Текст книги "Затеи олигарха (СИ)"

Автор книги: Федорович Максим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Джун. – В том смысле, что вторая половина млеет при виде Жюли? Дурачок, плохо ты знаешь своих собратьев. Все заглядываются на меня! И все – на Жюли. Но эта реплика в скобках и для нашего триумвирата значения иметь не будет.

Николас (решительно). – Я так понимаю, Жюли сюда сегодня не вернется?

Джун. – Верно понимаешь, малыш. Более того, задержавшись, я услышала, что босс затребовал к себе в Афины всю команду – уж не знаю зачем.

Николас. – Надолго?

Джун. – На декаду, вроде бы. Да не переживай ты так: разлука тушит слабый костер чувств, а сильный – раздувает.

Царственно кивает и уходит, покачивая бедрами. Николас смотрит вслед.

Конец первого акта

Акт второй

Интермедия первая

На авансцену выходит Николас, одетый в джинсы и приличную рубашку. Достает мобильник, набирает номер.

Николас. – Элли? Я здесь, у служебного входа. Хорошо. (Прячет телефон). Уф, черт, как волнуюсь...

Входит Элисон: в синей щеголеватой форме стюардессы, с сумкой "Бритиш эрлайнз" на плече; эффектна, но вид у нее все же усталый.

Элисон. – Привет, Нико.

Николас. – Здравствуй, Элли.

Забирает у нее сумку.

Элисон (смотрит ему в глаза). – Боялась, что ты увильнешь.

Николас (отводя взгляд). – Я снял в гостинице два номера. В Греции вдруг стали очень блюсти нравственность.

Элисон. – Я прокрадусь к тебе по балкону. Ты чертовски похорошел: такой загорелый, подтянутый...

Николас (потупившись). – Элисон... Не знаю как тебе рассказать...

Элисон (сверкнув глазами и потускнев) – Встретил другую?

Николас. – Нет, что ты... Просто был у шлюх и подцепил... сифилис. (Она смотрит, вытаращив глаза. Он поспешно:) – Я все залечил, но врач рекомендовал пока воздерживаться...

Элисон (после паузы, с пониманием). – Ох, Нико, Нико... Вот горе-то для тебя, привыкшего всю любовь сводить к постели. Может, хоть теперь поверишь мне, что главное в любви – просто быть вместе, видеть, слышать друг друга, сопереживать впечатления по ходу жизни...

Николас. – Быть вместе – и не иметь возможности обнять, соединиться с тобой?

Элисон. – Твой карантин, правда, на время? Значит, все наверстаем в следующее свидание – меня обещали чаще ставить на афинский рейс. Так как же ты придумал меня развлекать? Только прошу что-нибудь подальше от чавкающих, глазеющих и приставучих людей...

Николас. – Тогда взберемся на Парнас?

Элисон. – Парнас?

Николас. – Это гора в центре Греции – обиталище Аполлона и муз, поэтический рай.

Элисон. – Ой, Нико! И мы их увидим?

Николас. – Если повезет. Но Грецию увидим почти всю.

Элисон. – Тогда вперед! Я трепещу заранее... (Уходят).

Сцена первая

Номер в афинской гостинице: широкая кровать, на которой под одеялом лежат, обнявшись, Николас и Элисон. На столе – огромный букет горных цветов.

Элисон (разомлевшим голосом). – Лжец паршивый... Так меня заморочить. Признавайся, зачем ты выдумал этот сифилис?

Николас. – Я хотел оградить тебя, Элли – от себя. Но там, на Парнасе, ощутил такой восторг и такое родство именно с тобой...

Элисон. – Да, Нико, да...

Николас. – И еще я понял, что не могу тебе врать. Совершенно.

Элисон. – Тогда признавайся, что там творится, на этом острове? Только не заливай мне опять про школу и дебильных учеников.

Николас. – Да, Элли, ты нашла правильное слово: творится. Но вот что – я и сам не понимаю. Творец же всего – миллионер Кончис. Недавно я гостил у него на вилле, всего два дня, а впечатлений набрался – не осмыслишь за два года.

Элисон. – Например?

Николас. – Да вот сидим мы с ним вечером на террасе, пьем чай: вдруг в лесу звуки рога, кто-то ломится через кусты, смотрим – голая бабенка, за ней козлоподобный мужик с готовым членом... Вот-вот завалит ее, но им навстречу богиня охоты в полном вооружении: р-раз – сатир падает со стрелой в груди, целомудрие девы спасено. И все исчезают. Прямо Версаль времен Людовика 14-го.

Элисон (ошарашено). – Ни фига себе! А что дальше?

Николас. – Ничего. Продолжаем пить чай и говорить об искусстве.

Элисон (с жарким интересом). – А еще?

Николас. – Или вот. Стал уверять меня, что души умерших живы и могут во плоти являться к своим близким – если те их все еще любят. Я вежливо сомневаюсь, вдруг на тебе: от моря к нам заходит девушка, одетая по моде 50-х годов (этакая Марлен Дитрих), а он мне говорит: познакомьтесь, это моя невеста... Притом, что его невеста умерла как раз в 50-х. Каково?

Элисон. – Но все это было подстроено?

Николас. – Конечно. Только с какой целью? Ведь кроме меня там никого не было. Понимаешь: ни-ко-го!

Элисон. – Может, все это снималось скрытой камерой? А потом тебя будут показывать миру в роли недоумевающего идиота?

Николас. – Слишком мелко для Кончиса. Тут что-то другое и мне очень хочется понять: что?

Элисон. – Да-а. Вот морочит так морочит. Но мне все же непонятно: для чего дурил меня ты, с сифилисом? От Кончиса своего манеру перенял?

Николас. – Похоже что так, Элисон.

Элисон (вдруг прозревая) – Эта девушка красивая? Ты был с ней наедине?

Николас. – Не бери в голову, Элли. Она – малая часть этого спектакля.

Элисон. – А то я тебя не знаю. Для тебя – большая.

Николас. – Она совсем не похожа на современных девушек. В ней мало плотского.

Элисон. – Уж ты постараешься отыскать. Оживить эту мумию...

Николас. – Элисон! Не смеши меня.

Элисон. – Что-что?!

Тяжелая пауза.

Николас. – Ты права, Элисон. Надо быть честным. Она мне очень нравится. Познакомься я с ней завтра, сказал бы: гуляй, я люблю Элисон. Но это случилось неделю назад, до твоего звонка. И по возвращении на остров мы неизбежно встретимся...

Элисон (очень горько). – Люблю Элисон... Ты меня любишь, пока не подвернется кто посимпатичней. Вот и подвернулась...

Николас. – Я понимаю, что запутался.

Элисон (резко вставая с постели и надевая пеньюар). – Ни слова больше. Это невыносимо.

Идет к лоджии. Николас тоже встает и одевается. Потом все же подходит к Элисон и приобнимает за плечи.

Элисон (гневно высвобождаясь). – На хер иди. На хер.

Николас (отойдя, говорит медленно, веско). – Когда я ехал на встречу с тобой, думал, буду сдержан и плавно завершу наш роман. Не получилось. И не могло получиться, потому что чувствую – союз наш неискореним. Никакие прочие мои или твои увлечения поколебать его не смогут.

Элисон (после паузы, резко повернувшись). – Хорошо. Если так – завтра я уволюсь. У меня кое-что отложено, да и ты теперь не нищий. Поеду на твой остров и куплю домик. Выдержишь эту тяжкую ношу – жить с той, которая тебя любит?

Николас (вяло). – Вот опять, Элисон, ты с наскока...

Элисон (жестко). – Да или нет? (Пауза). Вижу, что нет.

Николас. – Просто потому, что...

Элисон резко бежит к двери из номера. Николас перехватывает ее, валит на постель, пытается зацеловать.

Элисон (во весь голос). – ПУСТИ!

Николас (ослабив хватку). – Элли, ради бога...

Элисон. – НЕНАВИЖУ! ПРОЧЬ!

Бурно рыдает. Из соседнего номера стучат в стенку. Голос: "Вы что, взбесились?".

Уйди... Прошу, уйди...

Николас, постояв немного, выходит из номера. Элисон горько плачет, но все тише. Звонит ее мобильник. Она видит незнакомый номер и включает его. Отвечает слабым голосом.

Да? Морис Кончис? Со мной поговорить? О чем? Хорошо, я выйду из отеля через полчаса. Хорошо.

Кладет мобильник, недоуменно улыбаясь.

Сцена вторая

Утро субботнего дня на вилле Бурани. Те же декорации, что в сцене третьей первого акта. Николас, одетый цивильно, с элементами щегольства, походит к террасе. Кончис выходит ему навстречу.

Кончис. – Привет, Николас. Как съездили в Афины? Виделись с подружкой?

Николас. – Нет. Ее в последний момент перевели на другой рейс.

Кончис. – Какая жалость. Ну, давайте пить чай. Мария!

Выходит Мария, расставляет чайники, печенье. Уходит.

Николас. – А как поживают сестры? Где они все-таки живут?

Кончис (улыбаясь). – Сейчас на яхте. Она неподалеку. Лили скоро появится здесь.

Николас. – Лили? Мне она призналась, что ее зовут Жюли.

Кончис (усмехнувшись). – Это входит в ее игру. И в диагноз заболевания: раздвоение личности.

Николас (усмехаясь в свою очередь) – Жюли – шизофреник? Вот уж непохоже: естественна, умна, прекрасно образованна.

Кончис. – Связь между развитым интеллектом и шизофренией общеизвестна.

Николас. – С каждым днем, проведенным здесь, мой нос все вытягивается.

Кончис. – Вас водят за нос? Только не я.

Вытаскивает откуда-то книгу, подает собеседнику.

Николас (с недоумением читает). – "Введение в психиатрию"?

Кончис. – Прочтите заложенную страницу.

Николас (читает). – "Характерным признаком шизофрении является образование маний: правдоподобных или же нелепых. Мании сопровождаются повышенной самооценкой или самоуничижением. Зачастую мания не затрагивает обширные сферы сознания и потому пациент представляется совершенно здравомыслящим". (Вскидывает голову). И какова же ее мания?

Кончис. – Я думал, Вы поняли. Она живет в 50-х годах 20 века.

Николас (саркастически). – И воображает себя Вашей умершей невестой?

Кончис. – Эту роль осторожно внушил ей я. Другие ее личины менее симпатичны.

Николас. – А причем здесь Вы, преуспевающий делец?

Кончис (снисходительно). – Одно из самых успешных моих предприятий – частная психиатрическая клиника в Женеве. Которую я же и основал, будучи в 60-х годах психиатром. Вижу, Вы сомневаетесь. Показать мой диплом?

Николас (машет рукой). – Но тогда почему Жюли не в клинике, а здесь?

Кончис. – Я теперь редко бываю в клинике. Но ее родители – мои друзья и полностью мне доверяют. Поэтому Жюли повсюду меня сопровождает и я всегда при ней – как психиатр.

Николас (мрачнея). – И Джун тоже?

Кончис. – Нет, она работает в институте социологических исследований и бывает у нас по отпускам и наездами.

Николас. – Наконец, моя роль?

Кончис. – Вы просто не хотите быть догадливым. Жюли как любой девушке необходимо хотя бы кратковременное общение с молодыми людьми – конечно, ее круга. Она просто расцветает тогда – Вы не заметили? Но это общение не должно переходить известных этических границ. Прошлый раз вы оказались на этой границе, и тогда пришлось вмешаться моему санитару.

Николас (краснея). – Что б Вам раньше меня предостеречь?

Кончис. – Но разве тогда Вы были б естественны? У Лили обостренная интуиция, она тотчас раскусила бы Вашу фальшь и замкнулась.

Николас. – Вот я попал... (Вдруг спохватившись). Вы привозите ее сюда каждое лето?

Кончис. – Да.

Николас. – Так вот чем занимались здесь мои предшественники...

Кончис. – Джон "водил" превосходно. А Митфорд – из рук вон. К тому же у Лили обострилась тогда мания преследования, она стала приписывать мне, няньке, враждебные намерения и пожаловалась ставшему для нее своим Мичу. Этот молодец тотчас предпринял попытку вызволения страдалицы из "плена", случилась драка с санитаром, затем грязные упреки в адрес всех, в том числе и Лили. Она была потрясена, впала в депрессию... Впрочем, за Вас я не волнуюсь: Вы юноша умный и порядочный, чего Митфорду как раз недоставало. (Николас морщится, Кончис поднимает в знак извинения руку). Простите, улестил Вас, но искренне. И еще простите, что втянул в свою психотерапию. Остается повторить, что Вы вольны тотчас уйти – или все-таки продолжить сотрудничество со мной, для блага Лили.

Из двери виллы выходит Лили: в блузке и полотняных брюках, но все же старомодного покроя.

Лили (смущаясь). – Здравствуйте, Николас. Можно и мне попить с вами чаю?

Николас. – Привет, Лили. Мы будем рады.

Кончис. – Радуйтесь вдвоем. Мне пора изучать биржевые ведомости.

Уходит в дом.

Лили (после паузы). – Виделись со своей приятельницей?

Николас (с холодком). – Нет.

Лили. – А Морис сказал нам, что вы встречались.

Николас (с удивлением). – Ему-то откуда знать? Опять что-то комбинирует?

Лили. – Так нет?

Николас. – Я ведь Вам объяснял: между нами все кончено. Вот сюда я летел стремглав -на встречу с Вами, Лили.

Лили (удивленно). – С чего это Вы вновь меня так называете? Я – Жюли.

Николас (улыбаясь). – Да без разницы. Мне нравится любая Ваша ипостась.

Жюли. – Вы тоже считаете, что у меня раздвоение личности? Это Вам Кончис внушил? Вот мерзкий старик!

Николас. – Но Вы, оказывается, давно его знаете. И приезжаете сюда не первое лето.

Жюли. – О чем Вы, Николас? Уж не Вы ли сумасшедший? Впрочем, от Кончиса можно ожидать любых баек. О Вас нередко говорит гадости: например, что недавно лечились от сифилиса.

Николас. – Что?!

Жюли. – Значит, нет? От сердца отлегло. Думала, больше с тобой не поцелуюсь...

Николас (трепетно). – Жюли! Я извелся без тебя. Так долго не видеть твоих строгих глаз, не слышать дивного голоса настоящей леди, не вдыхать присущего лишь тебе аромата...

Встает, резво подходит к Жюли и нежно, долго целует в губы. Тем временем сзади подкрадывается Кончис с топором в руке.

Жюли (резко отталкивая Николаса). – Не остроумно, Морис!

Николас оборачивается и застывает в ужасе.

Кончис (в упор глядя на Николаса). – Чаю попили? Надо дров наколоть – Марии нечем растопить печь!

Жюли (вскочив на ноги, визгливо). – Ты напугал меня! Ненавижу!

Кончис (переводит взгляд на нее). – Поди остынь, милая!

Жюли (по-прежнему). – Ненавижу!

Кончис. – Лили, я настаиваю.

Она круто поворачивается, хватает со стола чашку с остатками чая и, походя, выплескивает их в лицо Николасу. Скрывается в доме. Николас, дрожа, достает платок и утирает лицо.

Кончис. – Вы вновь увлеклись, Николас, вот мне и пришлось прийти к Вам на помощь.

Николас (со злой иронией). – С топором? Я-то ладно, а каково пришлось Жюли? И что за россказни о моем сифилисе, о встрече с подружкой?

Кончис. – Во всяком деле важен результат. Я намеренно спровоцировал Лили, и Вы увидели, наконец, ее шизоидальность. И россказни мои целенаправленны: тем самым я создаю сдерживающие факторы для Лили. Ей трудней будет в Вас влюбиться. Впрочем, я по-прежнему верю, что Вы не способны воспользоваться ее нездоровьем для плотской потехи. Ну, пойдемте колоть дрова. (Николас недоумевает). Соорудим барбекю, а для этого ведь нужны натуральные угли? (Уходят).

Интермедия вторая

На авансцену стремительно выходит Николас. В одной руке – телеграмма, в другой – мобильник. Он пытается набрать номер: раз за разом. Безуспешно.

Николас (перечитывает телеграмму). – «Элисон покончила с собой в субботу. Энн». Что за бред? Что за бред! А сотовый ее не отвечает... Да что ж это такое? Долбаная Энн – не сообщила номер своего телефона. Неужели, правда? (Вдруг медленно выпрямляется). Конечно, правда. И убил ее я... Такая доверчивая, светлая, родная...

Содрогается от рыданий и плетется прочь.

Сцена третья

Ночь. Дом в поселке на острове. Его комнаты открыты зрителю, но пока затемнены. К дому подходят Джун и Николас. Останавливаются перед входом.

Джун. – Говорю тебе, мы сбежали от Кончиса. Он всех достал: и Жюли, и меня, да и тебя тоже.

Николас. – Жюли меня ждет? Зачем?

Джун. – Пойми, нам некому довериться, кроме тебя. И потом, она мне твердит: приведи Николаса.

Николас (горько). – И я иду – как бычок на веревочке. А знаете ли вы, милые сестрицы, наемницы Кончисовы, что в результате ваших мистификаций погиб хороший человек? Верившая мне девушка?

Джун (потупив взор). – Да. Кончис откуда-то узнал. Это особенно нас напугало. И вот мы здесь...

Николас. – Вы – здесь. И я – здесь. А ее нет уже нигде. Как тяжело... (Джун молчит). Так Жюли меня ждет... Хорошо, пойдем.

Открывают дверь. Одна комната освещается. В ней у входа в другую комнату стоит Жюли: босая, в черном кимоно поверх ночной рубашки. Джун куда-то выходит.

Жюли (бежит к Николасу и падает ему на грудь). – Ах, Николас! (Он молчит). Почему ты умолчал о любви к Элисон?

Николас. – Не знаю.

Жюли (тихо). – Может потому, что успел влюбиться в меня?

Николас (смягчаясь). – Да. И язык мой онемел.

Жюли. – А тогда, в Афинах, ты ей обо мне рассказал?

Николас. – Да. И зря – сейчас жила бы.

Жюли. – Вы с ней тогда переспали?

Николас (краснея). – Какая разница, Жюли? Я столько раз спал с ней до того...

Жюли. – По-твоему, никакой? (Отворачивается от него, отходит). Просто я хотела выяснить, с кем собираюсь провести ночь: с толстокожим носорогом или с падшим ангелом...

Николас. – Это ей я рассказал байку про сифилис.

Жюли. – То есть у вас ничего не было?

Николас (с досадой). – Да нет же!

Жюли (вновь походя к нему и нежно улыбаясь). – Прости, что в тебе усомнилась...

Легко его целует и ведет за собой в другую комнату. Она слабо освещается и становится видно, что это спальня. Свет в первой комнате тухнет.

– Дай я тебя раздену...

Расстегивает ему рубашку, вытаскивает из брюк и снимает. Берет за молнию и, медленно, глядя в глаза Николасу, тянет вниз. Он подхватывает ее на руки, несет на кровать, но она спрыгивает на пол.

– Подожди, я открою окно. Люблю ночную свежесть...

Николас идет за ней к окну, прижимается со спины и, улучив момент, берет за грудь. Она выгибается и , повернув голову, подставляет губы под поцелуй. Он длится, длится... Вдруг она резко высвобождается из объятий.

– Надеюсь, ты запомнишь этот урок навсегда.

Николас (глупо улыбаясь). – Какой урок?

Жюли. – Такой: главное – это "как", а не "зачем".

Стремительно идет к выходу.

Николас. – Да куда ты?

Жюли (обернувшись, коротко). – На суд, Николас.

Выходит. В комнату врываются три молодца в черной униформе, валят Николаса на кровать и вкалывают шприц под лопатку. Он обмякает. Его уносят прочь.

Сцена четвертая

Большой высокий подвальный зал с кирпичными стенами. В одном его конце, на помосте установлен трон, напротив – входная дверь. Вдоль длинной стены лицом к зрителям тянется стол, покрытый черной скатертью, за столом – двенадцать черных кресел. Зал освещен электрическими светильниками, стилизованными под факелы.

Дверь открывается, и два служителя вводят Николаса: в своей одежде, но в наручниках, а также с черной повязкой на глазах и пластырем поперек рта. Его усаживают на трон и пристегивают к подлокотникам наручники. Снимают повязку с глаз, становятся по бокам и чуть сзади трона. Николас хлопает и вращает глазами, разминая их.

Дверь снова открывается, и в зал медленно входит ряженый: в черной мантии, с головой оленя. Прошел важно к столу и сел в первое кресло, ближе к трону. А вот и второй: с головой быка, сел во второе кресло. Затем появилась, видимо, ведьма: в широкополой шляпе с остроконечной тульей, черном плаще, красном фартуке, с седыми лохмами и накладным крючковатым носом. Согнувшись в три погибели, доковыляла до третьего кресла. И пошли: ацтек в пончо и маске покойника, вампирша с белыми клыками, традиционный скелет, колдун-вуду, низенький суккуб с босховской харей, песьеголовый Анубис, астролог-алхимик, козлоногий сатир и беременная русалка.

Тишина. Все сидят чинно. Николас спонтанно поднимает колени и громко бьет ступнями о помост. Сработало! Ряженые дружно снимают маски, хламиды и мантии и оказываются в деловых современных костюмах. Появился ряд знакомых лиц: Кончис, Мария, Джо, Джун и в последнем кресле Жюли. Прочие незнакомы, почтенны и это пугает.

В центре стола поднимается седобородый старичок, глядя на Николаса с легкой улыбкой.

Старичок. – Мистер Эрфе, Вы, верно, полагаете, что угодили в лапы клинических безумцев и садистов? Позвольте Вам их представить. Начну с себя: доктор Фридрих Кречмер, директор Института экспериментальной психологии университета Айдахо.

Справа от меня – хорошо Вам знакомый доктор Кончис из Сорбонны и его жена, доктор Аннета Казарян, блестящий специалист по психическим травмам детей (Мария и ухом не ведет). Далее – профессор Марио Чиарди, социолог из Миланского университета. Потом – мисс Маргарет Максвелл, наш художник по костюмам (Джун кисло улыбнулась), доктор психологии Хайнрих Майер из Вены и ближний к Вам – Арне Холмквист, режиссер Сокгольмского королевского театра, которому мы обязаны художественными достоинствами настоящей ... постановки

Кончис и другие за ним хлопают в ладоши.

Слева от меня: доктор Мэри Маркус, профессор Эдинбургского университета, приват-доцент Ольборгского университета Торвалд Йоргенсен, профессор астрологии из Праги Иржи Хавел, сотрудник моей кафедры магистр Джозеф Харрисон (Джо лениво машет рукой) и, наконец, магистр Ванесса Максвелл из Эдинбурга – наиболее одаренная ученица доктора Маркус. Думаю, коллеги, что научная эффективность нынешней постановки во многом обязана именно участием магистра Максвелл (Аплодисменты).

Итак, мистер Эрфе, перед Вами интернациональный коллектив психологов, который я имею честь возглавлять исключительно по причине преклонного возраста. (Протестующие возгласы). Область наших исследований такова, что использование добровольцев исключено: испытуемый не должен догадываться, что на нем проводят эксперимент. Должен Вас поздравить: Ваше несанкционированное участие в эксперименте принесло обильные научные плоды.

Все встают и аплодируют Николасу. Он же выворачивает обе прикованные ладони к себе и растопыривает указательные и средние пальцы буквой V. Аплодисменты стихают, а Кречмер, видимо, спрашивает у Кончиса, что это означает.

Кончис. – Этот жест эквивалентен выражениям типа "Пидорас" или "Очко порву".

Кречмер. – Ах, вот что... Мистер Эрфе, Ваш жест возвращает меня к тому, ради чего мы здесь собрались. Ваше чувство искреннего гнева нам понятно. Впрочем, пока Вы были в трансе, мы исследовали Ваше подсознание и заверяем, что в его сфере Вы не столь однозначно расцениваете произошедшее. В связи с этим мы хотим дать Вам возможность рассудить нас по совести. Вот почему Вы сидите на судейском месте. Рот же Вам заклеили потому, что правосудию полагается молчать до момента оглашения приговора. А он еще не наступил, так как мы хотим дать дополнительные показания против себя. Пожалуйста, доктор Маркус.

Мэри Маркус (встает и читает какое-то заключение) – Объект эксперимента-2005 относится к хорошо изученной категории интровертов-недоинтеллектуалов. Определяющий принцип социального поведения негативный; навыки общежития практически не выражены. В этом повинны эдипов комплекс и, вероятно, травма отнятия от материнской груди, осложненные синдромом единственного отпрыска. Это предопределило эмоциональную и социальную агрессивность объекта и его паразитирование на материнских инстинктах девушек, не раз становившихся его жертвами.

Доминантную травму отлучения от груди он сублимирует, притворяясь бунтарем и аутсайдером, инспирирует одиночество, не вписываясь в итоге ни в рамки семьи, ни в рамки сословия, ни в рамки нации. Подобная личность обречена на участь пассивного потребителя впечатлений, а в зрелом возрасте – одинокого циника. У меня все, но, как я знаю, магистр Максвелл хочет что-то добавить (Садится).

Жюли-Лили-Ванесса (встает) – Общаясь с объектом, я до некоторой степени попала под его эмоциональное влияние. Во-первых, в связи с физическим влечением, которое я по взятой роли форсировала, а во-вторых, объект вызвал во мне сострадание – так старательно он маскировал свои психические недостатки множеством обманов: сознательных и бессознательных.

Кречмер. – Как Вы полагаете, в структуру его личности заложены антиматримониальные моменты?

Жюли. – Да: неверность, себялюбие, быстрая пресыщаемость. Не исключаю гомосексуальные наклонности.

Кречмер. – Поддается ли объект психотерапии?

Жюли. – На мой взгляд, не поддается.

Кречмер. – А как Вы думаете, Морис?

Кончис (не поднимаясь с места) – Кажется, все мы согласны в том, что для решения первоначальной задачи объект подходил идеально. Однако мазохистская часть его натуры извлекает удовольствие даже из теперешнего обсуждения его психических уродств. Полагаю, что дальнейшее внимание для него пагубно, а для нас бесполезно.

Кречмер. – Кто-то еще хочет высказаться? (Все отрицательно мотают головами). Хорошо. Перейдем к финалу (Смотрит на Николаса). Напоминаю, Вы – судья и настал срок вынесения приговора нам. Потому мы озаботились поисками козла отпущения. Впрочем, Вы не против, если это будет коза?

Кивает Жюли. Та выходит из-за стола и идет к трону. Останавливается метрах в двух, смиренно смотрит в пол. Кречмер обращается к служителям:.

Внесите раму.

Служители идут из-за трона к двери, выходят и вносят высокую тяжелую деревянную раму с попорками, устанавливают ее возле Жюли, крепят. Жюли поворачивается к раме и поднимает руки. Их привязывают к верху рамы, а на голову девушки надевают кожаный колпак. Расстегнув платье, оголяют Жюли до пояса и отходят к трону.

Кречмер (доставая из-под стола плетку, обращается к Николасу) – Вот коза отпущения, а вот орудие экзекуции. Вам предстоит стать не только судьей, но и палачом. Если Вы, по примеру римских императоров, укажете большим пальцем вниз, то Вас освободят от наручников, и Вы сможете непосредственно осуществить наказание – но не более пяти ударов. Если же Вы проявите, несмотря ни на что, великодушие, то укажите пальцем вверх – и после процедуры дезинтоксикации расстанетесь с нами навсегда.

Напряженная пауза. Но вот Николас указывает пальцем вниз. Кречмер кивает служителям, и те снимают наручники. Николас встает на ноги, растирая кисти рук. Затем сдирает кляп.

Николас (глухо, грозно). – Сволочи!

Один из служителей подает ему плетку и как бы ненароком перекрывает подход к столу. Николас берет плетку и бьет ею по ручке трона. Звук удара весьма жесткий, жутковатый.

Коза, говорите?

Делает шаг к Жюли и с ходу машет плеткой снизу – так, что кончик задевает ее спину. Жюли вздрагивает. Служители недвижны. Николас в сомнении: дадут ударить? Но вот поверил: дадут. Тяжело поворачивается, бросает плетку и идет к столу, склоняясь к Кончису.

Элисон!

Кончис непроницаем. Николас отворачивается и идет назад, к трону. Садится, смотрит отрешенно, безучастно. Все понемногу встают и выходят, отвязав и Жюли. Николас остается один.

Вдруг в его кармане раздается звонок мобильника. Он вздрагивает, недоумевает, подносит телефон к уху.

Николас. – Что?! Элли, ты?! Ты жива?! Да что такое – отключилась!

Набирает ее номер, сникает.

Абонент временно недоступен... Но она жива. Жива! Господи, тут не обошлось без Кончиса – его почерк. Видимо, и Элисон втянул в свои мистификации. Мер-рзавец! (После паузы). А впрочем.... Где бы я сейчас был и где была бы Элисон? На пути в Австралию? А теперь я просто рвусь в Лондон, к моей Элли. И все благодаря взбалмошному миллионеру и его фантастической команде. Неужели это все со мной, и правда, случилось?

Занавес.