Текст книги "Несерьезные Архимеды"
Автор книги: Феликс Кривин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
ВОЛКИ И ОВЦЫ
Когда волки были сыты и овцы целы, возникла проблема: как накормить овец?
ЛИСИЧКА ФЕНЕК
Лисичка Фенек живет посреди пустыни, куда вести доходят с большим опозданием, но она всегда бывает в курсе последних событий и обо всем узнает не позже, а раньше других. Потому что лисичка Фенек слышит не хуже, а лучше других, потому что уши у нее не меньше, а больше других, хотя сама она по сравнению с ними маленькая.
Очень большие уши, что тут и говорить, и выросли они оттого, что лисичка Фенек всегда прислушивалась к последним событиям. Да и как не прислушиваться, если с одной стороны волки, а с другой – тигры, а с третьей – кашалоты и крокодилы, и все друг друга едят – вот какие сейчас в мире события!
Где-то в тундре появился Кодьяк, такой громадный медведь, что неизвестно, как его земля держит. И он ходит по земле, и лисичка Фенек слышит его шаги, и ей кажется, что они приближаются. Хотя, конечно, от тундры до Африки шагать и шагать, но если так все время шагать, то можно в конце концов дойти и до Африки.
Лисичка Фенек прячется в свое огромное ухо, а другое оставляет для маскировки, чтобы сбить с толку врага. Это очень хитрый маневр, потому что у лисички Фенек два уха совсем одинаковые, и поди догадайся, в котором она сидит.
Но сидит она недолго: ведь когда одно ухо занято, слышишь только половину новостей. Вот, например, новость: на острове Комодо объявился дракон, о котором раньше слышали только в сказках. Хорошо, что у нас здесь не остров Комодо, если б у нас здесь был остров Комодо, даже страшно подумать, что б с нами было. Даже страшно подумать, думает лисичка Фенек и поскорее прячется в свое ухо.
Потом она сидит и дальше слушает новости. Одну страшнее другой.
Кит Полосатик разбойничает в океане, и если, например, нырнуть сейчас в океан, то непременно попадешь в пасть киту Полосатику. Лисичка Фенек не умеет нырять, и вообще она никогда не видела океана, но если б она увидела и нырнула, ей бы плохо пришлось.
Очень плохо, раздумывает она, отсиживаясь в своем ухе.
Хитрое ухо! На вид и не скажешь, что в нем что-то есть, кроме новостей, а на самом деле в нем лисичка Фенек. Маленькая лисичка, живущая посреди пустыни, далеко от всех рискованных мест. Умная лисичка, следящая за всеми событиями. Хитрая лисичка!..
СЛАВНЫЙ ТЫ ПАРЕНЬ, МИШКА!
Все началось с того, что Суслик сказал:
– Славный ты парень, Мишка!
Медведь смутился:
– Ну вот еще! Нашел о чем говорить!
За обедом Медведь сказал жене:
– Ох, этот Суслик! Такой чудак… Ты, говорит, Мишка, славный парень…
Вечером пришли гости. Посидели, поболтали.
– Ты про Суслика скажи, – подтолкнула мужа Медведица.
– Ох, этот Суслик! – застеснялся Медведь. – Придумает же такое… Ты, говорит, Мишка, славный парень.
– Так и сказал, – подтвердила Медведица.
Гости переглянулись.
– Я и рта не успел раскрыть, – разговорился Медведь, – а он уже: славный ты, дескать, парень…
Потом было утро, потом был день, а вечером гости Медведя сидели в гостях у Суслика.
– Медведь какой-то стал не такой, – жаловался Суслик. – Встречаю его сегодня, и что же? Вы бы видели, как он на меня посмотрел. Дескать, он выше, а я ниже…
Гости переглянулись.
– Я и рта не успел раскрыть, а он уже посмотрел, – жаловался Суслик. И подумать только: еще вчера был такой славный парень, а сегодня… С чего бы это?
И опять было утро, и опять был день, а вечером гости Суслика сидели в гостях у Суслика.
Медведь не принимал гостей.
ВОЛК НА ЕЛКЕ
В новогоднюю ночь старый Волк особенно остро почувствовал свое одиночество. Увязая в снегу, продираясь сквозь цепкие елки, он брел по лесу и размышлял о жизни.
Да, ему никогда не везло. Самые лучшие куски у него выхватывали из-под носа другие. Волчица – и та оставила его, потому что он мало приносил зайцев.
Эти зайцы, сколько из-за них неприятностей! У кого их много – перед теми все на задних лапах стоят, а у кого мало… Да, в волчьем мире зайцы решают все.
Елки, елки… «Елки-палки, – думал Волк, – когда же все это кончится? Никуда не денешься от этих елок, хоть из лесу беги!»
И вдруг… Волк присел на хвост, протер глаза: неужели правда? Под елкой сидит самый настоящий, самый живой заяц. Он сидит, задрав голову, и смотрит куда-то вверх, и глаза его горят так, словно ему там невесть что показывают.
«Интересно, что он там увидел? – подумал Волк. – Дай-ка и я погляжу». И он поднял глаза на елку.
Сколько елок видел он на своем веку, но такой ему видеть не приходилось. Она вся искрилась снежинками, переливалась лунным светом, и казалось, что ее специально убрали к празднику, хотя на най не было ни одной елочной игрушки.
– Елки-палки! – сказал Волк и замер с открытым ртом.
Бывает же на свете такое чудо! Посмотришь на него – и чувствуешь, как у тебя внутри что-то переворачивается – не в желудке, нет, а повыше. И уже ничего не хочется – только сидеть и смотреть.
Так и сидели они рядышком – Заяц и Волк – под новогодней елкой, и смотрели на нее, и внутри у них что-то переворачивалось.
И Заяц впервые подумал, что есть на свете кое-что посильнее волков, а Волк подумал, что, елки-палки, честно говоря, ведь не в зайцах счастье…
СЧАСТЬЕ
Случилось так, что в один день родились в лесу Мышонок и Медвежонок. Пока матери стирали пеленки, отцы выпили на радостях и пошли добывать для своих детей счастье.
А счастьем в ту пору в лесу маги ведали. Они получали его по накладной и отпускали в порядке очереди. Всем распоряжался главный маг, которого звали завмагом.
Увидел завмаг отца Мишку:
– А, Михаил Иванович, почетный гражданин леса! За чем пожаловали?
– За счастьем.
– Сию минутку! Нарезать или целым куском?
– Тут у меня еще приятель есть, – говорит отец Мишка. – Ему тоже надо бы счастья.
Стали искать приятеля, да как его найдешь? Затерялся отец Мышка где-то в хвосте очереди. Делать нечего – взвалил на плечи Мишка счастье и домой поспешил – как бы старуха плохого не подумала.
А отец Мышка отыскался, когда его очередь подошла.
– Тебе чего? – спрашивает завмаг.
– Мне бы счастья, для сына.
– Нету счастья, все вышло! – говорит завмаг, а сам прячет что-то под прилавок.
Так и вернулся отец Мышка домой ни с чем.
– Ох беда, – заплакала жена. – нет для нашего сына счастья!
– Ничего, мать, сказал отец Мышка. – Главное, что есть сын. Вырастет, сам добудет.
Когда счастья нет, долго тянется время. У отца Мишки – другое дело: не успел оглянуться – сын подрос. А отец Мышка маялся, маялся, и когда сынок на ноги стал, старого Мышки уже на и свете не было– Ну, мать, – говорит сын Мышка. – Собирай меня, пойду в свет добывать счастье!
– А чего тебя собирать? В доме пусто, как стоишь, так и иди. Не пропадешь, ты у меня не маленький!
Попрощался сын Мышка с домашними и пошел.
– Эй, Мышка, и я с тобой! – В берлоге переполох.
– Не пущу! – ревет Медведица. – Там сыро, холодно, ты простудишься…
Лег сын Мишка на спину, лапами сучит:
– А я хочу! Хочу!
Тут уж дело серьезное – как бы не заболел ребенок. Стали Мишку в дорогу снаряжать. Уложили счастье – и его, и мамино, и все, какое было в берлоге. Еле взвалил на себя сын Мишка.
– Ты уж, Мышка, присматривай за ним, – просит Медведица. – Видишь, какой он у нас…
Пошли.
Ковыляет Мишка со своим счастьем, а Мышка бежит налегке. Дорога трудная, неровная, того и гляди лапку подвернешь. И ночевать под открытым небом… Мышке-то не привыкать, а Мишке обидно: у него все-таки счастье!
– Хорошее у тебя счастье, – говорит Мышка. – Ты бы его подстелил, все же не на сырой земле ночевать!
– Ну вот еще! – буркнул Мишка. – Легко тебе чужим распоряжаться!
Долго шли. Мышка – на что молодец! – и тот притомился. А тут еще овраг на пути – длинный, глубокий.
Жмется Мишка, не решается, видно, боится счастье потерять. А Мышке терять нечего: раз, два – и перебежал на ту сторону.
– Ну чего ты там?
Стыдно Мишке признаться, что он за свое счастье держится, он и говорит:
– Ты, Мышка, дальше иди, а мне чего-то не хочется. Я, наверно, домой пойду.
Потащился Мишка домой. Долго тащился. Сколько дорог, не знаешь, по какой идти, в какой лес сворачивать. Пошел не по той дороге, свернул не в тот лес и заблудился.
Сидит он в чужом лесу, а время идет. Вот уже и зима наступила. Надо бы берлогу вырыть, да как ее выроешь? Даже не знаешь, откуда начинать – сверху или снизу?
Падает снег, трещит мороз, а Мишка сидит, трясется над своим счастьем.
Трясся, трясся, потом перестал. Лежит, не дышит.
Вот тут он лежит, а вот тут – его счастье. Со стороны можно подумать, что Мишка умер от счастья, но на самом деле это не так. Не от счастья он умер – от холода.
А Мышка долго еще по свету ходил. Правда, счастья так и не нашел, но зато нашел кое-что другое… И стал сам отцом Мышкой, потому что у него родился сын, вот ведь какая радость!
Ну понятно, как каждый отец, пошел отец Мышка к завмагу за счастьем. Для себя бы не стал, но для сына – сами понимаете. И в очереди постоял, и просил, и вымаливал. Но опять, как и Мышка-дедушка, вернулся домой с пустыми руками.
– Ох беда, – плачет жена. – Нет для нашего сына счастья!
– Ничего, мать. Главное, что есть сын. Я прожил без счастья, и он проживет!
«Я прожил без счастья…» – сказал отец Мышка и улыбнулся счастливо.
ВЫБОР ПРОФЕССИИ
Было тихо. Было темно. В темноте – сквозь окно – светились желтые зрачки звезд.
В тишине – за окном – притаились какие-то шорохи.
Мышка сказала:
– Когда я вырасту большая, я обязательно стану кошкой…
МУСТАНГИ
Слух о мустангах обошел весь мир и дошел до Шакала, который, помимо всего, питался также и слухами.
Мустанг… Красивое, стройное животное. Одна голова, одно туловище, четыре ноги…
Шакал посмотрелся в лужу. Ну конечно, не может быть никакого сомнения!
– Кого ты там увидел? – полюбопытствовала Гиена.
– Мустанга, кого ж еще!
Гиена посмотрела на свое отражение.
– Четыре ноги, одно туловище, одна голова, – объяснил Шакал. – Красивое, стройное животное.
– Все правильно, – сказала Гиена. – Но почему ты смотришь в лужу? Разве ты не можешь просто смотреть на меня?
Вот это да! Значит, и она тоже…
– И ты тоже? – спросил Шакал.
– Почему тоже? А кто еще?
Два мустанга стояли над лужей и выясняли свою принадлежность к этому благородному племени.
– Мы очень быстро бегаем, – сообщил Шакал. – Иногда обгоняем курьерский поезд.
– А чем мы питаемся? – коснулась Гиена главного вопроса.
– Мы питаемся травкой, – сказал Шакал. – Ну и вообще… растительностью.
– Ах, как хочется растительности! – вздохнула Гиена.
И они стали щипать траву.
Трава была как трава – совершенно невкусная. Шакал мусолил ее и смотрел на Гиену. У Гиены была голова, четыре ноги и большое мясистое туловище.
– Не понимаю, что со мной, – сказал Шакал. – Когда я смотрю на тебя, у меня появляется аппетит, а когда смотрю на траву, он сразу куда-то пропадает.
Гиена смотрела на Шакала. У Шакала была голова, туловище и целых четыре ноги.
– А скажи, пожалуйста, – сказала Гиена, – мустанги, они не питаются мустангами?
ЕСЛИ БЫ Я БЫЛ ГОРНОСТАЕМ
Если бы я был горностаем, я расхаживал бы, как король, и все удивлялись бы, откуда у меня моя шуба, и все спрашивали бы: «Скажите, где вы купили эту шубу, кто вам ее подарил, кто вам ее прислал, у вас, наверно, богатые родственники?» А я бы ходил в горностаевой шубе, в шубе из чистого горностая, потому что я был бы сам горностаем, и я отвечал бы: «Нет, я нигде не купил эту шубу, и никто мне ее не подарил, и никто не прислал, я хожу в горностаевой шубе, потому что, вы же видите, я сам горностай». Но они бы мне, конечно, не верили, ведь горностая встретишь на каждый день, и они бы просили: «Ах, пожалуйста, дайте нам поносить эту шубу!» А я бы отказывал, я бы всем категорически отказывал: и зайцу, и суслику, и волку… И волку? Нет, пожалуй, волку я бы не смог отказать, волку очень трудно отказать, он наверняка снял бы с меня мою шубу…
Если бы я был волком, я бы снимал шубу с каждого горностая, и с куницы, и даже с зайца, хотя у зайца шуба очень плохого качества, она все время линяет, и ее едва хватает на один сезон. Но я все равно снимал бы с него шубу, потому что ведь я был бы волк, а волк может себе это позволить, волк может себе позволить абсолютно все, кроме удовольствия залезть на дерево. Волки не лазят по деревьям, хотя, конечно, им очень хотелось бы, они бы не отказались но где им, куда! По деревьям лазят обезьяны, а волки бегают по земле, и им ни за что не залезть на дерево!
Если бы я был обезьяной, я бы никогда не спускался на землю, я бы прыгал по веткам и кричал, и визжал и швырял бы сверху бананы, стараясь попасть кому-нибудь в голову. И другие обезьяны тоже визжали бы и швырялись, и мы бы соревновались, кто громче завизжит и кто скорей попадет, и радовались бы что никто не может достать нас на дереве. Разве что жирафа, потому что она сама, как дерево, потому что у нее шея такая длинная, что по ней можно лезть и лезть и все равно до конца не долезешь.
Если бы я был жирафой, я бы ни перед кем не склонял голову, я смотрел бы на всех сверху вниз, такая б у меня была длинная шея. И мне ничего не стоило бы заглянуть через забор, и я видел бы, что там внутри, а там обязательно что-то должно быть внутри, потому что заборы существуют не зря – но, конечно, не для тех, у кого такая длинная шея. И никто до меня не мог бы дотянуться, потому что для этого нужно было бы прыгнуть очень высоко, а это не каждый сумеет.
Если бы я был леопардом, я бы, конечно, сумел. Я бы прыгнул этой жирафе на шею и в одну секунду откусил бы ей голову. А потом прыгнул бы на дерево и откусил бы головы всем обезьянам, а заодно и волку, чтоб не отнимал чужих шуб, а заодно и горностаю, чтоб не кичился своей шубой. Если б я был леопардом, мне не был бы страшен никто – разумеется, кроме льва, потому что лев каждому страшен. Когда встречаешь льва, хочется стать маленьким и незаметным, хочется зарыться в землю, как крот.
Если бы я был кротом, я бы каждый день зарывался в землю. Я бы рылся там, под землей, и меня бы совсем не интересовало, что происходит здесь, на белом свете. И кто у кого отнял шубу, и кто кому откусил голову, все это было бы мне ни к чему, я бы рылся в земле, рылся да рылся – и только иногда высовывал голову, чтоб посмотреть, как там растет трава и как ее щиплют бараны. Бараны ходят по полю и щиплют траву, и греют спину на солнышке, и они могут ни о чем не думать, хотя, конечно, и они думают, иногда они так задумаются!..
Если б я был бараном!.. Но я ведь и есть баран…
ДОРОГОЙ ЖЕЛТОПУЗИК
Дядя у Желтопузика – с одной стороны – работает крокодилом.
Племянник у Желтопузика – с другой стороны – работает головастиком. А Желтопузик как раз посредине, и он, естественно, нигде не работает.
Год не работает.
Два не работает.
Три не работает.
Пора уже справлять юбилей.
На юбилей, как обычно, сходятся гости. С одной стороны – естественно, дядя, и, естественно, племянник – с другой стороны.
– Дорогой наш! – говорят они толстым голосом и повторяют совсем уже тоненьким: – Наш дорогой!
Мы так спешили, – говорят они толстым голосом, – мы так торопились, – говорят они тонким голосом, – мы так рады, так рады, так рады, наш дорогой!
Желтопузик смущается. Он так смущается, что его можно назвать: сначала Розовопузиком, потом – Краснопузиком и наконец—Бордовопузиком. Он слушает эти разные голоса – и смущается, и снова слушает, постепенно превращаясь из Бордовопузика в Краснопузика, из Краснопузика в Розовопузика, а из Розовопузика… ну конечно, в кого же еще? В дорогого нашего Желтопузика!
Гости располагаются. С одной стороны – дядя, который работает крокодилом, с другой стороны – племянник, который работает головастиком, а посредине – он, Желтопузик, который нигде не работает.
Год не работает.
Два не работает.
Три не работает.
И теперь справляет свой юбилей.
Обычные разговоры. Что слышно? Что нового? Говорят, Бегемота перевели в зоопарк. А Леопард? У них, слышали, что-то там было с Верблюдом? Интересно, чем это все кончилось?
– У меня новость, – говорит племянник, который работает головастиком. – Кажется, меня скоро переведут в лягушки.
– В лягушки? Ха-ха-ха!
Это смеется дядя, который работает крокодилом.
– Не понимаю, что здесь смешного. Просто я хорошо работал головастиком, и теперь хотят отметить мой рост.
– Рост? И это вы называете – рост? Нет, дорогой, я предпочитаю плохо работать крокодилом, чем хорошо – головастиком.
– А я, дорогой, предпочитаю наоборот. Желтопузику не приходится занимать гостей. Ему приходится только слушать.
– Когда хорошо поработаешь, как-то на душе веселей. Да и вообще жить интересней.
– Интересней?
Дядя, который работает крокодилом, наклоняется к племяннику, который работает головастиком:
– Не обижайтесь, дорогой: у вас слишком мелкие интересы.
– И вовсе не мелкие. Вы думаете, головастиком – это просто, да?
– А что особенного?
– Прежде всего голову надо иметь! Битый час – и все о работе.
вшибаетесь, мой дорогой, – нет, дорогой, это вы ошибаетесь, – жаль, что вы никогда не были крокодилом, – а мне искренне жаль, что вы никогда не были головастиком.
Дядя – с одной стороны, племянник – с другой стороны, а там, совсем в стороне, главный родственник – Желтопузик. Он слушает эти разные голоса и превращается из Желтопузика в Розовопузика, из Розовопу-зика в Краснопузика, из Краснопузика в Бордовопузи-ка. Потому что – ну сами скажите! – кто же здесь в конце концов дорогой? Дядя, который работает крокодилом, племянник, который работает головастиком, или он, Желтопузик, который нигде не работает?
Год не работает.
Два не работает.
Три не работает.
Кто же здесь справляет свой юбилей?
ГЛАЗА ХАМЕЛЕОНА
Поэты любят воспевать глаза, но ни один из них не воспел глаза хамелеона…
Огромные и выпуклые, как две луны, которые светят одновременно в двух полушариях, глаза хамелеона не повторяют друг друга, как прочие луны и глаза, а каждый имеет свое, самостоятельное значение.
Один глаз как бы говорит (грубо так, по всей вероятности, басом):
– Ну, попадись ты мне! Только попадись! Ты у меня своих не узнаешь!
А другой глаз (по всей вероятности, шепотом):
– Не узнавайте меня, пожалуйста! Я всего лишь хамелеон, ваш хамелеон! Искренне ваш хамелеон! Слава богу, кажется, не узнаете…
Один глаз – властный и даже нахальный, а другой – робкий, застенчивый. Один на рожон лезет, другой старается держаться в тени…
Потому что один смотрит на тех, в ком видит добычу хамелеон, а другой – на тех, кто видит в хамелеоне добычу.
ОХ УЖ ЭТИ ЛИЧИНКИ!
Муравьиный Лев ничего общего не имеет с муравьем, а уж со львом он и подавно не имеет ничего общего. И разве он виноват, что его личинка набрасывается на муравьев, словно лев?
Ох уж эти личинки! И с ними плохо, и без них тоже нельзя. Но пока они разовьются, пока вырастут – прямо беда. Потом иди доказывай, что ты ничего общего не имеешь со львом, и ничего общего не имеешь с муравьем, и даже со своей личинкой не имеешь ничего общего.
ВЕСЕЛЫЙ ДЕНЬ СТАРИКА ДИКОБРАЗА
В этот день старик Дикобраз проснулся раньше обычного и, протерев глаза, обнаружил, что ночевал с открытой клеткой.
– Ох ты, боже ты мой! – всполошился старик Дикобраз. – Эдак чего доброго украдут…
Говоря так, старик Дикобраз имел в виду, конечно, себя, потому что, кроме него, ничего доброго в клетке не было.
– Какая неосмотрительность! – сказал старик Дикобраз и подошел, чтобы закрыть клетку, но в это время его осенила мысль, одна из тех, которые в последнее время все чаще приходили ему в голову.
«А что если пойти погулять? – подумал старик Дикобраз. – Прогуляться туда-сюда, так сказать, отдохнуть диким образом?»
И, вместо того, чтобы закрыть дверь клетки, он распахнул ее еще шире.
Там, снаружи, была свобода, о которой так приятно думать, когда сидишь здесь, внутри. Дикобраз пригладил щетину, имевшую у него привычку торчать, и с удовольствием шагнул изнутри наружу.
В зоопарке сегодня был день отдыха, но звери все равно показывали себя, словно и не замечали отсутствия публики. Одни делали это небрежно, с достоинством, другие, напротив, бегали, суетились, чтобы успеть каждому попасть на глаза.
У клетки африканского Слона Дикобраз на минуту задержался. Дело в том, что Слон как раз выставил наружу свой хобот, и Дикобраз не мог его не пожать, поскольку питал давнюю симпатию к Африке. В этом не было ничего фамильярного: он просто пожал протянутый хобот, сказав при этом несколько слов, приличествующих моменту. Но Слон почему-то обиделся, спрятал свой хобот и выставил вместо него хвост. Тут уж старик Дикобраз не мог удержаться от смеха, потому что хвост африканского Слона оказался намного короче хобота. И старик Дикобраз смеялся долго, до неприличия, – и, уж конечно, не стал пожимать Слону хвост, несмотря на свои давние симпатии к Африке.
Потом он стоял перед клеткой Белого Медведя. Медведь был до того белый, что отсюда, со стороны, походил на большую тетрадь в клетку, так что на нем даже можно было решить какую-нибудь задачу, но старик Дикобраз был в задачах не силен, да и вообще был не настолько силен, чтобы связываться с Белым Медведем. Но он все же от души посмеялся, представив себе, как на этом Медведе пишут задачу или какую-нибудь резолюцию. Резолюцию нужно писать в углу, а где у Медведя угол? И опять старик Дикобраз смеялся долго и от души.
Все-таки веселое это дело – отдыхать вот так, диким образом!
Старый друг Водосвинка, с которым они прежде были соседями, обрадовался гостю и попытался распахнуть дверь, но она была заперта с другой стороны.
– Извини, – сказал старый друг Водосвинка. – Сторож унес ключи… А ты здесь какими судьбами?
– Да вот, решил побродить. Когда все время сидишь, это, говорят, вредно для здоровья.
– Вредно, – вздохнул толстый Водосвинка.
– Может, вместе пойдем? – предложил старик Дикобраз, предвкушая ответ старого друга Водосвинки.
– Я бы с удовольствием, – простодушно откликнулся тот. – Да сторож ключи унес… Такое безвыходное положение…
Водосвинка растерянно почесал за ухом, словно надеясь там отыскать ключи, но, так ничего и не найдя, вздохнул и просунул голову сквозь решетку.
– Жаль, что мне нельзя выйти, – сказала эта голова, хотя в сложившейся ситуации только она и имела такую возможность.
– Жаль, – сказал старик Дикобраз и засмеялся, потому что ему совсем не было жаль, ему было даже немножко приятно, что у Водосвинки, по сравнению с ним, все складывается не лучшим, а худшим образом.
– Почему ты смеешься? – подозрительно спросил Водосвинка.
– Да так… Вспомнил этот анекдот про Моржа. Ты знаешь анекдот про Моржа?
Водосвинка знал анекдот про Моржа, и поэтому он тоже начал смеяться. Так стояли они, подталкивая друг друга сквозь прутья клетки, и смеялись Водосвинка над глупым Моржом, а Дикобраз – над глупым Водосвинкой.
– Ну, я пошел, – сказал старик Дикобраз. И не удержался, чтобы не спросить: – Значит, ты остаешься?
– Остаюсь, – вздохнул Водосвинка. – Сторож ключи унес.
Тапир, странное животное, нечто среднее между лошадью и свиньей, спросил у Дикобраза что-то по поводу ипподрома.
– Интересно, кто сегодня первый пришел, – сказал он, укладывая поудобнее свое грузное тело. – Я всегда слежу за тем, кто пришел первым.
– И вы тоже бегаете? – в свою очередь поинтересовался старик Дикобраз.
– Бегаю ли я! – воскликнул Тапир и посмотрел на Дикобраза так, как смотрит профессор на студента-двоечника. – Бегаю ли я! Нет, мой дорогой, я отнюдь не бегаю, отнюдь! Но это нисколько не мешает мне быть в курсе того, как бегают другие. Вы поняли мою мысль?
– Нет, – сказал старик Дикобраз. – Ничего я не понял.
– Ну как же! – досадливо поморщился Тапир. – Для того, чтобы узнать вкус борща, не обязательно в нем вариться. Для того, чтоб понимать скачки, не обязательно самому скакать очертя голову. Улавливаете?
– Нет, не улавливаю, – сказал старик Дикобраз и засмеялся.
– Ну как бы вам популярнее объяснить? – волновался Тапир. – Как бы вам изложить подоходчивей?
Он задумался, склонив голову, которая, пока он думал, опускалась у него все ниже и ниже, затем коснулась пола и замерла. Глубокая задумчивость обычно переходила у Тапира в глубокий сон.
Потом был Носорог, страшный зверь, с которым даже жутко болтать, разве что через решетку. Пользуясь этой решеткой, Дикобраз все же с ним поболтал, но не извлек из этого удовольствия, потому что страшный зверь Носорог был начисто лишен чувства юмора.
– Послушайте, что это у вас на носу? – спросил его старик Дикобраз.
– Рог, – сказал Носорог.
– А я думал, что это тросточка.
– Нет, это рог, – сказал Носорог.
– А может быть, это хвост? – спросил Дикобраз, вспомнив историю со Слоном. – Может, вы стоите наоборот и с вами нужно с другой стороны разговаривать?
– Нет, это рог, – сказал Носорог.
Ничего интересного. Правда, Дикобраз посмеялся, но не от души, а только так, в порядке разъяснения.
– Смеетесь? – спросил Носорог. – Тут у нас Леопард растерзал Быка. Я тоже очень смеялся.
Клетка клеткой, но мало ли что…
– Нет, я не смеюсь, – сказал Дикобраз и попрощался с Носорогом.
День кончился, пора было возвращаться домой. Старик Дикобраз шел по аллее, в темноте натыкаясь на клетки лисиц и пантер, которые ворчали, выражая свое недовольство. По ошибке он чуть было не попал в клетку Льва, но она, к счастью, оказалась запертой.
«Хорошо, что они сидят в клетках, – подумал старик Дикобраз. – Иначе хоть не выходи из дому!»
Дома, уже засыпая, он вдруг вспомнил этот дурацкий анекдот про Моржа и опять посмеялся над простаком Водосвинкой. Потом вспомнил, что Леопард растерзал Быка, встал и поплотнее закрыл дверь своей клетки.
И снова долго смеялся.
