Текст книги "Путешествие по Сибири и Ледовитому морю (с илл.)"

Автор книги: Фердинанд Врангель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Дежнёв, продолжая плавание к корге, держался берега, видел коряков и между ними узнал якутку, жившую прежде с Федотом Алексеевым; она сказала ему, что Федот и Герасим (Анкудинов) от цинги умерли, многие из их товарищей убиты, а малое число спаслось на лодках, но куда и что с ними случилось, она не знала. Впоследствии открылось, что они достигли реки Камчатки, где, проживая некоторое время в большом уважении у камчадалов, пали наконец жертвами собственных раздоров, подавших корякам и камчадалам случай их убить.

После этого нет дальнейших сведений о Дежнёве, который провел 6 лет (с 1648-го по 1654 год включительно) в неутомимой деятельности, среди дикого народа, в стране, им открытой и частью покоренной. Возвратился ли он в свою отчизну или сделался жертвой своей смелости – не находим известия в сочинении историографа Миллера[32]32
  Дежнёв оставался на Анадыре до 1662 года. Затем доставил «костяную казну» в Якутск и оттуда был послан в Москву. Сохранилась его челобитная о выдаче жалованья, заслуженного за 19 лет – жалование было выдано. В 1665 году Дежнёв выехал обратно в Якутск, служил там до 1670 года. Вернулся в Москву в 1672 году и через год скончался. (Прим. ред.)


[Закрыть].

Каким великим опасностям подвергались простиравшие плавание по Ледовитому морю, читатели увидят из следующего в «Сибирском вестнике» помещенного описания путешествия нескольких казаков под начальством казака Булдакова.

В 1649 году Булдаков послан из Якутска на реку Колыму приказчиком. Прозимовав в Жиганске, он прошел июня 2-го 1650 года в устье Лены, но за восточным и северным ветрами, нанесшими к берегу множество больших льдин, вынужден был стоять четыре недели. По наступлении благополучного ветра отправился он под парусами в Омолоеву губу, где встретил льды, между которыми коч его был восемь дней и немало повредился. Приближаясь к островам против устья Лены, решился он пристать к одному из них; двое суток пробивались между льдинами. Булдаков, по продолжавшимся ветрам то с моря, то с берега, простояв на месте шесть дней, увидел, что море ото льда как будто очистилось, и пустился вторично в Омолоеву губу, но, к несчастью, опять попал между льдинами, которые препятствовали идти далее, а потому и пошел он к реке Лене.

При ее устье стояли восемь кочей, принадлежавших казакам и промышленникам, готовых выступить в море. Когда настал ветер с берега и море очистилось ото льда, все кочи вместе пошли к Омолоевой губе, в которой был также наносный лед; сквозь него пробивались не без затруднений. На другой стороне губы находится остров; протоком между этим островом и берегом обыкновенно хаживали кочи, но в то время проток был совершенно затерт льдом, осевшим на дно моря; путешественники с усилием разломали лед и вывели свои кочи; в этом месте встретили еще четыре коча, которые шли с Колымы на Индигирку.

Июля 15-го по выходе кочей из протока настал попутный ветер, и все суда в одни сутки достигли устья реки Яны. Здесь опять они встретили столько льда, что могли быть раздавлены, ежели бы по отлогости морского берега, препятствующего большим льдинам приближаться к нему, не оставался для них свободный путь. Следуя возле берега, они благополучно миновали Святой мыс, который по северному его положению с давних лет мореплаватели считали самым опасным местом.

На другой день Булдаков достиг Хромской губы. Она была наполнена строчными льдинами, затруднявшими плавание кочей, особенно когда от ночных морозов намерзал новый лед, которым 30 августа покрылось все море: тогда пять кочей находились недалеко от берега, на глубине одной сажени. Предприимчивый и отважный Булдаков, надеясь, что лед уже достаточно тверд, вздумал груз перетаскивать на берег; но надежда его обманула, ибо 1-го сентября, когда лед был толщиной на полпядени[33]33
  Пядень, или пядь, – старорусская мера длины, равная 1⁄12 саженям, ¼ аршина, 4 вершкам, 7 дюймам – всего 17,78 см. (Прим. ред.)


[Закрыть], подул с берега жестокий ветер, которым лед изломало, кочи занесло далеко в море и носило пять дней; потом ветер стих, море замерзло, и на третий день можно было ходить по льду. Тогда Булдаков послал несколько человек, чтобы узнать, как ближе подойти к берегу.

Они нашли в расстоянии на один день езды бывший с ними коч казака Андрея Горелова, стоявший во льду, и хотели перенести скарб и запас на этот коч, чтобы ближе быть у берега, но вдруг в море прибыла вода, и лед изломало; к тому же поднялся сильный ветер, которым занесло кочи, вместе со льдом, еще далее в море, и так быстро, что под парусами невозможно идти скорее. Через пять дней ветер утих, и кочи в третий раз замерзли во льду. От стечения стольких бедствий спутники Булдакова были в отчаянии и, чтобы избавиться от очевидной гибели, взяв каждый из своего скарба и съестных припасов, сколько мог везти на санях, отправились к берегу, но не избегли преследовавшего их несчастья. Лед изломало, и они вынуждены были санки свои перетаскивать с одной льдины на другую, а сами перебираться с помощью шестов и веревок. Между тем видели, как кочи их, один после другого, разбивало льдом.

Напоследок, изнуренные цингой, стужей, голодом и трудом, вышли на берег близ устья реки Индигирки и при разных бедственных случаях продолжали путь вверх по ней, до Уяндинского зимовья, где нашли себе успокоение от болезней и трудов и провели всю зиму.

Два года после плавания Булдакова, т. е. в 1652 году, на место его начальником острога на Колыму послан пятидесятник Иван Ребров. Ему в особенности предписано с подробностью осведомиться о большом острове, который, по донесению Михайла Стадухина, находится на Ледовитом море. Миллер не отыскал в Якутском архиве никаких доказательств о существовании этого острова и говорит, что рассказы Стадухина были совершенно забыты, доколе наконец в 1710 году, февраля 20-го, Якутская канцелярия собрала несколько изустных показаний от казаков, которые простирали плавание Ледовитым и Камчатским морями. Следующие известия непосредственно относятся до предназначенных нам изысканий.

Между 1661-м и 1678 годами служивый Никифор Мальгин с торговым человеком Андреем Воропаевым на коче ходили с Лены на Колыму. До Святого Носа следовали они большей частью возле берега; потом, по причине примкнувшего к берегу льда, держали мористее. На этом пути бывший с ними кочевник Родион Михайлов указал им лежащий по эту сторону Колымы вдали остров, который они все видели, а по прибытии их в Колыму купец Яков Вятка сказывал Мальгину, что однажды в плавании из Лены в Колыму на девяти кочах, три отнесены к сему острову, и посланные на берег видели следы неизвестных зверей, но людей не видали.

Торговый человек Тарас Стадухин также говорил Мальгину, что за несколько до того лет он с 90 человеками на коче ходил с Колымы морем к Чукотскому Носу, которого водой обойти не могли, а перешли на другую сторону его пешком и, построив коч, шли возле берега до устья реки Пенжины.

Некто Михайло Насеткин показал, что в 1702 году, путешествуя по Камчатке, видел с южной оконечности ее землю; после того на пути между Колымой и Индигиркой усмотрел в море еще землю, о которой кочевник Данил Монастырский сказывал ему, будто она соединяется с берегом, против Камчатки лежащим, и простирается далее против устья Лены.

В 1710 году получено в Якутске письменное показание устьянского казака Якова Пермякова, что на пути из Лены в Колыму он видел против Святого Носа остров и что против устья реки Колымы находится остров и на нем есть горы, усматриваемые с морского берега.

Остров, который видели Мальгин и Вятка, может быть один из островов, лежащих против реки Яны, или Крестовский остров из числа Медвежьих. Михаил Насеткин говорит о первом Курильском и первом Медвежьем острове; словам Монастырского верить нельзя. Показание Якова Пермякова, без сомнения, касается первого Ляховского и Крестовского островов.

Носившиеся таким образом слухи, а частью и достоверные известия о находящихся на Ледовитом море островах, побудили якутского воеводу Трауернихта произвести о этом изыскание с возможною подробностью, особенно, когда в 1711 году сибирский губернатор князь Гагарин писал ему: «Сказывали мне казаки и дворяне якутские, что ваша милость изволит нарядить казаков, также и охотников отпустить на новую землю, что остров против реки Колымы, и удержался-де, мой государь, за тем, что без указу не смели, и ваша милость того медлить не изволь».

Трауернихт отправил два отряда – один к устью реки Яны, другой на Колыму; им предписали осмотреть Ледовитое море летом или зимой и не возвращаться, покуда не разрешат вопроса об островах или новой земле.

Первый отряд из 11 казаков поручен казаку Меркурию Вагину. Он отправился из Якутска 1711 года осенью; выехал из Усть-Янска на нартах в мае месяце 1712 года и, держась берега до Святого Носа, пустился прямо на север. Они приехали к одному острову, на котором не было никакого леса; вокруг него езды 9 или 12 дней. С этого острова видели другой остров или землю, но за поздним временем и по недостатку в съестных припасах отправились назад к матерой земле, с тем, чтобы летом запастись рыбой и следующей зимой опять выступить в путь. Они вышли на берег между Святым Носом и рекой Хромой при урочище, где якутский казак Катаев в прежние времена поставил крест, почему оно прозвано «Катаев крест».

Оттуда направили путь на Хрому для рыбного промысла, но, не имея съестных припасов, вынуждены были есть собак, на которых ехали, наконец и мышей, и потому должны были возвратиться к морскому берегу, где прожили все лето, питаясь рыбой, дикими гусями, утками и их яйцами. Бывшие с Вагиным казаки, устав от пребывания в этих местах и опасаясь, что на пути к усмотренному острову будут подвержены еще большим нуждам и голоду, убили Вагина, его сына, одного казака и одного промышленника. По возвращения в Усть-Янск убийцы скрыли преступление разными вымыслами, и об острове не упомянули ни слова. Положение первого Ляховского острова объясняет обретение Вагина; величина его, конечно, не соответствует показаниям, но преувеличения важности обретения весьма часты в повествованиях древних путешественников.

Второй отряд, воеводой Трауернихтом отправленный, состоял из 22-ух человек, на одном шитике[34]34
  Шитики того времени были длиной в пять сажен, шириной в две сажени, с палубой, плоскодонные, конопачены мхом: вместо веревок и канатов на шитиках употребляли ремни лосиные; паруса бывали ровдужные, якоря деревянные, с навязанными каменьями. Ныне шитиками называют беспалубные большие рыбацкие лодки; о якорях прибрежные жители понятия не имеют, и паруса ровдужные употребляют весьма редко. Ровдуга – оленья шкура, выделанная в замшу.


[Закрыть], под управлением казака Василия Стадухина. Из донесения его от 28 июля 1712 года видно, что он усмотрел на восточной стороне Колымы протянувшийся в море мыс, окруженный непроходимыми льдами, но не заметил никакого острова, и что жестокой погодой с моря отнесло его назад, причем он едва не погиб. Стадухин, вероятно, говорит о Шелагском мысе, который предшественники его назвали Святым Носом.

В 1714 году были еще два подобных отправления казаков Алексея Маркова и Григория Кузякова. Первому велено идти в море с устья Колымы, и ежели увидит, что шитики неудобны, дозволено построить другие суда. Каждому дано было по одному матросу из присланных Гагариным в Якутск для предположенной морской экспедиции из Охотска.

Марков по приезде в Усть-Янское зимовье, послал 2-го февраля 1715 года в Якутск донести, что на Святом море летом и зимой всегда стоит лед, и потому в назначенный путь невозможно отправиться иначе, как нартами на собаках; он отправился 25 марта, взяв девять человек. 3 апреля возвратился он опять в Усть-Янское зимовье и привез известие, что ехал по морю прямо на север семеро суток с самой большой, на собаках возможной скоростью, но ни земли, ни острова не видел, достиг такого места, где льдины стояли, как высокие холмы, поднимался на них и вдали не увидел никакого берега. Из-за недостатка корма для собак многие с голоду издыхали, и ими кормили остальных. В 17 дней беспрерывной езды Марков не мог проехать более 680 верст, или 340 верст в одну сторону; следовательно, правя на север, он должен бы увидеть какой-либо остров из лежащих против устья реки Яны и Святого Носа, а потому в справедливости показаний Маркова нужно сомневаться.

О путешествии Кузякова не найдено никаких сведений, кроме услышанного Миллером от якутских жителей, будто бы Кузяков также отправился в море на собаках, и предприятие его было так же безуспешно, как и Маркова.

Такие неудачи остановили на некоторое время предприимчивых казаков в дальнейших покушениях, но в 1723 году сын боярский Федот Амосов опять обратил внимание на какой-то остров, простирающийся от устья Яны до устья Индигирки и далее. Он вызвался покорить жителей острова и для исполнения такого предприятия отправлен с отрядом. Вместо того, чтобы поиски начать с Яны или Индигирки, поехал он на Колыму. При самом выходе из устья этот реки, июля 13-го[35]35
  В «Сибирском Вестнике» сказано – апреля 18-го, а у Миллера – июля 13-го; сие последнее согласнее с показанием Амосова, что в море несло лед.


[Закрыть] 1724 года встретилось такое множество несущегося льда, что не решился он продолжать путь далее.

Между тем промышленник Иван Вилегин подтвердил слух о помянутом острове, рассказывая, что в ноябре 1720 года он ездил вместе с промышленником Григорием Санкиным с устья реки Чукочьей по льду на тот остров или землю, но за беспрерывными ветрами и туманом они не могли ехать вдаль, почему и не знают, твердая ли то была земля или остров и есть ли на нем жители и растет ли лес[36]36
  В «Сибирском Вестнике» сказано, что Вилегин нашел тут лес, но у Миллера того нет.


[Закрыть]. Видели старые юрты и места прежде бывших юрт, но не могли узнать, какому народу они принадлежат.

Землю эту при ясной погоде можно усмотреть с реки Чукочьей, и казалось, что она простирается мимо Индигирки и Святого Носа до меридиана реки Яны, с одной стороны, а с другой – мимо устья Колымы и далее, до жилищ шелагов – поколения чукчей. Вилегин заключал так по рассказам какого-то Копая из племени шелагов и полагал, что достигнуть до этой земли водой ни с устья реки Колымы, ни с Чукочьей и Индигирки невозможно по причине множества льда, но против жилищ шелагов море бывает чище, и потому должно искать земли с этой стороны.

Амосов, утвердясь на этом мнении, пошел морем возле берега к жилищу Копая, которого достиг 7-го августа 1723 года, но по множеству льдов не только не мог продолжать путь, но даже с трудом возвратился.

В следующую зиму Амосов решился для открытия острова ехать на нартах, и прислал о своем путешествии в Якутскую воеводскую канцелярию следующее донесение: «Отправившись в намеренный путь из Нижне-Колымского зимовья ноября 3-го 1724 года, нашел я на море остров или землю и оттуда 23-го того же месяца возвратился обратно на Колыму. На той земле видел старые земляные юрты, а какие в них жили люди и куда сошли, неизвестно. Наконец, съестных припасов и корма для собак недостало; для этой причины невозможно было ничего более и проведывать. Путь по льду был весьма труден, потому что море замерзло негладко. Везде стояли высокие льдины, и лед от выступающей морской соли был шероховат»[37]37
  Описание этих путешествий и некоторых из следующих заимствованы мною из «Сибирского Вестника» на 1821 год, а поправлены, где были несогласия, с сочинением Миллера.


[Закрыть].

В бытность свою в Якутске Миллер лично спрашивал Амосова об его путешествии. По словам его, жилище Копая – на 200 верст к востоку от устья Колымы, близ небольшого острова, возле самого берега лежащего. От матерой земли между реками Чукочьей и Алазеей езды до открытого Амосовым острова один день, и вокруг оного столько же; на этом острове горы немалой высоты, которые видимы и с матерой земли; из животных попадались олени; служащий для них пищей мох растет по всему острову.

Обретение Вилегина и Амосова одно и то же. Оба они были на первом Медвежьем острове, на котором прежде их бывали промышленники и, по слухам, давно, уже имели о нем сведение. Вилегин, не зная, что находился на маленьком острове, и услышав, вероятно, об усмотренной против Яны земле (первый Ляховский остров), вообразил, что эти две земли соединяются и составляют берег одной обширной земли. Но можем ли мы полагаться на показание Копая? Его жилище было, без сомнения, возле острова Сабадея (около 200 верст от Колымы, как Амосов Миллеру сказывал), а против этого места к северу на 2 ¼° по широте (около 230 верст) мы в 1821 году ни малейших признаков земли не нашли, да и чукчи, живущие около Шелагского мыса, с которыми в 1822 году мы имели сношения, не знали ни о какой земле в этих странах, хотя и не скрывали от нас, что со скалы Якан (около 200 верст к востоку от Шелагского мыса и в 300 верстах от жилища Копая) иногда видны в море горы.

Может быть, Копаю и Вилегину то было известно, но удивительно, что они, говоря об одном только острове против Колымского устья и о Большой Земле, за ним лежащей, не знали о прочих четырех островах, составляющих одну купу с островом, который усмотрен Вилегиным. Не должно ли заключить, что эти-то четыре острова и приняты за Большую Землю?

Карты наши в то время были сообразны поверхностному обозрению северных берегов Сибири, которые от Карского моря до восточной оконечности Азии в продолжение половины столетия открыты казаками и промышленниками, неутомимыми в трудах, но не имевшими никаких познаний. Все путешественники, бывшие до того времени при упомянутых берегах, также не имели способов и нужных сведений для изображения берега с некоторой верностью, и потому карты наши составлены были, так сказать, наугад, на основании сбивчивых, темных рассказов.

Казацкий полковник Шестаков, приехавший в 1726 году из Северной Сибири в С.-Петербург, сочинил карту, которую напечатали, а потом скопировали в Париже географы Делиль и Бюаш. На этой карте остров Копай назначен на расстоянии двухнедельной езды от матерого берега и по параллели занимает такое же пространство, какое находится между противолежащими сему острову реками Колымой и Алазеей; на карте написано, что остров Копай обитаем непокорными шелагами. За ним к северу проведен берег Большой Земли, и в надписи сказано, что отстоит он от острова Копая на неполный двухдневный переезд (следовательно, остров от матерого берега Сибири далее, нежели от Большой Земли).

Против северо-восточной оконечности Азии на востоке означен большой остров со следующей надписью: «Остров против Анадырского носа; на нем многолюдно и всякого зверя довольно; дани не платят, живут своей властью».

Северный берег Чукотской земля проведен довольно ровной чертой, и губа Чаун и Шелагский мыс неприметны.

Другая карта, попавшаяся историографу Миллеру, сочинена якутским дворянином Иваном Львовом. На этой карте изображены два носа. Крайний к северо-востоку, обыкновенно называемый Чукотским Носом, или Восточным мысом, назван Шелагским и не ограничен. Другой, лежащий прямо на юг от первого, назван Анадырским Носом, и между этими двумя мысами, в обширной губе, положен остров, обитаемый чукчами, а против Анадырского Носа назначены два острова один другого к берегу ближе, со следующей надписью: «До первого острова от берега езды водой полдня. На нем обитают люди, которых чукчи называют ахьюхалят. Они говорят особым языком; платье носят из утиных кож: питаются моржами и китами. За недостатком у них на острове лесу, варят рыбьим жиром.

Другой остров от первого находится в расстоянии двух дней езды водой. Жители оного называются по-чукотски пеекели. Они щеки пронимают и вставляют в них зубы; живут в крепких местах; платья носят из утиных же кож». За этими островами изображена большая земля с надписью: «Чукчами именуются кичинэлят. Эти говорят особливым языком; платье носят соболье; живут в землянках, а бой у них лучной. Звери в них водятся всякие, которых кожи употребляют на платье. Лес там растет ельник, сосняк, лиственник и березняк».

Миллер упоминает еще о карте, в Якутске же сочиненной. На этот карте Шелагский Нос также не ограничен, и против него проведена неограниченная земля, где надписано: «Обитаемая народом кыкыкме, который подобен юкагирам». Над Шелагским Носом надписано: «Жители говорят языком особливым. На бою весьма жестоки, и покорить их не можно. Хотя из них кто и в полон попадет, тот сам себя убивает».

Не только на картах, составленных в Якутске самоучками-географами, но и на сочиненной Берингом в 1728 году, по возвращении его из первого плавания к восточным берегам Чукотской земли, не отличают Шелагского Носа, а чтобы согласить карты с плаванием Дежнёва, присовокупили к последнему мысу, на некоторых картах, название Святого Носа, а на других, полагаясь на вышеупомянутую карту Львова, оставляли Шелагский его мыс на севере неограниченным, и тем изъявляли сомнение о плавании Дежнёва; но должно заметить, что оно не было известно сочинителям тех карт, ибо Миллер первый нашел сведение о нем в якутском архиве 1736 года[38]38
  Миллер всего лишь «переоткрыл» плавание Дежнёва. На самом деле открытие Дежнёва нашло отражение на современных ему картах и только потом было забыто. (Прим. ред.)


[Закрыть]. В названной на одной карте Большой Земле, за островами против Анадырского Носа, мы узнаем северо-западный берег Америки, и Большая Земля против Шелагского Носа также назначена по неосновательным сведениям о дальнейшем протяжении того берега на север. Предположение наше объясняется следующим обстоятельством.

В 1711 году якутский казак Попов, который из Анадырского острога ездил на Чукотский Нос, между прочим сказывал: «Напротив Носа, по обеим его сторонам, как в Колымском, так и в Анадырском море, виден остров, называемый чукчами Большой Землей, на которой живут народы с продетыми в щеки большими зубами», и пр. Потом говорится о береге, простирающемся южнее и севернее Чукотского Носа (конечно, о берегах Америки), и слова ясно доказывают, что тогда называли Колымским морем часть океана к северу от Чукотского полуострова, а находящуюся по южной стороне его – Анадырским морем. Восточную часть Чукотского полуострова, следовательно, и ту часть берега, где тогда назначили Шелагский мыс, Попов называет Чукотским Носом. Итак, по моему мнению, из этого ясно видно, почему на картах, составленных по сбивчивым рассказам безграмотных людей, назначена против Шелагского Носа Большая Земля.

Выше упомянуто, что известный географ Делиль перенес и на свою карту неверности Шестакова карты. На изданной Делилем в 1728 году карте изображены: остров против Колымского устья, в широте 73°, а за ним, в широте 75°, Большая Земля, будто бы открытая россиянами в 1723 году по указанию шелагского князя Копая; но в означенном году ездил Амосов к Копаю, и не сделано никаких новых открытий.

При обстоятельном рассмотрении бывших в то время известий о Большой Земле в Северном Ледовитом океане не найдено ни одного, которое достойно и малой вероятности. При нынешних сведениях наших об этих странах было возможно несколько пояснить неосновательность географии Северо-Восточной Азии и находить незначащие острова или чистое море там, где в начале XVIII столетия полагали обширные земли.

Следующие путешествия совершены нашими мореплавателями единственно для исправления карт северных берегов Сибири.

В царствование императрицы Анны Иоанновны предпринято опознание берегов Сибири от Белого моря до Берингова пролива, и исследование возможности Ледовитым морем пройти из Архангельска в Камчатку. Адмиралтейств-Коллегия, для лучшего исполнения этого предприятия, положила отправить мореплавателей в Ледовитое море в одно время из трех разных мест: 1) от города Архангельска два судна на восток до устья Оби; 2) из реки Оби на восток, до устья Енисея одно судно; 3) из реки Лены два судна – одно на запад к устью Енисея, другое на восток, мимо устья Колымы до Берингова пролива.

Для первого отряда коллегия сделала все нужные распоряжения, предоставив главному командиру Архангельского порта выбор и снабжение судов. По совету мореходцев того края построили два коча – «Экспедицион» и «Обь», длиной в 52 ½ фута, шириной в 14 футов, глубиной в 8 футов. Экипаж каждого судна состоял из 20 человек; командирами назначены лейтенанты Муравьев и Павлов.

Они отправились от города Архангельска 4 июля 1734 года, достигли Мутного залива (в Карском море) и возвратились зимовать к устью реки Печоры. В июне месяце 1735 года вышли опять в море, прошли не далее, как в прежнее плавание, и зимовали по-прежнему в реке Печоре. Адмиралтейств-Коллегия, уважив представление лейтенанта Муравьева, что он не мог иметь желаемых успехов оттого, что ходил на кочах, приказала построить у города Архангельска два палубных бота, длиной в 60 и 50 футов, и отправить оные под командой лейтенантов Скуратова и Сухотина; на место лейтенанта Муравьева поступил лейтенант Малыгин, который был тогда на реке Печоре. Мая 27-го 1736 года на коче «Экспедицион» он пошел вниз по реке; 29-го против устья коч льдом разбило, и едва могли спасти людей и часть груза. Исправив немедленно другой бывший с ним коч «Обь», Малыгин отправился в путь 17 июля.

Превозмогая чрезвычайные затруднения от льдов, задержанный долгое время под островом Долгим, где 7-го августа присоединились к нему вышеупомянутые боты под начальством лейтенантов Скуратова и Сухотина, Малыгин пересел на первый бот, а на второй определил Скуратова; Сухотина на коче «Обь» отправил в Архангельск и с двумя ботами дошел до реки Кары, где остался зимовать. Сухотин возвратился в Архангельск благополучно.

В этом же году, в июле и августе месяцах, геодезист Селифонтов объехал на оленях западный берег Обской губы и, переехав на карбасе к острову Белому, осмотрел часть его южного берега. В ноябре присоединился он к лейтенанту Малыгину. В следующем году, марта 16-го, Селифонтов отправлен вторично на оленях с самоедами к Ледовитому морю для описи матерого берега и острова Белого. Действия его неизвестны.

В начале июня 1737 года вскрылась река Кара, но так как море освобождается ото льда не прежде половины июля, то Малыгин и Скуратов, с общего совета, положили пробыть на месте до 1-го июля. В половине июня показалась между служителями цинготная болезнь, которую однако успели истребить противоцинготными травами, растущими по окрестным тундрам[39]39
  Четырехкратное путешествие капитан-лейтенанта Литке, стр. 87.


[Закрыть].

3-го июля наши мореплаватели достигли устья реки Кары; в море видно было еще весьма много льда. Направили плавание по возможности к северу; наконец 23-го июля усмотрели остров Белый и 24-го легли на якорь в проливе, отделяющем остров от матерого берега. Широту определили 73°8'. Прилив шел от W только четыре часа, а отлив восемь часов от O. Первый приносил с собой соленую воду, последний – пресную. Течение отлива было многим сильнее течения прилива, которое иногда было едва ощутительно. Прикладный час 3 часа, возвышение воды 1 ½ фута. Пролив усеян мелями, между которыми бывают сильные спорные течения. Противные ветры задержали лейтенанта Малыгина в этом проливе 25 дней. Обогнув (по Миллеру) мыс, называемый самоедами Ялмал, 18-го августа боты вошли наконец в Обскую губу, 11 сентября в реку Обь, 5 октября в реку Сочву, где и зимовали; служителей поместили в Березове по квартирам. Лейтенант Малыгин возвратился берегом в С.-Петербург; Скуратов и подштурман Головин на прежних ботах 11 августа 1739 года пришли в реку Двину, испытав на пути множество опасностей от льдов.

Другие два отряда, которым надлежало осмотреть берега от реки Оби к востоку, поступили в распоряжение командора Беринга. Он приказал построить в Тобольске дубель-шлюпку, названную «Тобол», назначил командиром лейтенанта Овцына и снабдил его наставлениями, данными Адмиралтейств-Коллегией. Дубель-шлюпка была длиной 70, шириной 15, глубиной 8 футов, двухмачтовая, с восемью двухфунтовыми фальконетами; вооружена как шнява; экипаж состоял из 53 человек; сверх того иеромонах, штурман и геодезист[40]40
  Помещаемое здесь описание путешествия лейтенантов Малыгина, Овцына, Прончищева, Лаптева и штурманов Челюскина и Минина заимствовано мной частью из записок бывшего Государственного Адмиралтейского департамента на 1820 год; довольно значительные ошибки и пропуски в сем извлечении, мной замеченные, исправлены и пополнены из подлинных журналов.


[Закрыть].

15 мая 1734 года по совершенном изготовлении дубель-шлюпки «Тобол» лейтенант Овцын отправился из Тобольска вниз по Иртышу, и с ним несколько дощеников, нагруженных провиантом и морской провизией. Тобольский губернатор Плещеев, флота капитан Чириков и профессора Академии наук, находившиеся при Камчатской экспедиции, провожали лейтенанта Овцына несколько верст: девять дней он шел вниз по Иртышу, миновал многие русские деревни и остяцкие юрты; 24-го мая остановился на короткое время при устье этой реки, у большой слободы, называемой Самаховский Ям, и, переменив проводника, продолжал путь далее, вниз по реке Оби.

2-го июня пришел он к городу Березову, принял на суда проводников и служителей, назначенных в дополнение к имеющейся у него команде. Через три дня отправился далее, и 12-го в полдень достиг Обдорского острожка, последнего российского селения при реке Оби.

15-го Овцын пришел к устью реки Оби, где она впадает в Обскую губу тремя рукавами, и по восточному, в котором глубина больше, вышел в губу 19-го июля. В это время от сильного и крепкого ветра дощеники так повредились, что плавания на них продолжать было невозможно; один разломали, из леса построили на берегу магазин и выгрузили в него провиант и прочие запасы. При этом месте семь озер, почему и назвали оное Семиозерным. Широта по наблюдениям найдена 65°36'.

Оставив караул при магазинах, 21-го Овцын продолжал путь далее, возле правого берега Обской губы. 26-го послал на лодках унтер-офицера и семь человек служителей вперед к Ледовитому морю для доставления при устье Обской губы знаков и для встречи ожидаемых из города Архангельска судов; по препятствию от противных ветров и мелей, между которыми надлежало искать фарватер, Овцын шел вперед по Обской губе к северу весьма медленно. 6-го августа пришел он в широту 70°4' и, опасаясь пускаться далее по приближавшейся осени и наставшим морозам, решился идти зимовать к Обдорскому острожку и прибыл к нему 4-го сентября.

Во время плавания по Обской губе лейтенант Овцын на берегах ее находил безлесные тундряные места и землю, замерзшую в самое лето глубже полуаршина; имел частые свидания с кочующими самоедами: видел по тундре много оленей и медведей, и один раз приметил в губе плавающих белуг.

Дубель-шлюпку разгрузили и выгрузили все припасы в магазины, люди перебрались в острог. 13-го октября река Обь покрылась льдом.

В ноябре приехали в Обдорск с западной стороны оленные самоеды для взноса в казну ясака и сказывали, что прошедшего лета видели на берегу Ледовитого моря, близ реки Кары, русских людей, посланных из Пустозерска на оленях для поставления маяков[41]41
  То есть астрономических знаков. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Овцын с теми самоедами отправил в Пустозерск двух казаков к Муравьеву для извещения его о плавании своем по Обской губе и о маяках, поставленных на ее устье.

1735 года, мая 29-го, лейтенант Овцын пошел вниз по Оби, но льдом вынуждаем был беспрестанно останавливаться у берегов. 6 июня пришел он к семиозерным магазинам и взял оставленную прошедшего года провизию. 11-го продолжал путь далее; вскоре вновь задержан льдом, неподвижным по всей Обской губе. 20-го лед взломало, и фарватер начал очищаться, но до 8 июля Овцын шел на дубель-шлюпке вслед за льдом весьма медленно; в то время оказалась у многих из бывших с ним цинга, которая вскоре усилилась до того, что в половине месяца из 53-х человек оставалось здоровых только 17 человек. Овцын был также тяжко болен, и с совета своих подчиненных вынужден 18 мюля пойти в обратный путь. Предполагая зимовать в Тобольске как для лучшего излечения больных и исправления поврежденной дубель-шлюпки, так и для запаса на будущее время провизии, он, при помощи присланных к нему из Обдорска и Березова служителей, сколько возможно поспешал плаванием, но пришел к Тобольску не прежде 6 октября; в это время по Иртышу уже несло лед, и река вскоре стала.

Через два месяца по прибытии в Тобольск Овцын, получив от болезни облегчение, отправился в С.-Петербург для личного донесения Адмиралтейств-Коллегии о своем плавании и предстоявших препятствиях к исполнению возложенного на него дела. Он представлял, что если ему будет повелено на будущее лето идти в Ледовитое море, то, по причине опасного плавания между льдами, нужно дать еще другое судно для взаимного вспомоществования в случае повреждения одного из них, и что он считает полезным послать весной по зимнему пути на оленях или на собаках геодезиста описывать берега Ледовитого моря до устья реки Енисея. Адмиралтейств-Коллегия, находя представление основательным, предписала Овцыну построить в Тобольске к будущему лету палубный бот для совместного плавания с дубель-шлюпкой, назначила на оный командиром флотского мастера Кошелева и положила отправить геодезиста для описи берегов Ледовитого моря.