Текст книги "Бетонщик Марусин"
Автор книги: Федор Кандыба
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Федор Львович Кандыба
Бетонщик Марусин
1. Боец Чапаевской дивизии
Лет пятнадцать назад в небольшом приморском городке Туапсе появился рабочий-строитель, по фамилии Марусин. Это был рослый человек с военной выправкой и серьезным лицом. Приехал он из тогдашней Саратовской губернии вместе с пестрой, разноголосой толпой рабочих-сезонников, искавших заработков в теплых краях, и поступил на работу в порт, на строительство.
Туапсинский порт был самым близким выходом к морю для богатой грозненской нефти, и строительство там по тем временам шло большое. Строились жилые дома, баки для нефти, склады, мосты, расширялись портовые сооружения…
Марусин там был чернорабочим, так как ничего другого делать не умел, поэтому же ему приходилось заниматься различными делами и часто менять место работы.
И вот он работал с каменщиками: носил на «козе» кирпич на леса, лотом возил воду, копал землю под фундаменты, перетаскивал с места на место железо, дерево и песок. После этого бил камень или помогал плотникам и сам понемногу плотничал, а затем опять переходил к каменщикам.
Строительное дело ему нравилось. Он присматривался к каждой работе и каждую старался делать по-военному – быстро и хорошо. Если это сразу не удавалось, он злился, но от своего не отступал, пока не добивался того, чего хотел.
Гаврил Васильевич Марусин был военным человеком и привык, что приказ – это закон, который надо выполнять во что бы то ни стало. Так учил своих бойцов Чапаев, под началом которого Марусину пришлось воевать в гражданскую войну, и Марусин усвоил это раз и навсегда.
Товарищи по работе быстро оценили исполнительного и аккуратного Марусина и заинтересовались им. Рассевшись вечером где-нибудь под деревом, они часто просили его рассказать о своей прошлой жизни, о гражданской войне и о Чапаеве.
– Рассказывать особенно не о чем, – отвечал Марусин, но потом увлекался, и слова у него лились сами.
– До гражданской войны никакой у меня жизни не было. Ну, был мальчишкой, пас скотину, как и все вы, бывал бит за то, что хвост теленку оторвал, за то, что верхом на поповском борове ездил, и за многое другое по любому случаю. Потом поехал в город Саратов, и снова ничего интересного – та же забитая жизнь.
Там попал в грузчики к подрядчику Клейменову, – может знаете, видный такой, который на тысячном вороном рысаке Змееныше носился по улицам и гикал страшным голосом, чтобы ему давали дорогу. Ну, так вот у этого самого хозяина я носил пятипудовые кольца проволоки и гнулся под мешками с мукой. А спал на нарах в землянке, подушкой мне были штаны, а матрасом и одеялом – грязный и рваный мой рабочий пиджак.
От этой жизни меня избавила Красная армия. Я попал в Пугачевский полк, и когда мы приехали на уральский фронт, Чапаев вышел к нам и начал так говорить, будто знал всю мою жизнь лучше меня самого, и его слова били мне в сердце. Вот тогда-то я и понял, от чего происходило все мое горе, и узнал, что надо делать, чтобы никогда и ни для кого не вернулась прошлая жизнь.
И как сейчас звучат в моих ушах слова, которыми закончил свою речь Василий Иванович:
– Теперь, товарищи, вы – бойцы Двадцать пятой чапаевской дивизии и должны знать наши правила. Правила простые: дисциплина, смелость и преданность делу революции. И порядок такой: вперед под нашей командой – сколько угодно, а назад ни шагу – иначе своя же пуля уложит на месте. Значит, вперед, всегда вперед и только вперед!
Вот эти слова Чапаева, – продолжал Марусин, – я запомнил крепко и дал себе слово стать настоящим чапаевцем, таким, чтобы мог Василий Иванович перед самим Лениным сказать: «Вот мой боец и ученик – Марусин».
Я старался всегда и во всем подражать Чапаеву, и когда мне приходилось трудно, я думал, как поступил бы на моем месте Василий Иванович, и вспоминал его гордые слова: «Вперед, всегда вперед и только вперед», и старался их выполнять, сколько было сил.
Чапаев был великий полководец, а я – простой, рядовой боец, и, может, смешно было мне тянуться за ним, но уж больно он мне нравился… А видел я его часто, чуть не каждый день. То он приходил к нам ночью на привал, говорил с нами, ел из одного котла и пел песни, то, сверкая шашкой, вел в атаку на белых, то устраивал нам смотр или вихрем мчался вдоль фронта…
После гибели Чапаева я не забыл его горячих слов. С ними два раза прошел с боями через Урал, воевал в Сибири, бился на польском фронте и доходил до самой Варшавы. Я помню свое обещание и сейчас, а чапаевские слова буду нести всю жизнь…
– Хорошо, боец, – сказал однажды старик-бетонщик, – а как же ты, военный человек, попал в строители?
– Очень просто, – отвечал Марусин. – Отвоевал четыре года, вернулся к обгорелым колышкам отчего дома и стал думать, как жить дальше. Подумал, подумал… От крестьянского хозяйства отстал, нужно что-нибудь другое искать. И поехал с сезонниками на строительство.
– И что же, доволен? – спросил старик.
– Отчего же не доволен? Я не жалуюсь. Только одно плохо – нет у меня профессии. Я думал: строить – всюду то же самое, что в деревне избу рубить и после мазать. А выходит, дело совсем не простое: всюду нужна специальность. Вот из-за этого я ни к чему не могу приспособиться и ничему еще не научился.
– Так за чем же остановка? Просись к нам бетонщиком, – предложил Марусину старик и прибавил не без гордости: – У нас, брат, такие мастера есть, которые строили первый в мире железобетонный маяк в Николаеве, когда ты еще под стол пешком ходил!
2. Жидкий камень
Бетонное дело понравилось Марусину больше всех других работ. Оно казалось ему самым интересным из всех, и он завидовал умению и знаниям бетонщиков.
Они брали мелко размолотый серый порошок – цемент, смешивали его с песком и щебнем или гравием на широком деревянном помосте. Получалась жидкая масса, которую они продолжали перемешивать лопатами, пока она не делалась ровной и одинаковой, как густая каша.
Эту кашу они накладывали в разрезанные пополам бочонки – окорёнки, торопливо несли наверх, на леса, и там укладывали в заранее приготовленные плотниками деревянные формы, внутри которых чернели сплетенные и связанные железные прутья. Деревянные формы назывались опалубкой и служили для укладки будущих колонн, балок, стен и перекрытий. А железное плетенье называлось арматурой и было скелетом будущих сооружений.
И вот бетонщики укладывали в опалубку бетон и плотно его утрамбовывали. Он тесно охватывал железный скелет и тут же начинал густеть и крепнуть, пока не превращался в единое тело – цельное, плотное и гладкое, как камень, высеченный из одной скалы.
Так в Туапсе делали тогда самый современный из строительных материалов нашего века – железобетон, соединявший в себе достоинства железа и камня, не горевший в огне, долговечный, покорный воле строителей в жидком виде и удивительно стойкий, когда затвердеет.
Приготовляли его самым примитивным, ручным способом. Однако быстро твердевший бетон подгонял людей, и бетонщики работали скорее всех других строителей и делали самые прочные сооружения.
Марусин, подносивший цемент, гравий и песок к помосту, где перемешивали бетон, и таскавший на леса окорёнки с бетонной кашей, часами приглядывался к тому, как работали бетонщики, и, забывая о ласково плескавшемся море, не уходил с постройки, даже когда бывал свободен.
Особенно любил Марусин смотреть, как снимали опалубку с готового железобетона и сооружения представали перед ним во всей своей красоте, стройности и легкости, недоступной никакому другому материалу.
Ни в чем другом не сказывалась так власть строителей. Кирпич и любой другой камень казались по сравнению с железобетоном тяжелыми и неуклюжими. Они никогда не могли дать таких смелых и строгих архитектурных форм.
Работа бетонщиков тогда была гораздо трудней, чем сейчас, так как никаких машин еще не было и все делалось руками. Но Марусин умел находить в ней радость и, по своему обычаю, старался делать ее быстро и хорошо.
Работа эта и тогда требовала от людей точности, быстроты и аккуратности. Как раз этими качествами обладал бывший чапаевец. Он пришелся ко двору у бетонщиков и наконец нашел специальность себе по душе.
Вместе со своими новыми товарищами Марусин закончил работу в порту, потом строил мосты и наконец перешел на строительство электрической станции.
Там наших бетонщиков ожидала заграничная новинка – машина для приготовления бетона, бетономешалка. Она была похожа на большую грушу на колесах, снабженную электрическим мотором и несколькими ручками.
Бетонщикам она вначале не понравилась. Но потом, когда студент-строитель, приехавший на практику, хитро подмигнув собравшимся строителям, пустил эту машину в ход, все невольно залюбовались ее работой.
Цемент, щебень и песок не надо было перемешивать лопатами. Достаточно было высыпать их в ковш, ходивший верх и вниз позади бетономешалки. Ковш поднимался и высыпал свое содержимое в короб, куда уже лилась вода из водопровода. Потом короб открывался, и то, что было в нем, ссыпалось в отверстие груши, оказавшейся при ближайшем рассмотрении вращающимся барабаном.
Студент включал мотор, и груша начинала вращаться с глухим бормотанием. Через несколько минут она наклонялась и выбрасывала уже совершенно готовую и отлично перемешанную бетонную кашу.
Все вместе это называлось циклом работы бетономешалки. Через каждые десять-пятнадцать минут машина выпускала новую порцию готовой бетонной каши – замес. За это время самые лучшие бетонщики не смогли бы приготовить и половины количества бетона, которое давал один замес бетономешалки.
– Вот какая штука капитана Кука! Смотрите и завидуйте, товарищи строители! – говорил студент.
Бетонщики смотрели и завидовали людям, которым придется работать на этой машине. Им оставалось только перевозить бетон на леса, укладывать и трамбовать его там. Их работа ускорялась втрое, а то и вчетверо.
К большому сожалению Марусина, такая машина была на постройке только одна, и ему долго пришлось дожидаться случая познакомиться с ней поближе.
Зато довольно скоро он подружился с практикантом, показывавшим бетономешалку строителям. Случилось это в одно из воскресений, когда Марусин отправлялся на море ловить рыбу и купаться. Практикант, который был страстным рыболовом, попросился с ним.
Они уселись на молу с удочками в руках и разговорились. Марусину нравился этот немного чудаковатый парень, так хорошо умевший обращаться с бетономешалкой, а студента заинтересовал серьезный бетонщик с выправкой военного.
Сначала они только смеялись и болтали о пустяках, но потом незаметно перешли к бетону, которым были одинаково увлечены, и студент начал рассказ о жидком камне.
– Вот он, будущий бетон, – указал студент на цепь гор, спускающихся к морю. – Некоторые из них чуть не наполовину состоят из мергеля, породы, содержащей известняк и глину. Его залежи тянутся от Новороссийска до Сочи. Его достаточно обжечь и размолоть, чтобы получить тот самый портландский цемент, из которого вы делаете бетон. Запасы мергеля здесь огромные – их хватит, чтобы построить из железобетона тысячи новых городов, десятки тысяч мостов, заводов, портов, плотин и крепостей. И бетон будет хороший – ведь на этих мергелях работают новороссийские цементные заводы, а их цемент славится не только у нас.
Если бы я был председателем Новороссийского горсовета, – продолжал студент, – я бы отлил из бетона памятник скромному шотландскому каменщику Аспдину, изобретателю портландского цемента. Ведь сколько от него богатства пошло, а его мало даже помнят, как и многих других изобретателей.
Тут Марусин впервые узнал, как много веков и сколько человеческого труда и настойчивости понадобилось, чтобы получить тот замечательный жидкий камень, из которого он теперь строил здания, мосты и другие сооружения.
Уже несколько тысяч лет назад египтяне скрепляли камни своих огромных пирамид раствором извести и гипса, твердевшим на воздухе.
Римляне научились добавлять к этим веществам вулканический пепел и обожженную размолотую глину и получали таким путем растворы, твердевшие не только на воздухе, но и в воде.
С особым удовольствием студент рассказывал о жившем в прошлом веке парижском садовнике Монье, который считается изобретателем железобетона.
Этот садовник был коммерческим человеком. Он выращивал цветы на продажу и очень сердился всякий раз, когда лопались или разбивались горшки и кадки, в которых росли его цветы. Это был чистый убыток.
Чтобы сделать горшки более долговечными, Монье оплетал их металлической сеткой. Но от поливки цветов разводилась сырость. Проволока, из которой была сделана сетка, ржавела и выглядела очень некрасиво. Цветы никто не хотел покупать – опять получался убыток.
Тогда Монье решил скрыть ржавое железо от глаз покупателей и начал обмазывать сетки на горшках и кадках цементным раствором. Он был искренне удивлен, когда обнаружил, что проволочная сетка прочно спаялась с цементом и превратилась в новый, удивительный материал, который не ржавел, как железо, не гнил, как дерево, не трескался и не лопался, как обычные горшки. Горшки из нового материала служили дольше, чем железные, и сделали бессмертным имя предприимчивого садовника.
На этот материал Монье взял патент и, не смущаясь неудачами, начал делать трубы, плиты, бассейны для воды, которые скоро получили большую известность.
Студент рассказывал дальше, как начинали делать из железобетона лодки и отдельные части сооружений, как пробовали строить из него целые дома, а затем, убедившись в преимуществах этого материала, стали строить из него огромные здания, прекрасные мосты, мощные крепости и даже баржи, паромы и пловучие доки.
Он описывал, как быстро и хорошо делают на заводах в Америке огромные блоки из железобетона, отливают колонны, целые лестницы и другие части сооружений, а затем привозят их на строительство и собирают из них целые здания, наподобие того, как ребенок складывает домик из кубиков. Такие же заводы, предсказывал тогда студент, появятся и у нас, так как строить мы будем больше, чем Америка, и железобетон сделается самым распространенным материалом.
– Наше бетонное дело вечное, – говорил он. – Если мы будем хорошо работать, сооружения, построенные нами, простоят столетия. Много воды утечет, много людей умрет и народится, наступит коммунизм на всей земле, а наши сооружения останутся на месте, и по ним наши потомки будут судить о нашем времени, о том, как мы жили и работали.
И если будут наши постройки хороши, люди станут дивиться и скажут: «Вот-то мастера были в далеком двадцатом веке!»
Мы еще не знаем железобетон как следует и не умеем с ним работать, – сказал он в заключение. – Вот погодите, через несколько лет и мы начнем делать с этим материалом чудеса. Вслед за бетономешалками появятся десятки других машин, которые будут быстро и легко делать всю тяжелую работу. Жидкий бетон помчится по насосам, и новые города, заводы, поселки, плотины и крепости станут расти из него быстро, как грибы после дождя. Вот какая штука капитана Кука! – повторил свою поговорку практикант и улыбнулся Марусину, совсем забывшему о своей удочке и не поймавшему ни одной рыбы в продолжение всего рассказа о жидком камне.
Через несколько дней после этого разговора Марусин начал работать при бетономешалке. Машина шумела, грохотала, барабан ее мчался и спешил. Непривычным к такой быстрой работе бетонщикам было трудно угнаться за ней, но Марусина это не смущало. Он был одним из первых на укладке, и если бы и другие работали, как он, понадобилась бы еще одна бетономешалка, чтобы всем хватило дела.
Работалось ему легко. Гораздо легче, чем вечером, когда он усаживался за книжки о бетоне, какие удавалось достать в Туапсе.
В книгах было много трудного и непонятного. У Марусина не раз опускались руки, и он отчаивался понять написанные там мудреные вещи. Но он вспоминал слова Чапаева, которым старался следовать всю жизнь, брал себя в руки и шел за разъяснениями к своему приятелю практиканту или к другому знающему человеку.
Настойчивость, с которой Марусин взялся за бетонное дело, не пропала даром. Каждый месяц приносил ему все новые успехи. Через год он считался одним из лучших мастеров-бетонщиков и стал бригадиром. Ему поручали самую сложную работу, и его признали даже старики, гордившиеся тем, что строили двадцать пять лет назад первый в мире железобетонный маяк в Николаеве.
Но то, чего добился Марусин, уже не удовлетворяло его. Ему хотелось развернуться пошире и показать настоящую работу набольшем строительстве, где можно было бы применить все то, что он надумал для ускорения и улучшения бетонных работ. А в Туапсе такой возможности не было.
3. Волчата
Харьковский тракторный завод только начинал строиться, когда туда приехал Марусин. До города, который теперь окружает завод, было тогда добрых пятнадцать километров, и сюда на стройку ездили по железной дороге и на неуклюжих громыхающих автобусах.
Теперешних трамваев, многоэтажных домов на новых улицах, ярко освещенных клубов, кино, парков с душистыми цветами, ровных линий электрических фонарей, отражающихся в накатанном до блеска асфальте, тогда еще не было и в помине.
Была только перерезанная дорогами степь, среди которой чернели высокие горы мокрой разрытой земли, зияли глубокие ямы котлованов, лежали кучи строительных материалов – красного и белого кирпича, желтых досок, серого камня, золотистого песка. Кое-где начинали тянуться вверх покрытые кружевом лесов громадины новых цехов.
День и ночь здесь раздавались пронзительные свистки паровозов и гудки грузовых автомобилей, подвозивших материалы. Круглые сутки пыхтели экскаваторы, разрывавшие землю, грохотали камнедробилки, жужжали транспортеры, похожие на кузнечиков на колесах, звенело и лязгало железо конструкций, поднимаемых сильными кранами, стучали молотки и топоры, визжали пилы, слышались голоса и смех строителей и ржание лошадей, терявшихся среди множества машин.
Вечером стройка заливалась сиянием электрического света, и работа продолжалась, пока вечернюю смену строителей не заменяла ночная, а затем на место ночной не становилась утренняя, работавшая снова при свете дня. Круглые сутки не замирала жизнь и в бараках деревянного города, выросшего рядом со стройкой, где жили пятнадцать тысяч строителей: плотников, каменщиков, землекопов, бетонщиков, штукатуров, главным образом крестьян-сезонников и молодежи комсомольского возраста – парней и девушек, съехавшихся сюда со всей страны.
Завод строился очень спешно. Строителям нельзя было терять даром ни дня, ни часа. Ровно за год они должны были возвести второй такой же завод, как Сталинградский, которому тоже предстояло выпускать пятьдесят тысяч тракторов ежегодно. В стране шла коллективизация, всюду организовались новые колхозы. Медлить с постройкой завода и с выпуском тракторов никак нельзя было.
Завод строился главным образом из железобетона. Это значило, что судьба нового завода и его будущих тракторов зависела от бетонщиков, среди которых теперь работал и Марусин. Им предстояло превратить в бетон сотни поездов с цементом, песком и щебнем и затем возвести из него все основные сооружения завода.
Но как раз с бетоном на строительстве не ладилось, и бетонщики работали там хуже всех. Недавно приехавшие из деревни строители никак не могли привыкнуть к быстроте и точности, которых требовал строгий и стремительный бетон, неуклонно превращавшийся из жидкой массы в твердый камень, независимо от того, успели с ним управиться люди или нет.
Грушевидные барабаны тринадцати бетономешалок, работавших на строительстве, вертелись с перебоями, словно колеса водяной мельницы в засуху, а бетонщики ходили какие-то сонные и отдыхали по любому поводу. Они ждали воды, цемента, песка, щебня, электрического тока, без которого не мог работать мотор бетономешалки, искали куда-то ушедшего бригадира, не могли найти затерявшиеся лопаты и трамбовки, дожидались, пока будет готова опалубка или арматура. А тем временем бетономешалки стояли без дела и готовый бетон густел вдали от опалубки.
Марусин, работавший бетонщиком в бригаде Мисягина, думал о том, как бы ускорить работу. В Сталинграде бетономешалки делали до ста шестидесяти замесов в смену, здесь же едва вытягивали по тридцати или сорока. А между тем они могли делать по двести сорок замесов, так было написано в паспортах этих машин.
Однако бетонщики попрежнему работали плохо, и из-за них задерживалось все строительство. Исключение составляла бригада старых бетонщиков под руководством Мисягина, лучшим мастером в которой считался Марусин.
Исполнительный, по-военному подтянутый, Марусин пользовался уважением товарищей. Он снова чувствовал себя, как на фронте, и старался подавать пример другим, как надо работать.
Скоро на Марусина обратили внимание, и он снова сделался бригадиром. Бригаду ему дали самую плохую из всех бывших на стройке. Он собрал своих бетонщиков, которых было сорок два человека, и сказал им:
– Вот что, друзья! Сегодняшний бетон – это завтрашний хлеб. Сегодня мы строим завод, завтра он будет делать тракторы, послезавтра они будут работать на колхозных нолях, которые дадут хороший урожай. Значит, от нашей работы зависит, чтобы была сыта страна. С этим шутки шутить не приходится. А вы – народ веселый, о вас разговор по всей стройке идет: то с полдня уйдете, то вовсе не выйдете на работу. Так вот, с этим покончено – бетон шуток не любит. Кто хочет работать со мной – пять шагов направо, кто собирается шутить – пусть остается на месте. Шагом марш!
После этого Марусин поговорил еще с каждым отдельно и отобрал из бригады ровно половину, остальных отправил.
– Вы говорили, что у вас нехватает людей, – обратился он затем к начальнику участка. – Так вот, возьмите двадцать этих орлов на земляные работы. Это веселые товарищи, им и там не будет скучно. А я с оставшимися дам вдвое больше бетона, чем раньше.
Подходила осень. Пожелтела трава в степи, целыми днями лил дождь. Работать строителям становилось труднее, но дела на стройке шли все веселей.
Теперь о бетонщиках заговорили. Бетонные работы отставали, и было сомнительно, чтобы бетонщики смогли управиться со своим делом в срок. Об этом писали в газетах, говорили на собраниях и в бараках.
Бетонщики понимали свою ответственность и старались работать получше. Они соревновались и спорили, кто сделает больше замесов и кто уложит больше бетона. Однако бетономешалки их плохо слушались. Своих возможностей бетонщики не знали и бывали от души рады, когда им удавалось сделать семьдесят или восемьдесят замесов в смену.
Только самые лучшие бригады делали больше. Бетонщики бригады Марусина, которых он упорно учил работать по-своему, приближались к сотне замесов в смену.
Но всего этого, конечно, было недостаточно. Бетонные работы продолжали оставаться больным местом строительства. Тогда за это дело решили взяться комсомольцы Тракторостроя. Они собрали со всех участков стройки молодых плотников, каменщиков, землекопов и чернорабочих, которые в бетонном деле понимали мало, но решили любой ценой ему научиться и превратиться в бетонщиков, раз это нужно стройке.
Из этих безусых строителей был организован комсомольский батальон бетонщиков. Они прослушали две лекции о бетоне и в один холодный осенний день появились на участке.
Старые бетонщики давились со смеху, глядя на неуклюжие фигуры и неуверенные движения комсомольцев. А те поначалу чувствовали себя неважно. Многие из комсомольцев попали на леса впервые, и на высоте у них с непривычки кружилась голова.
Целый день они таскали песок, цемент и щебень к бетономешалке, развозили по лесам тачки с бетонной кашей и там укладывали и трамбовали ее.
Им было нелегко. Работа была незнакомая – приходилось присматриваться, как работают другие, и то и дело спрашивать, как и что делается. Но комсомольцы держались крепко и старались сохранить достоинство.
К концу дня насмешки над новыми бетонщиками прекратились. А когда выяснилось, что за этот день они сделали и уложили шестьдесят замесов, комсомольцев начали поздравлять. Но они не принимали поздравлений. Бригада Марусина, работавшая рядом, сделала сто десять замесов.
– Марусина поздравляйте, а нас поздравлять не с чем, – мрачно говорили они.
Упорство комсомольцев понравилось Марусину, и он пошел их поздравить.
– Молодцы, волчата! – сказал он. – Хорошо начинаете грызть – видать, зубы крепкие. С такими ребятами, как вы, не то что сто, а двести пятьдесят замесов можно сделать, даром что этого не делают даже за границей!
– Вот подучимся у вас, Гаврил Васильевич, и сделаем. Честное слово, когда-нибудь сделаем, – отвечали комсомольцы.
У себя в бригаде Марусин поставил дело на военный лад.
– Победа даром не дается, – учил он своих бетонщиков. – Для нее нужна прежде всего дисциплина, смелость и хорошее оружие. А какое оружие бетонщика? Бетономешалка, лопата, трамбовка, тачка, терка. Все это должно быть исправное и чистое, как винтовка у бойца. Должен боец знать свою винтовку и беречь ее? Должен. Вот так и у нас каждому надо знать и беречь свой инструмент. К примеру, тачка – простая вещь. Чего, кажется, над ней мудрить? А смотрите, приходится. Если тачка у бетонщика одна и та же, постоянная, он к ней привыкает и легче везет ее. Он точно знает, сколько какого материала в нее надо, и уже не ошибется – сразу возьмет ровно столько, сколько нужно. Значит, из-за этой простой тачки скорей идет работа и улучшается качество бетона. Или возьмем лопату, что же может быть проще? А и к ней человек приспосабливается: одной работает лучше, другой хуже. Значит, береги свою лопату. Всем понятно?
– Понятно, бригадир! – хором отвечали бетонщики.
После каждого такого разговора бетономешалка, упорно не желавшая скорей работать, вдруг сдавалась и давала пять, а то и десять замесов лишних. Бетона получалось больше, бетонщики едва успевали его укладывать, и им казалось, что уже сделано все возможное.
Поздней осенью, когда морозы еще не наступили, на Тракторострое были организованы штурмовые ночи, чтобы любой ценой подогнать к зиме бетонные работы. Жидкий бетон боится мороза, поэтому важно было успеть уложить как можно больше бетона до наступления холодов, и все рабочие и служащие строительства решили помочь бетонщикам.
…Холодный дождь лил, как из ведра. Вода журчала на лесах, и капли ее горели, как бриллианты, в ярком свете электричества. Закончив свою дневную работу, пришли на помощь бетонщикам каменщики, землекопы, плотники, шоферы, служащие из контор и управления. Они горячо взялись за работу, и когда останавливались, от их мокрой одежды поднимался пар.
Там же, на лесах, сидел промокший до костей оркестр и безустали играл самые веселые, какие знал, польки, мазурки, гопаки и вальсы. Замерзшие музыканты останавливались, только чтобы вылить из труб скопившуюся там воду, и снова начинали играть.
Несмотря на холод, дождь и ночное время, работа шла с небывалой быстротой. Комсомольцы уложили в первую ночь сто девять замесов, но их далеко обогнала бригада Марусина, уложившая сто шестьдесят. Система бывшего чапаевца давала свои результаты.
Однако Марусину хотелось все большего и большего, аппетит к работе у него был огромный. Однажды ночью на леса, где работала его бригада, пришли инженеры и корреспонденты газеты. Они были заинтересованы словами Марусина о двухстах пятидесяти замесах.
Эти слова, сказанные в разговоре с комсомольцами, не были фразой, оброненной на ветер. Марусин давно думал о том, как обогнать иностранцев, работая на советской бетономешалке. В паспорте машины было сказано, что она может приготовлять полную порцию бетона в течение двух минут, значит делать двести сорок замесов за смену. Никому из бетонщиков еще никогда не удавалось достигнуть такой быстроты, но Марусина это не останавливало, и он доказывал, что не только можно, но и нужно делать на этой бетономешалке двести пятьдесят замесов в смену.
Об этом и говорил в ту ночь Марусин инженерам и корреспондентам, долго следившим с часами в руках за работой его бригады.
Дул злой северный ветер. Срывался первый снег. Ветер трепал листки с расчетами в руках молодого инженера и мешал ему говорить.
– Двести сорок замесов в смену – это только теоретическая возможность, – говорил инженер, – практически же у нас больше ста восьмидесяти замесов дать нельзя. Выше этого не прыгнешь. Даже лучшие иностранные бетонщики, работающие десятками лет, не могут выжать из бетономешалки того, что указано в ее паспорте.
– Я так думаю, что иностранные мастера нам не указ, – возражал Марусин. – Они люди подневольные: отработали, получили от хозяев деньги, и ладно. А строить для себя самих заводы и возводить своими руками новую жизнь им не приходится. Так работать, как нам, за границей никому смысла нет. Пусть теория говорит что угодно, а мы свою работу знаем и своего добьемся. Можно или нельзя, а мы всё рассчитали и двести пятьдесят замесов сделаем. Правду я говорю, товарищи бетонщики? – закончил он, обращаясь к своей бригаде.
– Сделаем! – подтвердили бетонщики.
– Ну что ж, желаю успеха, – недоверчиво пожал плечами инженер, но спорить не стал: пусть добиваются своего; если и не добьются, беды от этого не будет.
– Значит, можно написать: бригада Марусина будет работать вдвое быстрее, чем все другие. Она обещает сделать и уложить двести пятьдесят замесов в смену? – спросили корреспонденты.
– Можно. Пишите – не ошибетесь, – сказал Марусин.
