Текст книги "Том 1. Книги стихов"

Автор книги: Федор Сологуб

«Прильнул он к решётке железной…»

 
Прильнул он к решётке железной
Лицом исхудалым и злым.
Блистающей, грозною бездной
Раскинулось небо над ним.
 
 
Струилася сырость ночная,
О берег плескалась река.
Решётку тоскливо сжимая,
Горела, дрожала рука.
 
 
Рвануться вперёд – невозможно,
В темнице – и ужас, и мгла…
Мечта трепетала тревожно,
Но злобы зажечь не могла.
 

«Пойми, что гибель неизбежна…»

 
Пойми, что гибель неизбежна,
  Доверься мне,
И успокойся безмятежно
  В последнем сне.
 
 
В безумстве дни твои сгорели, –
  Но что тужить!
Вся жизнь, весь мир – игра без цели!
  Не надо жить.
 
 
Не надо счастия земного,
  Да нет и сил,
И сам ты таинства иного
  Уже вкусил!
 

«Разъединить себя с другим собою…»

 
Разъединить себя с другим собою, –
Великая ошибка бытия.
Здесь дышит всё насильем и борьбою,
Дубравы шум, и ветра гул, и плеск ручья.
Разъединить себя с другим собою –
О, для чего придумал я!
 
 
И был я долго очарован
Моей печальною и лживою мечтой,
Нетленной цепью, временем, окован,
Пространством сжат, – могильною плитой.
И был я тяжко очарован
Многообразной и мгновенной красотой.
 
 
И, наконец, игра мне надоела, –
Пустая, тленная, напрасная игра.
Ниспали чары с творческого дела,
Развенчаны властители добра, –
Игра бесцельная мне надоела,
Соединить себя с другим собой пора.
 

«Как часто хоронят меня!..»

 
Как часто хоронят меня!
Как часты по мне панихиды!
Но нет дня меня в них обиды,
Я выше и Ночи, и Дня.
 
 
Усталостью к отдыху клонят,
Болезнями тело томят,
Печалями со света гонят,
И ладаном в очи дымят.
Мой путь перед ними не понят,
Венец многоцветный измят, –
Но, как ни поют, ни хоронят,
Мой свет от меня не затмят.
 
 
Оставьте ненужное дело,
Направьте обратно ладью, –
За грозной чертою предела
Воздвигнул я душу мою.
Великой зарёю зардела
Любовь к моему бытию.
Вселенское, мощное тело
Всемирной душе создаю.
 
 
Ладью мою вечно стремите
К свершению творческих дел, –
И если найдёте предел,
Отпойте меня, схороните!
 

«Слышу голос милой…»

 
Слышу голос милой,
Вижу милый лик.
Не моей ли силой
Милый лик возник?
 
 
Разве есть иное?
В тишине долин
Мы с тобой не двое, –
Я с тобой один.
 
 
Мне ль цветком измятым
К нежной груди льнуть!
Сладким ароматом
Мне, как прежде, будь.
 
 
Если ж есть иные
Не мои края
О, к чему мне злые
Грани бытия!
 

«Всё хочет петь и славить Бога…»

 
Всё хочет петь и славить Бога, –
Заря, и ландыш, и ковыль,
И лес, и поле, и дорога,
И ветром зыблемая пыль.
 
 
Они зовут за словом слово,
И песню их из века в век
В иных созвучьях слышит снова
И повторяет человек.
 

«О владычица смерть, я роптал на тебя…»

 
О владычица смерть, я роптал на тебя,
Что ты, злая, царишь, всё земное губя.
И пришла ты ко мне, и в сиянии дня
На людские пути повела ты меня.
 
 
Увидал я людей в озареньи твоём,
Омрачённых тоской, и бессильем, и злом.
И я понял, что зло под дыханьем твоим
Вместе с жизнью людей исчезает, как дым.
 

«Я не лгу, говоря, что люблю я тебя…»

 
Я не лгу, говоря, что люблю я тебя,
Но люблю для себя и ласкаю, губя.
 
 
Что мне счастье твоё, что мне горе твоё!
Я твоё и своё сочетал бытиё, –
 
 
И на вечном огне, на жестоком огне
Мы в безумной с тобою сгорим тишине,
 
 
И пылая, сгорая, друг друга любя,
Позабудем весь мир, позабудем себя,
 
 
И великую жертву Творца повторим,
И сгорим перед Ним, и развеемся в дым.
 

«Для меня ты только семя…»

 
Для меня ты только семя.
Ты умрёшь, – настанет время, –
Жизнерадостную душу
Я стремительно разрушу,
И в могилу брошу тело,
Чтоб оно во тьме истлело.
Из погибшего земного
Созидать я стану снова.
Новый род к тому ж обману
Вызывать я к жизни стану,
Новых образов броженье
Вознесу в осуществленье, –
Но для всех одна кончина.
Всё различно, всё едино.
 

«Впечатления случайны…»

 
Впечатления случайны,
  Знанье ложно,
Проникать в святые тайны
  Невозможно.
 
 
Люди, стены, мостовые,
  Колесницы, –
Всё докучные да злые
  Небылицы.
 
 
С ними быть, – и лицемерить,
  И таиться, –
Но не хочет сердце верить
  И молиться.
 

«В дубраве дом сосновый…»

 
В дубраве дом сосновый
  Вблизи ручья.
Хозяин в нём суровый,
  Один, как я.
 
 
Хранит в тоске ревнивой
  Его земля.
Лежит он, терпеливый,
  Как я, дремля.
 
 
И враг всегда лукавый,
  С паденьем дня,
Восходит над дубравой,
  Как у меня.
 

«Я сжечь её хотел, колдунью злую…»

 
Я сжечь её хотел, колдунью злую.
Но у неё нашлись проклятые слова, –
Я увидал её опять живую, –
Вся в пламени и в искрах голова.
 
 
И говорит она: «Я не сгорела, –
Восстановил огонь мою красу.
Огнём упитанное тело
Я от костра к волше́бству унесу.
 
 
Перебегая, гаснет пламя в складках
Моих магических одежд.
Безумен ты! В моих загадках
Ты не найдёшь своих надежд».
 

«Сквозь пыльный столб, как яркое мечтанье…»

 
Сквозь пыльный столб, как яркое мечтанье,
    Пронизаны лучи.
Создатель мой, прости моё страданье
    И смеху научи.
 
 
Сухая пыль вздымается с дороги,
    Каменья на пути.
Наскучило в медлительной тревоге
    Невесть куда идти.
 
 
Томят меня, как знойное дыханье,
    Небесные лучи.
Создатель мой, прости моё скитанье,
    Покою научи.
 

«В молчаньи звёзд, в дыханьи ветра с полуночи…»

 
В молчаньи звёзд, в дыханьи ветра с полуночи
    Улики явственные есть.
    О, духи зла! Закройте очи
И не мешайте мне безропотно отцвесть.
 
 
Меня и вас одна объемлет неизбежность,
    Ненарушим всемирный строй.
Всё должно быть: для жизни – радость и мятежность,
    Для смерти – тленье и покой.
 

«Усмиривши творческие думы…»

 
Усмиривши творческие думы,
К изголовью день мой наклоня,
Погасил я блеск, огни и шумы,
Всё, что здесь не нужно для меня.
 
 
Сквозь полузакрытые ресницы
Я в края полночные вхожу,
И в глаза желанной Царь-Девицы
  Радостно гляжу.
 

«Понимать твою игру…»

 
Понимать твою игру,
Может быть, и нелегко.
Ослабею – и умру,
Этот день недалеко.
 
 
Я умру, – а ты опять
Будешь звёзды зажигать,
Сеять чары и мечты, –
Будем снова я и ты.
 
 
Будем дети, будет смех,
Будет сладкая любовь,
Будет зло, и будет грех,
И опять прольётся кровь.
 
 
Снова круг мой завершив,
Стану мёртв и стану жив,
И твою игру прерву,
Может быть, и наяву.
 

«Этот сон-искуситель…»

 
Этот сон-искуситель,
  Он неправдою мил.
Он в мою роковую обитель
Через тайные двери вступил, –
 
 
  И никто не заметил,
  И не мог помешать.
Я желанного радостно встретил,
И он сказочки стал мне шептать.
 
 
  Расцвели небылицы,
  Как весною цветы,
И зареяли вещие птицы,
И пришла, вожделенная, ты…
 
 
  Этот сон-искуситель,
  Он неправдою мил.
Он мою роковую обитель
Безмятежной мечтой озарил.
 

«Постройте чертог у потока…»

 
Постройте чертог у потока
В таинственно-тихом лесу,
Гонцов разошлите далёко,
Сберите живую красу, –
  Детей беспокровных,
  Голодных детей
Ведите в защиту дубровных
  Широких ветвей.
 
 
Проворные детские ноги
В зелёном лесу побегут
И в нём молодые дороги
  Себе обретут,
Возделают детские руки
Эдем, для работы сплетясь, –
И зой их весёлые звуки
Окличет, в кустах притаясь.
 

«Ветер в трубе…»

 
  Ветер в трубе
Воет о чьей-то судьбе, –
  Жалобно стонет,
Словно кого-то хоронит.
 
 
«Бедные дети в лесу!
Кто им укажет дорогу?
Жалобный плач понесу
Тихо к родному порогу,
 
 
Ставнями стукну слегка,
Сам под окошком завою, –
Только немая тоска
К ним заберётся со мною.
 
 
Им непонятен мой зов.
Дети, обнявшись, заплачут.
Очи голодных волков
Между дерев замаячут».
 
 
  Ветер в трубе
Плачет о чьей-то судьбе, –
  Жалобно стонет,
Словно кого-то хоронит.
 

«Ангельские лики…»

 
  Ангельские лики,
  Светлое хваленье,
  Дым благоуханий, –
  У Творца-Владыки
  Вечное забвенье
  Всех земных страданий.
 
 
  Ангел вопрошает:
«Бледный отрок, ты откуда?
Рано дни тебе наскучили».
  Отрок отвечает:
«На земле мне было худо.
Мать с отцом меня замучили».
 
 
  У Творца-Владыки
  Вечное забвенье
  Всех земных страданий, –
  Ангельские лики,
  Светлое хваленье,
  Дым благоуханий.
 
 
  «Целый день бранили,
Ночью руки мне связали,
На чердак свели раздетого,
  Долго палкой били,
Долго розгами терзали, –
Вот и умер я от этого».
 
 
  Ангельские лики,
  Светлое хваленье,
  Дым благоуханий, –
  У Творца-Владыки
  Вечное забвенье
  Всех земных страданий.
 

«Келья моя и тесна, и темна…»

 
Келья моя и тесна, и темна.
Только и свету, что свечка одна.
 
 
Полночи вещей я жду, чтоб гадания
  Снова начать,
  И услыхать
Злой моей доли вещания.
 
 
Олово, ложка да чаша с водой, –
Всё на дощатом столе предо мной.
 
 
Олово в ложке над свечкой мерцающей
  Я растоплю,
  И усыплю
Страх, моё сердце смущающий.
 
 
Копоть покрыла всю ложку мою.
Талое олово в воду я лью.
 
 
Что же пророчит мне олово?
  Кто-то стоит
  И говорит:
«Взял же ты олова, – злого, тяжелого!»
 
 
Острые камни усеяли путь,
Меч изострённый вонзился мне в грудь.
 

«Голос наш ужасен…»

 
Голос наш ужасен
Нашим домовым;
Взор наш им опасен, –
Тают, словно дым.
 
 
И русалки знают,
Как мы, люди, злы, –
Вдалеке блуждают
Под защитой мглы.
 
 
Нечисть вся боится
Человечьих глаз,
И спешит укрыться, –
Сглазим мы как раз.
 

«Много было вёсен…»

 
Много было вёсен, –
И опять весна.
Бедный мир несносен,
И весна бедна.
 
 
Что она мне скажет
На мои мечты?
Ту же смерть покажет,
Те же все цветы,
 
 
Что и прежде были
У больной земли,
Небесам кадили,
Никли да цвели.
 

«Узкие, мглистые дали…»

 
Узкие, мглистые дали.
Камни везде и дома.
Как мне уйти от печали?
Город мне – точно тюрьма.
 
 
Кто же заклятью неволи
Скучные стены обрёк?
Снова ль метаться от боли?
Славить ли скудный порок?
 
 
Ждать ли? Но сердце устало
Горько томиться и ждать.
То, что когда-то пылало,
Может ли снова пылать?
 

«Венком из руты увенчали…»

 
Венком из руты увенчали
Меня суровые печали, –
И охладела мысль моя,
В душе смирилася тревога,
Сужу отчётливо и строго,
Моей неправды не тая.
 
 
Не поклоняюсь я иному,
Ни богу доброму, ни злому,
Но и не спорю тщетно с ним:
Творцу ль сердиться на созданья?
Огню ль в минуту угасанья
Роптать на пепел и на дым?
 
 
Всё благо, – только это тело
В грехах и в злобе закоснело,
Но есть могила для него, –
И смерть бесстрастно я прославлю,
И так же всё легко поправлю,
Как создал всё из ничего.
 

«Как настанет Страшный Суд…»

 
Как настанет Страшный Суд,
Никого уж не спасут
Воздыханья да молитвы.
Видишь, демоны глядят, –
Ждет расправы весь их ад,
Словно волки – лютой битвы.
 
 
Быть и нам у них в когтях,
Коль забудем Божий страх,
На миру осуетимся,
Убежим от Божьих паств,
И сластьми житейских яств
Через меру насладимся.
 
 
Не забудем же дорог
В Божий радостный чертог,
В обиталище блаженных,
И пойдём под Божий кров
Мы в толпе Его рабов,
Терпеливых и смиренных.
 

«От солнца льётся только колыханье…»

 
От солнца льётся только колыханье,
Небесных сил безжизненно дыханье,
Но отчего ж оно животворит?
Иль на земле источник нашей жизни,
И нет путей к заоблачной отчизне,
И не для нас небесный змий горит?
 
 
Не мёртвая, не скудная пустыня,
Своих судеб царица и богиня,
От праха ты стремишься к божеству, –
А я – одна из множества ступеней
Из царства сил в святую область теней,
Не тщетно жизнью призрачной живу.
 
 
И до конца пребуду терпеливым:
Что было прахом и страданьем лживым,
Что сквозь мои томления пройдёт, –
Во мне святыне вечной приобщится,
И в ликованьи нежно истончится,
Божественной природой оживёт.
 

«Благоухающий и бледный…»

 
Благоухающий и бледный,
Ты ждал меня, мой ландыш бедный,
И без меня в тоске поблёк,
А я замедлил на дороге,
И я, как ты, в немой тревоге,
В уединеньи изнемог.
 
 
В больной тоске разъединенья
Влачились дней безумных звенья,
Я раскрывал за далью даль,
Мечтам не ставил я предела,
И над тобой отяготела
Моя холодная печаль.
 
 
В просветы листьев над тобою
Синел бездонной глубиною
Невозмутимый мой простор.
Я был безумным и жестоким,
И над тобой шатром высоким
Я смерть всемирную простёр.
 

«Я тёмным иду переулком…»

 
Я тёмным иду переулком,
Где в воздухе пыльном и гулком
  Тревога,
И чужд я больной укоризне, –
Теперь мне осталось от жизни
  Немного.
 
 
Не знать и не ждать перемены,
Смотреть на докучные стены
  Досадно,
Мечтать же о дне неслучайном,
Навеки запретном и тайном,
  Отрадно.
 
 
Да, он никогда не настанет, –
И кто моё сердце обманет
  Гаданьем!
Не мне утешаться и верить,
И тёмные пропасти мерить
  Желаньем.
 

«Детский лепет мне несносен…»

 
Детский лепет мне несносен,
Мне противен стук машин.
Я хочу под тенью сосен
Быть один, всегда один, –
 
 
Чтоб пустынно восходило
И катилось надо мной
Безответное светило,
Змей безумно-золотой, –
 
 
Чтоб свободный и пустынный
Веял ветер всех сторон,
Погружая душу в длинный,
Безразгадно-вещий сон.
 
 
Чтоб никто не молвил слова
Ни со мной, ни обо мне,
Злым вторжением былого
В беспредельной тишине, –
 
 
И когда настанет время
Беспробудно опочить
И томительное бремя
С утомленных плеч сложить, –
 
 
Чтоб никто моей пустыней
С тихим пеньем не ходил,
Чтоб не плавал ладан синий
Вкруг колеблемых кадил.
 

«Предметы предметного мира…»

 
Предметы предметного мира, –
И солнце, и путь, и луна,
И все колебанья эфира,
И всякая здесь глубина,
 
 
И всё, что очерчено резко,
Душе утомлённой моей –
Страшилище звона и блеска,
Застенок томительных дней.
 
 
От света спешу я в чертоги,
Где тихой мечтою дышу,
Где вместе со мною лишь боги,
Которых я сам возношу.
 
 
Бесшумною тканью завешен
Чертога безмолвный порог.
Там грех мой невинно-безгрешен,
И весело-светел порок.
 
 
Никто не наложит запрета,
И грубое слово ничьё
Не бросит внезапного света
На слово иль дело моё.
 
 
Я древних заклятий не знаю
На той стороне бытия,
И если я кровь проливаю,
То кровь эта – только моя.
 

Родине

Стихи. Книга пятая

Гимны Родине

1

 
О Русь! В тоске изнемогая,
Тебе слагаю гимны я.
Милее нет на свете края,
  О родина моя!
 
 
Твоих равнин немые дали
Полны томительной печали,
Тоскою дышат небеса,
Среди болот, в бессильи хилом,
Цветком поникшим и унылым,
Восходит бледная краса.
 
 
Твои суровые просторы
Томят тоскующие взоры
И души, полные тоской.
Но и в отчаяньи есть сладость.
Тебе, отчизна, стон и радость,
И безнадёжность, и покой.
 
 
Милее нет на свете края,
О Русь, о родина моя.
Тебе, в тоске изнемогая,
  Слагаю гимны я.
 

2

 
Люблю я грусть твоих просторов,
Мой милый край, святая Русь.
Судьбы унылых приговоров
Я не боюсь и не стыжусь.
 
 
И все твои пути мне милы,
И пусть грозит безумный путь
И тьмой, и холодом могилы,
Я не хочу с него свернуть.
 
 
Не заклинаю духа злого,
И, как молитву наизусть,
Твержу всё те ж четыре слова:
«Какой простор! Какая грусть!»
 

3

 
Печалью, бессмертной печалью
Родимая дышит страна.
За далью, за синею далью
Земля весела и красна.
 
 
Свобода победы ликует
В чужой лучезарной дали,
Но русское сердце тоскует
Вдали от родимой земли.
 
 
В безумных, в напрасных томленьях
Томясь, как заклятая тень,
Тоскует о скудных селеньях,
О дыме родных деревень.
 

За решеткой

 
Тень решётки прочной
Резким переплётом
На моём полу.
Свет луны холодной
Беспокойным лётом
Падает во мглу.
 
 
Тучки серебристой
Вижу я движенья,
Вижу грусть луны.
Резок холод мглистый.
Страшно заточенье…
Неподвижны сны.
 
 
В голове склонённой
Созданы мечтою
Вольные пути,
Труд освобождённый,
Жизнь не за стеною…
Как же мне уйти?
 
 
Долетают звуки,
Льётся воздух влажный,
Мысли, как и там, –
Я тюремной муки
Плач и вопль протяжный
Ветру передам.
 

От злой работы палачей

Валерию Брюсову

Баллада

 
Она любила блеск и радость,
Живые тайны красоты,
Плодов медлительную сладость,
Благоуханные цветы.
 
 
Одета яркой багряницей,
Как ночь мгновенная светла,
Она любила быть царицей,
Её пленяла похвала.
 
 
Её в наряде гордом тешил
Алмаз в лучах и алый лал,
И бармы царские обвешал
Жемчуг шуршащий и коралл.
 
 
Сверкало золото чертога,
Горел огнём и блеском свод,
И звонко пело у порога
Паденье раздроблённых вод.
 
 
Пылал багрянец пышных тканей
На белом холоде колонн,
И знойной радостью желаний
Был сладкий воздух напоён.
 
 
Но тайна тяжкая мрачила
Блестящей славы дивный дом:
Царица в полдень уходила,
Куда, никто не знал о том.
 
 
И, возвращаясь в круг весёлый
Прелестных жён и юных дев,
Она склоняла взор тяжёлый,
Она таила тёмный гнев.
 
 
К забавам лёгкого веселья,
К турнирам взоров и речей
Влеклась тоска из подземелья,
От злой работы палачей.
 
 
Там истязуемое тело,
Вопя, и корчась, и томясь,
На страшной виске тяготело,
И кровь тяжёлая лилась.
 
 
Открывши царственные руки,
Отнявши бич у палача,
Царица умножала муки
В злых лобызаниях бича.
 
 
В тоске и в бешенстве великом,
От крови отирая лик,
Пронзительным, жестоким гиком
Она встречала каждый крик.
 
 
Потом, спеша покинуть своды,
Где смрадный колыхался пар,
Она всходила в мир свободы,
Венца, лазури и фанфар.
 
 
И, возвращаясь в круг весёлый
Прелестных жён и юных дев,
Она клонила взор тяжёлый.
Она таила тёмный гнев.
 

«О, жизнь моя без хлеба…»

 
О, жизнь моя без хлеба,
Зато и без тревог!
Иду. Смеётся небо,
Ликует в небе Бог.
 
 
Иду в широком поле,
В уныньи тёмных рощ,
На всей на вольной воле,
Хоть бледен я и тощ.
 
 
Цветут, благоухают
Кругом цветы в полях,
И тучки тихо тают
На ясных небесах.
 
 
Хоть мне ничто не мило,
Всё душу веселит.
Близка моя могила,
Но это не страшит.
 
 
Иду. Смеётся небо,
Ликует в небе Бог.
О, жизнь моя без хлеба,
Зато и без тревог!
 

«Зачем, скажи…»

 
  Зачем, скажи,
В полях, возделанных прилежно,
  Среди колосьев ржи
Везде встречаем неизбежно
  Ревнивые межи?
 
 
Одно и то же солнце греет
Тебя, суровая земля,
Один и тот же труд лелеет
Твои широкие поля.
 
 
Но злая зависть учредила,
Во славу алчности и лжи,
Неодолимые межи
Везде, где ты, земля, взрастила
Хотя единый колос ржи.
 

Швея («Нынче праздник. За стеною…»)

 
Нынче праздник. За стеною
Разговор беспечный смолк.
Я одна с моей иглою,
Вышиваю красный шёлк.
 
 
Все ушли мои подруги
На весёлый свет взглянуть,
Скоротать свои досуги,
Забавляясь как-нибудь.
 
 
Мне весёлости не надо.
Что мне шум и что мне свет!
В праздник вся моя отрада,
Чтоб исполнить мой обет.
 
 
Всё, что юность мне сулила,
Всё, чем жизнь меня влекла,
Всё судьба моя разбила,
Всё коварно отняла.
 
 
«Шей нарядные одежды
Для изнеженных госпож!
Отвергай свои надежды!
Проклинай их злую ложь!»
 
 
И в покорности я никла,
Трепетала, словно лань,
Но зато шептать привыкла
Слово гордое: восстань!
 
 
Белым шёлком красный мечу,
И сама я в грозный бой
Знамя вынесу навстречу
Рати вражеской и злой.
 

Спутник

 
По безмолвию ночному,
Побеждая страх и сон,
От собратьев шёл я к дому.
А за мной следил шпион;
 
 
И четою неразлучной
Жуткий город обходя,
Мы внимали песне скучной
Неумолчного дождя.
 
 
В темноте мой путь я путал
На углах, на площадях,
И лицо я шарфом кутал,
И таился в воротах.
 
 
Спутник чутко-терпеливый,
Чуждый, близкий, странно-злой,
Шёл за мною под дождливой
Колыхающейся мглой,
 
 
Как докучливая совесть,
Злая спутница души,
Повторяющая повесть
Дел, таящихся в тиши.
 
 
Утомясь теряться в звуке
Повторяемых шагов,
Наконец тюремной скуке
Я предаться был готов.
 
 
За углом я встал. Я слышал
Каждый шорох, каждый шаг.
Затаился. Выждал. Вышел.
Задрожал от страха враг.
 
 
«Барин, ты меня не трогай, –
Он сказал, дрожа как лист, –
Я иду своей дорогой.
Я и сам социалист».
 
 
Сердце тяжко, больно билось,
А в руке дрожал кинжал.
Что случилось, как свершилось,
Я не помню. Враг лежал.
 

«Розы битв жестоких…»

 
Розы битв жестоких
На полях далёких,
Алой крови розы
На полях чужбины.
 
 
Матерей томленье,
Слёзы и моленье
Льются, льются слёзы,
Слёзы злой кручины.
 

Иван-Царевич

 
Сел Иван-Царевич
На коня лихого.
Молвил нам Царевич
Ласковое слово:
 
 
«Грозный меч подъемлю,
В бой пойду я рано,
Заберу всю землю
Вплоть до океана».
 
 
Год проходит. Мчится
Вестник-воин бледный.
Он поспешно мчится,
Шлем иссечен медный.
 
 
«Сгибли наши рати
Силой вражьей злобы.
Кстати иль некстати,
Запасайте гробы.
 
 
Наш Иван-Царевич
Бился с многой славой». –
«Где ж Иван-Царевич?» –
«В битве пал кровавой».
 

Жестокие дни

 
Ожиданья дни жестоки.
Истомилася любовь.
На враждующем востоке
Льётся братьев наших кровь.
 
 
И, о мире воздыхая,
Слёзно Господа моля,
Вся от края и до края
Стонет русская земля.
 
 
Слёзы матери печальной!
Кто ведёт вам поздний счёт?
Кто стране многострадальной
Утешенье принесёт?
 

Соборный благовест

1

 
Давно в степи блуждая дикой,
Вдали от шумного жилья,
Внезапно благовест великий,
Соборный звон услышал я.
 
 
Охвачен трепетным смятеньем,
Забывши тесный мой шалаш,
Спешу к проснувшимся селеньям,
Твержу: «Товарищи, я – ваш!»
 
 
Унынье тёмное уснуло,
Оставил душу бледный страх, –
И сколько говора и гула
На перекрёстках и путях!
 

2

 
Клеветники толпою чёрной
У входа в город нам кричат:
«Вернитесь! То не звон соборный,
А возмущающий набат».
 
 
Но кто поверит лживым кликам?
Кому их злоба не ясна,
Когда в согласии великом
Встаёт родимая страна?
 

3

 
В толпе благим вещаньям внемлют.
Соборный колокол велик,
Труды бесстрашные подъемлют
Его торжественный язык.
 
 
Он долго спал, над колокольней
Зловещим призраком вися,
Пока дремотой подневольной
Кругом земля дремала вся.
 
 
Свободный ветер бури дальней,
Порою мчась издалека,
Не мог разрушить сон печальный,
Колыша медные бока.
 
 
И лишь порою стон неясный
Издаст тоскующая медь,
Чтобы в дремоте безучастной
Опять бессильно онеметь.
 
 
Но час настал, запрет нарушен,
Разрушен давний тяжкий сон,
Порыву гордому послушен
Торжественно-свободный звон.
 

4

 
Слепой судьбе противореча,
Горит надеждами восток,
И праздник радостного веча,
Великий праздник, недалёк.
 
 
Он куплен кровью наших братий,
Слезами матерей омыт,
И вопль враждующих проклятий
Его победы не смутит.
 

Восход солнца

 
Солнце светлое восходит,
Озаряя мглистый дол,
Где ещё безумство бродит,
Где ликует произвол.
 
 
Зыбко движутся туманы,
Сколько холода и мглы!
Полуночные обманы
Как сильны ещё и злы!
 
 
Злобы низменно-ползучей
Ополчилась шумно рать,
Чтоб зловещей, чёрной тучей
Наше солнце затмевать.
 
 
Солнце ясное, свобода!
Горячи твои лучи.
В час великого восхода
Возноси их, как мечи.
 
 
Яркий зной, как тяжкий молот,
Подними и опусти,
Побеждая мрак и холод
Заграждённого пути.
 
 
Тем, кто в длительной печали
Гордой волей изнемог,
Озари святые дали
За усталостью дорог.
 
 
Кто в объятьях сна немого
Позабыл завет любви,
Тех горящим блеском слова
К новой жизни воззови.