Текст книги "Из записок Кощея Бессмертного"

Автор книги: Феликс Кривин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Вы говорите – придумано, я говорю – придумано. Рассказать вам сказку про белого бычка?

Тут к царю подбежал министр:

– Ваше величество! Несмеяна смеется!

Видно, все же мой прутик подействовал.

– Смеется? – спросил царь, уже не смеясь, а, наоборот, очень серьезно. – И как же она смеется? От души?

– Сейчас уточним, ваше величество!

– Уточните! – коротко приказал царь. И повернулся ко мне с прежней улыбкой: – Так про какого ты говорил бычка? Про этого, черного?

– Вы говорите черного, я говорю – черного...

– Так, говоришь, он черный? – перебил меня царь Горох. – То-то я смотрю – темная личность...

– Вы говорите – темная личность, я говорю – темная личность...

– Значит, темная? Ах он, разбойник!

– Вы говорите – разбойник, я говорю – разбойник...

– Что ж ты раньше молчал? – царь встал со ступеньки и надел корону на голову: – Эй, стража! Взять этого разбойника!

Из дворца выкатились шуты гороховые, подхватили бычка и укатились прочь.

– Постойте, куда же вы? Это же мой бычок!

– Ты говоришь – мой бычок, я говорю – мой бычок...

– Но он мой!

– Ты говоришь – мой, я говорю – мой... Действительно, ловко придумано. И чего ты машешь прутиком? Тут ведь тебе не стадо!

Я махал прутиком, чтобы вернуть своего бычка, мне очень хотелось вернуть бычка, но прутик не действовал... Или мне недостаточно сильно хотелось?

Я повернулся и побрел из дворца.

– А, здорово, садись, выпей чайку!

Аты-баты опять отдыхают, окружив так удачно купленный самовар.

– Спасибо, не хочется.

– А мы, как видишь, сторожим. Все ее, Несмеяну.

Из башни доносился девичий смех.

– Но если она смеется, зачем ее сторожить? Раз она смеется, значит, она поступает правильно?

– Ну, это, брат, как сказать... Смеяться тоже можно по-разному. А Несмеяна смеется не так, как смеются все... Не в том значении...

– А у меня забрали бычка... Я рассказал царю сказку, а он забрал у меня бычка...

И тут заговорил Перекатигорошек, который прежде молчал. Когда человек молчит, неизвестно, что за слова в нем скрываются, а это бывают такие слова... Я бы лично запретил людям молчать, пускай говорят все, что думают, чтобы все, что они думают, было известно.

– Дубина! – сказал Перекатигорошек. – Олух царя небесного! Нашел, кому рассказывать сказки!

9. СИНЯЯ ПТИЦА

В Тридесятом государстве не было государства. Там был только дуб, вокруг которого, привязанный цепью, ходил кот ученый.

– Такой ученый – и на цепи?

– На цепи. Каждое ее звено – это звено моей жизни. Когда я был молод, я бессмысленно бегал по лесу. Но потом я начал кое-что понимать, и тогда появилось первое звено... – Кот обошел вокруг дерева и продолжал: – Пока цепь была коротка, я не придавал ей большого значения. Я нацепил на нее часы и спрятал в карман... У меня тогда еще был карман... Знаете, такой, жилетный... – Он вздохнул: – У меня тогда еще был жилет...

Тут он обнаружил, что мы стоим, и засуетился с неловкостью оплошавшего хозяина. Он усадил меня, и сам сел, аккуратно сложив свою цепь.

– Вот так – чем дольше живешь, тем длиннее цепь и тем тяжелее ее нести. Поэтому все мы под старость сгибаемся.

Цепь была не золотая – нет, не золотая была у кота жизнь. Она была старая и ржавая, отлитая по общему образцу и даже не пригнанная по росту.

– А у меня была веревка. Знаете веревку? За один конец держишь, а к другому привяжешь бычка...

– Я знаю веревку. Я знаю все на свете веревки, потому что я старый ученый кот.

Он встал и пошел вокруг дуба. Он закинул цепь на плечо и тащил ее, кряхтя и постанывая. Сделав полный круг, он повернул назад и приволок цепь на прежнее место.

– Вот так-то, – сказал кот. – А вы говорите – Синяя птица.

Я ничего не говорил, но кот, видимо, отвечал не мне – он отвечал собственным мыслям.

– Синяя птица... – отвечал он. – Скажите лучше – Синяя Борода. Когда мне предлагают одно из двух, я выбираю третье.

И он стал рассказывать о страшном рыцаре Синей Бороде, который убивал своих жен за то, что они верили не в него, а в какую-то Синюю птицу.

– Он занимался этими женщинами, а я был у него ученым котом. Бывало, захандрит, спрашивает: "Слушай, кот, почему это так: сколько я жен любил без памяти, а кого любил – не помню?" – "Такова, – говорю, – жизнь". Вздохнет он: "Умный ты, кот, ученый. А вот скажи, почему это так: берешь жену молодую, а бросаешь – старую?" – "Такова, – говорю, – жизнь". Тут он погладит синюю бороду: "И все-то ты знаешь, кот, на все у тебя ответы". Правда, о старости жен он только так говорил. И не бросал он их вовсе, а убивал, и все – молодыми.

Кот говорил спокойно, как будто речь шла о самых обычных вещах. Видно было, что его давно не волнует эта история.

– У Синей Бороды был замок – большой, уж не помню, на сколько комнат. И была там одна комната, в которую он запрещал входить; может, у него там был кабинет, может, личная библиотека. Но жены – глупые женщины, они решили, что он прячет от них Синюю птицу. Ту, которая должна приносить счастье, а на самом деле приносит одни неприятности. И только подумать: все у них было, что можно желать на земле. Чего еще надо? Ходить по воде? Плавать по воздуху? Но жизнь – это жизнь...

Солнце село на верхушку дуба, поболталось на ней, как фонарь, и стало спускаться, переползая с ветки на ветку. Оно краснело за свою осторожность и все же двигалось медленно, и было видно, что солнце, всегда такое высокое, тоже боится высоты.

Жизнь – это жизнь, как хорошо сказано! Простые слова, а ведь в них все. В них и конек-горбунок, и братья-разбойники, и царь Горох со своими шутами. В них все сказки, в которых мы побывали с бычком, а может, и та, в которой мы так и не побывали.

– Мы тут искали одну сказку. Такую, которая не имеет конца... Вы случайно не знаете?

Кот встал и прислонился к дереву.

– Я знаю все сказки, – сказал он, и солнце, сползавшее по ветвям, наделось ему на голову. Так стоял он, сложив на груди ученые лапы, смотрел куда-то далеко-далеко и говорил:

– На море, на океане, на острове Буяне стоит бык печеный, во рту чеснок толченый... Летела сова, веселая голова.

Вот она летела, летела и села, да хвостиком повертела, да по сторонам посмотрела... Друг мой, вы видите эту цепь? Каждое ее звено – это сказка. Поверьте, я старый ученый кот, я имел когда-то жилетку, а в жилетке карман, а в кармане часы на цепочке. Я смотрел на эти часы, и мне казалось – время идет вперед, а оно уходило в обратную сторону. И пока я смотрел на часы, лучшее время ушло, и вот все, что от него осталось... Друг мой, сравните звенья этой цепи, и вы поймете, что все сказки похожи одна на другую. И что значит – сказка не имеет конца?

Кот встал и пошел вокруг дуба. По мере того, как он шел, цепь его наматывалась на дуб и все укорачивалась, укорачивалась...

– Вот я иду. Иду, иду, иду... Что? Дальше идти некуда? Вы скажете, что это конец сказки? А я скажу – нет. Я просто поворачиваюсь и иду в обратную сторону. Иду, иду, иду... Опять идти некуда? Я опять поверну обратно. Тут главное идти, а туда или назад – это уже непринципиально.

– Но ведь повторение – это все равно что конец?

Кот посмотрел на меня с улыбкой, в которой был заключен ответ. Да, говорилось в этой улыбке, некоторые считают именно так. Но со временем они поймут, жизнь их научит.

– Повторение, – сказал кот, – мать учения.

Солнце село и, прикоснувшись к земле, сразу почувствовало себя уверенней. Небо – это небо, а земля – это земля. И как высоко ни летай, дома все-таки – лучше.

Пора и мне возвращаться домой. У меня там тоже есть дерево, вокруг которого я протопчу тропинку и буду ходить по кругу, как кот. Буду идти туда, потом обратно, и снова все повторять, потому что повторение – мать учения.

– А вы говорите – Синяя птица... – сказал мне на прощание кот. – Когда поживешь да поразмыслишь, начинаешь понимать, что Ходящий По Морю – это всего-навсего мореход, а Плывущий По Воздуху – это всего-навсего воздухоплаватель... А Синяя птица – это просто синица, которая у нас в руках вернее журавля в небе...

10. СКАЗКА ПРО БЕЛОГО БЫЧКА

У попа была собака. Он ее любил. Она съела кусок мяса. Он ее убил. Старая история.

Золушка бы сказала:

– Так бывает, когда все сводится к куску мяса.

– Поп убил собаку? – удивилась бы Царевна Лягушка. – Что вы, этого не может быть! Ведь он же ее любил, правда? И кусок мяса они поделили поровну – так бывает всегда, когда любят...

– Сначала любил, а потом убил? – рассмеялся бы царь Горох. – Это ничего, остроумно.

А кот, старый ученый кот рассудил бы совсем иначе:

– Такова жизнь. В ней можно быть либо попом, либо собакой, либо мясом, которое едят с обеих сторон. Когда мне предлагают одно из трех, я выбираю четвертое.

Так сказал бы кот, и я с ним вполне согласен. Довольно с меня этих сказок, у меня есть своя, с лужайкой и деревом, вокруг которого я протаптываю тропинку. И пусть эта тропинка никуда не ведет, зато она никуда не уводит.

Рассказать вам сказку про белого бычка? Бычка, правда, нет, но сказка о нем осталась. Я иду по этой сказке, и мне видно, что делается вокруг.

Золушка по-прежнему продает волшебные палочки. Она радуется, что люди тянутся к чудесам, но на ее палочки такой спрос не потому, что они волшебные, а потому, что бесплатные. Идет зима, надо запасаться дровами.

Я узнаю соседа Горыныча. Он стоит в очереди в самом конце, а рядом с ним... Кто это рядом с ним? Да ведь это же Мальчик-с-пальчик и Царевна Лягушка!

Сорока-ворона кашку варила, деток кормила... Как летит время! Еще недавно они были маленькие – и вот уже такие большие. А сосед Горыныч, напротив, как-то поменьше стал. Одни в гору идут, другие под гору. Жизнь это жизнь.

В очереди волнение: кто-то обнаружил старушку, которая норовила шмыгнуть без очереди. Сосед Горыныч качает головой, видно, стыдит. Остальные широко раскрывают рты – видно, ругаются.

– Да пропустите же ее! – слышу я. – Уважайте старость!

Все начинают уважать старость и старуху пропускают без очереди. Она что-то долго возится у прилавка – и вдруг исчезает. Вместо нее выволакивается вязанка палочек, которая тут же рассыпается по земле, обнаруживая за собой старушку – Бабу Ягу.

Вот какая старушка хозяйственная: живет в лесу, а ходит сюда за дровами. Сейчас она рассыпала свою вязанку и принимается считать, складывая палочку к палочке.

Раз, два, три, четыре, пять... Вышел зайчик погулять. Вдруг охотник выбегает. Прямо в зайчика стреляет. Охотник стреляет. Зайчик умирает. Я протаптываю свою тропинку: раз, два, три, четыре, пять...

Подходит очередь соседа Горыныча. Он берет две палочки и тут же вручает их Мальчику-с-пальчику и Царевне Лягушке. Эти двое целуют Горыныча, потом целуют друг друга и обмениваются палочками.

Так вот оно что! Значит, Мальчик-с-пальчик все-таки женился на Царевне Лягушке... Выходит, он не зря послал ей тогда стрелу. Нет, конечно, тогда он еще ничего не думал, но – жизнь есть жизнь, вырастают дети и смотрят на все другими глазами.

Дождалась Лягушка своего царевича. Думала, он из-за моря придет, а он тут же сидел, на соседней парте. Интересно, как они там решили свою задачу:

1 волк + 7 козлят =

Сколько они тогда спорили из-за этой задачи, а теперь не спорят, значит, все же решили, нашли верный ответ.

Баба Яга сосчитала палочки, связала их и тут же исчезла за этой вязанкой. Вязанка двинулась, но, кажется, не в ту сторону: вместо того, чтоб удаляться, она стала приближаться ко мне.

Терем-теремок, кто в тереме живет? Я здесь живу. Заходите, гостями будете.

– Ты гляди, – удивляется Баба Яга. – Никак я заблудилась?

– Это бывает, – говорю я. – Я и сам заблудился, полсвета обблудил, пока домой попал.

– В жизни оно – знаете как, – вздыхает Баба Яга, усаживаясь на вязанку.

– В жизни как в жизни, – согласно киваю я.

Шаг. Остановка. Еще шаг. Остановка. Я протаптываю свою тропинку и разговариваю с Бабой Ягой.

– Ходишь?

– Хожу.

– Ты бы ко мне зашел, если ходишь. Я тут рядом, в лесу.

Я объясняю, что мне некогда, что мне надо ходить по кругу. Туда идти, потом обратно, потом опять туда. Потому что повторение – это мать учения.

– Я и сама мать, я понимаю, – вздыхает Баба Яга. – Только трудное наше дело, материнское. Дети-то нынче знаешь какие пошли?

Баба Яга рассказывает о своих детях. Уехали они от нее и даже писем не пишут.

– Ничего, я еще до них доберусь, – говорит Баба Яга. – Я с них шкуру спущу, с окаянных. Пусть знают, что мать – это мать...

Мать – это мать. Действительно, лучше не скажешь.

– Мне-то самой много ли надо? Все ведь для них, иродов, чтоб им свету божьего не видать, чтоб им подавиться собственными костями!

Ладушки, ладушки, где были? У бабушки...

Пусть поговорит старушка, пусть поговорит. Видно, не с кем ей горем своим поделиться.

– Ты бы все же ко мне зашел, а? Посидели б, попили чайку. Я б тебе все как есть рассказала...

– Да нет, я уж лучше здесь, у себя дома. Все-таки у себя – это у себя.

– Что правда, то правда.

Она встает и скрывается за своей вязанкой.

– Ну ладно, пойду и я к себе. У меня еще изба не метена, ступа не чищена...

Я протаптываю свою тропинку. Я иду по своим следам – в одну сторону, потом в другую, и этому не видно конца.

Шаг. Остановка. Еще шаг. Остановка.

Жили-были три солдата. Вот и сказочка начата. Жили-были три павлина. Вот и сказки половина. Жили-были три гуся. Вот и сказочка вам... вся? Как бы не так: я поворачиваюсь и иду в обратную сторону.

Рассказать вам сказку про белого бычка?