Текст книги "Говорите любимым о любви"
Автор книги: Федор Халтурин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
то все равно не увидела бы в ней себя. Весь Ручей, когда-то
чистый и прозрачный, затянули болотные водоросли.
Только теперь понял Ручей, что пришел ему конец.
Собрал все силы, рванулся, да не тут-то было. Крепко держат
болотные травы и вязкая тина. Видно, поздно спохватился.
Вздрогнул Ручей последний раз, пошла по воде мелкая рябь и
сразу же улеглась.
Над поляной медленно поплыл тяжелый запах гнилой
воды.
Вот ведь как бывает...
ПИСЬМА
Зимой дело было. На тактических учениях.
Ох, какие лютые стояли в ту пору морозы! В народе
исстари зовут их крещенскими. В такие морозы, бывало,
воробьи налету замерзали.
Тяжеленько приходилось солдатам. Но ничего,
крепились.
На второй день случился в учениях перерыв. Палатки
привезли, дров подбросили.
Сержант Ростовцев, чертыхаясь, возился у печки.
Дрова сырые, мерзлые. Никак не разгораются. Спалив весь
наличный запас бумаги и целую коробку спичек, он в
отчаянии обратился к солдатам:
– Может, у кого письма есть? На растопку? Давайте
сюда!
Ефрейтор, притулившийся на корточках рядом с
холодной печкой, протянул ему целую пачку. Сержант взял,
спросил:
– А от кого письма-то?
– От нее.
– От Светланы?
– Да, – тихо ответил ефрейтор.
В палатке наступило молчание. Кто-то вздохнул.
Ефрейтор растерянно опустил глаза. Все затаили дыхание.
Сержант обвел взглядом притихших, продрогших
солдат и решительно сказал:
– На, возьми. А мы и в холодке как-нибудь
перебьемся...
Нет, в палатке не стало теплее.
Но каждый солдат подумал в эту минуту о своей
любимой, и каждого согрели ее далекие ясные глаза, ее
далекие ласковые руки.
МИШКА
Курсант Олег Каргапольцев очень спешил. Нет, он не
опаздывал, время у него было рассчитано точно, но вдруг Зина
придет раньше его? Обидится, чего доброго. Да и билеты в
кино у него. Неудобно ей ждать у входа в кинотеатр.
Олег свернул в переулок, перешел наискосок мостовую
и решил махнуть напрямик, через заросший сиренью двор. Он
помнил, что это самый короткий путь к кинотеатру. Еще
школьником здесь бегал.
Не успел Олег открыть калитку, как навстречу ему
бросился мальчишка лет десяти, в голубой майке. Ревет, слезы
по щекам размазывает.
– Кто тебя? За что? – спросил Олег.
Мальчишка прерывисто всхлипнул:
– Да все они... Ре-бя-та. Палкой по голове.
– А где они?
– Вон там, во дворе.
Олег заглянул во двор – там никого не было.
– Попрятались. Струсили! – злорадно выкрикнул
мальчишка.
Тотчас из-за кустов сирени вынырнули трое ребят.
Самый бойкий из них, Сашка Гвоздев, выступил вперед.
– Мы не струсили, – сказал он, глядя на курсанта. —
Мы нечаянно. В чижика играли. А Мишка сзади подошел. Вот
ему и досталось. Мы нечаянно, дядя. Я правду говорю.
– Да-а, нечаянно, – протянул Мишка. – А все равно
больно.
– Ну, ничего, заживет. Ты потерпи, Мишка, – сказал
Олег. – Раз нечаянно, так за что же обижаться?
– Конечно! – обрадованно подхватил Сашка. – Дядя,
а вы кто – лейтенант?
– Нет еще, – улыбнулся Олег. – Но скоро буду
лейтенантом. Танкистом.
– Дядь, а дядь, а правда, что танки под водой ходят?
– спросил белоголовый Витька из пятой квартиры.
– Правда. Ходят.
– А что тяжелее – танк или трактор?
– А из танка далеко видно?
– А почему танк зеленый?
– Дядя, расскажи...
Олег еле успевал отвечать на вопросы. А у мальчишек
аж глазенки загорелись. Забыли они и про игру, и про ссору, и
про все свои ребячьи дела. Окружили курсанта, прямо-таки
вцепились в него. Да и как тут не вцепиться? Не часто ребята
видят военных Их в городе нет. А этот дядя, наверно, в отпуск
приехал. Ведь бывают же у военных отпуска.
– Бывают, дядя? – спросил Мишка.
– Конечно, – улыбнулся курсант. Улыбнулся и как-то
сразу посуровел. Взглянул на часы и бросился бежать к
кинотеатру через двор.
Что случилось? Может, беда какая? Ребята побежали
следом. Выбежали за угол, смотрят: стоит курсант с девушкой.
Она ему что-то горячо, сердито говорит, а он молчит, руки
виновато опустил.
Даже жалко стало его ребятам.
Смотрят дальше. Девушка еще что-то сердито сказала
курсанту, повернулась и пошла, постукивая каблучками.
Курсант постоял немного и тоже пошел, только в другую
сторону, прямо к ребятам. Поравнялся с ними, прошел мимо,
как будто не заметил.
Вот так дела!
Ребята переглянулись и бросились догонять курсанта.
Сашка Гвоздев тронул его за рукав:
– Дядя, наверно, плохое что-нибудь случилось, да?
Курсант остановился, поглядел на ребят какими-то
чужими глазами и огорченно махнул рукой-
– Опоздал я, ребята.
И пошел дальше по улице, грустный такой, даже
сгорбился немного.
Мальчишки остались на тротуаре, тоже погрустневшие,
притихшие.
Неожиданно Сашка зло скосил глаза на Мишку.
– Ребята! – сказал он. – А ведь это он, Мишка, во
всем виноват. Это он первый задержал дядю военного. Из-за
него все получилось. Расхныкался, как маленький! Больно
ему... Подумаешь, маменькин сынок! А знаете что, ребята?
Давайте отлупим его как следует, чтобы помнил, – деловито
предложил Сашка.
Ребята одобрительно зашумели и сгрудились вокруг
Мишки.
Мишка засопел носом.
Может, они вовсе и не хотели бить Мишку. Может, они
просто шутили.
Но Мишка шутить не собирался.
– Бейте, – прошептал он и крепко зажмурил глаза.
АЛЕНУШКА, ПЕЧАЛЬ МОЯ...
Все в доме знали и любили ее, баловали по-соседски:
то приветным словом, то нечаянным подарочком под
праздник. Была она девчушкой веселой, говорливой, словно
ручеек, ласковой, светленькой, как стеклышко.
День за днем да год за годом – выросла она из
школьного платья, стали кавалеры к ней захаживать, гитара,
бывало, до полуночи под окном не смолкала, и вдруг все
увидели, что наша длинноногая Ленка превратилась в
настоящую красавицу – девчатам на зависть, парням на
загляденье. Словно маков цвет, расцвела. Волосы шелковой
волной. Глаза ключевой синевы. Будто лебедушка из
бабушкиной сказки.
Вот тогда-то и назвал ее кто-то Аленушкой, и так это
имя к ней пристало, что будто для нее и выдумано.
Ну, а там, где Аленушка – там и Иванушка. Не братец,
конечно, а друг любезный, единственный, суженый...
Звали его Максимом. Тоже из нашего дома.
Неприметный с виду парень, а умница, старательный, весь в
отца, первого мастера на заводе, героя войны.
Замечаем мы, что у Максима с Аленушкой все идет на
лад. В кино вместе и на каток вдвоем, вечером под ручку на
бульваре и в воскресенье – один рюкзак на двоих да за город.
Ну, думаем, быть, свадьбе.
А осенью Максима призвали в армию. Провожали мы
его всем домом. На перроне, у всех на глазах Аленушка
расцеловала Максима и обещала ему верно ждать. Слово,
значит, дала.
Только вскорости все обернулось по-иному. Приехал на
завод новый инженер, в нашем доме ему квартиру дали.
Познакомились они с Аленушкой, понравились друг другу,
поженились... И года не прошло, как Максим уехал.
Что ж, поохали соседи, повздыхали, посудачили... На
том вроде все и кончилось.
Кончилось, да не все. Вернулся Максим со службы —
рослый, возмужавший, кровь с молоком. Устроился на завод.
В институт поступил, на вечернее отделение.
Словом, парень, что надо. Идет по улице – девушки
глаз отвести не могут.
Вот тут-то Аленушка и спохватилась. Увидит Максима
– аж с лица вся спадет, так и тянется к нему. А в глазах тоска.
У окошка весь вечер сидит – Максима выжидает. Увидит его,
занавеской прикроется, краешком глаза на него любуется.
Памятна, видать, первая девичья любовь, и ничем ее не
вытравишь из сердца... А в глазах тоска смертная, мука
горькая.
Сохнет Аленушка. На себя стала непохожа. Встретишь
ее на улице – сердце жалостью так и обольется.
А что поделаешь, чем поможешь? Сама во всем
виновата, сама на себя беду накликала.
Эх, Аленушка, Аленушка! Печаль ты моя неизбывная...
РУЧЕЙ
Недалеко от деревни, где я обычно провожу свой
отпуск, есть лесной овраг. Чубаров называется. Говорят,
давно-давно, еще в старое время, в этом овраге в полую воду
утонул вместе со своим конем местный помещик. Помещика
люди забыли, а вот про коня помнят. По его имени и овраг
назвали. Видно, добрый конь был.
Так вот, есть в этом овраге родничок. У родничка ручей
начинается, к реке, вниз по оврагу, бежит. Маленький, но
бойкий такой, говорливый. Вода в нем светлая, прозрачная,
что твой хрусталь. В жаркий летний полдень хорошо посидеть
у родничка, утолить жажду, послушать лепет берез, помечтать.
Полюбился мне ручей, и где бы я ни бродил по лесу,
обязательно к нему заверну, послушаю, о чем он сам с собой
разговаривает, пока к реке торопится. А до реки – рукой
подать, полчаса ходьбы, не больше.
Привык я к ручью, вроде подружился с ним, вроде
своим он стал для меня.
А недавно, в студеный январский день, я снова
оказался в тех краях. Дай, думаю, схожу к ручью, посмотрю,
как он там, не замерз ли. Встал на лыжи, пошел. Добрался до
оврага, спустился вниз. Гляжу – что такое? Вокруг белым-
бело, сугробы высоченные, следы заячьи, елочки сорочьи. А
ручья нет. Замело, засыпало его снегом. Послушал я: не
журчит ли под снегом? Нет, не журчит. Замерз, видать,
начисто. Да и где ему, малому, справиться с морозами? Речки и
то иной раз до дна вымерзают. А тут – ручей крохотный,
ладошкой вычерпаешь...
Жалко мне стало моего давнего друга. Такой веселый,
звонкий, говорливый – и на тебе: замерз!
Погоревал я про себя и пошел вниз по оврагу, к реке.
Иду, а сам нет-нет да и послушаю не журчит ли под снегом?
Очень уж мне хотелось, чтобы ручей до реки добежал... Нет,
не журчит.
Еще пройду десяток шагов, еще послушаю. Нет, не
журчит.
Вот и река. Сковал ее мороз крепким льдом, покрыл
белым саваном. Не видно, не слышно ее под снегом.
Спустился я на лед, пошел вдоль берега. Вот тут, по
этой впадинке, мой ручей в реку впадает. Снежный козырек
над обрывом навис, ледяными наплывами все намертво
сковано.
Тишина.
Но что это? Словно голос синички-теньковки часто-
часто выговаривает:
– Теньк-теньк-теньк...
Но не птица это, не синица, а мой ручей выбрался из-
под снега, пробился сквозь ледяные надолбы, тоненькой
струйкой падает в еле приметное оконце – полынью на реке и
будто радостную песню поет. Вот он, мол, я. Добежал!
ЛИСТЬЯ
Первые дни отпуска пролетели незаметно.
Трогательная забота матери, встречи с друзьями детства – все
это радовало майора, волновало, наполняло душу сладким
хмелем полузабытых воспоминаний.
Но потом его как-то исподволь охватила безотчетная
тоска. Дома сидеть скучно, друзья заняты на работе. Он
бесцельно бродил по городу, с тревогой думая, что впереди
еще целая неделя.
Однажды поутру он забрел в городской парк. Прямые,
уходящие вдаль аллеи были пустынны. Лишь кое-где на
скамейках судачили старушки да из зарослей орешника
доносился бойкий пересвист синиц.
Майор бездумно шел по аллее. А над ним желтыми,
багряными, оранжевыми красками бушевала золотая осень.
Раскидистые клены будто нехотя роняли на дорожку, на
скамейки влажные от ночного тумана листья. Майор
машинально собирал их. Когда в его руке оказался большой
букет, он прижал его к груди, остановился, будто припомнил
что-то.
Это было словно вчера.
...Пятнадцать лет назад они шли с Наташей по этой же
самой аллее. Он украдкой от прохожих срывал с кленов
желтые листья. А она, мягко придерживая его, укоризненно
шептала:
– Не надо, Алеша. Ты же не маленький. Ведь ты уже
лейтенант.
Набрав полный букет листьев, он предложил его
Наташе.
– Не возьму, – решительно отказалась она. —
Говорят, желтый цвет – к измене...
Сейчас Наташа далеко-далеко, на востоке, в маленьком
городке, который давно уже стал для нее и для майора
родным. Поехать в отпуск вместе с мужем она не смогла.
Наташа – учительница, а в школе уже начались занятия...
Листья медленно падали на дорожку. Майор
затуманенным взглядом следил за их полетом.
Неожиданно он повернулся кругом и зашагал к выходу
из парка. В руке у него был букет кленовых листьев. Он шел
быстро, размашисто, как привык ходить в солдатском строю.
Вот и родительский дом в три окошка.
– Мама, – сказал он, переступив через порог, —
мама, собери мне чемодан. Ты прости, мама. Я завтра уезжаю.
Кажется, она поняла.
Ведь и тогда, пятнадцать лет назад, в такой же осенний
день, когда ее сын пришел со свидания с любимой девушкой, в
руках у него тоже был золотой букет кленовых листьев.
ЛЮБИТ – НЕ ЛЮБИТ
Иду ромашковым лугом. Белым-бело вокруг. Сонные
шмели лениво копошатся в цветочных венчиках, сыто,
умиротворенно гудят. Липкие нити повилики цепляются за
ноги. Где-то в дальнем березняке насвистывает иволга.
Густым медовым настоем тянет с клеверного поля.
Да, здесь ничего не изменилось, все осталось таким же,
каким было восемнадцать лет назад, в мой первый
лейтенантский отпуск в родные места.
Я беру в руки ромашку и медленно обрываю лепестки
любит – не любит, любит – не любит...
Не любит.
Точно так же нагадала мне ромашка и восемнадцать лет
назад. И – чего только не бывает в молодости! – я поверил
белолепестковой гадалке и ничего не сказал ей, школьной
моей подруге, самой звонкоголосой и ясноглазой среди своих
сверстниц.
Уехал, трусливо бежал от нее и от самого себя.
И вот сегодня я снова в родных краях, снова встретил
ее, красивую, рано поседевшую, с почти взрослой дочерью, и
прочел, вернее угадал в ее глазах невысказанную боль.
Уж теперь-то я твердо знаю, что эта боль будет самой
справедливой расплатой за мое мальчишеское легкомыслие, за
то, что доверил когда-то свое счастье ромашке-гадалке.
Значит, пришла моя зрелость, пришла пора на самом себе
испытать горькую мудрость жизни.
Только... только так хочется в последний раз оглянуться
назад, нет, не затем, чтобы вспомнить и забыть, а чтобы
проститься со своей и чужою юностью.
Падают, осыпаются на землю трепетные ромашковые
лепестки.
Любит – не любит.
Любит – не любит...
_____________________________________________________
Халтурин Ф.Н. Говорите любимым о любви: Рассказы /
Худ. М.Захаржевский. – М.: «Красная звезда», 1968. – 32 с.
– (Библиотечка «Красной звезды», № 9 (237))
_____________________________________________________
Document Outline
ТЕЛЕГРАММА
СИНИЙ ПЛАТОЧЕК
СУХАРЬ
АСТРЫ
ОГОНЕК
БЕРЕЗКА
ВЧЕРАШНЯЯ ЛЫЖНЯ
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
ВЕСЕННЯЯ СКАЗКА
ПИСЬМА
МИШКА
АЛЕНУШКА, ПЕЧАЛЬ МОЯ...
РУЧЕЙ
ЛИСТЬЯ
ЛЮБИТ – НЕ ЛЮБИТ
