Текст книги "Физик Славик"
Автор книги: Федор Ошевнев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Ладно, разберемся…
«Разбор полетов» состоялся назавтра. На втором уроке в наш класс нагрянули Шпажник, Раскладной, еще два завуча и НДП.
– Вы что мне тут, ультиматумы чинить вздумали? – гневно потрясал директор «подметным письмом». – Свои условия диктовать? Да вы кто такие? Молоко еще на губах не обсохло! Чего захотели: педагог им, видите ли, не по нраву! Всякое семя знай свое время! А может, завтра и меня с должности снимете? По жильцу – квартира, по горшку – крышка! Все! Нет у меня для вас другой учительской единицы! Извольте довольствоваться наличествующей! И чтоб в мыслях больше!.. Ишь взбрело: ум за разум зашло!
После сего эмоционального монолога Шпажник грозно удалился, не дав своей свите, равно и нам, даже рта раскрыть…
– Предупреждал же: боком выйдет, – сокрушался на перемене Данченко. – Оно и того… вышло…
– Ничего, – рассудил Путивлев. – Совсем уж без последствий наше бумаготворчество тоже явно не останется. А капля, известно, камень долбит.
– Смотри, как бы вперед Славик сам тебя не задолбил, – предупредил Асмолов. – Думаешь, он не поинтересовался, кто письмо носил? Эх, вот не послушали – надо было б мне…
– Как раз тебя он после этого точно бы вместе с дерьмом сожрал, – кисло усмехнувшись, возразил я.
– Хрена с два, – не согласился Валерка. – Подавился бы.
– Ладно, первый тайм мы уже отыграли… – подытожил Бельчонок. – Что день грядущий нам готовит?
Оказалось, ничего обнадеживающего. Вскоре мы ощутимо почувствовали на себе прессинг Славика, который стал активно цепляться по поводу и без повода к нашей компании. Даже на работу к родителям всех «письмоносцев» ходил, хотя тут-то уж у него мало что выгорело.
Путивлев-старший, например, занимавший должность замдиректора Горводоканала, выслушав претензии Славика к Путивлеву-младшему, резонно задал визитеру вопрос: какого, мол, кляпа он пытается переложить собственные проблемы на чужие плечи – ведь хозяин кабинета не заставляет учителей самостоятельно течь водопроводных труб в школе устранять?
Мой отец, сам преподаватель общественных наук в техникуме, Лужкина даже не дослушал. Перебил, заявив, что педагога, пришедшего жаловаться на ученика его отцу, за педагога не считает и больше общаться не желает. Нет, со мной-то батя позднее как раз пообщался обстоятельно и в ситуацию вник. Только «отмазывать» меня в школу тоже не пошел: были у него на сей счет твердые принципы.
А хуже всех Славику пришлось у матери Данченко, уже двадцать лет работавшей печатницей в типографии, наравне с мужчинами. Она терпеливо дала незваному гостю выговориться, а потом ровным голосом поинтересовалась:
– Так что же вы хотите от меня?
– Как, разве непонятно? – загорячился Славик. – Они же на меня поклеп… Всем классом… Кто им давал право? Учительский труд особый! И не им его, как на безмене, взвешивать!
– Кому ж еще, как не ученикам? – удивилась мать Сережки. – Как раз им право такое сама жизнь дает. И вообще: не бывает так, чтоб все – не в ногу, а один – да. К слову: у вас преподавательский стаж-то большой?
Лужкин смешался и поспешно ретировался…
Позднее он сделал неумелую попытку расположить к себе нашу компанию. Смолу, например, назначил кем-то вроде нештатного ассистента при демонстрации всяких опытов, а после урока он приборы в лаборантскую относил. Путивлеву, в виде эксперимента, раз доверил вместо себя занятие провести, и Валентин в грязь лицом не ударил! Данченко Славик подарил оригинальную радиосхему сверхмощного усилителя. А к Бельчонку дважды подступался его лимонное дерево посмотреть, и Сева вынужден был вести физика домой, где Лужкин первым делом был нещадно ободран почуявшим заклятого врага боевым котом.
Меж собой мы, конечно, потешались над жалкими психологическими ходами поздновато спохватившегося о завоевании нашего расположения препода, да и память ведь – штука упрямая… Не сработали – да и не могли сработать – глупенькие приемчики… Мужик же по этому поводу однажды выразился так:
– М-да-а-а… Не хотел бы я когда-либо в жизни вдруг оказаться в его шкуре. Из усов уж не выкроишь бороды…
– Зато оценки он нам понакроил душевно! – зло бросил тогда Сережка.
Данченко был прав: осознав свои бесплодные попытки втереться к нам в доверие, Лужкин вывел Путивлеву за полугодие явно заниженную «четверку», а вся наша остальная компания вынужденно довольствовалась «удочками». Ну, Смола, положим, на большее и действительно не знал. Но другие!
Мать Севы, который за девять лет не имел и единой тройки, отправилась в школу. Ходила туда же выяснять отношения и моя мать, а отец Валентина в телефонном режиме разругался со Шпажником, пообещав натравить на него и Славика комиссию из облоно. Бесполезно: Лужкин так и продолжал вести у нас занятия и нести на них околесицу.
«Почему оно так получается? – терялись в недоумении мы. – Неужели все учителя настолько глупы и тупы, что не видят, не понимают очевидного?»
И – не находили ответа… До поры, до времени…
Но вот, уже в середине марта, Путивлев, в очередную субботу, сыграл вечерний «общий сбор» у себя.
– Тема весьма интересная обозначилась, – не вдаваясь в подробности, пояснил он.
…Когда мы, рассевшись на диване и стульях, остограммились наливочкой – на сей раз, вишневой, – Валентин вытащил из серванта тетрадку.
– Заезжал к нам на пару дней отцов двоюродный брат, – начал он издалека. – Вообще-то он в Новосибирске живет, а работает там в Академгородке, психологом. На какой-то симпозиум в Москву летал, вот и завернул по случаю – лет шесть у нас не был. А суть такая, что он как спец много чего про нашу ситуацию с Физиком Славиком прояснил. То есть, в плане теоретическом – на практике эта свинотина из нас еще много крови повыпьет. Но вот почему все оно так, а не иначе сложилось… Я вот тут, для понятливости, даже кое-что записал… – и раскрыл тетрадку.
Рассказанное и прочитанное тем вечером сводилось к следующему.
Российское общество изначально выросло на антагонизме меж властью и отдельными гражданами. А проявляться он начинает, как только ребенок впервые попадает в коллектив, где уже осознает себя отдельной личностью. В реалии это – детский сад, со свойственным ему принципом действия системы местной автократии: тетя воспитательница всегда и во всем права.
Яркий пример на эту тему: в бытность свою много шума наделал телесюжет о ЧП в одном из столичных садиков. Там воспитательница – уже с немалым опытом работы – так ударила пятилетнюю малышку, что, не поспеши родители девочки вовремя в клинику, в дальнейшем у ребенка были бы весьма серьезные проблемы с шейными позвонками.
Не без оснований родители обратились с претензиями сразу в районо и, параллельно, в милицию. Началось двустороннее разбирательство. На первом этапе его сама воспитательница, ее коллеги, завдетсадом и чиновники из районо громко и дружно возмущались: «Девочка нагло лжет!» Но когда сотрудники милиции провели опрос других детей этой группы, выяснилось: «идеальная тетя» кулаками работает направо и налево, давно и постоянно. И тогда коллектив детсада разом «сменил пластинку», всемерно умаляя суть ЧП: – Ну, имел место такой единичный факт, но в целом он нашему здоровому воспитательному учреждению совсем не свойственен, да и она вовсе не хотела ударить так сильно, случайно все вышло, это ее дети довели, вы знаете, какие они бывают, а нервы не железные, и вообще – женщина уже перед родителями извинилась, девочка уже вполне здорова, так что давайте считать конфликт исчерпанным!
И – удивление, возмущение, ярый протест, когда по вскрытым фактам было возбуждено уголовное дело. Немедленное требование: передать рукоприкладчицу на поруки коллективу. А до того, чем в будущем может обернуться для пострадавшей нанесенная ей травма, никому просто не было дела.
– Так, и что дальше? – спросил тогда выслушавший эту историю, вместе со всеми, Асмолов.
– Сейчас поймешь, – пообещал Путивлев.
И пояснил: мол, этот случай очень точно иллюстрирует жесткость нашей системы воспитания, которая вовсе не заинтересована в установлении истины, но рьяно заботится о своей «закрытости», ради самосохранения. Такая система обречена защищать «честь мундира» путем защиты – любыми средствами – всех входящих в нее членов. Дети, в данном случае, из нее просто выпадают: составу дошкольной группы зав. детсадом, воспитательницы, нянечки, повара и т. д., просто противопоставлены. Хотя, как ни парадоксально, именно дети – через налоги, собираемые с родителей и оплату за место в садике, через дотации и иное прочее – обеспечивают «взрослым детсадовцам» рабочие места и зарплату.
На этом месте Смола опять перебил Мужика: дескать, и дальше непонятка. Но тут Валентин, наконец, завершил длинный въезд в тему и добрался до главного:
– Чуваки, да вы что, в натуре, не врубаетесь? Детсадовская история как две капли воды похожа на нашу, с физиком! Только та – завершена, а наша – в развитии. Ведь Шпажнику, Раскладному, учителям и самому этому пьянице-недоучке, по большому счету, наплевать, поступим ли мы в институты, какую нишу дальше в жизни займем, чего достигнем – это ж ведь не их проблемы, а наши!
– И как же их решить? – озвучил общий вопрос Данченко.
– Если в общем – никак, – огорошил нас Путивлев. – На уровне самой Системы. Никогда ни детсадовскую группу, ни класс, ни студентов, ни взвод солдат, в схожей ситуации, официально не признают правыми. А вот в частном конкретном случае выход есть. Если ляп воспитательницы, учителя, профессора, генерала приобретет слишком широкую известность, станет достоянием гласности, тогда неизбежно последует «показательный процесс».
– То есть? – уточнил за всех Бельчонок.
– Да элементарно же, – усмехнулся «лектор». – Система с громом и молниями вышвырнет из своих рядов публично дискредитировавшего ее, и он получит хар-рошего пинка под зад и «волчий билет», исключающий возможность возвращения к прежним координатам. Нет, суть самой Системы от того нисколько не изменится. Она…
– Стоп… – прервал себя Валентин. – Давайте-ка я лучше дословно зачту, как дядька сказал… Ага, вот: «Она будет продолжать демонстрировать неуязвимость своего существования „за чужой счет“ и производить общественно опасный суррогат: так называемое „коллективное бессознательное“ – стереотип поведения, мотивы которого меньше всего продиктованы мыслью, в лучшем случае – инстинктом. Человека, уже испытавшего на себе воздействие этого „продукта“ системы воспитания, узнать нетрудно: спросите у него, почему он поступает именно так, а не иначе, – ответит стандартной фразой, мол, потому, что так делают все»…
Тут Путивлев оторвался от тетради и закончил своими словами:
– Короче, смысл поведения вовсе не важен, главное – не выбиться из общей колеи!
– Короче, Склифосовский! – поторопил Асмолов. – И ближе к телу. Что предлагаешь?
– А помочь школе вынести сор из избы, – заявил Валентин. – Скомпрометировать Славика. Да по большому счету. Чтоб Шпажнику только и оставалось его из школы убрать, с «волчим билетом» в зубах. Просекли? Мы-то, как говорится, уже в пролете, а вот всем, кто после нас учиться будет, доброе дело сотворим.
Решили на выпускном вечере напоить горе-препода – если потребуется, силком и до бесчувствия, затем притащить к школьной мусорке, раздеть – до трусов или догола, так точно и не определились, – измазать всякой вонючестью и зашвырнуть «тело» в центр отходов. Затем же, на всякий случай, сделав контрольный фотоснимок, постараться привлечь к компрометируемому наибольшее число зрителей.
И уж если Шпажник даже и после этого не поспешит распрощаться с бывшим скотником – ну, тогда с чистой совестью разошлем мусорное фотосвидетельство в редакции газет, районо, облоно и первому секретарю райкома. Должно выгореть! Должно!!
К сожалению, со своим юношеским максимализмом и желанием восстановить кажущуюся справедливость, мы даже и не задумывались, что собираемся в одночасье окончательно перечеркнуть будущее человеку и так уже балансирующему на грани падения. Кто скажет, имели ли вообще на это право?
Однако человек предполагает, а Господь располагает.
На выпускном вечере, к которому мы подготовились во всеоружии – определили место предстоящего «вливания», куда твердо намеревались затащить Славика, затарились спиртным, а Бельчонок бегал с фотоаппаратом «Зенит-В» и фотовспышкой «Чайка» на батарейках, прогнозируемая жертва просто не появилась.
– Почуял, козел, что жареным пахнет! – плевался обозленный больше всех Асмолов. – Луженая глотка, скотина-скотник, в ж… бы ему трансформатор и на электрический стул!
– М-да-а-а… Косяк ужаснейший, – сокрушался Путивлев.
– Ему, оказывается, ребята из «Б» морду бить собирались, – доложил, разведывавший обстановку «на соседних фронтах», Данченко. – Вот что значит в своем соку вариться, общей схемой не владеть!
Мы с Севой тоже были дико разочарованы, хотя Славик и вывел-таки нам во втором полугодии по «четверке» и экзамен мы сдали на «хорошо». Впрочем, Валентина «пятерки» Лужкин лишил – даже третья подряд победа на областной олимпиаде не помогла. Сережке же вкатил «три балла» – мыслю, не простил ему и «олимпийцу» спрятанных когда-то за батареей учебников.
Ладно… Было, да прошло. Не весь же выпускной из-за нерешенной компрпроблемы горевать. Хотя и жаль мечты неосуществленной. Уж так мы ее пестовали да лелеяли…
А через день Путивлев улетел в Москву: в МГУ поступать. Там тогда экзамены начинались в июле, а не в августе, как в большинстве других вузов.
Скажу сразу: в престижное высшее учебное заведение Мужик не попал – одного балла до проходного недобрал, хотя и списал удачно сочинение, за которое больше всего волновался. Впрочем, в областной университет его с этими оценками без повторных экзаменов взяли. Белочкин на свой биофак тоже поступил. А вот Данченко пролетел, как фанера над Парижем: устную математику завалил, вопросы самые «нелюбимые» попались. Так что проработали они, вместе с Асмоловым, на нашем мехзаводе слесарями до мая следующего года, а потом пошли священный долг и почетную обязанность Родине отдавать.
Ну а вашему покорному слуге – что ж, больше повезло: в технологический конкурс выдержал. Правда, в другом областном центре, а не где мои бывшие одноклассники гранит науки дальше грызли. По жизни-то и Мужик с Бельчонком, даром что в одном городе учились, а встречались редко: здание физмата на одном краю, а биофак – в противоположном. Общаги – соответственно… Се ля ви…
Сережка после армии не вуз, но техникум по своему намеченному профилю окончил и на радиорелейке нашей железнодорожной станции подвизался.
Валерка – тот уж годам к двадцати пяти за ум взялся, в местный СХТ заочно поступил, однако трудиться так и продолжал на мехзаводе.
Валентин к тому времени уже вычислительным центром на этом заводе заведовал, а потом его жизнь в партаппаратчики районного масштаба завела.
Из Севы директора зоопарка, конечно, не вышло. В итоге, после защиты вузовского диплома, оказался он… в нашей школе, и до сих пор там биологию-зоологию-анатомию преподает. Говорит, предлагали ему уже и здесь место завуча, и директором в селе – отказался, мол, не мое это дело, администрирование. Между прочим, кота сиамского он дома до сих пор держит. И что интересно, на сегодня это – правнук того самого боевого царапучего зверюги, который во время оно с физиком воевал…
Ну а я… Что ж, меня вообще судьба вывезла: с инженерным образованием – в журналисты. Хотя это уже совсем иная история. Тогда же, в ту нашу последнюю встречу, разговор на интересующую меня тему завершился так…
– Знаете, когда я в школе работать начал, мы с Раскладным однажды долго про Славика говорили, – поведал Сева. – Оказывается, его и без нашей помощи планировали по окончании учебного года из школы убирать. Что и исполнили. Правда, с переменным успехом: он потом в одном ПТУ год отработал, в другое перешел – там даже два продержался, все ж таки опыт кое-какой по методике и знаниям набирал… Но в итоге все равно избавлялись – ну совсем он с учениками общего языка находить не умел, да и запои раза два-три на год стабильно… Так что лет через пять его педкарьера окончательно закатилась… Кстати, Раскладной тогда достаточно откровенно сказал – уже как коллега коллеге, – что иной реакции на наше «подметное письмо» и быть не могло. Помните, он нам по-хорошему жалобу забрать советовал? Да директор просто обязан был учителя до конца защищать, какой бы тот ни был.
– Вот только в деревню свою Славик возвращаться никак не хотел, – продолжил Валентин. – Я на завод после университета пришел – глядь, а он тоже в кадрах оформляется: в цех, мастером. Около двух лет протянул – сняли. После очередного запоя. Переквалифицировался в грузчики. С жильем у него туго было – то у одной разведенки в примаках подъедался, то у другой… Потом сел – в пивной, по пьяной лавочке, кому-то голову кружкой проломил, и лет восемь о нем ни слуху, ни духу…
– Мне уж за тридцать было… – принял эстафету Данченко. – Смотрю раз – на вокзале – Славик поддатый стоит. Хотел я мимо пройти, нет, он меня тоже признал, остановил. Ну, поговорили. Оказалось, он, после освобождения, к нам сцепщиком вагонов устроился. Какого, спрашивается, с его алкашеским характером на опасную работу лезть? Ну, через год ему, на смене, поддатому, ногу выше щиколотки колесом вагонным и оттяпало. Ладно еще, что одну…
И Сережка безнадежно махнул рукой.
– Последние годы он сторожем на очистных сооружениях работал, – забасил Валерка. – А в свободное время – даром, что на протезе, с палочкой, – по улицам бутылки собирал. Комнатенку какую-то он здесь к тому времени прикупил: мать умерла, дом в селе унаследовал и хватило ума не весь пропить.
Только вышел я, лет пять назад, по зиме, на утреннюю смену. Иду по улице – глядь, в снегу под забором кто-то лежит. Замерз? Или, не приведи, лихие люди порешили? Перевернул на спину – мать честная: Славик! И уже холодный, а сивухой… Упился где-то и до места не дошел… Так-то…
Мы помолчали.
– М-да-а-а… Ну, что, давайте того… Помянем покойного, что ли? – предложил вдруг Валентин. – Какой-никакой, а учитель был наш. В конце концов, он уже дома, а мы здесь все пока в гостях…
И мы помянули Физика Славика. По-хорошему. Без злобы. По-христиански.
2003 г.
