355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Феликс Юсупов » Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова » Текст книги (страница 9)
Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова
  • Текст добавлен: 13 сентября 2016, 19:44

Текст книги "Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова"


Автор книги: Феликс Юсупов


Соавторы: Владимир Хрусталев

Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

1) Из письма 25 ноября 1916 г. матери убийцы Распутина к сыну:

“Теперь поздно, без скандала не обойтись, а тогда можно было все спасти, требуя удаления управляющего (т. е. Государя) на все время войны и невмешательства Валидэ (т. е. Государыни) в государственные вопросы. И теперь, я повторяю, что пока эти два вопроса не будут ликвидированы, ничего не выйдет мирным путем, скажи это дяде Мише (М.В. Родзянко) от меня”.

2) Из письма супруги председателя Государственной Думы М.В. Родзянко к княгине З.Н. Юсуповой от 24 декабря 1916 г.:

“Несмотря на весь окружающий нас мрак, я твердо верю, что мы выйдем победителями как в борьбе с внешним врагом, так и с внутренним. Не может святая Русь погибнуть от шайки сумасшедших и низких людей: слишком много пролито благородной крови во славу и честь России, чтобы дьявольская сила взяла верх”.

3) Из ее же письма к княгине З.Н. Юсуповой от 1 декабря 1916 г.:

“Все назначения, перемены, судьбы Думы, мирные переговоры – в руках сумасшедшей немки, Распутина, Вырубовой и Протопопова”» [155] .

Стоит пояснить, что супруга председателя Государственной Думы М.В. Родзянко доводилась родственницей княгине З.Н. Юсуповой.

Позднее князь Ф.Ф. Юсупов-младший в своих мемуарах откровенно признавался:

«Уверенный, что действовать необходимо, я открылся Ирине. С ней мы единомышленники. Надеялся я, что без труда найду людей решительных, готовых действовать вместе со мной. Поговорил я, то с одним, то с другим. И надежды мои рассеялись. Те, кто кипел ненавистью к “старцу”, вдруг возлюбляли его, как только я предлагал перейти от слов к делу. Собственное спокойствие и безопасность оказывались дороже.

Председатель Думы Родзянко ответил, однако, совсем иначе. “Как же тут действовать, – сказал он, – если все министры и приближенные к Его Величеству – люди Распутина? Да, выход один: убить негодяя. Но в России нет на то ни одного смельчака. Не будь я так стар, я бы сам его прикончил”.

Слова Родзянки укрепили меня» [156] .Конечно, ссылка на старость 57-летнего М.В. Родзянко не выглядела слишком убедительной. Опытный царедворец не хотел, на наш взгляд, рисковать и предпочитал, как всегда, действовать из-за кулис.

По воспоминаниям Анны Вырубовой: «Николай II не представлял себе ни размеров, до каких разрослась клевета на императрицу, ни того, что корни ее были так близки к трону. Первым свидетельством этого было письмо княгини Юсуповой, матери Феликса Юсупова, убившего Распутина, с требованием об аресте императрицы и высылке ее в Сибирь. Государь принес это письмо Государыне, с иронией в голосе прочитал его и сказал, что единственным ответом может быть полное игнорирование его. Он хорошо знал, что почти все члены царской семьи, за исключением императрицы и детей, враждебны ему и делают все для его свержения и замены его – его кузеном Кириллом Владимировичем. Но ни сам Государь, ни Государыня не придавали серьезного значения этим семейным интригам, они верили, что верность народа и армии достаточная гарантия устойчивости трона» [157] .

За великого князя Дмитрия Павловича, попавшего в опалу, пытался ходатайствовать перед царским правительством его родственник князь императорской крови Гавриил Константинович: «Я ездил к новому министру юстиции Добровольскому просить его смягчить участь Дмитрия. Я надеялся, что он исполнит мою просьбу, так как мы были с ним знакомы – он бывал у А. Р. ( имеется в виду балерина А.Р. Нестеровская – В.Х.). Добровольский принял меня на своей частной квартире. Он не откликнулся на мою просьбу, и я понял, что помогать Дмитрию он не желает. Говорили, что он принадлежал к Распутинской клике и что, благодаря этому, он был назначен министром юстиции. Ясно в таком случае, почему он не пожелал помочь Дмитрию» [158] .

Много разных слухов и сплетен было связано с похоронами Григория Распутина. В дневнике великого князя Андрея Владимировича имеется запись:

«По слухам, Распутина похоронили вчера ночью в 3 ч. утра в Царском Селе в присутствии Ники, Аликс, дочерей (кроме Ольги), Протопопова, Питирима и Ани Вырубовой около приюта, где собираются воздвигнуть церковь на его могиле.

Это так мило, что комментарии излишни» [159] .

В дневнике императора Николая II имеется запись:

« 21-го декабря. Среда

В 9 час. поехали всей семьей мимо здания фотографии и направо к полю, где присутствовали при грустной картине: гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17-е дек. извергами в доме Ф. Юсупова, кот. стоял уже опущенным в могилу. О. Ал[ександр] Васильев отслужил литию, после чего мы вернулись домой.

Погода была серая при 12° мороза.

Погулял до докладов. Принял Шаховского и Игнатьева.

Днем сделал прогулку с детьми.

В 4 1/2 [ч.] принял нашего Велепольского, а в 6 час. Григоровича. Читал» [160] .

По воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича:

«Наступило 21-е число. Приехали епископ Исидор и друг покойного Симанович. Тело уложили в гроб. Акулина положила в гроб икону, которую 16-го числа Вырубова привезла Распутину от императрицы. Она была привезена из Новгорода. На оборотной стороне Государыня, все великие княжны и Вырубова написали свои имена.

Епископ Исидор отслужил заупокойную обедню (чего не имел права делать) и отпевание. После говорили, что митрополит Питирим, к которому обратились с просьбой об отпевании, отклонил ее. В те дни была пущена сплетня, что при вскрытии и отпевании присутствовала императрица. Сплетня эта дошла и до английского посольства. Это была очередная типичная сплетня, направленная против императрицы.

После отпевания дубовый гроб был перемещен в фургон и в сопровождении родных и Акулины направлен к Царскому Селу к месту погребения. Это место находилось к северо-востоку от так называемой Елевой дороги царскосельского Александровского парка, между парком и деревней Александровкой, у опушки леса. Оно было куплено Вырубовой для постройки на ней подворья. Там уже была приготовлена могила, куда и опустили гроб в присутствии священника Федоровского собора отца Александра Васильева. Приехали порознь Вырубова и госпожа Ден. Было серое, морозное утро.

В 9 часов, проследовав мимо фотографов, на двух машинах прибыли Их Величества с четырьмя дочерьми. Никого из свиты не было, не было даже дворцового коменданта, которому своевременно доложили о заказе экипажей. Императрица держала в руках белые цветы. Отец Александр, духовник Их Величеств, отслужил литию. Царица поделилась с детьми и дамами цветами. Их бросали в могилу с землей. Стали закапывать. Потом Их Величества отбыли во дворец. Государь совершил обычную утреннюю прогулку, и начался прием министров» [161] .

Это событие оказалось в центре внимания и иностранных дипломатов. Французский посол Морис Палеолог делился в воспоминаниях той информацией, которой он располагал и которая, как мы можем убедиться, далеко не всегда соответствовала действительности, но, тем не менее, передавала атмосферу общественного мнения определенных кругов столичного общества:

«Чтобы сбить со следа гипотезы и всеобщее любопытство, охранка распускает слух, что гроб Распутина был перевезен в село Покровское возле Тобольска, не то в какой-то монастырь на Урале.

В действительности погребение происходило очень секретно прошлой ночью в Царском Селе.

Гроб был погребен под иконостасом строящейся часовни на опушке императорского парка возле Александрии – часовни Св. Серафима.

Присутствовали только император, императрица, четыре молодые княжны, Протопопов, г-жа Вырубова, полковники Ломан и Мальцев, наконец, совершавший отпевание придворный протоиерей отец Васильев.

Императрица потребовала себе окровавленную рубашку «мученика Григория» и благоговейно хранит ее как реликвию, как палладиум, от которого зависит участь династии.

Несколько великих князей, в числе которых мне называют трех сыновей великой княгини Марии Павловны: Кирилла, Бориса и Андрея, говорят ни больше ни меньше, как о том, чтобы спасти царизм путем дворцового переворота. С помощью четырех гвардейских полков, преданность которых уже поколеблена, они двинутся ночью на Царское Село; захватят царя и царицу; императору докажут необходимость отречься от престола; императрицу заточат в монастырь; затем объявят царем наследника Алексея под регентством великого князя Николая Николаевича.

Инициаторы этого плана полагают, что великого князя Дмитрия его участие в убийстве Распутина делает самым подходящим исполнителем, способным увлечь войска. Его кузены, Кирилл и Андрей Владимировичи, пришли к нему в его дворец на Невском проспекте и изо всех сил убеждали его “довести до конца дело народного спасения”. После долгой борьбы со своей совестью Дмитрий Павлович, в конце концов, отказался “поднять руку на императора”; его последним словом было: “Я не нарушу своей присяги и верности”» [162] .

Наконец, наступил один из кульминационных моментов в семейном скандале, который подробно отразил в своем дневнике великий князь Андрей Владимирович:

« 23 декабря 1916 г.

Я лежал в постели весь день и чувствовал себя очень плохо. Около 10 ч. вечера, когда я уже засыпал, ко мне по телефону звонит Гавриил и сообщает, что в 2 ч. утра Дмитрия высылают в Персию в отряд генерала Баратова. Он едет с экстренным поездом, в сопровождении генерала Лайминга и флигель-адъютанта графа Кутайсова, который получил личную инструкцию от Государя везти Дмитрия и не давать ему возможности сообщаться с внешним миром ни телеграфом, ни письменно. Я немедленно позвонил к Кириллу и хотел ехать к нему, но он сказал, что мама, Диску ( великая княгиня Виктория Федоровна – В.Х.) и он сами приедут ко мне сейчас. Я просил и Гавриила приехать, и сам стал быстро одеваться. Скоро все приехали, и надо было решить, что предпринять. Попытаться ли спасти Дмитрия и помешать его отъезду или предоставить событиям идти своей чредой. Решили последнее, но все же мы хотели иметь мнение председателя Государственной Думы М.В. Родзянко, но он отказался приехать из-за позднего часа, было уже 12 ч., боясь вызвать излишние толки. Затем приехал ко мне и Сандро. Он тоже находил, что в данную минуту ничего нельзя делать. Феликс тоже сослан под охраной в Курскую губернию в свое имение. Затем он передавал нам весь свой разговор с Ники, с Треповым и Протопоповым. Разговор с Ники он вел в духе, как мы решили на совещании с дядей Павлом, что все дело надо прекратить и никого не трогать, в противном случае могут быть крайне нежелательные осложнения. По словам Сандро, он ярко охарактеризовал современное положение и всю опасность, но ничего не вышло. Сандро просил Ники сразу кончить дело при нем же по телефону, но Ники отказался, ссылаясь, что он не знает, что ответить Аликс, ежели она спросит, о чем они говорили. Сандро предложил сказать, что говорили об авиации, но Ники сказал, что она не поверит, и решил обождать доклада Протопопова, обещав дело все же прекратить. На этом Сандро должен был уехать, не добившись освобождения Феликса. Трепов ничего не мог тоже сделать и был, по словам Сандро, совершенно беспомощный. После этого мы решили ехать немедленно к Дмитрию, проститься с ним, что немедленно и выполнили, оставив мама и Диску у меня. Дмитрия мы застали спокойным, но бледным как полотно. Вот как он передал, как сам узнал о своей ссылке.

Генерал-адъютант Максимович просил Дмитрия приехать к нему, что, надо сознаться, крайне некорректно. Дмитрий поехал в сопровождении генерала Лайминга, и генерал-адъютант Максимович передал ему Высочайшее повеление, которое заключалось в том, что в 2 ч. утра экстренный поезд отвезет его через Кавказ в наш отряд генерала Баратова в Персию, где он будет иметь пребывание. Генерал Баратов получил специальные инструкции. Сопровождать же Дмитрия будет флигель-адъютант граф Кутайсов, в виде тюремщика. Когда Дмитрий вернулся, к нему приехал градоначальник Б[алк] и сообщил о времени ухода поезда.

В 1 1/2 ч. мы простились с Дмитрием. Тут были Сандро и Мари ( сестра Дмитрия Павловича – В.Х.). Его адъютанта Шагубатова не пустили с ним, и он бедный был в отчаянии.

Вернулись мы ко мне. Кирилл завтракал. Мама и Диску пили чай. Около 3-х [часов] разъехались» [163] .

Последовало «монаршее» наказание за совершенное уголовное преступление и другого участника покушения: сначала князя Юсупова поместили под домашний арест, а затем выслали в родовое имение Ракитное Курской губернии, где он до Февральской революции 1917 г. жил под негласным надзором полиции.

Рассерженное большое “семейство” продолжало интриговать и плести сети заговоров против Николая II, что в конечном итоге грозило дворцовым переворотом. Особенно этим отличались великий князь Николай Михайлович и великая княгиня Мария Павловна-старшая, поддерживаемая своими тремя сыновьями Кириллом, Борисом и Андреем Владимировичами. Последние по старшинству в роду Романовых, после Николая II, цесаревича Алексея и брата императора великого князя Михаила Александровича, являлись, в случае изменения династической ветви, реальными претендентами на российский престол. Князь В. Шаховской в своих воспоминаниях прямо писал: «Заветной мечтой великой княгини Марии Павловны являлось видеть одного из своих сыновей на Российском Престоле». Это становилось тем более опасным, что великая княгиня Мария Павловна имела крепкие связи с влиятельным М.В. Родзянко. Вспомним, что именно к нему за советом 23 декабря 1916 г. обращались по телефону члены великокняжеского семейства Марии Павловны. Председатель Государственной Думы М.В. Родзянко писал об этих событиях следующее:

«На другой день на завтраке у великой княгини я застал ее вместе с ее сыновьями, как будто бы они собрались для семейного совета…

Великая княгиня стала говорить о создавшемся внутреннем положении, о бездарности правительства, о Протопопове и об императрице. При упоминании ее имени она стала более волноваться, находила вредным ее влияние и вмешательство во все дела, говорила, что она губит страну, что, благодаря ей, создается угроза царю и всей царской фамилии, что такое положение дольше терпеть невозможно, что надо изменить, устранить, уничтожить.

Желая уяснить себе более точно, что она хочет сказать, я спросил:

– То есть, как устранить?

– Да я не знаю… Надо что-нибудь предпринять, придумать… Вы сами понимаете… Дума должна что-нибудь сделать… Надо ее уничтожить…

– Кого?

– Императрицу.

– Ваше Высочество, – сказал я, – позвольте мне считать этот наш разговор как бы не бывшим, потому что если вы обращаетесь ко мне, как к председателю Думы, то я по долгу присяги должен сейчас же явиться к Государю императору и доложить ему, что великая княгиня Мария Павловна заявила мне, что надо уничтожить императрицу» [164] .

Конечно, трудно поверить, что искушенный царедворец М.В. Родзянко вдруг вспомнил о долге присяги и напомнил о нем членам Императорской фамилии. Все было гораздо проще. Зная о более жестком курсе императора, предполагаемых с его стороны репрессивных мерах, Родзянко готовил себе алиби, не желая раньше времени подставляться под удар в семейных передрягах Императорского Дома. Лишний раз это предположение подтверждают дневниковые записи великого князя Андрея Владимировича, который об этой встрече записал следующее:

«24 декабря. В 2 1/2 [часа] у мама был Родзянко, Кирилл и я. Мы приехали к этому времени. Наша беседа была очень интересная. Родзянко стоял на той точке зрения, что непосредственно он нам в этом деле помочь не может, но морально он, безусловно, на нашей стороне.

12 января будет созвана Дума. Он предвидит, что заседание будет бурное, и во что выльется, он предусмотреть не может, но, во всяком случае, ему необходимо сперва видеть Ники, который до сих пор его еще не принял, и он просил нас оказать ему содействие в скорейшем приеме, без чего открытие Думы может быть катастрофой.

Назначение Протопопова и Добровольского вызвало ужас, и в Думе будут реагировать очень серьезно на все это. В заключении он обещал моральную нам поддержку» [165] .

Несмотря на словесное хитросплетение пересказа своих разговоров с семейством великой княгини Марии Павловны-старшей председатель Государственной Думы М.В. Родзянко все же общую атмосферу, господствующую в столице, в своих воспоминаниях передает достаточно достоверно: «Мысль о принудительном отречении царя упорно проводилась в Петрограде в конце 1916 и начале 1917 года» [166] . Всем стало ясно, что после убийства Григория Распутина ничего существенно не переменилось, как и не прекратились разговоры о “темных силах”, только эти силы стали искать уже выше.

Вдовствующая императрица Мария Федоровна, обеспокоенная складывающимися тревожными обстоятельствами обострения взаимоотношений в императорском семействе, пытаясь урезонить царствующего сына и тем сгладить конфликтную ситуацию, написала ему из Киева: «Прости, я уверена, что ты отдаешь себе отчет, как глубоко ты возмутил всю семью своим резким ответом, бросив им ужасное и полностью необоснованное обвинение. Я надеюсь, что смягчишь участь бедного Дмитрия, не отсылая его в Персию… Бедный дядя Павел ( отец Дмитрия, великий князь Павел Александрович – В.Х.) написал мне в отчаянии, что он не имел возможности даже попрощаться с сыном… Не подобает тебе вести себя таким образом… Это меня очень расстраивает».

Позднее, после революции, оказавшись в эмиграции, младшая сестра императора великая княгиня Ольга Александровна в своих воспоминаниях пыталась анализировать сложившуюся обстановку в большом семействе в последние годы перед всеобщей катастрофой: «Михаил был единственным братом, который у него остался. Он мог бы оказать Ники большую помощь. Снова повторяю, виноваты мы все. Из троих сыновей дяди Владимира один был выслан за границу, второй, Борис, открыто жил с любовницей, а от третьего, Андрея, не было никакого проку. А ведь они были сыновьями старшего великого князя и по закону о престолонаследии стояли на третьем месте – после Алексея и Михаила. Не было никого из членов нашей фамилии, которые могли оказать поддержку Ники, за исключением, может быть, Сандро, моего зятя, да и там со временем начались нелады: между Сандро и Ксенией появились серьезные разногласия. Какой пример мы могли дать своим соотечественникам? Ничего удивительного в том, что Ники, не находя нигде поддержки, стал фаталистом. Нередко, обнимая меня за плечи, он говорил: “Я родился в день Иова Многострадального. Я готов принять свою судьбу”» [167] .

Сохранилось письмо Феликса-младшего из ссылки (имения Ракитное) от 2 января 1917 г. великой княгине Ксении Александровне, которое позднее было опубликовано в советской печати. Опальный молодой князь сообщал своей теще:

«Дорогая Мамаша!

Очень благодарю тебя за письмо. Мне запрещено писать, поэтому не мог этого сделать раньше. Боялся, что перехватят по дороге. Меня ужасно мучает мысль, что императрица Мария Федоровна и ты будете считать того человека, который это сделал, за убийцу и преступника, и что это чувство у вас возьмет верх над всеми другими.

Как бы вы ни сознавали правоту этого поступка и причины, побудившие совершать его, у вас в глубине души будет чувство – “а все-таки он убийца!”

Зная хорошо все то, что этот человек чувствовал до, во время и после, и то, что он продолжает чувствовать, я могу совершенно определенно сказать, что он не убийца, а был только орудием провидения, которое дало ему ту непонятную, нечеловеческую силу и спокойствие духа, которые помогли ему исполнить свой долг перед родиной и царем, уничтожив ту злую дьявольскую силу, бывшую позором для России и всего мира, и перед которой до сих пор все были бессильны.

Ирина [Александровна] на это смотрит так же, как и я. Это большое утешение. Мы живем тут тихой деревенской жизнью, и если бы те, кто нас сюда сослал, знали бы, как нам тут хорошо, то наверное бы не оставили.

Конечно, Ирина уже успела простудиться и лежала несколько дней в кровати. Я нашел, что она очень поправилась и несмотря, что очень худа, имеет здоровый вид.

Погода довольно… ( далее отточие и сокращение редактора журнала – В.Х.).

Мама ( княгиня З.Н. Юсупова – В.Х.) простудилась и лежит уже второй день. Ужасно скучно без Беби ( имеется в виду маленькая дочь Ирина Феликсовна Юсупова – В.Х.), говорят, она все время болтает. Так хотелось бы ее послушать и вас всех повидать. Бог знает, когда попаду в Крым. Мы много читаем, я пишу свои записки и теперь ими совсем поглощен.

Андрей и Федор ( братья княгини Ирины Александровны – В.Х.) меня глубоко тронули своим отношением ко мне, а Папаша (А[лександр] М[ихайлович]) все, что он для меня сделал, я никогда не забуду и люблю его всей душой.

Ты, пожалуйста, о нас всех не беспокойся. Мы довольны нашей судьбой и живем мирно и хорошо в Ракитном. Крепко, крепко тебя целую, а также всех детей, Беби и Папочку.

Феликс» [168] .После убийства Г.Е. Распутина князь Феликс Юсупов-младший был сослан в село Ракитное Курской губернии, где собралось все его семейство. Это было одно из самых обширных имений Юсуповых, где работали сахарный, кирпичный и шерстяной заводы, многочисленные лесопилки и фермы, которые приносили большие доходы. Именно здесь Ирину и Феликса застала Февральская революция.

По воспоминаниям А.А. Вырубовой после гибели Г.Е. Распутина и ссылки его убийц царская чета была подавлена всем произошедшим, а главное неожиданной реакцией на эти события в стране: «Расстроенный, бледный и молчаливый, Государь эти дни почти не разговаривал, и мы никто не смели беспокоить его. Через несколько дней Государь принес в комнату императрицы перехваченное министерством внутренних дел письмо княгини Юсуповой, адресованное великой княгине Ксении Александровне. Вкратце содержание письма было следующее: “Она (Юсупова), как мать, конечно, грустит о положении своего сына, но Сандро (великий князь Александр Михайлович) спас все положение; она только сожалела, что в этот день они не довели своего дела до конца и не убрали всех, кого следует… Теперь остается ЕЕ (большими буквами) запереть. По окончании этого дела, вероятно, вышлют Николашу и Стану (великого князя Николая Николаевича и Анастасию Николаевну) в Першино – их имение… Как глупо, что выслали бедного Николая Михайловича!”

Государь сказал, что все это так низко, что ему противно этим заниматься. Императрица же все поняла. Она сидела бледная, смотря перед собой широко раскрытыми глазами… Принесли еще две телеграммы Их Величествам. Близкая их родственница “благословляла” Феликса на патриотическое дело. Это постыдное сообщение совсем убило Государыню; она плакала горько и безутешно, и я ничем не могла успокоить ее» [169] .

Великая княгиня Елизавета Федоровна в начале 1917 г. писала своей подруге княгине З.Н. Юсуповой:

«Милая Зинаида!

Вам всем троим – мои нежные молитвы. Только молитвы ничуть, ничуть не меняются, и чем больше живешь на свете, особенно в наше время, тем больше чувствуешь связь душ перед Богом. Я работаю, как всегда, много, и это меня поддерживает. Все грустно, грустно и затянуто тучами, громы войны и глухой ропот беспокойных душ – когда взойдет солнце? Когда Бог благоволит снять с нас бремя, которое дьявол возверг из ада на бедную Россию? Нужны молитва, терпение и надежда. Мы не можем всего понять, понять причину, но Богу она ведома, и, если совесть чиста, а вера крепка, все можно перенести, как мученики в давние времена.

Благодарение Богу, Вы в кругу своей семьи, и да окружают вас всех Ангелы. Говорят, Дмитрий в хорошем климате, слава Богу, и с ним все в порядке. Я так надеюсь, что у него будет возможность отличиться там, на войне и что недалеко уже то время, когда полная победа приведет к славному миру. Да поддержит Бог Государя и да даст ему мудрость Соломона. Сколько я молюсь за них и вас всех, какая трагедия, и да сжалится над нами Бог!

Дорогая душенька, будьте мужественны, это моя молитва о всех вас.

Ваша Е.» [170] .

В домашнюю ссылку в свое имение Грушовка Херсонской губернии в канун нового 1917 г. попал за неумеренные речи в яхт-клубе и великий князь Николай Михайлович. Это не мешало «ссыльным» обмениваться между собой посланиями. Так, например, сохранилась краткая весточка от великого князя Дмитрия Павловича от 19 января 1917 г. дяде великому князю Николаю Михайловичу весьма странного содержания, подчеркивающая лишь неприязнь к упомянутым в записке лицам: «Очень тронут милым приветом. После сильной простуды совсем оправился. Надо лишь удивляться настойчивости рыбака ( имеется в виду Николай II – В.Х.), поймавшего и держащего так крепко жабу ( министр внутренних дел Протопопов – В.Х.), предварительно прогнавши кабана ( премьер-министр Трепов – В.Х.). Лайминг приехал обратно в Петроград. Обнимаю, что знаешь о маэстро ( Феликс Юсупов – В.Х.)? Дмитрий» [171] .

Молодая пара Юсуповых написала совместное ответное письмо великому князю Николаю Михайловичу от 31 января 1917 г., в котором значится:

«Дорогой Бимбо!

Очень благодарю тебя за письмо. Так была рада его получить. Моя благодарность немного запоздала, но лучше поздно, чем никогда, как принято говорить в таких случаях. Мы очень тебе благодарны за письма Степанова, которые посылаем тебе обратно. Они очень интересные. Возмутительно, что дело до сих пор не прекратили.

Мы много о тебе думали, сочувствуем и ужасно хотим тебя видеть. Если будут интересные письма, посылай их ко мне. Мы с остервенением накидываемся на всякие новости. Должна кончать, т. к. Феликс тоже хочет писать на этом листе. Он мучается, т. к. не знает, как тебя назвать. Думает написать Дядя Бимбо, потому что очень тебя любит и надеется, что ты на него не рассердишься. Крепко целую дорогого М. Лекока ( М. Лекок – сыщик, персонаж романов Э. Габорио – В.Х.).

Ирина.

Дорогой дядя Бимбо!

Благодарю очень за письма. Прочел их внимательно, за “маэстро” можно быть совсем спокойным. Он идет по верному пути, и никто и ничто его с этого пути не сдвинет. Про Д[митрия] я имею тоже известия. Он там хорошо окружен и теперь здоров. Если будешь ему писать, то прошу передать, что я себя чувствую хорошо, постоянно думаю о нем и крепко его целую, полон энергии и надежд.

Мы с Ириной и моими родителями часто тебя вспоминаем и ужасно жалеем, что ты не можешь сюда приехать поохотиться. Все ждем подходящей погоды.

Выписал пластинку для граммофона “Слушайте, если хотите”. Буду ее все время заводить и вспоминать нашу жизнь у Д[митрия], где ты проявил ко мне столько сердечности.

Крепко тебя целую и еще раз благодарю.

Феликс» [172] .

Стоит отметить, что великому князю Николаю Михайловичу писали не только родственники, а многие деятели, в том числе и официальные лица. Так, например, сохранилось письмо сенатора А.В. Степанова от 11 января 1917 г., который поведал ссыльному великому князю многие актуальные новости, в том числе по делу убийства Г.Е. Распутина:

«Ваше Императорское Высочество, узнав от посетившего меня сегодня Михаила Николаевича Молодовского о том, что он отправляет Вам завтра почту, я пользуюсь случаем присоединить к прочей корреспонденции и мое письмо. Я был очень огорчен Вашим внезапным и неожиданным отъездом и искренно сожалел о том, что, узнав о нем, я лишен был возможности явиться и лично засвидетельствовать Вашему Высочеству мое глубокое уважение и преданность.

Зная со слов Михаила Николаевича, что Вы продолжаете интересоваться ходом следствия по делу Распутина, я позволю себе сообщить Вам те последние сведения, которые я получил от Завадского: министру юстиции было указано, что следствие ведется недостаточно энергично и слишком медленно, но Завадский на сделанное ему по этому поводу замечание ответил, что следствие ранее двух месяцев кончено быть не может, так как потребуются поездки следователя в Тобольскую губернию для допроса дочерей Распутина, а затем по месту нахождения Пуришкевича для допроса сего последнего. Сейчас закончены опросы всех свидетелей в Петрограде, в том числе опрошена прислуга Юсуповых, но все поведение свидетелей не дало данных для суждения о виновных. Вся прислуга Юсуповых заявила только, что стол был накрыт на 8 кувертов, но у стола никто не служил, а потому, кто был, неизвестно.

Дворецкий Бужинский, спрошенный по поводу синего сукна со стола, в которое было завернуты ноги Распутина, заявил, что такого сукна в доме Юсуповых никогда не бывало, но при этом он так густо покраснел, что следователю стало ясно, где истина. Однако, это личное впечатление следователя в протокол не занесено и никакой роли при направлении дела играть не может. Обнаруженный на гатчинском шоссе автомобиль оказался принадлежащим 6 автомобильной роте, а автомобиль, в котором перевозилось тело Распутина, следствием не найден. Сегодня производился осмотр дома Юсуповых, чем он окончился, мне пока неизвестно, но совершенно очевидно, что за потерей такого промежутка времени осмотр в смысле улик ничего дать не может.

Поэтому надо думать, что месяца через два, к удовольствию всей благомыслящей России, дело за отсутствием улик будет прекращено.

Самым щекотливым моментом будет допрос Пуришкевича, который по своей экспансивности может сболтнуть лишнее. Хотя я считаю неустановленным, что Пуришкевич там был, так как в разговоре с городовым мало ли кто мог назваться его именем.

Очень жаль, что уходит Завадский, хотя этого надо было ожидать, так как он человек несговорчивый и по нынешним временам неудобный. Его заместитель прокурор виленской палаты Шульгин милый и порядочный человек, но инертный, безразличный и ленивый.

Дело Манасевича-Мануйлова по докладу министра юстиции получает дальнейшее движение и вновь назначено к слушанию на 13 февраля. Такой поворот дела дал, однако, совершенно неожиданные результаты, так как после этого, как говорят, по распоряжению генерала Батюшина были обысканы в Москве Соединенный Банк и его Председатель гр. Татищев. Обыск никаких результатов не дал, но доказал банкам и частным лицам, насколько опасно обращаться к властям за защитой от Манасевича-Мануйлова и К°. Генерал Батюшин оказался тесно связанный с Манасевичем-Мануйловым.

День 9 января прошел в Петрограде спокойно, хотя в этот день бастовало 120 тысяч рабочих, но в разных местах города были попытки устроить манифестации, окончившиеся, однако, неудачей. В целом настроение рабочих спокойное, и ожидать в ближайшее время возможности их активного выступления не приходится. Подождем, что даст 14 февраля. В Москве в интеллигентных кругах настроение очень повышенное.

Извиняюсь, что занял Ваше внимание, может быть, неинтересными подробностями.

Позволю себе пожелать Вашему Императорскому Высочеству доброго здоровья.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю