Текст книги "Полторы сосульки (Сборник фантастики)"

Автор книги: Феликс Дымов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Эринния

Их назвали эринниями не в память о богинях мести эриниях, хотя что-то от овеществленного проклятия в них несомненно было. Эринния – вот все, что осталось от четырехстрочного, с двумя десятками греко-латинских терминов описания, в котором «эритр», «Арес» и «пирин» вместе означали «огненно-красный цветок Марса». Насчет цветка ясности не было: некоторые ученые из чистого упрямства относили к флоре упругую камышинку с парой узких длинных листьев у пушистой головки – корни и обычный для растений фотосинтез затмевали для них сложные, характерные скорее для животных двигательные реакции. Новой сенсацией явилось открытие у марсианского переселенца «телепатических» свойств: эриннии оказались безошибочными индикаторами настроения…

Ралль обнаружил это случайно. В лаборатории после работы было тихо и пусто. «Резвая Маня» с выключенными экранами дремала в углу. В линиях магнитного лабиринта путался механический мышонок Мими. Нетопырь Кешка с вживленной в мозг «сеткой Фауди» завис кверху лапами под потолком, уронив крылья и развесив уши. Последние дни Ралль домой не торопится, хотя вряд ли голая лаборатория уютнее его личной миникомнаты, где стены читают желания и воздух дрожит от еле сдерживаемого исполнительского зуда. Там его, помимо автоматики, не ждет никто. А здесь можно по горячему следу сходу проверить идею шефа о деформации коллектива сильной минус-эмоцией отдельной личности. Проверять такие вещи сподручнее, конечно, одному, в тиши помещения, покинутого этим самым коллективом…

Ралль честно отсидел под широким «маниным» шлемом, пока Янис, не любивший терять в дороге время, вставлял в очки детективную ленту, а Иечка Стукман, наскоро осенив щеки струйкой электропудры, под укоризненным Ритиным взглядом перекрашивала глаза из рабочего серого цвета в какой-то немыслимо-сиреневый. Еще минут пятнадцать Ралль ждал, пока шеф Ростислав Сергеевич стаскивал душистый профессорский свитер и снова превращался в сокурсника Роську Соловьева. Торопливо зашнуровав гермески, Роська накачал пульсирующим газом многоцветный метровый мяч, сунулся под шлем:

– Постукаем?

В «маниных» недрах предупреждающе заурчало разрегулированное поле.

– Убери локаторы! – буркнул Ралль.

– Джеральд! Что за язык? – ужаснулась Маргарита, успевшая влезть в глухую даджболку. Продольные желтые полосы на ее литом теле натянулись так, что тронь – зазвенят. – Наждак жевал?

– Не я, «Маня»! – съязвил Ралль.

Ростик выразительно покрутил пальцем у виска. Не уточняя, к кому это относится, обнял вибрирующий мяч. И шагнул за окно.

Ралль понял, что больше сегодня не работать. Снял шлем. Раздвинул пошире стенные панели. Солнце ворвалось в лабораторию, ослепленная «Маня» притушила экраны, будто зажмурилась. В ногу ткнулся мышонок Мими, отчаянно пискнул, волчком закрутился на месте. «Маня» пожалела его, вернула в лабиринт.

Игра была в самом разгаре. Гуннар из соседней лаборатории рыбкой вилял между корпусами, закрывая собой от нападающих мяч.

– Привет, Джеральд! – крикнул он, пролетая мимо окна.

И пропал из виду – Ростик в этот миг свечкой взмыл с газона, выбил мяч, головой послал в узкую щель ворот.

– Банка! – пропела Маргарита, накидываясь на шефа.

Обе команды облепили «автора гола», в воздухе заклубилось нечто невообразимое, ощетинило перепутанные конечности. Желтые полосы' на даджбол-ках – цвета их лаборатории – едва не переплелись с серебряным пунктиром формы соперников.

И все же Ростик каким-то образом выскользнул из восторженных объятий подчиненных и неподчиненных коллег. Дрыгнув гермесками, шеф спланировал в лабораторию. Клубок тел распался. Демонстрируя повышенный уровень минус-эмоций, игроки разом ринулись вслед за шефом в окно. Дружные сокурсники Роська и Ралль аккуратно принимали их здесь за руки, за ноги, хорошенько встряхивали и выбрасывали обратно во двор.

– Братцы! Наших бьют! – заорал Эдик Слуцкий. Оттеснил Гуннара и ребром ладони ударил пульсирующий мяч в миг его полного сжатия.

Это был классный удар. Чемпионский. Крученый мяч, завывая, вывинтился в зенит и прянул оттуда в спину свесившегося наружу Ростика. Шеф оторопело перевалился через подоконник. По-лягушачьи разбросал конечности. И, поворачиваясь с боку на бок, то выгибаясь полубаранкой, то распрямляясь в желто-пламенное копье, спикировал к земле. Над клумбой конвульсивно дернулся, почесал одной ногой другую. И замер. Над недвижным телом застыла с жокейкой у глаз Маргарит. Шестнадцать бескрылых ангелов, вытянувшись скорбной процессией, зигзагами опадали на газон.

Ралль поморщился: пожалуй, на этот раз шеф переборщил. Вечно он что-нибудь выкинет. А остальные рады стараться: подхватят выдумку шефа, разовьют, наизнанку вывернут – в зависимости от настроения. Ну да что с них взять – идеальные отношения, примерный коллектив, отзывчивые сослуживцы!

Ралль не сразу заметил, что в желтом пластмассовом кубике с отпиленной гранью встревожился гибкий, украшенный кисточками на листьях кроваво-красный цветок: сгорбился, прикрыл пушистую головку – точь-в-точь крошечный человечек, оглушенный и поверженный болью, прикусил руку, чтобы не закричать. Внешне эриннии не походят на человека. Тем выразительнее в их передаче человеческие эмоции, низведенные до изначального, телесного смысла слова «отчаяние». Так в диспропорциях детского рисунка по дыму над трубой проволочного домика узнаешь настроение хозяина. Так художник одной только экспрессией позы передает обнаженный страх…

Ралль горько рассмеялся: эринния в пластмассовом кубике всегда попадает в его настроение. Слабое, чужое на Земле растеньице понимает людей лучше, чем они сами себя, чем друзья-психологи, для которых достаточный признак веселости – улыбка на устах… Ралль еще по инерции смеялся, но кожу на висках начинало стягивать, заломило скулы, пришла невнятная тоска…

Нетопырь Кешка завозился под потолком, сухо зашелестел крыльями. По полу лаборатории процокали коготки – «Резвая Маня» перестроила для Мимишки лабиринт.

– Тебе же не смешно, заинька!

Линкин голос, любимое Линкино словечко… Линка умеет подойти беззвучно, буквально возникает из мыслей, когда Раллю это осязаемо нужно. Впрочем, видеть девушку ему хочется постоянно, Ралль ждет ее всегда, ждет день и ночь, ждал всю жизнь, особенно последние два года, так что неожиданности в ее приходе нет. Зато и веры себе, что она на самом деле пришла, тоже нет. Однажды протянешь руку – и не ощутишь Линкиного тепла. Останется только ее голос – бесплотный, живой, без застенчивости и кокетства, до боли знакомый и всегда неожиданный. И этот единственный на свете, живущий сам по себе Линкин голос повторит как и сейчас:

– Тебе же не смешно, заинька!

Не оборачиваясь, Ралль усилием воли стер с лица закаменевшую гримасу, откинулся назад. Линка обеими руками прошлась по его волосам. Ладони у нее холодные. Длинные тонкие пальцы с вмятинками на подушечках тоже холодные и твердые от микроцарапин и от цезия – все контакт-посредники она монтирует сама.

– В тебе умер музыкант, – сказал Ралль этим пальцам.

Линка банальностей не терпит:

– Скорее карточный шулер, заинька…

«Заиньками» Линка зовет всех подряд, и поначалу это на Ралля не действовало. А потом стало слишком поздно…

– Оттаял немножно? – Линка чуть отстранилась, заставила его покивать.

Он все еще не видит ее лица, но знает, что она улыбается. Ему нравится, когда она улыбается. Ей тоже нравится, улыбка делает Лину симпатичной: хитрые лучики бегут от уголков губ, тонкими складками очерчивают щеки, собираются в две ямки у крыльев носа. Лицо лукавое-лукавое, глаза – и так-то колдовские – превращаются в затягивающие бесовские болотца…

– Оттаял, оттаял, вижу. А то от твоих страданий Кешка чуть не заикал.

Эринния по-прежнему приклеивала взгляд: подалась вперед, лист поперек стебля, кисточка еле-еле колышется – массирует сердце или что там у нее под алой корой… И такая безнадежность в облике!

Самое ужасное – эринния не солгала: Линкин приход не дал облегчения. Но откуда все это известно «марсианам»?!

Нет, что же творится в мире, если с Линкой стало хуже, чем без нее! Девушку, как и эриннию, не обмануть. Надо снова притворяться, лавировать, уходить от разговора. Знакомая волна боли поднялась из-под сердца.

– Я звонила тебе. Но ваша пси-Маргарита не иначе как ревнует: «Вам же известно, девушка, психолога нельзя отвлекать от эксперимента! Эксперимент – пик исследования, нерв науки!»

– Роськины слова! – Ралль наконец обернулся, и две Линки – из его памяти и настоящая – слились. – Ну, а ты?

– Ах, ничего особенного! Ты же знаешь мой характер!

– Да уж, представляю! – Ралль фыркнул. – То-то у Маргариты до конца дня на меня запала хватило.

– Не понимаю, Джеральд, чего ты в ней нашел? Ни лику, ни шику! – Линка соблазнительно обтянула краем юбки колени, присела на подоконник и так похоже передразнила Маргариту, что Ралль выглянул, нет ли той поблизости. – Неловкая, угловатая, блестит и режется, как стекляшка, фу!

– Ага, разоблачили? – Ралль привлек девушку за плечи, ткнулся лбом в теплые волосы. – Я каждый раз после встречи с тобой руки осматриваю: нет ли новых порезов…

– Ну, тебе грех жаловаться, заинька, ты мое счастливое исключение. Я только и делаю, что шипы втягиваю да острые грани от тебя отворачиваю. – Линка смешно выпятила задорный подбородок. И сразу же посерьезнела: – Ты хоть понимаешь, что мы любим друг друга?

– Ну, Линушка, не мы первые.

– А ты на других не смотри. Тоже мне любовь – на сотню умников нашего института и одного ребенка не приходится!

– Так ты решила из меня Адама сделать? Боюсь, не выйдет. И потом, один перевоспитанный ничего не решает. – Он подул ей в волосы, потерся щекой. 'Похоже, ссоры снова не избежать. Что-то они участились. Это уже не первая. Но не дай бог, если последняя! Хорошо бы и этой встрече окончиться не хуже предыдущих. От Линки можно ждать чего угодно. – В конце концов, я отношусь к тебе как все!

– А нравишься мне, между прочим, именно тем, что не похож на всех. Не до конца похож… Хоть и боишься в этом признаться, тянешься за остальными. Ты больше мой, чем их…

– Опять ты за свое. Не надоест тебе самокопание…

– Я же не могу, как вы, поставить проблему любви в лаборатории. На бедном Кешке.

– Мы не занимаемся стандартными психическими реакциями.

– Жаль. Представляешь влюбленного нетопыря, а? Смешно. А главное – нестандартно!

Вот сейчас, сейчас, торопил развязку Ралль. Еще слово-другое, еще минута-две – и они уйдут друг от друга расходящимися амплитудами ссоры. Сейчас. Еще слово – и конец.

Однажды они уже сидели так, в тихом ресторанчике на Невском. Столик на двоих здесь понимали буквально: одно ребро столешницы вогнутое, другое выпуклое, третья неизбежная сторона вообще завивалась улиткой. По залу бесшумно сновали приветливо-безразличные роботы-официанты в белоснежных рубашках и немнущихся брюках. Скрытые вентиляторы нагоняли из кухни синтетический шашлычный чад.

– Нравится тебе здесь? – спросила Линка.

– Несколько часов посвящать еде, среди других жующих? Довольно унизительный возврат к природе…

– На людях веселее.

– Если не думать, куда деть руки.

– Твой шеф занял бы их раскуриванием трубки.

– Которая, в общем, так же уместна, как этот искусственный дым: мясо жарят дистанционно, а чадят отдельно, для экзотики.

– Брюки на роботе тоже условность. Как и все его человекоподобие. Проще было построить тележку с манипуляторами.

– В Каунасе я заходил в охотничью корчму. Шкуры на стенах. Скобленные добела столы. Деревянные ложки.

– А по лавкам – «охотнички» в черных пиджаках и галстуках-бабочках, правда? Помню. Нелепо, хотя и красиво. Впрочем, насколько мне известно, шкуры там искусственные.

– Дожили! Возрождаем то, что давным-давно утратило смысл.

– А ты полагаешь, ваша ужасная рациональность всегда осмысленна?

– Что ты имеешь в виду?

– Например, хвост общего любимца лаборатории Мими. Почти натуральный мышиный цвет из дымчатого стекловолокна. И нулевая полезность…

– Кстати, нам не подали меню. Позвать официанта?

– Весьма кстати. Но мы не торопимся.

Из вазы посреди стола показалась горстка сине-розовых, сморщенных, каких-то озябших бутонов сирени и с мультипликационной быстротой распустилась на глазах – будто каждым соцветием выстреливали. Верх гостеприимства, возгонка цветов каждой паре. А вспомнишь, как заряжают букет, как подстерегают подходящий (с точки зрения невидимых наблюдателей!) момент, как лупят бедное растение токами или вспрыскивают химией – и снова становится неловко и тоскливо… Все автоматизировано, подогнано, подобрано. Поневоле коробит: мы ведь люди, не роботы!

Линка зарылась лицом в свежую влажную гроздь:

– В старину, говорят, цветок из пяти лепестков приносил счастье.

– Ну, при возгонке все цветы один в один отштампованы. Ты ведь знаешь…

– Лучше бы не знать. – Линка понюхала букет, сморщила носик и отодвинулась.

Ралль повел рукой по ребру столешницы. Линка повторила его движение на своей стороне. Руки встретились.

– Как хорошо, что, несмотря на прогресс, две линии по-прежнему пересекаются, – заметила 'Лина.

– Даже такие разные, – подхватил Ралль. – Моя сторона вогнутая – словно мир молча замыкается вокруг. Зато твоя выпуклая, открытая – ты ведь сама излучаешь!

– Раньше девушкам говорили: «Ты мое солнышко!» Нынче – «Ты моя выпуклая!» И все равно жить интересно, правда?

Ралль лихо крутнул пальцем по извиву столешницы.

– Гиперболическая бесконечность. Похожая на ту взаимную разомкнутость, которая была до нашей встречи и наступит после…

– Как ты умеешь все запутать и утопить в словах! Почему бы не сказать проще: «Давай расстанемся»? Не прибегая к иносказаниям?

– Я же совсем не об этом, я о третьей лишней стороне. Необходимое заставляет думать о сиюминутном, лишнее – о перспективе, замечаешь? Толчок новым мыслям…

– Меня иногда тошнит от вашей беспрерывной оригинальности. Ни словечка попросту, все с шарадой да с заумью… Оставьте хоть что-нибудь роботам: посмотри, куда вы их загнали! – Лина кивнула в сторону кухни.

Повинуясь ее кивку, приблизился официант, склонился с блокнотиком в руках.

– Нет-нет, мы уходим. Спасибо.

Лина шумно поднялась. Робот галантно отодвинул стул.

У него даже пальцы белеют, подумал Ралль. Может, неправда, что они – автоматы?

– Не провожай меня, – бросила Лина в сердцах.

В тот день он впервые почувствовал собственное сердце…

Из воспоминаний Ралль вынырнул так же неожиданно, как и окунулся в них. В уши впился противоестественно, вызывающе ровный Линкин голосок:

– …так искусно боролись против эгоизма, что проморгали незащищенность человека перед обществом. Раньше боялись вторжения в личность, подавления ее другой, более сильной. Естественной защитной реакцией каждого был собственный эгоизм. Теперь прятаться не от кого. Мы все нараспашку. И общество постепенно размывает личность…

Ралль не сразу включился и наудачу возразил:

– Психологи ничего подобного не замечают.

– А что вы замечаете? Глобальные проблемы? Взгляни на своих бородатых друзей. Им все дано. И все дозволено. А им скучно, их ничто по-настоящему не волнует. Возрастом, понимаешь, не вышли…

Ралль обернулся. На краешке подоконника, свесив ноги на улицу, сидела розовая после игры Маргарита и независимо раскачивала гермесками.

– Лина! – предостерегающе произнес Ралль.

– Что «Лина»?! Боишься, услышат? Пусть слышат. Я при ком угодно повторю: вы невзрослеющие вундеркинды! Ума хватает, а куда применить – не придумали. Способности обогнали возможности. Вы даже на женщин смотрите с детской непосредственностью. Как-то пришлось влепить пощечину твоему шефу, и он искренне удивился: почему тебе позволено, а ему нет?

– Подумаешь, недотрога! – Маргарита дернула круглым плечом. – Уж и пошутить нельзя.

– Нам с младенчества вбивали в голову уважение к женщине, – не обратив на нее внимания, продолжала Линка. – Этакое благодушное абстрактное уважение к женщине вообще. Но я-то не вообще, я конкретная.

– При чем тут ты? – Ралль поежился. Медленная тоска знакомо заливала грудь.

– Вот именно. Тоже мне, предмет беспокойства – одно человеческое настроение! Да еще в свете наших достижений! – Лина говорила почти без выражения – на одной взвинченной, повышенной громкости ноте.

Чтобы сменить тему, Ралль подошел к пульту, ткнул наугад клавишу «Развлечения». «Резвая Маня» откашлялась и голосом Эдика Слуцкого продекламировала:

– Старинная народная задачка с логическими вариациями и промежуточным ответом. Внимание:

 
«Пэ» и «Ку»
Сидели на суку.
«Пэ» уехал за границу.
«Ку» чихнул
И лег в больницу.
Кто остался на суку?
Ку-ку!
 

Где-то что-то щелкнуло. «Маня» выдала первый вариант:

– Поскольку «Пэ» за границей, «Ку» в больнице, а кто-то все же кукует, следует предположить, что действие происходит в лесу. На опустевший сук уселась кукушка.

Голос Эдика с трудом перекрыл хохот:

– Браво, «Маня». Другого от тебя и не ждали. Ваша очередь, «маэстры»!

– Абсолютно ясно: никто не остался.

– Маргарита, зачем пилить сук…

– Не продолжай! – вскричал Янис. – На суку сидели трое: «Пэ», «И», «Ку», верно? Значит, остался «И».

– Милый друг, детективы определенно идут тебе на пользу. Совсем чуть-чуть не угадал.

– Повеселились? – загремел Ростик. – Сейчас я вас всех примирю. «Ку» остался. Ведь он только чихнул, а в больницу лег «И». Примитивный вариант…

– Безупречная дедукция, шеф. Нет слов!

– Ку-ку! – завершила спор «Маня». Ралль надеялся, что Лина хотя бы улыбнется. Но она слушала равнодушно. А может, и не слушала.

– Эх, горе мое! – Лина отключила экран, положила руки Раллю на плечи, откинулась, долго смотрела ему в глаза. – Я считала психологов более чуткими: им бы первыми откликаться на беду. А у вас дурные задачки на уме.

– Да где ты беду выискала? – Ралль прижал щекой к плечу ее ладонь. Маленькую ладонь. Пахнущую цезием и апельсинами. – Вот жизнь, Линушка. Вот моя работа. И я делаю ее изо всех сил.

– А кому она нужна, такая работа? Присмотритесь к тем, для кого вы ее делаете. Не для себя же трудитесь, для них, понимаешь? Вокруг что ни человек, то аномалия. А вы их, знай, по линеечке ровняете. Усвойте наперед простенькую мысль: где опаздывают психологи, там уже и психиатру делать нечего…

– Ну, это всерьез и надолго. – Маргарита соскользнула с подоконника и, как была нога на ногу, поплыла вниз.

Лина проводила ее глазами:

– Мы убили в человеке любопытство, цель, право на риск, на неиспользованное желание. – Она тряхнула головой. – И знаешь, чем? Изобилием. Да-да, не смейся.

– Это уж слишком, Линушка. От изобилия еще никто не умирал.

– Пока нет. Но радость жить уже отравлена. Как-то личностей поубавилось.

– Наше общество…

– Оставь общество в покое. Мне четыре семестра читали социологию и шесть – историю.

– Все равно твои страхи беспочвенны. Мы… Лина быстро прижала ему губы пальцем:

– У каждого явления два полюса. По-моему, мы не подумав шагнули к исполнению желаний. Всесилие рождает равнодушие. А равнодушие погубит Землю точно так же, как когда-то оно уже убило Марс.

– Еще один домысел. Много у тебя таких?

– Я жалею сейчас об изжитом эгоизме. Он бы еще мог спасти нас. По крайней мере, подхлестнул бы любопытство. От любопытства не так уж далеко до заинтересованности. А нам бы теперь любую цель, хоть самую мелкую, лишь бы каждому. Насаждайте, ребятки, разумный эгоизм. Рано мы его похоронили.

Линка наклонилась над пластмассовым кубиком, шепула что-то, и эринния выпрямилась, успокоенно развернула листочки.

– Вот ты, Ралль: ты бы отдал свою рубашку первому встречному?

– Конечно. Шкаф изготовит мне еще дюжину на выбор.

– Элементарная расшифровка щедрости. И ты даже не заглянешь в лицо тому, кто к тебе обратится за помощью?

– Ну, почему…

– Потому, что мы безразличны друг к другу в своей пылкой любви к обществу. Понимаешь? К обществу в целом. А тот, с рубашкой, по нашей железной логике, не может быть обижен при нашем справедливом строе. Плевать на аномалии. Главное, у него тоже есть где-то такой же шкаф.

– Странная ты сегодня.

– Еще бы. Ты не хочешь меня понять! И все не хотят, отмахиваются. Дескать, истерика сентиментальной девицы!

Ну о чем она говорит? Зачем? Лучше бы уж добрая, старая, не оставляющая следов ссора! Ралль чувствовал этот нарастающий в ней день за днем страх. Но причины не находил…

– Ты хоть задаешь вопросы, выискиваешь странное… Не я, вы странные! Спроси вон у этих! – Лина кивнула за окно. – Думаешь, им очень весело? От скуки шалят. Боятся остаться наедине с собой. Играют в инфантильность, чтоб подольше не взрослеть. Ведь взрослеть – значит, задумываться. А задумываться вы уже давно разучились.

– Послушай, да кто, наконец, тебя обидел?

– Ты. И Янис. И Ростик. И директор института, который не поленился сегодня вылезти из готовой тронуться «Пчелки», чтоб только пожать мне руку. Он тоже считает меня ничьей. А ничья – все равно что общая. Так, мальчики?

Ралль вслед за Линкой обернулся. Обе команды даджболистов, ступая на цыпочках по воздуху в затылок друг другу, подкрадывались к окну. Ростик и Маргарита тащили впереди огромное, наспех вырезанное из картона сердце, пронзенное стрелой, с кровавой надписью: «Джеральд +Лина =!!!»

– Так! – смушенно и дружно гаркнули игроки.

– То-то же. – Линка бодро улыбнулась. – Ну-ка, марш в лабораторию!

Радуясь прерванному разговору (а вдруг все же обойдется без ссоры?), Ралль молча наблюдал, как ребята проплывали над подоконником внутрь. Столов и стульев не хватило, обутые в гермески психологи рассредоточились вдоль стен от пола до потолка.

– Проведем наше совещание на высшем уровне, – прокомментировал событие Гуннар, вытягиваясь возле плафона и подложив локоть под щеку. Густая тень заслонила половину лаборатории.

– Выше некуда, – проворчал долговязый Эдик, умащиваясь по-турецки в воздухе над пультом «Резвой Мани».

Ростик надел свитер и демонстративно уселся за стол.

– Вот вам, мальчики, изящная проблемка. – Лина завела руку за спину. Помедлила. И швырнула на середину комнаты пластмассовый кубик с эриннией. Два мохнатых листочка затрепетали, не давая кубику опрокинуться. – Поломайте ваши умные головы!

– Видали мы такие проблемки! – лениво уронил сверху Гуннар.

И осекся: эринния сложила листочки, вытянулась в струнку. Она умоляла. Она была жалкой и немощной. Она взывала о помощи.

– Раньше за черную магию сжигали на кострах! – пробормотал Эдик, трижды подув над левым плечом.

– И сейчас еще не поздно, – раздумчиво заметил Ростик, то бишь Ростислав Сергеевич. – Говорят, сильно успокаивает нервную систему.

– Не торопитесь с выводами, нестандартщики! Сначала оцените мой дар.

– Зачем он нам? – Маргарита обиженно поджала губы. Столько внимания одной неспокойной девчонке? За что?

– Риточка! Не спорь с укротительницей диких марсианских хищников, – посоветовал Эдик. – Ужо напустит на тебя порчу, будешь знать!

Все засмеялись: Лина не делала секрета из своих «тревожных» гипотез. Маргарита всполохнулась, набрала в грудь воздуху и с фальшивым цирковым пафосом завопила:

– Выступает всемирно знаменитая Лина-балерина с группой дрессированных эринний.

– С группой? – Гуннар спрыгнул на пол, невидяще уставился в Линкины глаза. – Действительно, ребята. Как они ведут себя в группе?

– Мальчики, да в вас, кажется, просыпается любознательность? Я слышу вопросы…

Секунду в лаборатории стояла тишина. Смотрели не на Линку, смотрели на Ростика.

– Поздно уже. Рабочий день давно кончился. Энергию могут отключить! – слабо отбивался шеф. Уверенности не было в Роськином голосе.

– Мы мигом, Ростислав Сергеевич.

– В полчаса управимся.

– Ты даже мяч не успеешь разрядить!

– Ладно, – уступил Ростик. – И не говорите потом, что я зажимаю чужие идеи.

Лаборатория вмиг опустела. Психологи неслись по гулким коридорам, хлопали дверьми. Гуннар, чтобы не обегать здания, сиганул за окно. Через десять минут пол был уставлен эринниями в горшках, в бокалах, в пластиковых сетках на треногах, а одна торчала из незапаянной химической реторты. Багровые блики задрожали на полировке столов и в «маниных» экранах.

– Придется вас немножко пощекотать. – Ростик сдвинул столешницу, обнажил выносной пульт. – Магнитные искатели по вас плачут. Рентгеновская пушка по вас плачет. И пси-рецепторы тоже.

– А правда, что в третьем стационаре на Марсе эриннии подкараулили Голдуэна? – спросил Янис. – Подкараулили и уморили.

– Досужие выдумки стажеров, – возразил Эдик, пробуждая блок за блоком могучую «мамину» память. – У него отказала маска, он задохнулся, его занесло песком. Вокруг холмика за несколько часов выросли тысячи красных цветов… По цветам его и нашли: эриннии валялись безутешные.

– Погибли? – поинтересовалась Маргарита.

– Вроде нет. Когда Голдуэна откопали, пришли в себя.

Снесенные в помещение растения – низкие и высокие, пушистые и не очень – вслушивались, жалобно трепетали. И вдруг разом понурили головы, склонились в умоляющих позах.

– Они что, на голос реагируют? – удивился Ро-стик. – Накройте-ка вон ту, крайнюю, вакуумным колпаком!

Лина пошла меж цветов, стараясь обнять их все слегка расставленными руками. Вслед этому движению эриннии поднимали головы, тянулись уткнуться в ее ладони. Даже та, под колпаком.

– Видите, они хотят нам что-то сказать. – Девушка стиснула руки. – А вы их – пушкой!

– Я говорил, дрессированные! – выдохнул Эдик.

– Погоди, – отмахнулся Гуннар. – Мы же столько лет его искали…

– Кого?

– Пси-индикатор. Нутром чую, братцы: он, бродяга! Теперь мы любую эмоцию препарируем, так, шеф?

– По меньшей мере, имеем пример откровенной динамической реакции на настроение. Другими словами, функция «пси»…

– Вот вы уже и разобрались. – Лина грустно отступила к окну. – Новая «пси», новая «кси» – вам теперь надолго хватит. А если иссякнете… Кеша!

Нетопырь вздрогнул, расправил кожистые крылышки и спланировал Лине на голову.

– Ну, прическу мог бы и не портить! – Девушка одной рукой сняла нетопыря, другой поправила волосы.

– Когда ты успела его приручить? – попытался выяснить Ростик.

– Самый легкий вопрос для начальника сектора. Не бери в голову пустяков, заинька. Вот тебе объект исследований!

Она размахнулась и вышвырнула Кешку за окно.

Все эриннии, кроме одной, из их лаборатории, побелели и рухнули в красноватую пыль.

– Чего они? – Гуннар сломался пополам, чуть не воткнулся в цветочные горшки носом.

– Им не доложили, что Кешка умеет летать…

Это, кажется, сказал Янис, Ралль не был уверен. Опять подкатила боль, он поморщился, потер грудь. Сейчас произойдет что-то страшное. Он ждал, стиснув зубы. И все равно не заметил, когда это началось.

– Бред! – Ростик возмущенно фыркнул. – Я не побоюсь и более сильного слова: мура!

– Что в переводе с древнезулусского… – Янис вопросительно поднял бровь.

– …означает «реникса», – пояснил шеф. Отстранил заслоняющего экран Гуннара и подошел к «Резвой Мане».

– Браво, браво! – Маргарита бурно зааплодировала.

– Одобрение публики – не аргумент в научном споре, – возразил через плечо Эдик, манипулируя клавиатурой. – Сейчас высветим… Блеск!

На экран выплыло изображение Кешиного мозга, опутанного «сеткой Фауди». По ней, от узла к узлу, скакали огоньки, фиксируя зону двигательных центров. Эдик поколдовал еще чуть-чуть. Грохнул по пульту кулаком – машина всегда лучше понимает, ежели ее кулаком! – и приглашающе поклонился в сторону окна. В лабораторию, подчиненный чужой воле, как-то боком, неестественно взмахивая крыльями, влетел Кешка.

«Чудик! Снизь порог на сетке», – запоздало подсказал. Ралль. Мысль не додумалась: эриннии выпрямились, стряхнули пыль, удивленно развели листочками.

– Что и требовалось доказать! – Эдик победоносно развернулся вместе с креслом.

– Мура! – упрямо повторил Ростик. И спрятался от ропота сотрудников под «манин» шлем.

– Ну, я пошла, мальчики, – сказала Лина. – Доспорьте тут без меня.

– О чем? – Это, конечно, Маргарита с ее галантностью, как у того робота.

– Об эгоизме. Об аномалиях. О том, что один человек ничего не решает.

– Но все это первоисточники, Лина! – добродушно пробасил Эдик.

– Их тоже писали бородатые мальчики вроде вас. И наверное так же увлекались даджболом. А девочки рядом зря себе выдумывали сиреневые глаза.

Все как по команде взглянули на стол Иечки Стукман.

– Послушай, молодое дарование! – Ростик, загадочно улыбаясь, высунулся из-под шлема. – Бросай свою палеофренологию, переходи к нам. С такой головой мы тебя быстро остепеним.

– Нет уж. Лучше вы к нам, дорогие психологи. Я имею в виду – к людям. Кончайте играть в ваши кошки-мышки, Кешки-Мимишки! Умоляю, вернитесь к человеку. А то опоздаете.

– Интересно, из каких астрологических справочников ты черпаешь информацию?

– Думаете, зря переполошились эриннии? Гибель одной цивилизации они уже пережили.

– Кстати, об эринниях. – Ростик посерьезнел. – Готов спорить и ставлю за это свое место в центре нападения против… – Он нарочно сделал паузу.

– Кубинской марки с черепахами! – принял пари Эдик.

– Двух пирожных, которые я не съем завтра за обедом! – с комическим вздохом предложил Гуннар.

– Детективных очков Яниса!

– Секрета расцветки моих галстуков!

– Нет, коллеги. Против улыбки нашей очаровательной Кассандры.

– Неоригинально, но все равно приятно. Принимаю, – согласилась Лина.

– Так вот. Спорим, что все эти угрюмые цветики взволнованы не фактом предполагаемой смерти какого-то нетопыря, а общим уровнем жестокости в лаборатории. На неожиданный жест «укротительницы» не последовало ни слова протеста. Кто-то удивленно свистнул:

– Доказательства, шеф?

– Попробую. Эринниям ничего не известно про мои гермески, так?

– Кроме нашей, которую ты приволок с выставки и самолично пестовал, – уточнил Гуннар.

– Одна она дела не меняет, пусть будет контрольный экземпляр. Если прав Слуцкий, эриннии отреагируют так же, как и с Кешкой: падут ниц.

– Постой! – Лина внезапно схватила его за руку. – Не сегодня, пожалуйста.

– Что ты себе позволяешь? – возмутилась Маргарита, но шеф мягко отстранил ее:

– Прости, Лина, не понял.

– Хватит на сегодня.

– На этот счет существует два мнения: одно мое, другое – ошибочное.

– Не балагань, Ростислав! Я знаю твое отношение ко мне, мне оно безразлично. Так вот заклинаю тебя самым дорогим: отложи что задумал. Пусть это тебе покажется смешным и нелогичным, но я прошу, посмотри на эринний: сегодня твое везение кончилось. Не хочешь мне – им поверь!

Лина махнула рукой – цветы согласно качнули головами.

– Теряем время! – не выдержала Маргарита.

– Погоди, Рита. Пусть человек выскажется.

– «Выскажется»! Будто я могу что-нибудь объяснить. Да, я ненормальная, психованная, называй как хочешь, только услышь. Сдайся, пережди, но согласись! Ты сильный, лихой, удачливый, что тебе стоит один раз уступить? Ведь тебе все равно. В конце концов, бывают такие случаи, когда надо вслепую поверить, а? Просто так. На слово. Без доказательств. Хотя бы из оригинальности. Чтоб потом похвастаться…