанный снег. Дед Егор тут же кинулся к детям. Прохожий поспешал рядом.

– Кащеюшка, вот спасибо, вовремя ты удружил!

– Должок за тобой, старче, – на бегу пробормотал Кащей.

– Не заржавеет-то за мной, я свои долги-т всегда отдаю, так-то!

Тут они добежали до детей и аккуратно расцепили девочек. Подняв и отряхнув, повели их в кабак – замурзанных и расхристанных. Надо было их согреть, чтобы не заболели, а то простудятся на раз.

Увидев свою дочку в таком виде, что не каждый день по дальновидению скоморохов показывают, голова схватился за сердце.

Кащей, не представляясь, сбросил подбежавшему половому шубу да шапку на руки и дал пятиалтынный. Подсев за стол, тут же заказал колбасу с кровью и штоф заморского коньяку.

– Ну-с, молодые леди, не соблаговолите ли объясниться, как мы вас застали в таком виде? – спросил он девочек, которые сопели, сидя друг напротив друга. Мокрую одежду с них отдали тому же половому, а взамен дали теплые шерстяные шали, в которые девочек закутали, отчего те стали напоминать фарфоровых кукол.

– Глашенька, девочка моя, не дело приличным барышням заводить волосья друг другу драть на потеху холопьим детям! – отчитывал дочку голова. Кум спал, сладко похрапывая. Захмелевший целовальник кивал да поддакивал. Дескать, приличные барышни дома сидят да платки вышивают!

– А чего она первая начала! – перечила отцу Глашенька.

– А ты первая мой браслетик порвала! – тут же уличила недруга Серафима. И с торжеством во взгляде показала криво завязанный браслет у себя на руке. Дед Егор присмотрелся – и действительно, браслет был сначала разорван, а потом завязан узелком. На концах обрыва нитки шамбалы запеклись, как от огня. Не каждый взрослый способен был порвать связанный полуденницей да заговоренный стариком нитяной браслет.

«Огненный маг, да ещё не инициированный!» – подумал про себя дед Егор. «Вот так счастье голове привалило, намается он с доченькой. Огненные – они все головой об пень от рождения стукнутые! Хотя, ежели здаружить с Фимкой, небось и «уравновесятся» – всё меньше обеих будет за Рубеж тянуть. Хм-хм. Надо как-то поаккуратней голове это рассказать. Или жене его? Там же, коли память не подводит, женское царство дома творится – пять дочерей, да Марфуша – женушка драгоценная, мужа-то под каблук загнала!»

Пока голова пытался безуспешно поучать воинственно настроенную дочь, почти заснувший было дьяк вскинулся и заказал освежающего рассолу – популярный на Руси-матушке напиток, позволяющий выгнать из головы да тела плохой хмель и продолжать гулеванить всю ночь. Вырвавшийся из столицы дьяк был настроен серьёзно отдохнуть!

Девочкам заказали горячего узвару, кулебяк да пирожков разных. Хлебнув рассолу, настоянного на таинственных травах да грибах местными ведунами, все собравшиеся воспряли и заказали уху со стерлядью, соленую белугу с лимоном, да икру белужью и лососевую. Не забыли и хмельное – пиво, мёд, да зелено вино. Кащей заказал вино французское, отговорившись, что, де, так привык в заграницах.

Успокоившийся было дьяк воспрял:

– А что гость дорогой не представился? Чую я, что магикой запахло, а от кого – понять не могу. Жаждем узнать, кто вы, да чьих будете?

Кащей, не моргнув глазом, начал вдохновенно рассказывать:

– Зовут меня Александр Кроули, профессор магии чёрной и белой. Работаю и преподаю в знаменитом Мискатоникском Университете, что штате Массачусетс! Собираю древние легенды и артефакты. В Сибирь же приехал по слухам о нахождении тут древнего капища мифических волотов, где захоронены реликвии магического происхождения.

– Брехня всё это! У нас тут магов нет и отродясь не было! – заявил снова полупьяный голова.

– Я тебе всегда говорил – будет наша деревня знаменитой, смотри к нам иностранные профессора да гиолухи зачастили, он оно как, – назидательно поднял палец вверх целовальник.

– Какие гиолухи? – спросил дед Егор, охочий до слухов. Сплетни про магов да враки Кащея он и так наизусть знал, а вот веяния прогресса его завораживали. Голубой мечтой старика был дальновизор, но на хуторе всякие электронные приборы отказывались работать и ломались немедленно – даже радио не ловило. Поэтому дед время от времени выписывал научно-популярные журналы и рассуждал с молчаливыми обитателями хутора о новинках науки и техники. Правда, потом некоторые номера пропадали, и в том дед подозревал овинника, которого как-то раз ночью видел с лампой и в очках, пробирающегося в баню в гости к баннику. Под мышкой тот нес сверток, весьма похожий на свернутые в трубочку журналы. Но тщательные поиски ничего не дали, овинник и банник отмалчивались, и старик решил, что ему помстилось.

– Да ходют тут, чой-та высматривают, – сказал голова и немедленно выпил. Закусил и крякнул.

– Рудознатцы, по-нашему, по-простому! Всё сували какие-то грамоты из самого Санкт-Питербурха, дескать, чуть ли не государём-батюшкой подписанные… – при этих словах деревенские чиновники сначала перекрестились в направлении церкви, при этом внимательно посмотрев на профессора, который тут же повторил жест, потом на портрет Царя-Императора Онуфрия Первого, что полагалось вешать в каждом откупном питейном заведении строго напротив входа. Онуфрий Первый тяжело взирал на вошедших и одним своим видом предупреждал разврат и пьянство. Или так хотелось надеяться думским деятелям, утверждавшим всякие указы да законы.

– А я им сразу и говорю – нету тут золота! Нет золота и в Серых Горках – но туды лучше не ходить, народец там дряной супротив нашего. У нас если и побьют приезжих, так за дело! – горячился голова. – А как я последний раз туда поехал – так меня и совершенно без дела побили, стоило лишь у барышни полюбопытствовать, как пройти в вивлиофику! Пришлось срочно извозчика искать, мой-то кучер был в загуле! Так что бы до вокзалу доехать, с меня извозчик рупь взял, несмотря на бедственное мое положение.

Дед Егор перестал слушать сетования головы на соперничающее с деревней поселение лесорубов и рудокопов Серые Горки, где золота действительно не было. А были железные рудокопни, куда шла железнодорожная ветка. А подальше нефтяной промысел был, откуда шли потоком громадные бочки с нефтью, по-научному – цистерны.

Дети давно спали, приткнувшись друг к другу, огонь и лёд, белое и черное.

Кащей уловил настроение старика и торжественно процитировал:

Some say the world will end in fire,

Some say in ice.

From what I've tasted of desire

I hold with those who favor fire.

But if it had to perish twice,

I think I know enough of hate

To say that for destruction ice

Is also great

And would suffice.

Дьяк всхлипнул:

– Эка красота, хоть и не понятно по-басурмански ничегошеньки.

Потом обратился к сидящим:

– А не спеть ли нам, други?

– Т-ш-ш! – шикнули на него дед Егор и голова. – Сейчас девок спать отправим, тогда и споем.

Вызвали кучера, что приехал на роскошном лимузине «Руссо-Балт Волга», погрузили уснувших детей и велели передать хозяйкам, что гости изволят кутить и хозяевам положено проявить государственную мудрость и за ними приглядывать.

Так дед Егор и Серафима задержались в деревне на целую неделю. На седьмой день опухших от постоянного обжорства и пьянства Кощея и дьяка погрузили в «Скорый Императорский», а Серафима прощалась с Глафирой еще полчаса и уходила из дома головы с глазами на мокром месте. Старик ухмылялся себе в бороду.

«И ребенка с ровесницей свёл, и от этой надоеды избавился. Пусть теперь Кощеюшка попробует от дьяка оторваться!» – за неделю дьяк, который оказался, некотором роде, коллегой Александра Кроули, Мескатоникского воплощения Кащея, не только выпил несколько ведер хмельных напитков и сократил поголовье поросят вдвое, но и успел обменяться списками литературы, которые находились у исследователей. Причем Кощей допился до того, что обещал переслать телеграфом списки с копии «Книги Эйбона!»

А дед Егор и Серафима еще пару раз навещали голову и Глафиру в тот месяц.

Рассказ четвертый: Горыныч

Зря мечтал дед Егор, что отоспится на старости лет. Не было покоя измученной душе. В очередной раз пришлось вставать с печи еще до рассвета. В воздухе явственно пахло гарью.

«Етить–раскудрыть!» – хмуро выругался дед и стал собираться в путь. В чистом поле поклонился на все стороны света и крикнул неожиданно молодым голосом: "Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!" Огромный мускулистый конь примчался и послушно застыл перед дедом.

– Дела у нас сегодня, мой хороший. Давай-ка поскромней.

Скакун отряхнулся, и через миг обернулся утомленной жизнью крестьянской клячей.

– Ах ты, мой умница! – похвалил Егор, поглаживая широкий лоб лошадки. Они быстро вернулись к дому, чтоб запрячь Сивку в телегу. Мавка, кормившая кур, быстро высыпала остатки зерна в кормушку и помчалась за гумно, откуда и выволокла быстренько не часто используемую телегу.

Когда солнце стало карабкаться на низкое осеннее небо, дед Егор уже подъезжал к знакомой деревеньке.

Там жил старый Пахомыч, который держал свиней и приторговывал колбасами

– Торфяники что ль горят? Поздноватенько в этом году. Да и ты, Героныч, не спешил. Даж странно, коль дымить начинает, тут и ты за товаром, – протянул Пахомыч, встречая гостя.

– Хм, – неопределенно пожал плечами дед Егор, отсчитывая ветхие купюры. Он привычно взял дюжину кругов колбасы, четверть пуда копченной грудинки, да шмат сала. Двух крупных хряков со связанным ногами внуки Пахомыча споро погрузили в телегу.

– Мож, чайку на дорожку-то? Аль чего по крепче есть, – предложил хозяин, довольный вырученной кругленькой суммой. Егорий наведывался редко, но был щедрым покупателем.

– Не в это раз, старый. Дела! – Дед Егор махнул рукой на прощанье и отправился домой.

Въехав во двор, не стал распрягать лошадь.

– Девки, солонину тащите! Да на ходу не спите, тетери! – дед был не в духах. Он-то хорошо знал, что торфяники горят не просто так. Опять сезон линьки настиг Горыныча. И тот злился на весь белый свет, полыхая огнем направо и налево.

– Твою мать Горгону, – бурча, дед Егор полез в подпол за самогоном. Достал из самого темного угла ведерную бутыль, оплетенную серой паутиной.

– За Фимкой смотрите, к ночи вернусь. Но могу и задержаться, сами понимаете… Чтоб все как по нотам было! А то я вам балалайкой-то по всем местам настучу!

– Деда! – Фима появилась неведомо откуда и с размаху прыгнула в телегу, – О! Колбаска! Хрюни!

– Заберите ее! – завопил дед, видя, как девчонка впивается зубами в колбасу. Мавка бросилась к телеге, стала извлекать Фиму. Но та, быстро заглотив кусок, разразилась громким криком:

– Нет-нет-нет! С дедой!

– Дай ей еще кусман, пусть заткнется. Мне ехать пора!

Но девчонка уже не хотела колбасы! Она держалась ругами за край телеги и громко визжала на одной ноте. В пролетавшей над лесом стае гусей звуковая волна сбила пару птиц. Овинник задумчиво проследил взглядом за их падением и неторопливо потрусил в ту сторону, чтоб подобрать подарок небес.

– Фима! – строго обратился к ней дед, – Мне надо по делам. Срочно. Чуешь гарь? Не поеду, пол-леса да все болота сгорят к чертям собачьим.

– И я! И я! – захлебываясь, запричитала малявка.

– Ну, тебя я спасу, наверное.

– И я с тобой!

– Ох ты господи! Грехи мои тяжкие! Ну куды мне тебя? К Горынычу надо мне. Злится он, плохо ему, когда чешуя облезает. А тут ты ещё!

Фима набрала в легкие побольше воздуха и снова вопль потряс окрестности. С ближайших елей осыпались шишки. Полуденница принялась резво собирать их для самовара.

– Эх–ма! Лады! Мавка, собирай мне девку с собой. Растрепой не возьму! – сурово нахмурил брови на Фиму.

– Не обманешь? Едем?

– Одна нога туда, другая сюда! Ждать долго не буду!

В миг девочка спрыгнула с телеги и бросилась к умывальнику. Как маленький, но очень бойкий вихрь носилась она, причесываясь, одеваясь в дорожное да собирая котомку. Дед успел лишь развернуть телегу, как готовая Фима стояла на крыльце с маленькой котомкой.

– Ну ладно, дальше сами! За хозяйсивом смотрите! – дед кивнул дворовым, посадил девочку рядом на облучок и громко цокнул языком, не притрагиваясь к поводьям. Лошадка медленно затрусила в лес, выбирая особые «пути», недоступные смертным.

* * *

– Горыныч, Горыныч! Мы к тебе с гостинцем! – Радостно подпрыгивала Фима. По мере приближения к Федотьевскому болоту, где обитал змей, дым становился гуще.

– Твою ж гидру! Всю округу запоганил, стервец, – выругался дед Егор. Он махнул рукой и словно прорубил дорогу в дымище. Серый смог колыхался рядом, но не задевал ни телеги, ни лошади.

На краю болота была навалена куча крупных закопченных камней, высотой саженей с двадцать. То ли наваленные ледником, то ли хижина великана.

Временами, из хаотично расположенных в куче отверстий вырывались языки пламени. Часть леса к востоку от жилища Горыныча уже выгорела дотла, хоть сейчас на поле распахивай.

Дед Егор распряг Сивку, отпустил пока резвиться.

– Вернешься по первому свистку!

Затем взвалил на плечо большого хряка.

– Подожди тут! – велел притихшей Фиме.

– Горыныч, тудыть тебя поперек хвоста! Кончай Торквемаду-то изображать!

– О! Егорка с пригорка! Пожрать принес? – раздался хриплый бас.

– Держи! – Дед размахнулся и бросил хряка к большой дыре, служившей входом в обиталище. Но сам заходить не спешил.

Короткий визг тут же сменился громким чавканьем.

– Нет, так дело не пойдет. Сначала надо было помыть, опалить щетину. Разделать тушу, в конце концов!– баритон был крайне недоволен происходящим. Но голос потонул в оглушительном причмокивании.

– Это просто невыносимо! Когда же ты научишься себя вести!

– Мням… Я и так прекрасен! Геронтьевич! Свинья отпад! Наше тебе с хвостиком! – с набитым ртом проговорила басом средняя голова.

– Фи, свинина! Я давно предлагаю вам обратиться к японской культуре. Давайте есть дары моря, – предложила левая голова тонким фальцетом.

– У нас тут только дары болот, – загоготал бас.

– Как пожрешь, выползай! – буркнул дед Егор. Второго хряка он отнес в маленький загончик за хижиной. Распутал тому ноги и отпустил. Девочка с интересом рассматривала покрытые копотью стены, узкую дорожку, ведущую вглубь болота.

–Туда ни ногой! Утопнешь, поминай как звали! – предупредил старик. Фима послушно кивнула. Она чувствовала исходящую от болота опасность.

Наконец, наружу выполз сам Горыныч. Средняя морда была вся заляпана красными брызгами. Другим тоже досталось. Правая голова демонстративно морщилась. Огромное тело все было в проплешинах, старая чешуя отваливалась неравномерно. Новая же еще только пробивалась.

– Ты привез мне кимоно, как я просил? – спросила левая голова деда Егора.

– А-ха-ха! – схватился Горыныч за живот, – кимоно ему! Где Егорка на такую жопу халатик-то найдет?! Ну умора, твою ж медь!

– Сам сказал, сам посмеялся, хорошо иметь три головы, – хмыкнул дед.

– А то! Одна голова хорошо, а три – уже парт-ячейка! – отозвался веселый бас.

– Ах, избавь нас от твоего ужасного юмора, – протянула правая голова усталым баритоном.

– Хы, – выплюнула центральная голова струю пламени в правого соседа.

– Ой, – испуганно пискнула Фима.

– Ша, Горыныч! Я тута не один. Девчонка со мной. Не стращай шибко.

– Тебе следовало бы предупредить, что появишься не одни. Да и не в том виде мы сейчас, чтоб дам принимать, – назидательно произнесла правая голова.

– Ага, кимоно надеть забыли, – заржала средняя.

– Вы не прониклись еще философией Дальнего Востока! – печально сообщил фальцет.

Вместе с дедом Горыныч быстро разгрузил телегу, перетаскал в хижину еду и самогон.

– Ну, чё? По чарочке за встречу? – предложил змей.

– Ну давай!

Горыныч вынес стол и пару лавок.

– Садись, дите! Не боись! – похлопал лапой рядом с собой. Фима быстро забралась и уселась.

– Колбаски дай! – шустрый ребенок успел схватить ендову Горыныча, ведерной величины посудину, и надеть себе на голову.

Горыныч щедро отломил колбасы. А вот «стакан» свой с чужой головы снял. Тогда Фима схватила чашу поменьше и сунулась к бутыли.

– Не, мала еще. Вон в ведре родниковая вода, оттуда пей.

– Слышь, когда успел девку-то заделать? Мать нашла героя и всучила малую?

– Нет, все не так. Да долго рассказывать. Будет год у меня. Считай в ученицах.

– Да! Ты научишь! – снова развеселилась средняя голова, опрокидывая в себя стакан самогона, – хорошо пошло. Ядрененький!

– А я бы предпочел саке! – с укором произнес фальцет.

– Алкоголь плохо влияет на мыслительные способности. И на желудок.

– У тебя нет таких способностей, не переживай! – успокоила правую голову центральная.

– Это ты все мозги пропил! Да и фиг бы с ними. Но желудок общий!

– И жопа! После Егоркиного самогона дристать снова будем дальше, чем видим. Зато и линька быстрее пойдет.

– Жопа! – радостно повторила Фима.

Дед осуждающе покачал головой.

– Нет, девкам такое слово говорить не положено! Пойдем пока пройдемся, Фим, потушим пожары.

Дед взял девочку на руки и осторожно пошел по тропинке. Трясина хлюпала и тоскливо вздыхала. Стоило им подойти к пылающему пламени, оно тут же отступало и пыталось спрятаться.

– Э-э нет! Меня не проведешь!

И Фима вместе с дедом тянула ручки и усмиряла огненную стихию.

Когда вернулись, Горыныч уже горланил песни нестройным хором. В ведерной бутыли самогон плескался на самом донышке.

– Поехали домой, он пока буянить не будет. Не до этого! – Дед Егор свистнул. В тот же миг задрожала земля и появился Сивка-бурка во всем своём великолепии.

Звучное урчание горынычева желудка заглушило пение.

– Давай-ка поторопимся, родная! Хрен с ней, телегой-то. Сейчас тут будет очень грязно.

Дед подхватил девочку, посадил ее на коня. Потом лихо забрался следом и пустил Сивку галопом.

– Держись! Крепко держись! – велел дед Фиме. И та послушно цеплялась за гриву Сивки.

– Лошадка! – счастливо вздыхала девочка, наслаждаясь бешенной скачкой. А конь мчался ураганом, будто бы и не касаясь копытами земли.