Текст книги "Собрание стихотворений"

Автор книги: Федор Тютчев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

По Третьему лишь отделенью.

Слуга влиятельных господ,

С какой отвагой благородной

Громите речью вы свободной

Всех тех, кому зажали рот!

Недаром вашим вы пером

Аристократии служили

В какой лакейской изучили

Вы этот рыцарский прием?

Середина января 1869

–

* * *

«Нет, не могу я видеть вас…»

Так говорил я в самом деле,

И не один, а сотню раз,

А вы – и верить не хотели.

В одном доносчик мой неправ

Уж если доносить решился,

Зачем же, речь мою прервав,

Он досказать не потрудился?

И нынче нудит он меня

Шутник и пошлый и нахальный

Его затею устраня,

Восстановить мой текст буквальный.

Да, говорил я, и не раз

То не был случай одинокий

Мы все не можем видеть вас

Без той сочувственно-глубокой

Любви сердечной и святой,

С какой – как в этом не сознаться?

Своею лучшею звездой

Вся Русь привыкла любоваться.

5 февраля 1869

–

* * *

Великий день Кирилловой кончины

Каким приветствием сердечным и простым

Тысячелетней годовщины

Святую память мы почтим?

Какими этот день запечатлеть словами,

Как не словами, сказанными им,

Когда, прощаяся и с братом и с друзьями,

Он нехотя свой прах тебе оставил, Рим…

Причастные его труду,

Чрез целый ряд веков, чрез столько поколений,

И мы, и мы его тянули борозду

Среди соблазнов и сомнений.

И в свой черед, как он, не довершив труда,

И мы с нее сойдем, и, словеса святые

Его воспомянув, воскликнем мы тогда:

«Не изменяй себе, великая Россия!

Не верь, не верь чужим, родимый край,

Их ложной мудрости иль наглым их обманам,

И, как святой Кирилл, и ты не покидай

Великого служения славянам»…

13 февраля 1869

–

* * *

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется,

И нам сочувствие дается,

Как нам дается благодать…

27 февраля 1869

–

* * *

Две силы есть – две роковые силы,

Всю жизнь свою у них мы под рукой,

От колыбельных дней и до могилы,

Одна есть Смерть, другая – Суд людской.

И та и тот равно неотразимы,

И безответственны и тот и та,

Пощады нет, протесты нетерпимы,

Их приговор смыкает всем уста..:

Но Смерть честней – чужда лицеприятью,

Не тронута ничем, не смущена,

Смиренную иль ропщущую братью

Своей косой равняет всех она.

Свет не таков: борьбы, разноголосья

Ревнивый властелин – не терпит он,

Не косит сплошь, но лучшие колосья

Нередко с корнем вырывает вон.

И горе ей – увы, двойное горе,

Той гордой силе, гордо-молодой,

Вступающей с решимостью во взоре,

С улыбкой на устах – в неравный бой.

Когда она, при роковом сознанье

Всех прав своих, с отвагой красоты,

Бестрепетно, в каком-то обаянье

Идет сама навстречу клеветы,

Личиною чела не прикрывает,

И не дает принизиться челу,

И с кудрей молодых, как пыль, свевает

Угрозы, брань и страстную хулу,

Да, горе ей – и чем простосердечней,

Тем кажется виновнее она…

Таков уж свет: он там бесчеловечней,

Где человечно-искренней вина.

Март 1869

–

11-ое МАЯ 1869

Нас всех, собравшихся на общий праздник

снова,

Учило нынче нас евангельское слово

В своей священной простоте:

«Не утаится Град от зрения людского,

Стоя на горней высоте».

Будь это и для нас возвещено не всуе

Заветом будь оно и нам,

И мы, великий день здесь братски

торжествуя,

Поставим наш союз на высоту такую,

Чтоб всем он виден был – всем братским

племенам.

11 мая 1869

–

* * *

Как насаждения Петрова

В Екатерининской долине

Деревья пышно разрослись,

Так насаждаемое ныне

Здесь русское живое слово

Расти и глубже коренись.

Май 1869

–

АНДРЕЮ НИКОЛАЕВИЧУ МУРАВЬЕВУ

Там, где на высоте обрыва

Воздушно-светозарный храм

Уходит ввыспрь – очам на диво,

Как бы парящий к небесам;

Где Первозванного Андрея

Еще поднесь сияет крест,

На небе киевском белея,

Святой блюститель этих мест,

К стопам его свою обитель

Благоговейно прислоня,

Живешь ты там – не праздный житель,

На склоне трудового дня.

И кто бы мог без умиленья

И ныне не почтить в тебе

Единство жизни и стремленья

И твердость стойкую в борьбе?

Да, много, много испытаний

Ты перенес и одолел…

Живи ж не в суетном сознанье

Заслуг своих и добрых дел;

Но для любви, но для примера,

Да убеждаются тобой,

Что может действенная вера

И мысли неизменный строй.

Август 1869

–

В ДЕРЕВНЕ

Что за отчаянные крики,

И гам, и трепетанье крыл?

Кто этот гвалт безумно-дикий

Так неуместно возбудил?

Ручных гусей и уток стая

Вдруг одичала и летит.

Летит – куда, сама не зная,

И, как шальная, голосит.

Какой внезапною тревогой

Звучат все эти голоса!

Не пес, а бес четвероногой,

Бес, обернувшийся во пса,

В порыве буйства, для забавы,

Самоуверенный нахал,

Смутил покой их величавый

И их размыкал, разогнал!

И словно сам он, вслед за ними,

Для довершения обид,

С своими нервами стальными,

На воздух взвившись, попетит!

Какой же смысл в движенье этом?

Зачем вся эта трата сил?

Зачем испуг таким полетом

Гусей и уток окрылил?

Да, тут есть цель! В ленивом стаде

Замечен страшный был застой,

И нужен стал, прогресса ради,

Внезапный натиск роковой.

И вот благое провиденье

С цепи спустило сорванца,

Чтоб крыл своих предназначенье

Не позабыть им до конца.

Так современных проявлений

Смысл иногда и бестолков,

Но тот же современный гений

Всегда их выяснить готов.

Иной, ты скажешь, просто лает,

А он свершает высший долг

Он, осмысляя, развивает

Утиный и гусиный толк.

16 августа 1869

–

* * *

Природа – сфинкс. И тем она верней

Своим искусом губит человека,

Что, может статься, никакой от века

Загадки нет и не было у ней.

Август 1869

–

ЧЕХАМ ОТ МОСКОВСКИХ СЛАВЯН

На ваши, братья, празднества,

Навстречу вашим ликованьям,

Навстречу вам идет Москва

С благоговейным упованьем.

В среду восторженных тревог,

В разгар великого волненья,

Приносит вам она залог,

Залог любви и единенья.

Примите же из рук ея

То, что и вашим прежде было,

Что старочешская семья

Такой ценой себе купила,

Такою страшною ценой,

Что память эта и поныне

И вашей лучшею святыней

И вашей жизненной струей.

Примите Чашу! Вам звездой

В ночи судеб она светила

И вашу немощь возносила

Над человеческой средой.

О, вспомните, каким она

Была вам знаменьем любимым,

И что в костре неугасимом

Она для вас обретена.

И этой-то великой мзды,

Отцов великих достоянья,

– За все их тяжкие труды,

За все их жертвы и страданья,

Себя лишать даете вы

Иноплеменной дерзкой ложью,

Даете ей срамить, увы,

И честь отцов и правду божью!

И долго ль, долго ль этот плен,

Из всех тягчайший, плен духовный,

Еще сносить ты осужден,

О чешский люд единокровный?

Нет, нет, недаром благодать

На вас призвали предки ваши,

И будет вам дано понять,

Что нет спасенья вам без Чаши.

Она лишь разрешит вконец

Загадку вашего народа:

В ней и духовная свобода,

И единения венец.

Придите ж к дивной Чаше сей,

Добытой лучшей вашей кровью,

Придите, приступите к ней

С надеждой, верой и любовью.

Около 24 августа 1869

–

* * *

Как нас ни угнетай разлука,

Не покоряемся мы ей

Для сердца есть другая мука,

Невыносимей и больней.

Пора разлуки миновала,

И от нее в руках у нас

Одно осталось покрывало,

Полупрозрачное для глаз.

И знаем мы: под этой дымкой

Все то, по чем душа болит,

Какой-то странной невидимкой

От нас таится – и молчит.

Где цель подобных искушений?

Душа невольно смущена,

И в колесе недоумений

Вертится нехотя она.

Пора разлуки миновала,

И мы не смеем, в добрый час,

Задеть и сдернуть покрывало,

Столь ненавистное для нас!

14 октября 1869

–

СОВРЕМЕННОЕ

Флаги веют на Босфоре,

Пушки празднично гремят,

Небо ясно, блещет море,

И ликует Цареград.

И недаром он ликует:

На волшебных берегах

Ныне весело пирует

Благодушный падишах.

Угощает он на славу

Милых западных друзей

И свою бы всю державу

Заложил для них, ей-ей.

Из премудрого далека

Франкистанской их земли

Погулять на счет пророка

Все они сюда пришли.

Пушек гром и мусикия!

Здесь Европы всей привал,

Здесь все силы мировые

Свой справляют карнавал.

И при криках исступленных

Бойкий западный разгул

И в гаремах потаенных

Двери настежь распахнул.

Как в роскошной этой раме

Дивных гор и двух морей

Веселится об исламе

Христианский съезд князей!

И конца нет их приветам,

Обнимает брата брат…

О, каким отрадным светом

Звезды Запада горят!

И все ярче и милее

Светит тут звезда одна,

Коронованная фея,

Рима, дочь, его жена.

С пресловутого театра

Всех изяществ и затей,

Как вторая Клеопатра

В сонме царственных гостей,

На Восток она явилась,

Всем на радость, не на зло,

И пред нею все склонилось:

Солнце с Запада взошло!

Только там, где тени бродят

По долинам и горам

И куда уж не доходят

Эти клики, этот гам,

Только там, где тени бродят

Там, в ночи, из свежих ран

Кровью медленно исходят

Миллионы христиан…

Первая половина октября 1869

–

А. Ф. ГИЛЬФЕРДИНГУ

Спешу поздравить с неудачей:

Она – блистательный успех,

Для вас почетна наипаче

И назидательна для всех.

Что русским словом столько лет

Вы славно служите России,

Про это знает целый свет,

Не знают немцы лишь родные.

Ах нет, то знают и они;

И что в славянском вражьем мире

Вы совершили – вы одни,

Все ведают, et inde irae! ^1

Во всем обширном этом крае

Они встречали вас не раз,

В Балканах, Чехах, на Дунае

Везде, везде встречали вас.

И как же мог бы без измены,

Высокодоблестный досель,

В академические стены,

В заветную их цитадель,

Казною русской содержимый

Для этих славных оборон,

Вас, вас впустить – непобедимый

Немецкий храбрый гарнизон?

17 декабря 1869

–

^1 Отсюда – гнев (лат.).

Ю. Ф. АБАЗЕ

Так – гармонических орудий

Власть беспредельна над душой,

И любят все живые люди

Язык их темный, но родной.

В них что-то стонет, что-то бьется,

Как в узах заключенный дух,

На волю просится и рвется,

И хочет высказаться вслух…

Не то совсем при вашем пенье,

Не то мы чувствуем в себе:

Тут полнота освобожденья,

Конец и плену и борьбе…

Из тяжкой вырвавшись юдоли

И все оковы разреша,

На всей своей ликует воле

Освобожденная душа…

По всемогущему призыву

Свет отделяется от тьмы,

И мы не звуки – душу живу,

В них вашу душу слышим мы.

22 декабря 1869

–

* * *

Так провидение судило,

Чтоб о величии грядущем

Великого славянского царя

Возвещено вселенной было

Не гласом грома всемогущим,

А звучным писком комара.

1860-е гг.

–

ГУС НА КОСТРЕ

Костер сооружен, и роковое

Готово вспыхнуть пламя; все молчит,

Лишь слышен легкий треск, и в нижнем слое

Костра огонь предательски сквозит.

Дым побежал – народ столпился гуще;

Вот все они – весь этот темный мир:

Тут и гнетомый люд, и люд гнетущий,

Ложь и насилье, рыцарство и клир.

Тут вероломный кесарь, и князей

Имперских и духовных сонм верховный,

И сам он, римский иерарх, в своей

Непогрешимости греховной.

Тут и она – та старица простая,

Не позабытая с тех пор,

Что принесла, крестясь и воздыхая,

Вязанку дров, как лепту, на костер.

И на костре, как жертва пред закланьем,

Вам праведник великий предстоит:

Уже обвеян огненным сияньем,

Он молится – и голос не дрожит…

Народа чешского святой учитель,

Бестрепетный свидетель о Христе

И римской лжи суровый обличитель

В своей высокой простоте,

Не изменив ни богу, ни народу,

Боролся он – и был необорим

За правду божью, за ее свободу,

За все, за все, что бредом назвал Рим.

Он духом в небе – братскою ж любовью

Еще он здесь, еще в среде своих,

И светел он, что собственною кровью

Христову кровь он отстоял для них.

О чешский край! О род единокровный!

Не отвергай наследья своего!

О, доверши же подвиг свой духовный

И братского единства торжество!

И, цепь порвав с юродствующим Римом,

Гнетущую тебя уж так давно,

На Гусовом костре неугасимом

Расплавь ее последнее звено.

15 – 17 марта 1870

–

* * *

Над русской Вильной стародавной

Родные теплятся кресты

И звоном меди православной

Все огласились высоты.

Минули веки искушенья,

Забыты страшные дела

И даже мерзость запустенья

Здесь райским крином расцвела.

Преданье ожило святое

Первоначальных лучших дней,

И только позднее былое

Здесь в царство отошло теней.

Оттуда смутным сновиденьем

Еще дано ему порой

Перед всеобщим пробужденьем

Живых тревожить здесь покой.

В тот час, как с неба месяц сходит,

В холодной, ранней полумгле,

Еще какой-то призрак бродит

По оживающей земле.

Начало июля 1870

–

К. Б.

Я встретил вас – и все былое

В отжившем сердце ожило;

Я вспомнил время золотое

И сердцу стало так тепло…

Как поздней осени порою

Бывают дни, бывает час,

Когда повеет вдруг весною

И что-то встрепенется в нас,

Так, весь обвеян дуновеньем

Тех лет душевной полноты,

С давно забытым упоеньем

Смотрю на милые черты…

Как после вековой разлуки,

Гляжу на вас, как бы во сне,

И вот – слышнее стали звуки,

Не умолкавшие во мне…

Тут не одно воспоминанье,

Тут жизнь заговорила вновь,

И то же в вас очарованье,

И та ж в душе моей любовь!..

26 июля 1870

–

ДВА ЕДИНСТВА

Из переполненной господним гневом чаши

Кровь льется через край, и Запад тонет в ней.

Кровь хлынет и на вас, друзья и братья наши!

Славянский мир, сомкнись тесней…

«Единство, – возвестил оракул наших дней,

Быть может спаяно железом лишь и кровью…»

Но мы попробуем спаять его любовью,

А там увидим, что прочней…

Сентябрь 1870

–

* * *

Веленью высшему покорны,

У мысли стоя на часах,

Не очень были мы задорны,

Хотя и с штуцером в руках.

Мы им владели неохотно,

Грозили редко и скорей

Не арестантский, а почетный

Держали караул при ней.

27 октября 1870

–

А. В. ПЛЕТНЕВОЙ

Чему бы жизнь нас ни учила,

Но сердце верит в чудеса:

Есть нескудеющая сила,

Есть и нетленная краса.

И увядание земное

Цветов не тронет неземных,

И от полуденного зноя

Роса не высохнет на них.

И эта вера не обманет

Того, кто ею лишь живет,

Не все, что здесь цвело, увянет,

Не все, что было здесь, пройдет!

Но этой веры для немногих

Лишь тем доступна благодать,

Кто в искушеньях жизни строгих,

Как вы, умел, любя, страдать,

Чужие врачевать недуги

Своим страданием умел,

Кто душу положил за други

И до конца все претерпел.

Начало ноября 1870

–

* * *

Да, вы сдержали ваше слово:

Не двинув пушки, ни рубля,

В свои права вступает снова

Родная русская земля.

И нам завещанное море

Опять свободною волной,

О кратком позабыв позоре,

Лобзает берег свой родной.

Счастлив в наш век, кому победа

Далась не кровью, а умом,

Счастлив, кто точку Архимеда

Умел сыскать в себе самом,

Кто, полный бодрого терпенья,

Расчет с отвагой совмещал

То сдерживал свои стремленья,

То своевременно дерзал.

Но кончено ль противоборство?

И как могучий ваш рычаг

Осилит в умниках упорство

И бессознательность в глупцах?

Ноябрь 1870

–

* * *

Брат, столько лет сопутствовавший мне,

И ты ушел, куда мы все идем,

И я теперь на голой вышине

Стою один, – и пусто все кругом.

И долго ли стоять тут одному?

День, год-другой, – и пусто будет там,

Где я теперь, смотря в ночную тьму

И – что со мной, не сознавая сам…

Бесследно все – и так легко не быть!

При мне иль без меня – что нужды в том?

Все будет то ж – и вьюга так же выть,

И тот же мрак, и та же степь кругом.

Дни сочтены, утрат не перечесть,

Живая жизнь давно уж позади,

Передового нет, и я как есть,

На роковой стою очереди.

11 декабря 1870

–

* * *

Давно известная всем дура

Неугомонная цензура

Кой-как питает нашу плоть

Благослови ее господь!

1870(?)

–

* * *

Впросонках слышу я – и не могу

Вообразить такое сочетанье,

А слышу свист полозьев на снегу

И ласточки весенней щебетанье.

Январь или февраль 1871

–

ЧЕРНОЕ МОРЕ

Пятнадцать лет с тех пор минуло,

Прошел событий целый ряд,

Но вера нас не обманула

И севастопольского гула

Последний слышим мы раскат.

Удар последний и громовый,

Он грянул вдруг, животворя;

Последнее в борьбе суровой

Теперь лишь высказано слово;

То слово – русского царя.

И все, что было так недавно

Враждой воздвигнуто слепой,

Так нагло, так самоуправно,

Пред честностью его державной

Все рушилось само собой.

И вот: свободная стихия,

Сказал бы наш поэт родной,

Шумишь ты, как во дни былые,

И катишь волны голубые,

И блещешь гордою красой!..

Пятнадцать лет тебя держало

Насилье в западном плену;

Ты не сдавалась и роптала,

Но час пробил – насилье пало:

Оно пошло как ключ ко дну.

Опять зовет и к делу нудит

Родную Русь твоя волна,

И к распре той, что бог рассудит,

Великий Севастополь будит

От заколдованного сна.

И то, что ты во время оно

От бранных скрыла непогод

В свое сочувственное лоно,

Отдашь ты нам – и без урона

Бессмертный черноморский флот.

Да, в сердце русского народа

Святиться будет этот день,

Он – наша внешняя свобода,

Он Петропавловского свода

Осветит гробовую сень…

Начало марта 1871

–

ВАТИКАНСКАЯ ГОДОВЩИНА

Был день суда и осужденья

Тот роковой, бесповоротный день,

Когда для вящего паденья

На высшую вознесся он ступень,

И, божьим промыслом теснимый

И загнанный на эту высоту,

Своей ногой непогрешимой

В бездонную шагнул он пустоту,

Когда, чужим страстям послушный,

Игралище и жертва темных сил,

Так богохульно-добродушно

Он божеством себя провозгласил…

О новом бого-человеке

Вдруг притча создалась – и в мир вошла,

И святотатственной опеке

Христова церковь предана была.

О, сколько смуты и волнений

С тех пор воздвиг непогрешимый тот,

И как под бурей этих прений

Кощунство зреет и соблазн растет.

В испуге ищут правду божью,

Очнувшись вдруг, все эти племена,

И как тысячелетней ложью

Она для них вконец отравлена.

И одолеть она не в силах

Отравы той, что в жилах их течет,

В их самых сокровенных жилах,

И долго будет течь, – и где исход?

. . . . . . . . .

Но нет, как ни борись упрямо,

Уступит ложь, рассеется мечта,

И ватиканский далай-лама

Не призван быть наместником Христа.

6 июля 1871

–

* * *

От жизни той, что бушевала здесь,

От крови той, что здесь рекой лилась,

Что уцелело, что дошло до нас?

Два-три кургана, видимых поднесь…

Да два-три дуба выросли на них,

Раскинувшись и широко и смело.

Красуются, шумят, – и нет им дела,

Чей прах, чью память роют корни их.

Природа знать не знает о былом,

Ей чужды наши призрачные годы,

И перед ней мы смутно сознаем

Себя самих – лишь грезою природы.

Поочередно всех своих детей,

Свершающих свой подвиг бесполезный,

Она равно приветствует своей

Всепоглощающей и миротворной бездной.

17 августа 1871

–

* * *

Враг отрицательности узкой,

Всегда он в уровень шел с веком:

Он в человечестве был русский,

В науке был он человеком.

29 декабря 1871

–

ПАМЯТИ М. К. ПОЛИТКОВСКОЙ

Elle а ete douce devant la mort ^1

Многозначительное слово

Тобою оправдалось вновь:

В крушении всего земного

Была ты – кротость и любовь.

В самом преддверье тьмы могильной

Не оскудел, в последний час,

Твоей души любвеобильной

Неисчерпаемый запас…

И та же любящая сила,

С какой себе не изменя,

Ты до конца переносила

Весь жизни труд, всю злобу дня,

Та ж торжествующая сила

Благоволенья и любви,

Не отступив, приосенила

Часы последние твои.

И ты, смиренна и послушна,

Все страхи смерти победив,

Навстречу ей шла благодушно,

Как на отеческий призыв,

О, сколько душ, тебя любивших,

О, сколько родственных сердец

Сердец, твоею жизнью живших,

Твой ранний поразит конец!

Я поздно встретился с тобою

На жизненном моем пути,

Но с задушевною тоскою

Я говорю тебе: прости.

В наш век отчаянных сомнений,

В наш век, неверием больной,

Когда все гуще сходят тени

На одичалый мир земной,

О, если в страшном раздвоенье,

В котором жить нам суждено,

Еще одно есть откровенье,

Есть уцелевшее звено

С великой тайною загробной,

Так это – видим, верим мы

Исход души, тебе подобной,

Ее исход из нашей тьмы.

Начало марта 1872

–

^1 Она была кроткой перед лицом смерти (франц.).

* * *

День православного Востока,

Святись, святись, великий день,

Разлей свой благовест широко

И всю Россию им одень!

Но и святой Руси пределом

Его призыва не стесняй:

Пусть слышен будет в мире целом,

Пускай он льется через край,

Своею дальнею волною

И ту долину захватя,

Где бьется с немощью злою

Мое родимое дитя,

Тот светлый край, куда в изгнанье

Она судьбой увлечена,

Где неба южного дыханье

Как врачебство лишь пьет она…

О, дай болящей исцеленье,

Отрадой в душу ей повей,

Чтобы в Христово воскресенье

Всецело жизнь воскресла в ней…

16 апреля 1872

–

* * *

Все отнял у меня казнящий бог:

Здоровье, силу воли, воздух, сон,

Одну тебя при мне оставил он,

Чтоб я ему еще молиться мог.

Февраль 1873

–

БЕССОННИЦА

(ночной момент)

Ночной порой в пустыне городской

Есть час один, проникнутый тоской,

Когда на целый город ночь сошла

И всюду водворилась мгла,

Все тихо и молчит; и вот луна взошла,

И вот при блеске лунной сизой ночи

Лишь нескольких церквей, потерянных вдали,

Блеск золоченых глав, унылый, тусклый зев

Пустынно бьет в недремлющие очн,

И сердце в нас подкидышем бывает

И так же плачется и так же изнывает,

О жизни и любви отчаянно взывает.

Но тщетно плачется и молится оно:

Все вкруг него и пусто и темно!

Час и другой все длится жалкий стон,

Но наконец, слабея, утихает он.

Апрель 1873

–

* * *

Бывают роковые дни

Лютейшего телесного недуга

И страшных нравственных тревог;

И жизнь над нами тяготеет

И душит нас, как кошемар.

Счастлив, кому в такие дни

Пошлет всемилосердый бог

Неоценимый, лучший дар

Сочувственную руку друга,

Кого живая, теплая рука

Коснется нас, хотя слегка,

Оцепенение рассеет

И сдвинет с нас ужасный кошемар

И отвратит судеб удар,

Воскреснет жизнь, кровь заструится вновь,

И верит сердце в правду и любовь.

Май 1873

Примечания к Собранию стихотворений

«Неверные преодолев пучины…»

Впервые – Соч. 1900, с. 13. Обращено к С. Е. Раичу (1792 – 1855) и написано по поводу окончания им перевода «Георгик» Вергилия (70 – 19 до н. э.). Долгое время скрывая свой труд от посторонних, Раич показывал его только Тютчеву. См.: С. Е. Раич. Автобиография. – «Русский библиофил», 1913, № 8, с. 24. Отдельное издание раичевского перевода «Георгик» вышло в свет в 1821 году. Древо Аполлона – лавр.

К оде Пушкина на Вольность.

Впервые – журн. «Русская старина», 1887, т. 56, октябрь, с. 129, с цензурными пропусками в 8 и 11 строках. Печатается по списку из тетради С. Д. Полторацкого (ГБЛ), сверенному с текстом, опубликованным в «Северных цветах» на 1903 год (с. 190 – 191) по другому списку. М. П. Погодин отметил в своем дневнике 1 ноября 1820 года разговор с Тютчевым о пушкинской оде «Вольность». См.: Н. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. 1. СПб., 1888, с. 194. В бумагах Погодина в ГБЛ имеется копия двух последних строф «Вольности» Пушкина, сделанная рукою Тютчева. Проснулся в лире дух Алцея… Тютчев сравнивает Пушкина с древнегреческим поэтом Алкеем (Vll – Vl в. до н. э.), в одах которого были сильны тираноборческие мотивы.

Весеннее приветствие стихотворцам.

Впервые– «Труды Общества любителей российской словесности». 1822, ч. 1, кн. 2, с. 164 – 165. Печатается по первой публикации. В 1828 году в журнале «Русский зритель» (ч. 3, № 11 – 12, с. 195) была напечатана иная редакция стихотворения – под названием «Весна (посвящается друзьям)», без 4 и 5 строф, содержащих неуместный к тому времени намек на давние натурфилософские споры в кружке Раича, и с припиской, со стихотворением органически не связанной и являющейся своеобразным сопроводительным письмом:

Вам, вам сей бедный дар признательной любви,

Цветок простой, не благовонный,

Но вы, наставники мои,

Вы примете его с улыбкой благосклонной.

Так слабое дитя, любви своей в залог,

Приносит матери на лоно

В лугу им сорванный цветок!..

А. Н. Myравьеву.

Впервые полностью – журн. «Русский зритель», 1828, ч. 4, № 13 – 14, с. 70 – 71. Первые две строфы были ранее приведены в статье Делибюрадера (Д. П. Ознобишина) «Отрывок из сочинений об искусствах», напечатанной в «Северной лире» на 1827 год, с. 358. Печатается по первой полной публикации. Хотя стихотворение посвящено А. Н. Муравьеву (1806 – 1874) (он был следующим после Тютчева учеником С. Е. Раича), оно вряд ли обращено к нему. Напрасно, критик, гонишь ты… По предположению А. Е. Тархова, стихотворение направлено против основоположника школы русского исторического скептицизма М. Т. Каченовского (1775 – 1842), курсы которого по археологии и теории изящных искусств Тютчев слушал в Московском университете. В своих воспоминаниях о Тютчеве М. П. Погодин рассказывает, что поэт, сидя на лекциях Каченовского и не слушая профессора, «строчил на него эпиграммы». См.: «Московские ведомости», 1873, 29 июля, № 190. Из них сохранилась только незаконченная эпиграмма «Харон и Каченовский»:

Харон

Неужто, брат, из царства ты живых

Но ты так сух и тощ. Ей-ей, готов божиться,

Что дух нечистый твой давно в аду томится!

Каченовский

Так, друг Харон. Я сух и тощ от книг…

Притом (что долее таиться?)

Я полон желчи был – отмстителен и зол,

Всю жизнь свою я пробыл спичкой…

Послание к А. В. Шереметеву.

Впервые – c6. «Русская потаенная литература XIX столетия», Лондон, 1861, с. 247–248. В списке из собрания Б. В. Томашевского, опубликованном в «Тютчевском сборнике» (Пг., 1923, с. 41 – 42) между строками 14 и 15 имеются еще две строки:

Хоть лень с Амуром часто в споре,

Но их нетрудно примирить.

Посвящено двоюродному брату поэта, А. В. Шереметеву (1800 – 1857), который служил в лейб-гвардии конной артиллерии, откуда он перешел на должность адъютанта при гр. П. А. Толстом (1761 – 1844), командующем пятым пехотным корпусом. Корпус был расквартирован в Москве, где проживали мать и сестры А. В. Шереметева. Герой-агроном – П. А. Толстой, бывший одним из главных деятелей Московского общества сельского хозяйства.

Слезы.

Впервые – альм. «Северная лира на 1827 год», с. 182 – 183. Печатается по первой публикации. В Совр. 1854-5 стихотворение вошло с некоторыми изменениями: в 5 – 6 строках вместо созданья погружены появилось созданье погружено, что противоречит смыслу стихов, в которых идет речь не об одном неведомом созданье, а обо всех творениях природы; поправка в 10 строке Весенний воздух вместо Зефир лобзаньем – была сделана из соображений стилистической модернизации, Однако это стихотворение с его зеницами, ланитами, небом серафимских лиц и т. д. осталось фактом русской поэзии начала 1820-х годов. Эпиграф заимствован из стихотворения «Alcaic fragment» («Фрагмент из Алкея») английского поэта Т. Грея (1716 – 1771), ранние стихи которого написаны по-латыни. Пафосская царица – богиня красоты Афродита. В Пафосе, древней финикийской колонии на острове Кипр, находился посвященный Афродите храм, вокруг которого в изобилии росли розы.

«Не дай нам духу празднословья…»

Впервые – сб. «Русская потаенная литература ХIХ столетия», Лондон, 1861, с. 417, под заглавием «Молитва». Первая строка является цитатой из великопостной молитвы Ефрема Сирина.

Противникам вина.

Впервые – «Тютчевский сборник», Пг., 1923, с. 46.

Друзьям при посылке «Песни Радости» – из Шиллера.

Впервые – журн. «Галатея», 1829, ч. 6, № 29, с. 153 – 154.

Проблеск.

Впервые – альм. «Урания на 1826 год», с. 147–148. Это стихотворение, как и два других, опубликованных в «Урании», было передано издателю альманаха М. П. Погодину самим Тютчевым во время его первого приезда из Мюнхена в Москву летом 1825 года. См.: М. П. Погодин. Воспоминание о Степане Петровиче Шевыреве. СПб., 1869, с. 7. Написанное в первые годы пребывания за границей, стихотворение исполнено чувства тоски по родине, по юным годам, проведенным в литературно-философском кружке С. Е. Раича. Воздушная арфа (или Эолова арфа) – музыкальный инструмент в виде ящика, в котором натянуты струны, звучащие от движения воздуха.

К Нисе.

Впервые – альм. «Урания на 1826 год», с. 47 – 48. Печатается по первой публикации. Huca – условно-поэтическое имя.

К Н. («Твой милый взор, невинной страсти полный…»).

Впервые – альм. «Северная лира на 1827 год», с. 87–88, с ошибочным чтением в 16 стихе (сжет вместо жжет). В. Я. Брюсов («Русский архив», 1898, вып. 10, с. 251) предложил читать в 11 строке «Твой взор живет» вместо «живит». Эта поправка, однако, искажает смысл фразы: «Как жизни ключ, в душевной глубине // Твой взор живит…», то есть производит оживляющее действие. К кому обращено стихотворение, не установлено. Г. И. Чулков высказал предположение, что оно написано под впечатлением любовного увлечении поэта А. М. Лерхенфельд (см.: Г. Чулков. Последняя любовь Тютчева. М., 1928, с. 14).

14-ое декабря 1825.

Впервые – журн. «Русский архив», 1881, вып. 3, с. 340. Написано в связи с обнародованием приговора по делу декабристов. Стихотворение характерно для политических настроений молодого Тютчева. Неприятие тактики декабристов сочетается в нем с осуждением самовластья, своим произволом толкнувшего нх на «безрассудную» попытку растопить «вечный полюс», «железную зиму» самодержавия и крепостничества. Ваша память от потомства, как труп в земле, схоронена. Намек на то, что место захоронения пяти казненных декабристов неизвестно. Это было первым шагом правительства по пути стирания имен декабристов в памяти народной. Стихотворению посвящена статья Г. И. Чулкова. См.: «Урания. Тютчевский альманах. 1803–1928». Л., 1928, с. 61 – 78.

Вечер.

Впервые – журн. «Галатея», 1830, ч. 15, № 22, с. 41. Печатается по автографу (ЦГАЛИ), отосланному С. Е. Раичу для помещения в «Галатее». В ранней редакции (2-й автограф ЦГАЛИ), датируемой 1826 – 1827 годами, 3 – 4 строки таковы:

Как шорох стаи журавлиной,

И в шуме листьев замер он.

Шум от стаи журавлиной – выражение, заимствованное у В. А. Жуковского («Ивиковы журавли», 42 строка).

«На камень жизни роковой…»

Впервые – журн. «Атеней», 1829, кн. 1, с. 61 – 62. В этом шуточном стихотворении Тютчев кратко рисует поэтический путь своего бывшего воспитате– ля С. Е. Раича. Обычно оно датируется 1822 годом, так как 29 апреля этого года Раич защитил магистерскую диссертацию, о которой упоминается в последней строфе. Н. В. Королева предполагает, что оно было создано в 1827 – 1828 годах, во время полемики вокруг раичевского перевода «Освобожденного Иерусалима» Т. Тассо, ибо стихотворение написано тем же размером, что и перевод Раича. Стих. Он так достиг земных венцов, по мнению Королевой, содержит намек на алмазные перстни, полученные Раичем от императрицы за альманах «Северная лира» и за перевод «Освобожденного Иерусалима». См.: Стих. 1962, с. 383. Однако вторым перстнем Раич был награжден уже после того, как стихотворение Тютчева было опубликовано. Мы датируем стихотворение 1827 годом, полагая, что оно было написано после того, как Раич был награжден перстнем за «Северную лиру», но до того, как им был закончен перевод «Освобожденного Иерусалима» (отрывки которого публиковались с 1825 г.). Предстал во храм Свободы – намек на связь Раича с Союзом благоденствия в 1818 – 1821 годах. Повесть… Орфеевой супруги имеется в виду рассказ об Орфее и Эвридике из IV книги переведенных Раичем «Георгик» Вергилия.

Весенняя гроза.

Впервые – журн. «Галатея», 1829, ч.1, № 3, с. 151. В Совр. 1854-3 (с. 24), было опубликовано в новой редакции, ставшей хрестоматийной уже при жизни поэта. Раннюю редакцию^1 см. во вступительной статье. Геба (ант. миф.) – богиня вечной юности, разносившая богам нектар. Зевесов орел символ верховного божества Зевса.

–

^1 Поскольку упомянутая вступительная статья не включена в состав страницы, посвященной Ф.И.Тютчеву, ранняя редакция стихотворения приведена ниже – Ю.С.